Военные мемуары + СССР

После нового года я зашел поздравить своего друга Алексея Федотова. Разговор зашел про войну, и Алексей мне прочитал рассказ, который недавно написал. Эта история меня потрясла, и я попросил Алексея разрешения опубликовать эту историю.

Сегодня, в юбилейный день, я хочу представить вам рассказ Алексея об одном из эпизодов Афганской войны.

22 октября 1987 около 11 часов вечера к КП батальона подошел местный житель и попросил встречи с командованием. Встреча тут же была организована. Житель заявил, что он участник одной из банд формирований, которая дислоцируется примерно в десяти километрах от нашей заставы в ущелье Яхауланг. Местный житель оказался опытным духом, провоевавшим в банде более шести лет, у него было оружие и боекомплект. Он сообщил, что стал "кровником" по случаю расправы членами банды, в которой он состоял, над его родственниками.

Кровный долг требовал от него действий, и он обратился к нами.

Как любой из его банды, он знал, что на территории нашей заставы в числе прочих есть разведподразделение, которое готово выполнить весьма серьёзные боевые задачи, в том числе и ту, которую он решил предложить.

К тому моменту наш разведвзвод помимо всего прочего уже имел на своём счету нескольких ликвидированных главарей банд, так что дух точно знал, кого брать в союзники.

Он заявил, что готов провести нашу группу к кишлаку, от которого духи будут возвращаться в свои казармы, находящиеся в двух километрах от того места. Он предложил нам обойти духовские посты и усадить нас на господствующие точки.

Предложение "кровника" было заманчивым. Оказаться на территории, контролируемой одной из банд формирований под командованием Суфи Паянды, с точным знанием места и времени движения противника входило в прямые боевые задачи разведвзвода. Но и риски были по полной.

Если бы дух завёл нас в засаду, разведвзвод мог бы понести тяжёлые потери. Но если он не обманывал - это могло бы быть серьёзным ударом по деятельности мятежников.

Встал непростой вопрос - поверить духу или нет. Задача усложнялась тем, что этого духа мы видели первый раз, он не был в числе осведомителей, а на принятие решения было всего час времени.

И командир батальона рискнул.

В разведвзвод поступила команда - "через час выходим на засаду", "подготовиться по полной боевой". О том, на что решился командир батальона, не должен был знать никто. Операция началась в полнейшей секретности, как от нашего вышестоящего начальства, так и от местных органов госбезопастности (ХАД). Риски утечки информации минимизировались по максимуму. Мы были "воробьями стреляными".

Вышли, как и положено, "по-тихому", в кромешную темноту, своим ходом. Комбат пошел с нами, взяв на себя непосредственное командование одной из трёх групп - группы захвата. Я, командир разведотделения со штатной рацией, как в большинстве подобных случаев, пошел вместе с ним его связистом. Две остальные группы - были группы прикрытия. В общей сложности выдвинулось 22 человека.

Пока шли, комбат лично держал "на мушке" духа, которого предупредил, что если засада, то его уложит первым. Через несколько часов вышли на задачу. Сели на глинистые сопки в уже выкопанные окопы, которые оставила до нас кундузская дивизия, безуспешно пытавшаяся взять духовские казармы.

Перед тем, как группам занять свои позиции, комбат сообщил, что залезли мы в самое пекло и не исключен вариант, что можем понести тяжёлые потери, так что действуем быстро, точно и слаженно. По команде отходим к нашей броне, которая подойдёт к кишлаку и будет ждать нас у дороги для отхода.

В предрассветной тишине группы заняли свои позиции. Сбежавший из банды дух был с нами в одном окопе. Как только забрезжил рассвет, он поднялся со своего места и метрах в десяти от нас со стороны духовской базы быстро вырыл одиночный окоп а затем вернулся.

Наши стволы смотрели в низлежащее ущелье в сторону кишлака, откуда должны были пойти бородатые. Окоп был не большой, но все семь человек группы уселись удобно.

Со стороны кишлака из разных дувалов в начало ущелья начали сходиться духи. Подходили по двое, по трое. Собралась группа человек в тридцать. Уже совсем рассвело, и видимость была хорошая.

Группа духов двинулась по ущелью в нашу сторону. Мы подпустили их поближе. Первым открыл огонь пулемётчик. Затяжное стрекочущее эхо начало метаться с одного горного склона на другой, мгновенно заполнив собой окрестные горы.

Внизу, в ущелье, в клубах земляной пыли всё смешалось.

Не успел я отстрелять третий рожок, как со стороны вражеской казармы по нам начали работать. Духи занервничали. Надо отдать им должное, их ни сколько не смутила дерзость и неожиданность нашего нападения, они включились мгновенно.

По станции слышу от одной из групп прикрытия, под командованием начальника разведки батальона, что по гребню в нашу сторону бегут около 10-12 человек, у них два гранатомёта и ДШК. Спрашивают: огонь открывать или нет. Передаю комбату, он командует: "пусть пройдут, себя не обнаруживайте".

Плотность атаки в нашу сторону начала нарастать с каждой минутой, мы уже открыли огонь по тем, кто бежал попавшим в засаду духам на выручку.

Подбегавшие наступали, наш ответный огонь их не сдерживал, дистанция сокращалась очень быстро. Они были уже на расстоянии около 100 метров. Взошло солнце и начало нас подслеплять.

От второй группы прикрытия пришло сообщение, что к нам бегут ещё две команды духов. Передаю командиру, он командует второй группе: “духов не пропускать, связать боем”. К этому моменту противник подошел ещё ближе, метров на семьдесят, плотность огня выросла настолько, что невозможно было поднять головы. Атакующие начали бить из гранатомётов. Волны песка, секущей каменной крошки и скрипящей на зубах пыли, накрывали разведчиков с головой после каждого духовского выстрела.

Вести ответный прицельный огонь было не возможно. Что бы противник, не подошел в плотную и не забросал наш окоп ручными гранатами, мы начали вести стрельбу приподняв оружие на вытянутых руках над кипящем бруствером. Такой не свойственный разведчикам способ ведения стрельбы мы быстро переняли от находящегося с нами “духа-кровника”.

Но численное превосходство противника нарастало стремительно. Уцелевшие из попавшей в засаду группы духи, подползали к нам по склону со стороны ущелья. Нашу группу в 7 человек начали окружать плотным кольцом. От начала боя через каких-то 30-40 минут нас уже атаковали не менее 150 человек. Группы прикрытия также вели бои с другими мятежниками. Они уже не могли нас эффективно прикрывать.

Ещё несколько минут, и мы оказались бы в плотном окружении. Замыкание мятежниками кольца при таком численном превосходстве было лишь делом ближайшего времени. Броня к этому моменту ждала нас на дороге у кишлака, активно работая по противнику. Изначально зная численность мятежников, на тот момент находящихся в казармах, для прикрытия отхода разведчиков спланировали достаточно сильную бронегруппу из 10 бтэров, 3-х танков и 2-х МТЛБ с приваренными к ним сверху минометами. Командовал бронегруппой начальник штаба батальона. Танки работали по кишлаку, миномёты сдерживали подход духов со стороны казарм, но непосредственно препятствовать окружению нас духами они никак не могли.

Они ослабляли напор врагов, но не останавливали его. Всё, как и прежде в подобных случаях, зависело от нас самих. В такие моменты, мышление и восприятие реальности работает иначе. Основой действий становиться не страх, а полученный ранее боевой опыт и не замутнённое видение общей картины боя, а также вера в то, что вернёмся без потерь. Порой, вспоминая этот эпизод боя, я не перестаю испытывать глубокое чувство уважения не только к смелости своего командира, но и к его профессионализму. Вокруг нас полно духов, нас прижали, что называется «хлеще не куда», кругом пыль, свист, грохот, на зубах песок, а он улыбается и спрашивает меня, как будто вокруг ничего этого нет: «Ну, что Дембель, уходить будем» и я ему также улыбаясь: «Так точно, товарищ майор, будем» и передаю ему наушники своей рации.

Дело было сделано, оставалось только уйти. Я напомнил комбату про артбатарею. Он взял у меня наушники и микрофон и сам дал команду: «Первый выстрел дымовой» с дальнейшей корректировкой от каждого разрыва.

Мы вызвали практически огонь на себя.Вот он грозный бог войны.

Артбатарея сработала оперативно. Её гаубицы перекрыли бы наше положение еще на 6 километров, так, что точность огня для такого расстояния была максимальной. Орудия били точно по позициям духов, что проявляло высокий уровень профессионализма артиллеристов. В радиусе 100-150 метро от нас в небо начали взметаться снопы сухой глины, окутав нас плотным кольцом непроглядного занавеса и оглушительным гулом и свистом. Благодаря действиям артбатареи духи на какое-то время залегли, снизив интенсивность огня.

Первым по команде пошёл дух-кровник. Он знал местность, расположение минных полей и огневых точек. За ним пошла вся группа.

Мы выскакивали из окопчика по очереди в паузы между разрывами, отдав перед этим каждый по одной гранате комбату. Откидав все гранаты, он уходил последним.

Я бежал к кишлаку, прижимаясь к земле на максимальной скорости. За спиной разрывались снаряды нашей артиллерии, а под ногами поднимались фонтанчики от летящих в сторону отходящих разведчиков духовских пуль.

Преодолев простреливаемый участок, мы отправились в кишлак к тому месту, где полегли попавшие в нашу засаду духи. Надо было забрать их оружие. Каково же было наше удивление, когда там мы ни кого не обнаружили. Всё было чисто, ни полегших духов, ни их оружия. По дувалам не пошли, а пришлось быстро отходить обратно к броне, так как по нам открыли огонь из крупнокалиберного пулемёта. Духи лупили по нам уже с того самого места, откуда по ним били мы на момент начала боя.

К тому времени группам прикрытия уже удалось добраться до ждавших нас бтэров. Подтянулись и мы. Я нырнул в броню через десантный люк. По ней, как по консервной банке, блямкали пули. Все три группы были на месте, ни кого не забыли, ни кого не потеряли, все целы. Теперь домой.

Машины с разведчиками рванули на полной скорости в сторону Чаугани. За нами взревел, отгрохиваясь снарядами, прикрывавший наш отход танк и вся бронегруппа.

Нам в который раз нам повезло. Мы вернулись на заставу без потерь и без ранений.

У духов всё было значительно иначе. Но об этом мы узнали чуть позже, когда к полудню пришло сообщение, что в штабе армии перехватили шифровку в Пакистан от Ахмат Шах Масуда - "Несу потери" и координаты нашей засады.

Через две с половиной недели я ушел на дембель, успев поучаствовать ещё в некоторых событиях.

Автор рассказа - Федотов Алексей Петрович

Период пребывания в Афганистане - Апрель 1986 г. – ноябрь 1987 г.

Воинское звание - сержант. Командир разведовательного отделения, в/ч 51863

1 РВ, 1 МСБ, 177 МСП, 108 МСД

провинция Баглан, уезд Хинжан, н.п. Чоугани.

Правительственные и государственные награды - Медаль “За Отвагу”, медаль “За боевые заслуги”,знак ЦК ВЛКСМ “Воинская доблесть”,знак “За самоотверженный ратный труд в Краснознамённом Туркестанском военном округе”,медаль “70 лет вооруженных сил СССР” .

https://dervishv.livejournal.com/881469.html

Первый пост, об обстановке и бое. Воспоминани не вошли (объем превышен).

https://pikabu.ru/story/boy_1_msb_682_msp_108_msd_v_ushchele...

Фотографии (скриншоты) всех ветеранов не делал, чтобы не перегружать текст (в фильмах они представлены).

Механик-водитель БМП №513, 1 мср 1 мсб, Журахужа Эргашевич Турахужаев

Наши встречи происходили в небольшом кафе, неподалеку от станции метро «Рыбацкое» в Санкт-Петербурге, когда он согласился ответить на мои вопросы о подробностях того трагического события, это было дважды – в одну встречу разговор не вместился. Это был очень трудный разговор: 32 года минуло с тех страшных дней, а Журахужа Эргашевич не может не волноваться, когда вспоминает, как всё это было… Да и кто смог бы оставаться в такой ситуации спокойным?...

В армию Журахужу призвали весной 1982 года, в ТуркВО, учебка в Теджене, где он получил военную специальность механика-водителя БМП. После учебки службу продолжил в Термезе. Слухи о том, что намечается отправка в Афганистан, упорно циркулировали с января 1984 года. Разговоры разговорами, а как-то не верилось – до дембеля оставалось всего несколько месяцев.

В середине марта пришли новенькие БМП-2, которые заменили ставшие родными БМП-1. После этого батальон подняли по тревоге, переодели в новое обмундирование, выдали новые автоматы, и, оставив позади мост Дружбы, колонна двинулась через Саланг. Перед выездом командира роты Рустема Назарова заменили свежеприбывшим лейтенантом, - у Назарова за плечами уже был Афган, взятие Дворца Амина. Перед отправкой капитан пришел попрощаться и проводить роту: построились, он пожелал бойцам удачи, просил не забывать всё, чему учил, каждому пожал руку. Расставание было волнительным: бойцы уважали и любили своего ротного.

До Баграма преодолели более 700 км, относительно спокойно, обстрелов не было. Три-четыре дня стояли в Баграме, роту посылали на зачистку окрестных кишлаков, оставленных местными жителями, используемых боевиками Ахмад Шах Масуда для засад. Потом выдвинулись в сторону Панджшера, прибыли в Руху, в двадцати километрах от Баграма. По дороге трое бойцов подорвались на минах. В Рухе обосновались уже вроде бы надолго, обустраивали быт, склады, была даже пекарня. Правда, всё это больше походило на землянки, но это уже был военный городок.

За продуктами и боеприпасами 1-я рота колонной выезжала в Баграм. На мой осторожный вопрос о том, как проходила служба, взаимоотношения, дедовщина? – Журахужа Эргашевич эмоционально взмахнул руками: - В нашем батальоне не было дедовщины! Мы все были, как братья, - и солдаты, и офицеры. Были разные национальности, с разных концов Советского Союза, почти не помню фамилий… Был Витя с Донбасса, крепкий такой парень, - потом нашел его в списках погибших в том бою…. У меня на машине наводчик-оператор Давлятов, имя забыл, - таджик с Памира, он по-русски ни слова не понимал, мы с ним и поговорить не могли….

Я по-узбекски и по-русски могу, а он только свой язык, - и как-то понимали друг друга по службе… Меня сразу окрестили Малышом, - самый малый по росту был, да и имя моё не выговорить, не запомнить…. Когда ехали на БМП, - у всех головы возвышались, а у меня только глаза, если повыше поднимался, - до педалей не доставал….

Юру Шевченко помню… А потом я ещё земляка во второй роте нашел, с соседнего района в Узбекистане, Юнус Юсупов, он в пехоте был, мы подружились, он меня братом называл…. Голос Журахужи задрожал и прервался, он с трудом справился с волнением. –

29 апреля под вечер мы, механики-водители, собрались кружком вокруг моей машины, кто стоит, кто на броне сидит, курим. Ко мне Юнус пришел, с нами сел. Говорит: «Мы завтра в горы идем, там холодно ночами, а у меня штаны порвались. У тебя нет лишних, брат?» Я отвечаю: «Есть только галифе». Он рукой махнул: «Да и ладно, пусть галифе… в горах – какая разница…» Я принес ему галифе, он взял. А потом говорит мне: «Ребята слышали, что вроде какие-то хранилища с оружием у духов на Хазаре, пойдем искать. Если со мной что… обещай, что к моим домой съездишь». Я ему: «Не говори так! Вместе съездим!» - Утром проснулись рано, часов в пять, ребята говорят: «Наши в горы уходят!» Вышли попрощаться, впереди комбат Королёв шёл, они обернулись, руками помахали, и пошли. Юнус тоже мне махнул рукой….

- Две группы пошли по горам, а две – по ущелью, внизу. Часов в 11-12 суета какая-то началась: то дежурный пробежал, то офицеры туда-сюда… Ребята подошли: «Там наши в окружение попали, включи рацию!» Я рацию на броню выставил, включил громкую связь, и стали слушать…. За время нашего разговора Журахужа несколько раз, извинившись, выходил покурить….

Из рации слышались позывные командира полка подполковника Сумана:
- Чайка, Чайка, я – Прима 27, приём…
За голосом явно раздавался шум взрывов и стрельбы.
- Прима 27, я – Чайка, приём…
- Нас с обоих склонов обстреливают ДШК, это мясорубка, мы не можем ничего сделать, отправьте помощь…
- Я понял, Прима, сейчас отправляю….
Через какое-то время из рации донеслось: - Чайка, я – Прима 27, где твоя помощь? Быстрее, у меня потери большие….
В это время над головами слушающих рацию бойцов пролетели вертушки, штук двадцать, а то и больше…
- Чайка, я – Прима 27, убери вертушки, они ничего не смогут, расстояние не позволяет, обстрел с обеих сторон, присылай бронетехнику…
- Мы увидели, что в ущелье поехали «Шилка» (Зенитная самоходная установка) и несколько БМП, - продолжает рассказ Журахужа.
- Прима 27, я – Чайка, бронетехнику отправил, проехать невозможно, - нет дороги. Уже подорвались…
- Что-нибудь делай, Чайка, у меня много потерь….
Томительно текли минуты и часы.
- Прима 27, ответьте Чайке! Прима 27, я – Чайка! – надрывался голос на этом конце.
Рация зашипела, угасающий голос произнес: «Нет больше Примы 27…» - и в эфире повисла тишина….

Бойцы стояли с потемневшими лицами, не все могли сдержать слёзы. Группой пошли к командиру полка, просить разрешения выехать на помощь. Подполковника они застали сидящим за столом, обхватившим голову руками. Выслушав сбивчивые просьбы, он дал разрешение на выезд.

Тут нужно пояснить: приказ идти по ущелью без прикрытия был отдан командиром дивизии Виктором Логвиновым, - и подполковник Петр Суман, и комбат Александр Королёв были категорически не согласны с этим приказом. В радиопереговорах Логвинов объявил, что отстраняет Сумана от командования полком, грозит Королёву трибуналом, и заставляет выполнять приказ. Этот факт подтвердил начальник связи 682-го полка Юрий Васюков, который записывал все переговоры боя 30 апреля 1984 года.

Около 7-8 часов вечера колонна из двенадцати БМП выехала в сторону ущелья. Во главе колонны шел танк. 513-я БМП Журахужи шла четвертой. Двигались по габаритам, включая свет только при пересечении рек, направляя ориентир для переплывающей машины. Горы с двух сторон и полное бездорожье, огромные валуны, по размерам не уступающие БМП….

По пути встретили подорвавшуюся «Шилку» и две сгоревших, ещё дымящихся, БМП. Река Хазара, петляющая многие километры, с многочисленными разветвлениями и притоками, - пока ехали, пересекли водные преграды семнадцать раз.

В одно из таких пересечений, подъезжая, Журахужа увидел, что идущая впереди БМП застряла посередине реки. Потом узнал, что БМПэшка зацепилась днищем за ствол утонувшего танка. Майор, возглавлявший колонну (фамилию он не запомнил), - скомандовал подтолкнуть другой машиной.

Журахужа взял правее, и благополучно перебрался. Выползая на противоположный, практически вертикальный склон, БМП-2 задрожала, как лихорадочная, ещё пару градусов, - и она опрокинется. Каким богам он тогда молился, сейчас уже и не вспомнить, - когда нос машины начал опускаться вниз, понял, что достиг вершины, и смахнул обильно текущий пот….

К месту боя подъехали часа в четыре-пять, начинало светать. Глазам предстала страшная картина: на небольшой площадке, с обеих сторон от реки, каждый камень был полит кровью. В нос ударил трупный запах, - афганское пекло быстро делало своё дело…..

Майор приказал собирать убитых и грузить на БМП – по четыре сверху, и по два с двух сторон в десантное отделение. Искали раненых, которые были в ужасном состоянии: в большинстве случаев были оторваны руки или ноги. Усугубило ситуацию то, что в рюкзаке у каждого был запасной боекомплект для автоматов и мины, - прямые попадания разрывали на части….

По камням ступали осторожно: ходить по пролитой крови казалось кощунством. Журахужа пошел вдоль лежащих тел, - после афганской жары они были неузнаваемы.

Друга Юнуса он узнал по галифе. Не желая верить, нашел в потайном кармашке гильзу, с запиской о личных данных, - так делали почти все, - там значились имя, фамилия, звание и адрес Юнуса Юсупова. Перехватило горло, подступили слезы. Не отвечая на вопросы подошедшего офицера, молча подал ему записку, и пошел к реке – захотелось умыться холодной водой.

После этого стал помогать грузить убитых на свою машину. Голова кружилась, ноги заплетались, как у пьяного. Поднесли очередного убитого, и вдруг, в напряженной тишине тонко зазвучала музыка, напоминающая траурный марш. Журахуджа поднял глаза на ребят: решил, что это галлюцинация. Но парни тоже недоуменно смотрели по сторонам. Источник музыки обнаружили на руке убитого – электронные часы со множеством кнопок издавали свою мелодию. По этим часам они опознали комбата Александра Королёва…. Едва отъехали в обратный путь, - прилетели вертушки. Сесть им было негде, зависнув над БМП так низко, что почти касались машины, - перегрузили убитых и раненых в вертолёты.

Майор, командовавший колонной, сказал, что надо вернуться туда, где был бой. Развернулись и поехали обратно, проехав дальше того места, где собирали убитых и раненых.

Дальше ущелье сужалось ещё больше: площадка, где батальон попал под перекрестный огонь, была длиною метров 150 и шириной не больше 50-ти метров, посередине бежал водный поток. Прятаться на голом месте было негде, только отдельно стоящие камни, вся местность просматривалась сверху, как на ладони. Обнаруженная в рельефе небольшая пещерка была единственным укрытием, но она могла вместить не более трех-четырех человек….

Чуть дальше лежал огромный камень, как бы поделенный большой трещиной, проехали мимо. А позже Журахуджа узнал, что в этой трещине прилетевшие после них на место событий генералы обнаружили раненого, которого сразу же прямым рейсом отправили в Москву. За уступом ущелье отклонялось в сторону, глазам открылись четыре стоящих дерева, опаленных, искалеченных взрывами и покрытых почерневшей кровью. У корней одного зияла воронка, а на дереве висел чей-то ботинок….

Нужно понимать, что все бойцы подразделения прослужили в Афганистане всего около месяца, и такая картина для молодых, практически необстрелянных ребят врезалась в память потрясением на всю оставшуюся жизнь….

- Дальше мы подъехали к какому-то озеру, за которым практически заканчивалось Панджшерское ущелье, сказали, что дальше была пакистанская граница. Перебрались через озеро, БМП поставили по кругу, было приказано наблюдать за внешними подходами. Появились машины, ГАЗ-66, с длинными антеннами, они встали в центре, нам было приказано их охранять. Как я понимаю, в Москву передавали: Панджшер – наш.

Полтора суток мы охраняли, - ночью спали по два часа, сменяя друг друга. Поздно вечером я подошел к майору, узнать, что дальше, - все уже голодные, еды нет. Он показал мне рукой на вход в ущелье – там мелькнул луч света, к нам ехали две машины «Урал», которые сопровождали два танка. Сказали, что машины привезли боеприпасы и сухой паек, но разгружать будут утром. Когда я проснулся, коробки и ящики уже были выгружены, майор приказал нам заряжать боекомплект в шахматном порядке: пока одни заряжают, другие наблюдают за окрестностями. Выдали сухпаек, мы поели, пробыли ещё сутки, и поехали в обратный путь, в Руху.

Там служба пошла своим чередом. Потрясение от пережитого батальоном ощущалось повсюду: курящим не хватало выданных сигарет, подавленное настроение, разговоры, обрастающие подробностями боя – уцелевшие бойцы рассказывали о гибели товарищей. Рассказали, как уже раненый комбат вытаскивал из-под огня раненного радиста, укрывая его за большим камнем, сам продолжая командовать боем. В одну из перебежек к рации его настигла пуля снайпера, он упал…. Тогда и прозвучала в эфире фраза умирающего радиста: «Нет больше Примы 27…».

8 мая группа бойцов отправилась на разведку. Вечером командир решил остаться в засаде в пустующем кишлаке, - какое-то внутреннее чутьё сработало. Рано утром к кишлаку подошел отряд духов, не ожидавших засады, численностью 200 человек. Завязался бой, - все 200 остались лежать под стенами кишлака. Позже командир получил взыскание: почему не взяли в плен, почему положили всех? А бойцы немного воспрянули духом: 9 мая мы отомстили за своих ребят!

В июле прилетел какой-то генерал, к нему обратились переслуживающие дембеля: «Когда нас будут отправлять домой?» Генерал дал слово, что с начала августа начнутся нулевые отправки по четыре человека, но с одним условием: ЕСЛИ замена благополучно долетит из Баграма, и ЕСЛИ они сами нормально долетят в Баграм, - обстановка на Панджшере продолжала оставаться очень напряженной. Весь август дембеля с волнением следили за каждым пролетающим вертолетом.

Замену Журахужа дождался 25 августа, передал машину, вчетвером на вертолете МИ-8 вылетели в Баграм. Эти минуты и ощущения он помнит до мельчайших подробностей. - Взлетели быстро, летим на высоте 4 км – сказали летчики. Вдруг видим – снизу вспышки, нас начали обстреливать. Ракета пролетает мимо и взрывается над нами. Каждый из нас своему Богу молился. Бортстрелок в открытую дверь стал стрелять вниз из ДШК. Мы ему говорим: «Может, не надо, друг?.. Не зли их, не порти им нервы, а то точно нас собьют…. А так – может, проскочим… Долететь очень хочется…»

Эмоции – не описать. Радость – домой летим, и так обидно, если не долетим…. Когда приземлились в Баграме, вертолет как-то резко коснулся земли и долго катился по полосе, как самолёт…. Мы вертолетчикам говорим: «Потише как-то… перевернуться, и взорваться здесь ещё не хватало…» То ли от пережитых волнений, то ли ещё от чего, у Журахужи поднялась температура выше сорока градусов. Их разместили в палатках, парадной формы не оказалось, - прилетели в потрепанной полевой, панамах, так и домой поехали.

В палатке местный умелец делал дембелям наколки на память о службе в Афгане. Журахужа попросил наколоть на предплечье БМП, афганские горы и надпись – ОКСВА. Пока парень колол, - от высокой температуры Журахужа дважды терял сознание, вызвали медбрата, тот сделал укол…. В конце концов «специалист» прервал процесс: «Я же не зверь, ты лежишь, а я колоть должен….» Так и осталась на предплечье надпись ОКСВА – без картинки.

Сдали оружие, в комендатуре выдали документы, дали требование – «охранную грамоту» - там было написано, что военнослужащий освобождается от всех видов взысканий (за неуставной вид одежды и прочие нарушения, кроме уголовно наказуемых). Из Баграма вылетали на ИЛ-76, из которого только что выгрузили привезенные продукты и груз.

Перед вылетом 27 дембелей построили на аэродроме, особист приказал предъявить вещи: разрешались к вывозу только те, которые куплены в военторге, - у Журахужи все подарки родным были куплены в дукане, - и весь его дипломат полетел в сторону. На просьбу оставить хоть что-нибудь, особист повел стволом автомата и грозно спросил: «Ты улететь хочешь, или здесь остаться?» - Диалога не получилось, очень домой хотелось…

В Ташкенте, на аэродроме, он упал на колени и целовал землю…. А дома уже не знали, что и думать, - все сроки дембеля давно прошли. Сначала Журахужа пытался скрыть, что он в Афганистане, потом отец догадался по адресу полевой почты на конверте письма: на письмах в Союзе стояло в/ч…

Письма шли долго, сын уже должен вернуться, - отец от волнения слег в больницу. У калитки Журахужу встретил сосед: «Ты подожди, не заходи сразу, я подготовлю…» Слезы, радость матери и родных. А ночью вернулся отец, сбежал из больницы, - подсказало что-то отцовское сердце. Увидев сына живым, потерял сознание…. Потом Журахужа ездил к родным Юнуса.... Они не могли поверить в гибель сына, пока не услышали его рассказ.... - Я не могу рассказывать об этом бое без слез, вообще не люблю из-за этого рассказывать, но об этих ребятах надо знать и помнить. Пусть Аллах хранит их покой. Я никогда не забуду эту трагедию. Надо, чтобы об этом знали и помнили люди.

Беседу записала Г. Таразанова.

Вспоминает (письмо прислал из Никополя) бывший рядовой 1-го батальона Александр Поплетаный. Он был участником событий в ущелье Панджшер:

«Утром 30.04.1984 года командир батальона Королев поставил нам боевую задачу. При этом объяснил, что прикрытия с гор не будет. Мы должны были следовать по ущелью. Знали, что комбат не хотел идти без прикрытия, но командование приказало идти, пообещав, что нас поддержат вертолеты с воздуха. Королев предупредил, чтобы шли очень осторожно, так как в ущелье замечено передвижение большого количества людей. Батальон был разделен на две группы. Королев пошел с левой стороны, а вторая рота — с правой. Ближе к обеду мы попали под мощный перекрестный огонь стрелкового оружия: это оказалась засада. Мы находились вместе с командиром роты Сергеем Курдюком, который своим личным примером вдохновлял и успокаивал нас.

Через два часа прилетели вертолеты. Они вели огонь по душманам, но те находились так близко, что высеченные осколки камней летели в нас. Наемники ударили по вертолетам из крупнокалиберных пулеметов, и поэтому те улетели. После обеда поступило сообщение, что ранен Королев. Тем не менее он все равно продолжал руководить боем. По нашим ребятам умело стреляли снайперы. А к наступлению ночи душманы и еще какие-то люди европейской национальности, одетые в спортивные костюмы, спустились к нам и стали закидывать гранатами. Они собирали оружие, добивали раненых. Я был ранен в левую ногу, но меня они не заметили — ушли в горы…».

По воспоминаниям сослуживцев командира 682 мсп П.Сумана:

К концу апреля 1984 года Пандшерское ущелье было под контролем наших подразделений. Командир полка получил приказ зачистить занятую территорию. Впереди – Первомай. Кому-то хотелось сделать к празднику «подарок» — обеспечить успех выполненной операции и получить награды.

28 апреля командир 108-й мотострелковой дивизии поставил подполковнику П.Суману задачу: прочесать ущелье Хазара. Но батальон не мог сразу же начать выполнение боевого приказа. Люди трое суток не спали, валились с ног от усталости. Нужен был хоть небольшой отдых, чтобы почистить оружие, пополнить боезапас и получить пайки. Суман упросил комдива В.Д.Логвинова дать бойцам сутки на отдых. За это время совместно с командиром 1 мсб капитаном А. Королевым предусмотрели все до мелочей, разработали детальный план операции, который утвердил комдив.

И вот 1 мсб в составе двух рот в пешем порядке двинулся по ущелью Хазара. Одна рота шла по тропе внизу, другая – по горам справа от нее. Левая сторона ущелья располагалась намного ниже и вторая рота контролировала ее огнем сверху.

Батальон капитана Королева с воздуха прикрывала пара вертолетов МИ-24. Авианаводчик шел рядом с командиром. В голове колоны следовали расчеты АГС-17, замыкал ее минометный взвод и гранатометчики. Навстречу Королеву, другой дорогой, шел второй батальон. Место встречи – гора Пизгаран.

Тактика боя в горах и проста, и сложна. Побеждает тот, кто забрался выше. Поэтому рота капитана Кирсанова должна была все время двигаться по горам, чтобы обезопасить идущую роту внизу от удара сверху. Правда, передвижение по горам было намного медленнее тех, кто шел по дну ущелья. Но все соответствовало плану. К 17.00 29 апреля батальон Королева достиг указанного рубежа и, выставив охрану, расположился на отдых. А в 5 утра бойцы вновь начали движение по заданному маршруту.

В 11.00 на КП полка получили донесение от Королева: «Батальон остановили плотным автоматическим огнем…» Подполковник Суман знал боевые возможности батальона и то, что офицеры имеют хороший опыт. Он надеялся, что воины быстро подавят огневые точки «духов».

Но бой затягивался. Возник вопрос: почему шедшая по гребню рота не обошла противника и не ударила по нему сверху? Петр Суман стал вызывать командира батальона Королева для уточнения обстановки. Радист передал: «Королев ранен. «Духи» выбивают командиров и ведут прицельный огонь…»

Батальон, идущий навстречу, был еще далеко – он помочь пока не мог. Командир полка Суман собрал всех, кто был на КП, и направил их под командованием своего заместителя майора Конева на помощь попавшим в засаду.

В 14.00 поступило сообщение, что капитан Королев убит. Что могло произойти? Почему не действует рота, идущая по гребню? Вскоре ее связист передал: «Ротный погиб, подразделение находится на дне ущелья Хазара». Почему они оказались внизу? Кто нарушил боевой приказ?

Суман доложил о положении командиру дивизии и убыл в батальон.

В 18.00 на связь вышел майор Конев, который с группой достиг места боя. Он передал: «Головной дозор, охранение и главные силы батальона понесли потери. 2-я рота находится не на гребне, а внизу, на тропе. Повлиять на ход боя она уже не может. Противник с верху забрасывает ее гранатами. Начал организовывать выход из-под обстрела живых и эвакуацию раненых и убитых».

И тут же пришло донесение со второго батальона: «Напоролись на минное поле. Есть погибшие и раненые. Продвижение остановлено». И командир помчался во второй батальон, попавший в беду. Ему пришлось буквально выдергивать солдат, оказавшихся на середине минного поля.

Только после того, когда все окончилось, Петру Суману стало ясно, что произошло.

…В тот несчастный день батальон Королева двигался в строгом соответствии с планом. Но где-то в 11.00, когда вдали показалась гора Пизгаран, комбат приказал 2-й роте, медленно идущей по гребню, спуститься вниз. И когда рота начала выполнять маневр, остановил и 1-ю, чтобы подождать «верхолазов». Через некоторое время роты сошлись на тропе.

Королев вызвал разведчиков для уточнения задачи. Подошли к нему и офицеры. Уставшие солдаты уселись на камнях – они шли без остановки почти 6 часов.

Офицеры недоумевали: почему комбат отдал смертельно-опасный приказ и нарушил план операции? Они ждали объяснений…

Капитан Королев объяснил причину, сказав: «По приказу командира дивизии подполковник Суман отстранен от командования операцией. Почему – неизвестно. Комдив приказал второй роте спуститься вниз и ускорить движение».

Этот приказ грубо нарушал способ передвижения в горах. Поэтому Королев отказался выполнять его. Тогда генерал пригрозил капитану трибуналом, обозвал трусом…

Весь батальон внизу. Вот-вот опять поступит команда на движение. И вдруг начались взрывы, стрельба. Из замаскированных укрытий ожили огневые точки «духов». Они расстреливали бойцов, скопившихся на тропе, как в тире. В этой ситуации обреченному батальону вертолеты помочь уже не могли. Слишком близко был враг. Нурсы могли накрыть своих.

Душманы действовали грамотно и безжалостно. Плотным огнем они прижали батальон к земле, выбили расчеты АГС-17, минометов и гранатометчиков. Потом принялись добивать остальных, высматривая антенны связистов и командирские полевые сумки…

Остатки батальона весь день ожидали вертолетов. Пятьдесят два убитых и шестьдесят раненых бойцов – такова была цена бездумного приказа.

На следующий день Сумана вызвал для объяснения командующий 40-й армией, но так и не принял. Подполковника самолетом отправили в Ташкент, в штаб Туркменистанского военного округа.

Еще почти два месяца командир 285-го танкового полка ожидал приема командующего. Но единственным, с кем пришлось постоянно встречаться опальному подполковнику, был прокурор округа. Суман написал все, как было. И его оставили в покое. Сказали ждать. Так он оказался ненужным никому. Не было ни следствия, ни суда. А за что же было судить комполка, через голову которого отдали безумный приказ вышестоящие начальники? Может, предать суду извечное наше стремление к показухе: даже в горах, даже на войне очистить Пандшер, завершить операцию непременно к 1 Мая?

Только в сентябре 1984 года Петр Суман получил предписание убыть в Беларусь. Он приехал в Слуцк, где жила его семья, и были те, с которыми он расстался перед Афганистаном. Но звезда подполковника погасла. На военной карьере был поставлен крест. Его назначили на должность на несколько ступеней ниже.

http://artofwar.ru/k/knjazew_n_n/text_0010.shtml

https://gerda-dog93.livejournal.com/60402.html

https://ok.ru/group57783417110579/topic/65628637249587

https://oper-1974.livejournal.com/665581.html

http://www.drogichin.by/novosti/poslednij-boj-petra-sumana/

https://ru.wikipedia.org

Фильмы:

Тайна Королевского батальона – Интер-2014 (авторский текст А.Розембаум)

https://www.youtube.com/watch?v=6Rh4Vz4584U

5 канал Украина 2009 «О чем молчат камни Хазары»

Ч.1 https://www.youtube.com/watch?v=PcQotv9XbLI

Ч. 2 https://www.youtube.com/watch?v=MKK9tFTHK9M

Фильм Сладкова "Королевский Батальон" 2018-2019

part 1 https://www.youtube.com/watch?v=WzN-hg-4P8Q

part 2 https://www.youtube.com/watch?v=2acsJvpIuPE

более полна версия (с поездкой ветеранов в Афган)

https://www.youtube.com/watch?v=JvSq9LnPEtQ

Засады как самостоятельный способ боевых действий в Афганистане широко применялись во всех видах боя. Особенно частыми они были вблизи пакистанской и иранской границ. Суть засад заключалась в скрытном расположении подразделений, выделенных для их устройства на путях движения противника, и в открытии внезапного огня с целью уничтожения или захвата мятежников, оружия и другого перевозимого имущества. Они проводились как днем, так и ночью.

Организация и осуществление засадных действий в Афганистане особенно не отличались от рекомендаций, которые излагались в уставах и наставлениях.

Однако имелись и некоторые особенности. Необходимо отметить, что засады, организуемые общевойсковыми подразделениями в Афганистане, часто выходили за рамки чисто разведывательных задач.

Они устраивались в целях воспрещения пополнения бандформирований личным составом, оружием, боеприпасами, продовольствием и другими материальными средствами из сопредельного государства.

Засадные действия позволяли наносить противнику ощутимые потери, воспрещать подход резервов, блокировать его действия на подходах к коммуникациям, аэродромам и другим важным объектам.

Устройство засад обычно возлагалось на мотострелковый, разведывательный, парашютно-десантный взвод (роту), усиленный одним-тремя расчетами автоматических гранатометов АГС-17 и двумя-тремя саперами или саперным отделением с противотанковыми и противопехотными минами.

Иногда для ведения засадных действий привлекался батальон. В этом случае от выделенного батальона, как правило, одновременно выставлялись две-три засады сроком на 4–5 суток, которые объединялись в общую систему засад под руководством командира батальона.

Кроме того, на ближайшем аэродроме на все время нахождения подразделения в засаде в положении дежурства находились одна или две пары боевых вертолетов, а в пункте дислокации батальона, от которого выделялась засада, — дежурная рота на бронетехнике. Имевшиеся в засаде средства связи обеспечивали связь внутри засады с вышестоящим командиром, а также с бронегруппой, поддерживающей артиллерией и боевыми вертолетами.

В зависимости от решаемых задач при действиях в засаде, как правило, создавалось несколько групп. Группа огневого поражения включала расчеты АГС-17, гранатометчиков, пулеметчиков и снайперов, она предназначалась для уничтожения противника в выбранном районе путем создания зоны сплошного огня. Группа захвата в количестве 5–7 наиболее смелых и физически сильных сержантов и солдат создавалась для захвата пленных, документов и образцов вооружения.

Группа обеспечения, силой до взвода, прикрывала фланги, тыл засады и обеспечивала отход личного состава на пункт сбора и эвакуации после выполнения боевой задачи. Для ведения разведки противника и своевременного оповещения о нем главных сил засады выставлялись наблюдательные посты по 2–3 человека каждый.

Кроме этих групп создавались и другие, выполнявшие специфические задачи. Так, из приданных саперов для устройства минно-взрывных заграждений создавалась группа минирования. Иногда она усиливалась мотострелками.

Из боевых машин пехоты и бронетранспортеров подразделений, находившихся в засаде, создавалась бронегруппа. Она размещалась скрытно в районе, как правило, в 5–7 км от места засады. Такое удаление обеспечивало быстрый ее вывод к подразделению для оказания помощи огнем, а также для обеспечения его отхода после выполнения поставленной задачи. В том случае, если засады проводились ночью, для освещения местности создавалась группа светового обеспечения.

Решение на проведение засады принималось, как правило, старшим начальником на основе разведывательных данных, планирование засад осуществлялось, как правило, по двум вариантам. Первый вариант предусматривал планирование засад на основании месячного плана разведки с заранее утвержденными местами и временем их проведения.

Второй вариант допускал планирование засад по оперативно поступающей информации. На практике последний вариант оказывался более эффективным.

В обоих случаях составлялся план проведения засадных действий. В нем указывались два-три места проведения засад, маршруты выдвижения, места размещения бронегруппы, основные вопросы взаимодействия с авиацией, артиллерией и ближайшими сторожевыми заставами, организация связи, а также боевой и численный состав сил засады.

Боевую задачу подразделений на проведение засады ставил старший начальник. Он указывал необходимые сведения о противнике. Затем определял цель засады, время, место ее проведения, состав группы и средства усиления, район спешивания или десантирования, порядок действий после выполнения задачи, а также вопросы организации связи днем и ночью и сигналов вызова авиации.

Кроме того, командиру группы указывался порядок подготовки группы к действиям в засаде, меры по сохранению в тайне ее замысла, а также что проделано для введения противника в заблуждение. Так как практически все засады проводились ночью, то указывался порядок светового обеспечения.

Когда предусматривалась поддержка засады огнем артиллерии, командиру группы сообщалось, какие огневые средства для этого назначены, а также сигналы для вызова, прекращения и корректирования огня.

Экипировка личного состава для действий в засаде продумывалась особенно тщательно. Она включала личное оружие, 1,5–2 боекомплекта боеприпасов, 2–8 ручных гранат, штык-ножи, приборы ночного видения, ночные прицелы, осветительные и сигнальные патроны. На все время засады выдавался сухой паек и запас питьевой воды.

В холодное время года и при выходе в высокогорные районы под комбинезоны личный состав надевал утепленное обмундирование.Подготовка к действиям в засадах начиналась с изучения разведывательных данных, полученных из различных источников.

При этом определялись их достоверность, оценивалась местность, выбирались целесообразные способы действий, ранее не применявшиеся советскими войсками в этом районе. Кроме того, устанавливался порядок выхода подразделения к месту засады, а также мероприятия по дезинформации противника относительно планируемых боевых действий.

С приобретением боевого опыта стал уточняться порядок эвакуации раненых и убитых, пленных и захваченных образцов вооружения. С подразделениями, назначенными в засаду, как правило, проводилась тщательная подготовка, которая продолжалась от нескольких часов до нескольких суток. В это время командиры подразделений, назначенных в засаду, большое внимание уделяли организации занятий с личным составом на местности. Как правило, место занятий выбиралось вдали от пункта постоянной дислокации и предполагаемого места засады, однако с рельефом местности, схожим с районом предстоящих действий.

На занятиях, как свидетельствуют участники боевых действий в Афганистане офицеры В. Алексеенко, А. Борисов, И. Ивонник, Л. Третьяков и другие, с личным составом отрабатывались различные варианты действий в засаде. Особое внимание уделялось вопросам взаимодействия, ведения непрерывного и тщательного наблюдения.

Исключительно важное значение придавалось подготовке боевой техники и оружия к ведению боевых действий в горах, в сильную жару, при резких перепадах суточной температуры и давления, сильных ветрах и запыленности воздуха летом, морозах, гололеде и обильных снегопадах зимой.

Закрепленное оружие каждый военнослужащий готовил лично под контролем командира. При этом каждая партия патронов проверялась контрольными выстрелами. Перед выходом на задачу снаряжались все магазины и коробки.

Причем особое внимание обращалось на их чистоту и надежную работу пружины. Изолировались друг от друга предметы, издающие звук во время передвижения. Проверялось состояние элементов питания для радиостанций и ночных прицелов.

Подготавливались приспособления для бесшумной стрельбы. Выверялись ночные прицелы. После пристрелки оружие чистилось, смазывалось и насухо протиралось. Запалы в гранаты, как правило, вставлялись заранее

К месту засады подразделения выдвигались различными способами: на боевой технике, на автомобилях, на вертолетах, в пешем порядке. Выдвижение, как правило, осуществлялось ночью. От его организованности нередко зависел успех всей боевой задачи.

Примером тому может служить случай, который в июне 1983 г. произошел в — мотострелковом батальоне, где проходил службу майор Р.С. Зарифов. Этот батальон получил задачу организовать засаду на юго-западной окраине кишлака Навабад с тем, чтобы уничтожить действовавший там отряд вооруженной оппозиции численностью до 200 человек.

Выдвижение до кишлака, находившегося в 17 км — западнее Кундуза, планировалось осуществить в ночь на 4 июня на боевой технике, а далее до месте засады — в пешем порядке. На подготовку к выполнению задачи батальон имел 4–5 часов.

В 22 часа 3 июня задача была уточнена. В целях маскировки батальону было приказано выдвигаться в пешем порядке. Однако не было учтено, что от расположения полка до указанного района около 20 км и их необходимо пройти ночью. В результате батальон в назначенное время к месту засады не вышел. Более того, на рассвете он сам попал в засаду, из которой затем выходил в течение пяти часов, имея потери.

Из данного примера следует, что соблюдение скрытности и быстроты выдвижения являлось важнейшим условием успеха засады. Для достижения этого использовались различные приемы военной хитрости. Так, выдвижение к месту засады мотострелкового взвода под командованием старшего лейтенанта В.Н. Попова в апреле 1984 г. осуществлялось на бронетранспортерах, которые обычно использовались для дежурства на этом маршруте.

По-иному выдвигалась рота старшего лейтенанта Ю.Н. Петрова в апреле 1987 г. Сначала по решению командира она на автомобилях, перевозивших продукты, была переброшена на сторожевую заставу «Ближняя», располагавшуюся на автостраде Кабул — Саланг. Дальнейшее выдвижение к месту засады было осуществлено в пешем порядке ночью. Для поддержания действий роты ее бронегруппа под видом усиления охраны дорог за два дня до устройства засады вышла на заставу «Южная». Такой раздельный выход подразделения позволил скрыть место засады от противника, который вскоре попал в подготовленную для него ловушку.

Засада усиленной разведывательной роты западнее Баграма в апреле 1987 г.

Учитывая высокие возможности наблюдения противника за выходом сил засады в указанный район, в Афганистане широкое применение нашли ложные и отвлекающие приемы. Первый прием заключался в имитации охвата броневой группой промежуточного объекта.

Продвигаясь на малой скорости, броневая группа скрытно высаживала десант, затем охватывала промежуточный объект и находилась в готовности к оказанию поддержки засаде.

Второй прием сводился к использованию «двойников». Для его реализации состав засады занимал места на броне, а «двойники» внутри боевых машин.

В укрытом от возможного наблюдения месте основной состав засады на малой скорости спешивался, а их места на броне занимали «двойники». Боевые машины убывали к промежуточному объекту, где находились в готовности к поддержке засады.

Сущность третьего приема сводилась к выдвижению подразделения к отвлекающему объекту с высадкой там личного состава засады и переходом к промежуточному объекту. После высадки личный состав скрытно выдвигался к месту засады, а боевые машины перемещались к промежуточному объекту и ждали установленного сигнала.

Четвертый прием получил условное наименование «вызов на себя». Для его выполнения в заранее установленном месте имитировался подрыв или поломка боевой техники. Экипаж приступал к ремонту, а огневая группа, находившаяся внутри бронеобъекта, принимала меры к уничтожению противника. Колонна же, продолжая марш, высаживала в избранном месте личный состав для засады.

Следующий прием сводился к переброске подразделения в район засады с колонной автомашин, которые ежедневно следовали за продовольствием. Его высадка осуществлялась на ходу при прохождении колонной ненаблюдаемых участков. В последующем личный состав скрытно выходил в места дневок и засады.

Очередной прием заключался в доставке подразделения на вертолетах в район выброски, удаленный на 5-12 км от места засады. С целью введения противника в заблуждение относительно истинного места высадки вертолеты делали по 2–3 ложные посадки.

Высадка личного состава с вертолетов обычно осуществлялась за 15–20 минут до наступления темноты. После высадки подразделение скрытно собиралось в пункте сбора, который находился, как правило, в 200–400 м от места десантирования, и ночью в пешем порядке выдвигалось к месту засады.

Во всех случаях выдвижение из района спешивания к месту засады осуществлялось в колонну по одному или по два подразделения. При этом велось круговое наблюдение, периодически делались короткие остановки для прослушивания и более внимательного осмотра местности. От основной группы вперед высылалось походное охранение, а замыкал колонну тыльный дозор. Для непосредственного охранения и осмотра местности командир головного отделения (взвода) высылал дозор. Как правило, он состоял из двух человек, обычно вооруженных бесшумным оружием. Легкая экипировка позволяла дозору быстро двигаться, свободно преодолевать препятствия, занимать выгодные огневые позиции, а при необходимости вступать в бесшумный бой с противником. С годами выработалась четкая тактика действий дозорных.

При движении каждый из них имел свой сектор наблюдения: один — вперед и вправо, другой — вперед и влево. Было также установлено, что при встрече с противником один дозорный ведет огонь или рукопашный бой, второй — наблюдает и только в случае острой необходимости поддерживает действия товарища огнем. Ночью и в трудных горных районах с закрытыми участками местности движение осуществлялось поэтапно. На каждом этапе местность внимательно осматривалась по секторам и прослушивалась. Затем начиналось движение к ранее указанному ориентиру на расстояние в 200–300 м.

При этом личный состав имел оружие в готовности к немедленному открытию огня. Причем следующая группа (взвод) начинала перемещаться только тогда, когда предыдущая занимала выгодную позицию и была готова к отражению нападения противника. Так, скачками от одного укрытия к другому, все подразделение передвигалось в опасной зоне.

Здесь, как отмечают участники событий, было крайне важно, чтобы каждый боец четко знал свои обязанности по ведению наблюдения и открытию огня. Главное, чтобы мятежники не застали подразделение врасплох. В этот момент особенно велика роль командира, который обязан четко подавать команды на открытие огня, коротко ставить или уточнять задачи по наблюдению, освещению и ослеплению противника.

При внезапном нападении мятежников в ходе выдвижения к месту засады его атака отражалась огнем всех средств. Для быстрого открытия огня из автоматического гранатомета, как свидетельствует старший лейтенант А. Кравченко, а также офицеры А. Хоменко, В. Куликов, стрельба велась при помощи специального приспособления со спины помощника наводчика АГС-17.

Правильный выбор районов и позиций в месте устройства засады являлся главным условием успеха. Боевой опыт показал, что они выбирались в местах, которые позволяли скрытно располагать подразделения в засаде, обеспечивать наблюдение, создавать «огневые мешки». По задачам, месту, времени проведения и способам действий засады подразделялись на несколько видов.

Действия разведывательной группы в засаде по уничтожению каравана

Наиболее распространенными были засады, которые устраивались на путях движения караванов противника. Для проводки караванов с оружием и другими средствами душманы использовали около 80 маршрутов. Особенно активно использовались 30 караванных путей, идущих из Пакистана и Ирана.

На территории этих государств вооружение и боеприпасы, предназначенные для отправки в Афганистан, на автотранспорте доставлялись к государственной границе или непосредственно на перевалочные базы в приграничной зоне, где осуществлялось формирование караванов. При выборе маршрутов движения по территории Афганистана противник, как правило, избегал шаблона и часто менял их.

Маршруты, которые использовали мятежники, представляли собой участки местности, имевшие хорошую проходимость, обеспечивавшие максимальную скрытность движения и неуязвимость от воздействия авиации. Обычно за несколько дней до перехода границы каравана с оружием вперед высылались осведомители.

Караваны осуществляли движение в основном ночью, реже днем, но, как правило, в сложных для действия авиации метеоусловиях. Иногда при движении днем, отмечает подполковник С.Л. Пивоваров, караван с оружием и боеприпасами мог «цепляться» за мирный караван, как, к примеру, это было в провинции Гильменд. По избранному маршруту движения раньше каравана обычно проходили машины с контрабандным грузом или домашними вещами возвращавшихся беженцев, а также кочевники или разведчики, которые на определенных участках маршрута оставляли условные знаки. Часто по пути следования каравана мятежники перегоняли скот с целью определения мест засад и заминированных участков местности.

В дневное время караван останавливался на заранее выбранных и подготовленных дневках, как правило, в кишлаках, ущельях, пещерах, рощах и других местах, тщательно их маскируя. Для каждой группы выделялся свой маршрут и указывался конечный пункт прибытия. Чаще всего караваны следовали непосредственно в активно действовавшие банды, минуя промежуточные базы и склады.

Безопасность движения обеспечивалась хорошо организованной системой походного охранения, разведки и оповещения на маршрутах. Для выполнения задач разведки и оповещения мятежники часто использовали мирное население..............

Начало : https://pikabu.ru/story/myi_ne_vse_vernulis_iz_polyotach1_64...

Рандеву со «Стингерами».

Новый, 1987-й год начался для меня и Валерия Мешакова с телеграммы ставки Южного направления: нас откомандировали в Чирчикский центр армейской авиации в качестве инструкторов для обучения экипажей Ми-24 полётам на корректировку огня артиллерии.

На какое-то время мы оказались вне боевых действий. А они продолжались…

14 января мой однокашник по училищу и друг старший лётчик Александр Селиванин возвращался с аэродрома Асадабада. Он прикрывал своей парой Ми-24 два Ми-8 с ранеными солдатами на борту, когда в его вертолет попала ракета. В кабине борттехника произошёл взрыв – офицер погиб сразу.

Вспыхнули топливные баки, и хотя командир защищён мощной бронеспинкой сиденья, пламя достигло и его кабины. Горели руки и лицо, но Александр не запаниковал и не растерялся. Приказав экипажу покинуть вертолёт, он попытался аварийно отстрелить дверь кабины – тщетно: повреждённые пиропатроны не сработали. Тогда он открыл дверь вручную и вслед за летчиком-оператором выпрыгнул с парашютом.

Приземлившись на горный хребет, они тут же вступили в бой, ведя огонь из автоматов. К счастью, подмога подоспела вовремя: ведомый Ми-24, определив район пуска ПЗРК, произвёл залп из всех видов оружия и уничтожил душманов. Когда группа спасения забирала экипаж, все увидели, что на автомате Александра осталась кожа его обгорелых рук. За проявленное мужество Селиванина наградили орденом Красной Звезды, а со временем, после того, как он, подлечившись, вернулся в строй, еще двумя орденами.

Неделю спустя, 21 января, был сбит самолёт Павлющенко Константина Григорьевича, прикрывавшего на Су-25 посадку транспортного Ил-76 на аэродроме Баграм. Катапультировавшись и приземлившись на парашюте, он до последнего патрона отстреливался от наседавшей банды душманов и положил немало врагов. А когда бандиты окружили его, подорвал себя вместе с ними гранатой. Посмертно ему присвоили звание Героя Советского Союза.

…В феврале я вернулся из командировки и сразу же включился в общий ритм боевой работы, выполнив за месяц около сорока ночных полетов. К слову, днем пришлось вылететь всего дважды — для прикрытия афганского самолёта с Наджибуллой и членами правительства ДРА. Ну и, разумеется, планово уничтожали караваны с оружием.

А 10 марта в районе населенного пункта Джикдалай началась операция «Круг». Именно здесь, по данным разведки, находилось более 1000 душманов с 13 ПЗРК, 60 гранатомётами, 40 крупнокалиберными пулемётами и 10 зенитными горными установками.

Ликвидировать их планировалось одновременными ударами артиллерии, авиации и действиями десанта. Реализуя замысел операции, наше звено в первые дни уничтожило несколько огневых точек противника и два склада боеприпасов.

Хотя, надо признать, и душманы не сидели сложа руки, а активно оборонялись: выстрелом из гранатомёта был поврежден вертолёт Анатолия Киселевича, чуть позднее нас слегка потрепала зенитная установка, когда мы пролетали прямо над Чёрной горой. К счастью, мне удалось вовремя заметить шапки от разрывов снарядов и сообщить об этом замполиту полка Александру Малахину, замыкавшему боевой порядок на Ми-24. Он и уничтожил эту треклятую ЗГУ.

В конце марта ощутимо повеяло не только весной, но и мирной жизнью, когда полк начал готовиться к итоговой проверке. Как ни странно, в Афганистане неукоснительно поддерживался ритм армейских будней: мы писали планы и приводили в порядок конспекты. С поправкой, конечно, на постоянную и интенсивную боевую деятельность. Как-то умудрялись совмещать, причем одно другому абсолютно не мешало: все шло своим чередом. Едва закончилась «сессия», как мы широко «расправили крылья». И нам их тут же подпалили.

…В тот день я около десяти раз поднимался в воздух: сначала искал караван с оружием, затем проверял навыки молодых лётчиков-операторов. Ничего не предвещало беды, пока на западе, недалеко от аэродрома, в воздух не поднялись клубы чёрного дыма. Вскоре стало известно: это был Ми-24 Павла Винникова. Оказалось, что после сброса экипажем 250-килограммовой бомбы с предельно малой высоты она взорвалась не как положено — с замедлением в 40 секунд, а тут же, под фюзеляжем. Сильно поврежденный вертолёт загорелся, но система управления и двигатели работали, а главное — экипаж был цел.

Следовало экстренно садиться, но, видимо, растерявшись, молодой командир удерживал машину в воздухе еще около трёх километров. Сесть-то он в конце концов сел, да драгоценное время упустил — вертолёт уже охватило пламя, к тому же стали взрываться боеприпасы. Выскочить успел только лётчик-оператор… Словом, нужно было лететь: командованию – для выяснения причин происшествия, «восьмеркам» — за летчиками, нам на боевых вертолётах — для обеспечения их нормальной работы.

Полетели. Поначалу все шло по накатанной колее: транспортные вертолёты сели, не выключая двигателей, наши Ми-24 отошли на несколько километров и, барражируя на малой высоте, изредка наносили удары по точкам, указанным разведчиками. Не прошло и четверти часа, как неожиданно раздался взрыв у левого борта моего вертолёта. Загорелись почти все табло серьёзных отказов систем, и включился речевой информатор. Но Валерий Мешаков, перекрывая голосом поток невеселых сообщений о пожаре и опасной вибрации двигателя, сразу же поставил четкий диагноз, заорав: «Пэ-Зэ-эР-Ка-а-а…». Последующие действия были почти мгновенными, отработанными до автоматизма: выбор места посадки, гашение скорости, снижение, дублирование включения системы тушения пожара, сброс бомб и ракет на «невзрыв» и выпуск шасси. Уже у самой земли я отстрелил дверь для аварийного покидания, бросил в эфир «Я — 348-й, произвожу вынужденную посадку», затем быстро выключил двигатели, аккумуляторы и, выскакивая из кабины, зафиксировал тормоз колёс. Все! Сели! И, как показали потом результаты дешифрования «чёрного ящика», всего через 7 секунд после срабатывания аварийных табло.

С автоматами наизготовку мы огляделись: душманов не было. А тяжёлая машина, нехотя подчиняясь тормозам и замедляя вращение винтов, всё ещё катилась к небольшому оврагу впереди. Когда она наконец остановилась, мы, бегло осмотрев ее, обнаружили многочисленные повреждения. А в это время рядом с нами уже садился наш однополчанин Хорин на Ми-8 (до сих пор мы с Валерой с благодарностью вспоминаем своих спасителей и храним подаренную ими фотографию, запечатлевшую нас у подбитой машины).

Вертолёт Хорина поднялся в воздух, однако вместо того, чтобы взять курс на аэродром, стал выполнять какие-то сложные маневры. На мой удивленный вопрос, борттехник пояснил, что теперь надо выручать комэска. Оказывается, последний обнаружил подбивший нас расчёт ПЗРК и начал наносить по нему последовательные удары. В «ответном слове» душманы успели произвести по нему четыре пуска.

Да не на того напали: опытный летчик, комэск быстро ушёл в сторону солнца, использовал тепловые ловушки, и ракеты одна за другой вошли в землю рядом с его низко летящим вертолётом. Мы подоспели вовремя. Я припал к бортовому пулемёту Ми-8 и открыл такой интенсивный огонь по бандитам, что до сих пор удивляюсь, как мне удалось не зацепить крутившегося над ними комэска. Когда все было кончено, мы сели на площадку, где погиб Павел Винников. Там уже «работали» два БМД с десантом…

Этот случай стал первым, хотя далеко не последним, когда после попадания «Стингера» в вертолёт экипаж, действуя четко и грамотно, спас не только себя, но и технику. А сколько раз умелые летчики, используя возможности активных и пассивных помех и тактические приёмы, и вовсе предотвращали попадание этих ракет. К слову, мне еще довольно долго пришлось служить под началом своего комэска, в том числе и его заместителем, и все это время он подшучивал надо мной: «А ты, оказывается, слабак, Константин. В меня четыре «Стингера» пустили — и ничего, а в тебя всего два — и сбили».

Наутро мы вылетели на Ми-8 к месту вынужденной посадки моей машины с шестью техниками, огромным, 400-килограммовым газотурбинным двигателем боевого вертолёта и иными запчастями и инструментами на борту. Невзирая на молодость, я считал себя довольно хорошим специалистом в своем деле. Настолько хорошим, что был уверен: в полевых условиях, без подъемного крана и другого оборудования заменить тяжеленный двигатель на одиннадцатитонном вертолёте невозможно. Оказалось, возможно. Правда, под прикрытием 8 боевых вертолётов с воздуха и механизированной десантной группы с земли. Потому что душманы несколько раз пытались помешать этой и без их ракетных обстрелов непростой работе. Причем столь назойливо, что пришлось обратиться к командиру одной из застав, чтобы он поддержал нас огнем батареи «Град».

«Боги войны» не подкачали – отработали в лучшем виде. Остатки банды — около 60 вооружённых душманов на лошадях — ошалевшие, выскочили из зеленки и помчались в нашу сторону, аккурат напоровшись на заградительный огонь из пушек БМД. Мало кому из них тогда удалось уйти. А техники в это время спокойно меняли двигатель и агрегаты, восстанавливая вертолёт, который мы перегнали на аэродром Джелалабад. На следующий день командир эскадрильи объявил, что за грамотные действия в боевой обстановке по спасению вертолёта и уничтожению душманской банды я представлен к ордену Красного Знамени. Да и не я один – наградили многих, в том числе и штурмана Валерия Мешакова — орденом Красной Звезды, и комэска Сергея Прохарёва — орденом Ленина...

Уже позднее, после вывода войск из Афганистана, я узнал, что наш опыт вынужденной посадки, что называется, стал достоянием всей армейской авиации. Офицеры вышестоящего штаба, бывая в вертолётных полках, нередко говорили: «Вот, в джелалабадском полку лётчики — асы! Его «Стингером» сбили, а он спокойно сел, пришёл к командиру полка и, как положено, доложил по всей форме. А у вас тут что творится?»

Между прочим, не прошло и месяца после этого эпизода, как в подобном положении оказался другой экипаж нашей эскадрильи, командиром которого был мой однокашник и друг Александр Хабарин. И с честью вышел из критической ситуации, благополучно посадив вертолет после поражения двумя «Стингерами». Машину также быстро отремонтировали и перегнали на аэродром.

«ИНЫХ УЖ НЕТ, А ТЕ ДАЛЕЧЕ…»

Официальная  статистика: только за первое полугодие 1987 года группировка авиации 40-й армии выполнила 51 тысячу полётов, потеряв 18 вертолётов и 8 самолётов. Наибольшие потери понес наш 335-й отдельный боевой вертолётный полк и, в частности, наша эскадрилья — 5 экипажей. Что объективно объяснялось близостью границы с Пакистаном, где душманы оперативно комплектовались бандитами, советниками и оснащались новыми видами оружия. Кроме того, боевые вертолёты, по сути, прикрывали собой транспортные. И, спасая других, гибли сами. Так погиб в последний день мая в районе Котгая экипаж Ми-24 Валеры Лукьянова.

Не допустить проникновения в глубь территории Афганистана караванов с наемниками и оружием – эта задача не теряла для нас своей актуальности ни на минуту. В один из дней, когда мое звено заступило на боевое дежурство в полном составе, ранним утром на поиск и уничтожение душманских караванов ушла большая группа из 12 транспортных и боевых вертолётов. А вскоре мы услышали истошный крик дневального: «Звено Шипачёва, срочно на вылет!» Не прошло и десяти минут, как наши вертолёты уже вращали винтами, набирая обороты двигателей. Быстро взлетев, я запросил руководителя полетов: «Уточните нашу задачу».

Он ответил: «Возьми курс 250 градусов. Дым видишь? Вот туда и лети». И действительно, впереди, примерно в 30 километрах, поднимались клубы густого чёрного дыма».

Не сговариваясь, мы подумали об одном и том же: кого-то сбили. И не ошиблись. Немного погодя навстречу нам пронесся Ми-24 Александра Хабарина, который прокричал в эфир открытым текстом: «Костя, Гену сбили. Я всё расстрелял, заряжусь — вернусь, быстрее на помощь!».

Через пять минут полёта мы заметили на земле два подбитых Ми-24. Один, Гены Сечкова, уже догорал. Другой, Саши Шиткова, сильно повреждённый, стоял, накренившись, на краю оврага. Позднее выяснилось, что при досмотре большого каравана душманы открыли сильный огонь, сбили два вертолёта и рассредоточились на плоскогорье. Заметив нас, остальные вертолёты пошли на дозаправку и зарядку, а звено по моей команде замкнуло круг над сбитыми машинами. Не прошло и двух минут, как по нам открыли сначала автоматный, а затем и плотный пулемётный огонь. Наконец, в ход пошли гранатометы. Мы с Валерой начали наносить ракетные удары и открыли огонь из пушки по видимым огневым точкам противника.

Экипажи последовали нашему примеру. Это несколько остудило боевой дух душманов. Хотя и ненадолго: по мере того, как истощался наш боезапас, их сопротивление возрастало. Я запросил поддержки, и уже через 10 минут к нам подоспело звено штурмовиков Су-25.

По их просьбе я обозначил ракетными ударами наиболее активные огневые точки бандитов, и мы едва успели отойти в сторону, как две дюжины бомб буквально перепахали занятый «духами» район. Это и было справедливое возмездие за гибель наших друзей — Гены Сечкова и Ильи Ермолаева.

А 20 августа для нас война в Афганистане закончилась. К сожалению, только для нас: мы вернулись в Союз. Но что бы там ни говорили злопыхатели, отродясь не нюхавшие пороху, потрудились мы на славу. За все время боевых действий армейская авиация участвовала в 416 крупномасштабных операциях, успех которых во многом определялся летным мастерством и воинским мужеством экипажей транспортных и боевых вертолетов. И закономерно, что двадцать лётчиков армейской авиации стали Героями Советского Союза, а тысячи офицеров награждены орденами.

Увы, не все они вернулись из полета. Потеряли мы и 333 машины (для сравнения: после войны во Вьетнаме американская армия недосчиталась 2600 вертолётов).

А где они теперь, командиры-вертолётчики, имеющие огромный боевой опыт? Прошедшие не только Афган, но и Чернобыль, и все без исключения горячие точки бывшего Союза?  Большей частью – были уволены в запас по организационно–штатным мероприятиям  Кроме орденов и жалких обломков некогда гарантированных льгот, эти офицеры ничего не имеют, бывает и своей крыши над головой.

А просить не обучены. Они просто выполняли свой долг. Чтобы, вернувшись, услышать: «Я вас туда не посылал».......

Константин Щипачёв.

Об авторе :

Генерал-майор, в армейской авиации прошёл все основные должности от командира экипажа боевого вертолёта Ми-24 до начальника штаба - первого заместителя начальника авиации Московского военного округа.

Воевал в Афганистане, Таджикистане, дважды в Чечне. Лично выполнил 520 боевых вылетов. Военный летчик–снайпер*.

За мужество и героизм, проявленные при выполнении заданий правительства награждён орденами «Красного Знамени», «Красной Звезды», «Мужество», «Святого князя Александра Невского», «За заслуги», Знак Почёта».

Окончил Сызранское ВВАУЛ в 1982 году, ВВА им. Ю. А. Гагарина и военную академию Генерального Штаба Вооружённых Сил Российской Федерации. Кандидат военных наук, академик Академии проблем безопасности, обороны и правопорядка.

http://www.bratishka.ru/archiv/2004/2/2004_2_4.php

И вот наконец аэродром на южной окраине Джелалабада. И первый боевой вылет моего звена: сопровождение колонны из Кабула. В то время полеты на большой высоте – 4500 метров – были вполне обычными, ибо считалось, что так мы менее уязвимы для ПВО противника.

И это соответствовало истине, во всяком случае до тех пор, пока душманам не поставили новые ПЗРК «Стингер»… К счастью, русская поговорка «первый блин – комом» не универсальна: все прошло без сучка и задоринки. На сучок я напоролся позже – сам виноват. Спустя неделю, прикрывая взлёт самолёта командующего 40-й армией, я, увлёкшись, обогнал его, набрав слишком большую скорость. За что и получил нагоняй от командира полка.

Что ж, намотал на ус. Кроме того, субординация она и в воздухе субординация: поперек батьки в пекло не лезь.

А тут – новая задача. В районе населённого пункта Асадабад мотострелковый батальон ввязался в тяжелый бой с несколькими бандами общей численностью до 420 душманов: туго пришлось пехоте, надо было выручать. На помощь послали наше звено и штурмовики Су-25. Алгоритм задания был ясен, как, впрочем, и цель: задавить «духов» огнем из всех видов оружия. Но, увы, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги. В тот день звено трижды поднималось в воздух, дозаряженное боеприпасами под самую завязку: в общей сложности четыре часа по наводке командиров рот обрабатывали цели до пустых «магазинов».

Наверно, на каждого душмана пришлось по снаряду или неуправляемой ракете. Должно было с лихвой хватить. А не хватило: взаимодействие оказалось нечетким, и далеко не всегда передаваемые по радио координаты целей соответствовали их реальному местоположению. Да и летчики были слегка «зажаты»: «духи» не будь дураками стремились максимально сократить расстояние между собой и мотострелками – поди умудрись не зацепить своих при таком тесном контакте.

Словом, причин было много – толку мало. Но хороший урок получили все без исключения: и «верхи», и «низы». И в последующие дни совместными уже куда более скоординированными усилиями экипажей и пехоты бандитов в основном уничтожили.

Однако военное счастье переменчиво, и удача – дама капризная, ветреная. Еще вчера мы чувствовали себя на высоте, в том числе и положения, а сегодня… Сегодня охотник и дичь могли поменяться ролями.

Как это и произошло однажды ночью, когда минуту назад спокойный аэродром неожиданно превратился в ад кромешный: душманские реактивные снаряды рвались повсюду: и под окнами жилых модулей, и на взлетной полосе, и рядом с нашими «двадцатьчетверками». Не дожидаясь сигнала с командного пункта, я крикнул экипажам: «По вертолетам!». Обстрел продолжался, но, не обращая внимания на разрывы снарядов, наша пара быстро вырулила на полосу и взлетела. Услышав рокот вертолетов, душманы прекратили огонь, боясь выдать себя, но тут заговорил командный пункт, приказав уничтожить бандитов. Сказано – сделано. Связавшись по радио с одной из застав, обеспечивающих безопасность аэродрома, мы узнали, что ребята отследили точку пуска ракет, но вот достать душманов своим огнём не смогли.

Показав трассирующей очередью из крупнокалиберного пулемета направление и сообщив дальность до цели, командир заставы достаточно точно нас сориентировал. Именно туда мы и сбросили сначала осветительные бомбы, обозначив цель, а затем в несколько боевых заходов обрушили на «духов» всю огневую мощь своих арсеналов.

…По данным разведки, в предгорьях находилось несколько отдельных укрепрайонов душманов и складов с вооружением. Для ликвидации их были направлены подразделения 66-й бригады специального назначения. Ну а нам было поручено их сопровождение с воздуха. Звено вылетело в обычном построении: впереди я — ведущий, затем экипаж ведомого Андрея Грязева, следом — старший лётчик Анатолий Киселевич. Замыкал группу Сергей Клочкин. На отметке 1500 метров прекратили набор высоты, поскольку появившаяся облачность мешала визуальному контакту с нашими войсками. Связались с командиром первого батальона, который тут же и удивил, и развеселил нас просьбой: «Ребята, вы там сверху посмотрите, есть ли на дороге мины». Нет слов. Так и подмывало поинтересоваться: «А о выбоинах и ухабах на трассе предупреждать не надо?». Но стало не до шуток, когда с КП поступила команда поддержать огнём разведывательную роту, ранее выдвинувшуюся в горы: парни оказались в тяжелом положении, вынужденно вступив в бой с численно превосходящим их противником.

Развернувшись, мы вошли в ущелье, где разведчики яростно оборонялись от наседавших бандитов. Впрочем, видимость была неважной, к тому же шел дождь, поэтому определить, не рискуя ошибиться, где свои, где чужие, было практически невозможно. А время работало против нас: это на бирже оно – деньги, а в бою – жизни людей. По моей просьбе ротный тут же обозначил свои позиции дымовыми сигналами. И мы увидели, что до отдельных групп бандитов, как говорится, рукой подать: они закрепились всего лишь на 500 метров ниже нас на склонах ущелья. Соседство было довольно опасным, хотя в те минуты, нанося удары, мы не думали об этом.

До тех пор, пока по радио не услышали взволнованный голос командира разведчиков: «348-й, по вам произвели пуск ПЗРК!» (позднее выяснилось, что это были американские ракеты «Ред Ай»). Первый «гостинчик» отвели от наших вертолётов бортовые станции активных помех, а после включения автоматической системы отстрела тепловых ловушек можно было уже не беспокоиться о защите экипажей и спокойно молотить «духов» дальше. Что мы и делали, прикрывая отход разведчиков.

«СУХА ТЕОРИЯ, МОЙ ДРУГ…»

Редкий день обходился без нескольких боевых вылетов. А в те свободные часы, которые нам изредка выпадали, мы учились, обсуждая тактику действий. И не только своих. Учитывая опыт применения штурмовой авиации в годы Великой Отечественной войны, старались активно использовать манёвр «круг» при нанесении ударов по наземным целям. Выполняя его, ведущий группы из 3-6 экипажей боевых вертолётов наносит первый удар, а затем, после виража, заходит в хвост крайнему ведомому, замыкая круг под надежным прикрытием товарищей. И, по сути, весь район постоянно контролируется с воздуха.

Если же в группе более шести вертолётов, целесообразнее замыкать два круга на дистанции 500-2000 метров. Разумеется, этот маневр эффективен лишь тогда, когда нет сильного противодействия ПВО противника.

Следует заметить истины ради: мы не копировали слепо действия лётчиков Великой Отечественной, а совершенствовали все приемы, адаптируя их к особенностям обстановки. К примеру, перемещали круг вслед за передвигающимися войсками.

Или же, чтобы ввести противника в заблуждение относительно количества вертолётов в группе, практиковали полеты с различными дистанциями между ведущими и ведомыми в одном боевом порядке и различными пеленгами в строю. Все это ломало замыслы душманов, которые, опасаясь открыто атаковать боевые вертолёты, стремились делать это незаметно, допустим, нанося удар ракетой по замыкающему.

Впрочем, прав был великий поэт, сказав: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». И действительно, практика порой проделывала с нами такие кульбиты, что мы только диву давались. Вот говорят: один в поле не воин. А десять против трехсот – воины? Оказалось – да. И оказалось, в общем-то, при выполнении обычной задачи — эвакуации спецназовцев из района их действий. Мы с ведомым на Ми-24 сопровождали два Ми-8. После того как транспортные вертолёты благополучно взяли на борт десятерых разведчиков, легли на обратный курс.

Пересекая неглубокое ущелье, тянувшееся вдоль русла реки, один из экипажей «восьмерок» неожиданно сообщил: «Обнаружен караван, захожу на посадку, высылаем досмотровую группу». Тут и я увидел этот караван, идущий скорее всего из Пакистана в сторону Чёрной горы, и понял: или и впрямь наши спецназовцы — отчаянные ребята, или они не знают, на что подписались. Караван состоял приблизительно из 300 гружёных верблюдов и лошадей, растянувшихся в ущелье почти на два километра. И сопровождали его не менее трех сотен человек. Я слышал, что таким образом из Пакистана в Афганистан нередко забрасывают террористов, среди которых немало женщин и подростков, и потому немедленно связался с КП.

Однако на командном пункте, вероятно, слишком долго переваривали полученную информацию (а может, не могли поверить собственным ушам?). Так или иначе, но запрет на посадку пришел уже тогда, когда досмотровая группа приступила к проверке пуштунов и их груза на наличие оружия. А мы с ведомым в это время лихорадочно соображали, каким образом можно спасти положение, если в руках у караванщиков появятся стволы.

Честно признаюсь, пришлось пережить не самые приятные, но, наверно, самые долгие минуты своей жизни. Однако недаром говорят: смелость города берет. Возможно, прояви хоть один из спецназовцев нерешительность, такая бы кровавая каша заварилась – не расхлебали бы. Но вели они себя уверенно и достойно, а самое главное – уважительно. И именно это убедило нас: ребята знают, что делают.

Уже на базе, когда напряжение спало, нас разобрал смех. Наверно, нервный: больно уж комично выглядела ситуация, в которой одному спецназовцу противостоял, как минимум, взвод. Причем каждый из наших ребят всем своим видом показывал, что для него это – нормальный расклад, как будто меньше, чем с взводом, он никогда и не связывался.

На войне как на войне — случается всякое. Однажды после возвращения с досмотра караванов наша группа — четыре «восьмерки» и столько же «двадцатьчетверок» — обнаружила колонну из 20 старых грузовиков. Старший группы, командир эскадрильи Ми-8 подполковник Райлянов (ныне полковник, Герой Советского Союза), приказал мне остановить их для досмотра. Что значит остановить? Традиционно это означало дать очередь из пушки на безопасном расстоянии впереди колонны. Что я и сделал.

Колонна замерла. Но когда транспортные вертолёты стали заходить на посадку для высадки досмотровых групп, неожиданно двинулась вперёд, быстро увеличивая скорость. История повторилась: получив очередную команду от Райлянова, я дал очередь, и грузовики встали. Впрочем, опять ненадолго. И тогда с КП поступил приказ: бить по первой машине. Приказ есть приказ, но интуиция мне подсказывала: что-то здесь не так.

И потому я выполнил его, скажем так, творчески и не разнес первый грузовик на запчасти, а лишь повредил двигатель, легко зацепив водителя (последнее не планировалось, но ведь не в тире же из пистолета по мишеням палишь, а из пушки, да еще и с приличной дальности). После этого, разумеется, все машины встали как вкопанные.

К сожалению, после высадки досмотровых групп выяснилось, что стреляли мы по демократам, то бишь, по регулярным силам ДРА. И хотя вина всецело лежала на командире афганской войсковой колонны, который не согласовал маршрут движения, не остановился по первому требованию и не удосужился связаться с нами по радио, мы довольно долго переживали случившееся. Ибо это не наш принцип: бей своих, чтоб чужие боялись. Тем паче нам вполне хватало и чужих, и задач по их уничтожению.

ИСТИНЫ, ПРОВЕРЕННЫЕ КРОВЬЮ

Кстати, о задачах армейской авиации. Практика показала, что одни из них не представляли особой сложности в выполнении, другие, напротив, требовали серьезной подготовки и дополнительного обеспечения. Однако и трудные, и простые, они таили в себе равную опасность для экипажей боевых и транспортных вертолётов. Более того, зачастую выходило так, что чем сложнее задание, тем меньше вероятность потерь. Что вполне объяснимо: потенциальный риск и грядущие трудности подтягивали людей, не позволяя им расслабляться, да и командование, в свою очередь, принимало серьёзные обеспечивающие меры. А вот горели нередко на ерунде, когда все представлялось проще пареной репы: несли непредвиденные потери. И это был один из первых и, пожалуй, главных уроков, полученных летчиками в Афгане. Да и, наверно, не только летчиками.

Другой урок нам практически сразу преподали опытные воздушные бойцы, всегда оставлявшие пятую часть снарядов, как говорится, на всякий пожарный случай. Впрочем, если скажу, что он пошел нам впрок, то покривлю душой против истины. Азарт и горячее желание поразить как можно больше целей зачастую заставляли нас пренебрегать осторожностью и расходовать весь боекомплект. Чтобы тут же пожалеть об этом. Потому что случалось, когда я пытался увести свою группу на аэродром для повторной зарядки, с земли просили: «Ребята, не улетайте: пока вы над нами, в нас не стреляют». Легко сказать – не улетайте, а много ли проку от боевого вертолета без боезапаса?

Помните историю про мальчишку-пастуха, который так часто кричал «Волк!», что когда последний наконец появился, на крики несчастного уже никто не обратил никакого внимания? Так получилось и у нас.

Две недели, едва ли не каждый день, разведка информировала нас о том, что в Афганистан скрытно доставили партию новейших ПЗРК «Стингер», а в одной из приграничных стран инструкторы готовят наёмников для применения этих ракет.

В конце концов мы почти перестали обращать внимание на крики разведчиков «Стингер! Стингер!». За что и поплатились.

Как сейчас помню, 25 сентября, завершая обычный и весьма успешный полёт на поиск и уничтожение каравана с оружием, группа из восьми транспортных и боевых вертолётов пошла на посадку. Мои подчиненные вместе с другими лётчиками в это время находились на аэродроме. Неожиданно мы услышали грохот довольно сильного взрыва, затем ещё одного и ещё… Выскочив из класса, мы увидели, что прямо над нами спиралью снижались шесть вертолётов, а на земле, неподалеку от полосы, горел сбитый Ми-8, летчики которого спускались на парашютах.

Оказалось, что душманы выпустили по боевым машинам восемь «Стингеров». После первого же пуска руководитель полётов приказал экипажам включить средства защиты и открыть огонь по бандитам. Увы, стрелять было нечем (икнулось ребятам пренебрежение советами опытных летчиков о неприкосновенности пятой части боекомплекта). Те, кто своевременно включил отстрел тепловых ловушек, защитились от ракет. Однако два экипажа душманам удалось сбить: Ми-8 взорвался в воздухе и выжил только тот лётчик, которого выбросило взрывом из кабины — его парашют раскрылся автоматически. Командир повреждённого Ми-24 Евгений Погорелов, приказав экипажу покинуть борт, сумел все-таки посадить вертолет. Однако сам он получил серьёзные травмы, и, несмотря на срочную госпитализацию, врачам не удалось спасти ему жизнь. За мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга, его наградили орденом Красного Знамени посмертно.

Этот очередной, к сожалению, печальный урок внес свои коррективы в тактику наших действий. Мы стали летать на предельно малых высотах – до десяти метров, что позволило поднять эффективность применения армейской авиации и снизить потери. Те, кто не последовал нашему примеру, даже не успели об этом пожалеть. Так, спустя неделю душманы сбили «Стингером» афганский транспортный вертолёт с тринадцатью пассажирами на борту. Для сопровождения группы поиска и спасения людей мы тут же вылетели в район падения Ми-8. Однако среди обломков вертолета живых найти не удалось. Прощальным салютом по погибшим прозвучали наши ракетные залпы по огневым точкам противника.

Незадолго до 69-й годовщины Великого Октября мне присвоили звание капитана. А сам праздник мы провели в воздухе, уничтожив несколько караванов с оружием. Не прошло и недели, как наши экипажи представили к первым боевым наградам. Это произошло 13 ноября, после успешного вылета, когда мы стерли с лица земли душманские миномёты (охота за ними велась давно), обстреливавшие наши посты и транспорт на дороге Кабул – Джелалабад.

А наутро приступили к подготовке и проведению очередного этапа операции «Кордон» с целью ликвидации мощных бандитских укрепрайонов неподалеку от границы с Пакистаном. В составе ударных групп мы уничтожили две душманские крепости и обеспечили высадку и боевые действия более 1200 десантников. Причем без потерь лётного состава и техники.

16 ноября началась операция по зачистке Паншерского ущелья, засевшими мятежниками в котором руководил Ахмад Шах Масуд по кличке «Паншерский лев». В этой операции наш полк участия не принимал. Но именно в тот день я получил печальное известие: в районе Анавы погиб мой первый лётчик-инструктор Сергей Донович Пряничников.

Выручая из критического положения блокированный «духами» десантный полк, он, смертельно рискуя, решил высадить подкрепление прямо на гору, в непосредственной близости от противника. Однако едва вертолёт коснулся двумя стойками шасси гребня горы, как внезапно ожила огневая точка моджахедов. Первые же очереди повредили управление, пламя стало лизать обшивку. Пряничников чувствовал, что машина начинает заваливаться набок, и, не думая о своей безопасности, удерживал её из последних сил до тех пор, пока все десантники не оказались на земле. Неожиданно справа по борту раздался сильный взрыв, огненный факел ворвался в пилотскую кабину, опалив лицо жарким дыханием. Майор успел крикнуть членам экипажа: «Покинуть машину!», затем сбросил левый блистер и, когда вертолёт уже падал в пропасть, вывалился из него сам.

Врачи сделали все возможное и невозможное, но спасти офицера не удалось…

«ДУМАТЬ! КОМАНДИР ДОЛЖЕН ДУМАТЬ!»

26 ноября меня и моего штурмана Валерия Мешакова откомандировали в Кабул для освоения новых видов полётов на корректировку огня артиллерии. Выбор командования не был случайным, поскольку ещё в родном белорусском полку мы приобрели опыт подобной работы на первых, специально оборудованных машинах.

Мы уже успели выполнить с десяток исследовательских полетов под руководством Анатолия Яковлевича Карпенюка, офицера вышестоящего штаба, как командировка была прервана сообщением о том, что два наших экипажа Ми-24 сбиты душманами. Завершая выполнение задачи, боевые вертолёты, экипажами которых командовали мои друзья старший лейтенант Владимир Ксенз и лейтенант Игорь Козлович, отстали от основной группы.

Вот тут-то Ксенза, ведущего, и настигли две ракеты. Оба лётчика выпрыгнули с парашютами, однако не смогли оторваться от своей же падающей машины, которая винтами нанесла им смертельные ранения. Отвлекая внимание бандитов от товарищей, ведомый открыл огонь по душманам и даже успел выполнить несколько боевых заходов.

Но силы были явно неравны. Произведя ещё три пуска ПЗРК, «духи» серьёзно повредили вертолёт Козловича, хотя он все-таки сумел посадить горящую машину. Благополучно выбравшийся из нее экипаж продолжил обстрел душманов из стрелкового оружия и держался до тех пор, пока не подоспела помощь. Все лётчики этой пары Ми-24, в том числе и погибшие, за проявленное мужество были представлены к орденам Красной Звезды и Красного Знамени.

Тщательно проанализировав случившееся, командир полка потребовал постоянно менять тактику действий и маршруты полётов. На совещании, обозначив безопасные районы, он спросил: «Ну почему бы нам не летать, например, в этой полосе?!» — и ткнул указкой в карту. Вопрос был риторический, но именно этот жест и повлек за собой курьезные последствия, которые могли бы стать и драматическими. Нет, все лётчики правильно поняли мысль командира. Все. Кроме одного из заместителей комэска, который, к всеобщему удивлению, буквально воспринял движение указки, остановившейся на горе высотой 4000 метров.

Уже на следующий день он, равно как и ведомая им группа — два Ми-8 и два Ми-24, выполнил полёт именно по этому маршруту.

Все бы ничего, да, летая исключительно на Ми-8, он не учел того, что Ми-24 с полными баками и неизрасходованным боекомплектом набирает высоту гораздо медленнее, чем транспортник. А летчики на боевых вертолетах, понадеявшись на опыт ведущего Ми-8, дисциплинированно пошли за ним прямо над снежной шапкой горы с довольно плоской вершиной. Крайний ведомый заволновался лишь тогда, когда его вертолёт чуть ли не брюхом заскользил по снегу на четырехкилометровой высоте. Полагая, что и остальных постигла та же участь, он уменьшил мощность двигателей и выключил их. Выйдя на свет Божий и провалившись по горло в снег, командир осмотрелся и с ужасом осознал, что вертолёт на половину фюзеляжа оказался в снежном плену.

С превеликим трудом забравшись в кабину, он запросил по радио ведущего: «513-й, ты где сидишь?». Ответ его удивил донельзя. Он понял, что все остальные благополучно миновали гору. И только тогда по-настоящему испугался.

Но что делать — надо выбираться. Посовещавшись с экипажем, командир попытался запустить газотурбинные двигатели, что почти невозможно на такой высоте. Однако нет ничего невозможного для наших лётчиков: после долгих стараний, во многом благодаря священнодействию борттехника, им это удалось.

Но тут возникла другая проблема: вертолёт отказывался взлетать — не хватало мощности. Помогла солдатская, точнее — офицерская смекалка: сбросив прямо в снег под себя бомбы и ракеты в положении на «невзрыв» и выработав немного топлива, они всё-таки взлетели. Позднее, удовлетворяя наше любопытство, командир объяснил, как ему это удалось.

Он отдал ручку от себя, увеличил мощность до максимальной, и его полностью обволокло снежной пылью. Постепенно вертолёт, как глиссер на брюхе, набрал скорость. Снежная пыль осталась позади, и он оторвался от злополучной горы. Причем при убранном шасси!

Уже потом, при посадке на аэродроме, покореженное о твёрдый снег шасси не вышло, и техникам пришлось выковыривать его ломами, когда вертолёт висел над полосой. После жесткого разбора, заместителя командира эскадрильи, который вёл эту группу, как и предполагалось, понизили в должности. Ну как тут не вспомнить классическую фразу из популярного кинофильма «Офицеры»: «Думать! Командир должен думать!».......