Солевая голова (мефопопаданцы)
— Да не, Серег, я не по этой части.
— Да хорош ломаться уже, как девочка, чес слово, заюзай и будет тебе шастье… ха-ха-ха!
— Неа, я ток по пиву, а вот это вот все…
— Да это ж меф, ни отходосов, ни будунища как после пивной мочи твоей. Отпустит и будешь огурцом будто и не было.
— Мож лучше водяры возьмем?
— Да от одной дороги ничего не сделается, Катьяка вчера с сеструхой гасились у меня. Вмазались и…
— Да хорош, хорош бычиться, не трогал я Катюху твою, а сеструха сама на меня полезла. Ты ж пойми баба под эти делам… ну… ну хочется ей, аж зудит у нее все там. Три часа сеструху ее шпилил.
— Да хз, она в другой комнате зависла, вроде музыку слушала. Она ж тебе так и не дала?
— Ну так разнюхаетесь с ней и все, чувак, и распечатаешь! А щас считай у тебя тренировка, по тихой нюхни, вот я насыпал. Сверни купюрку.
— И что никакого привыкания?
— Ну я уже сколько юзаю, и норм.
— Ты Саня как пенс какой-то, как старый хрыч мозги делаешь, вот чес слово. Нюхай уже, мозговыноситель ты наш.
В тот летний вечер Александр употребил в первый раз. Было ему шестнадцать лет. С окна третьего этажа он наблюдал, как городские сумерки заволокли многоэтажки и дороги и лишь кустик смородины у подъезда ускользнул от тьмы и позолоченые солнышком листья по-детски мило колыхались на остывающем ветру. Глядя на веселый кустик, он решил, что все будет хорошо и занюхал свою первую дорогу.
Прошло десять лет. Много раз пытался он соскочить, и были в его жизни и рехабы и, что говорится, на зубах пытался и анонимные наркоманы. Но срывался, марафонил, каялся, и снова возвращался, а бывало заменял наркотики алкоголем, но возвращался, возвращался…
От их компании остался только он. Остальные? Всего их было пятеро. Серега, прозванный кайфожориком за неумение остановиться, закончил тем, что ранним зимним утром вышел на балкон в чем мать родила, отрезал себе кухонным ножом гениталии под самый корень, потом запустил мошонкой в ошалевшего спортсмена-бегуна и скинулся сам с третьего этажа. Умер он до приезда скорой, а в квартире остались изрезанная в клочья жена и полуторогодовалая дочка с отрезанной головой. Семен, щупленький и скромненький паренек забуленный в свое время в школе, избиваемый отчимом алкашом и ненавидимый матерью за то, что не оправдал ее надежды передознулся в уборной комнате торгового центра на обпачканном снаружи (снаружи!) своими же фекалиями унитазе. Лицо его было замарано блевотиной и слезами, но отчего-то оно улыбалось, показывая опухший язык с желтым налетом. Катя — первая любовь Александра и первая из их компании кто открыла пах. Как-то ночью она зависла на улице, таращась в беззвездное небо и опорожняя содержимое мочевого пузыря в плотно облегающие джинсы. Ее заприметила толпа малолеток и забавы ради кто-то кинул ей в голову булыжник. Она умерла, не приходя в сознание. Ее сестра — Вероника, была забита не рассчитавшими свои силы спортиками, за то, что, работая курой кинула наркошоп. Так из всех остался только Александр.
Он понимал, что время его не за горами. Желтоватый порошок, смердящий запашенцем засохшей мочи больше не захватывал дух, не дарил ощущения внеземного блаженства и всепоглощающего чувства абсолютного счастья, счастья к которому как ему казалось он и должен был прийти ведь в этом и был смысл, это и было то, что он искал всю свою жизнь. В момент первого употребления он понял, что выйдя из утробы матери в его начальном крике было сокрыто требование найти, доставить, и дать употребить эту частичку бога. В этом воняющем мочой, резиной или ацетоном порошочке хранился мефедроновый ключик от врат рая. Но теперь все старые надежды вечно пребывать в Счастье обесценились. Господин Меф изловил его и медленно прокручивая в мясорубке выжимал из тщедушного тела зубы и личность, а вот приумноженное удовольствие взамен больше Александру не поставлялось, только временное облегчение страданий психических и физических. И выкарабкаться было невозможно. Вокруг себя от видел ту же картину. Ангел-истребитель Мефедрон распростер крылья свои над градом. Его выкормыши — вспотевшие от беготни кладмены дабы заработать на меф насущный шныряли по городу запихивая закладки в корневища и подъезды. И оттого вся земля под деревьями была изрыта, а все кабель-каналы в подъездах выворочены. Занюханные, голые, источающие навозные ароматы тела бродили среди куролесящих и не просыхающих денно и нощно. Алкоголики, солевики, мефедронщики были всюду. Редкостный человек в его окружении оказывался не в употреблении чего-либо и то такой человек пропадал очень быстро.
Первый раз был ненаход, второй раз на магнитике, прикрепленном к металлическим перилам уличной лестницы он нащупал обмотанную изолентой капсулуку и душенька его восторжествовала.
Зайдя в свой подъезд из почтового ящика, он достал уведомление о скором отключении электричества за неуплату, и поднимаясь в квартиру решил, что подотрется сим документом. В засратом жилище он обнюхался, открыл ноутбук, включил неприличные фильмы и на протяжении трех часов был занят. На следующий день сопли лились рекой и понос орошал санфаянс, и было так тоскливо внутри, и не хотелось ничего кроме мефа, а с деньгами было туго, и вокруг безотрадно, и психика оскудела и падала куда-то вниз. На смену психике давно пришла животность. Хотел ли он соскочить? Ну если пытался столько раз то наверное да, но хотел ли он соскочить? Ощутив упадок сил он прилег на голый пол и уснул с мыслью, что неплохо бы было и откинуться, а то этот насморк… и кровью недавно он мочился, да и отхаркивается бесконечно, да и дикие боли в пояснице с девяти вечера до четырех утра, и скрутило его на днях в бараний рог, словно в кладе был метадон, а как-то он в магазине распластался потому что ноги не держали, да и сидеть просто он давно не может все ерзает на стуле и ногу на ногу перекидывает. Волосы его засалены, лицо серо-желто и в прыщах, эта внешность отталкивает всех кроме соупотребов.
Денег не было. Все знали его и в долг не давали. Мать давно покинула город и не верила в сына и потому заблокировала везде. Оставался только отец. Он жил неподалеку, но при этом они никогда не пересекались. Отец ушел из семьи, когда Александр был маленьким, отец был запойным алкоголиком. Смысл просить денег у пьяницы? Но выбор не велик. Он помнил номер квартиры и обтерев руки о дырявые шторы отправился в путь до соседнего двора. Был он на кумарах и потряхивало его знатно, но до подъезда добрался без происшествий. Позвонил в домофон. Открыли не спросив. Восходя по лестнице, он остановился на ступеньке и вдруг ощутил это. Странные прикосновения невидимого к щеке, будто покойники приветствовали его и воздух налился вонью компоста. Зацелованный мертвецами он подошел к двери.
Однако Александра встретил не пропойца, а очень даже прилично выглядящий мужчина лет пятидесяти с белозубой улыбкой успешного предпринимателя. Александр сперва глазам своим не поверила и решил, что ошибся дверью, но нет, это он, это все же он и у сына от сердца отлегло. «Займет, займет — подумал Саша. — Родитель, не делай мне мозги и не спрашивай ни о чем, а займи, займи косаря четыре».
Отец пригласил сына на кухню и заварив чайку веселый и радостный расспрашивал его о том и о сем, пока вдруг посреди разговора Саша, неожиданно для себя спросил:
— Как ты выбрался пап? Ты же был на дне?
Мужчина затаил дыхание. Его увеселительная речь оформилась в сухой тон таможенника, изучающего декларацию:
— Хорошо, что ты спросил, я ведь знаю, я все знаю про тебя.
— А что же раньше не появился?
— Нельзя, по правилам ты сам должен прийти ко мне за помощью. Попроси меня помочь тебе.
— Ну ладн. — Пожал плечами Саша. — Помоги мне и займи косарей пять пожалуйста.
— А теперь слушай внимательно сын, — он почти зашептал. — Научил меня этому твой дед, мой отец. Дело в том, что зависимость — это сущность на низших уровнях астрала, чтобы победить ее необходимо спуститься в нечто напоминающее ад и убить эту тварь. Твоя тварь сильна, Саша, сильнее моего демона, твоя тварь из новых, ранее не виданных человечеству. Но их сейчас много, ох и плодятся же они, как тараканы.
Отец сухо кашлянул. Сперва производивший хорошее впечатление Павел Владимирович теперь представлялся Александру сумасшедшим, но это ничего главное то другое.
— Косарей шесть не будет у тебя, пап?
— Мы должны попробовать сын, попробовать снизойти в те миры.
— Всего-то семь косых, пап, я отдам на следующей неделе.
— Давай так: попробуем и дам тебе пятьдесят тысяч просто так, можешь не отдавать.
— Оке пап. Что нужно делать?
— На-ка, возьми этот флакон и выпей весь.
— Да без проблем. — Саша выпил. На вкус это была маслянистая жидкость с приятными оттенками цитрусовых и хвои.
— И что? прихода ждать, пап?
— Понимаешь, Саша. — Павел Владимирович виновато опустил голову. — Чтобы опуститься на нижние уровни необходима определенная частота вибраций. Один ты не можешь попасть туда, твоя частота слишком понижена, но и я не могу проникнуть туда, моя частота наоборот высока. Для этого путешествия необходим баланс: частота должна быть выведена на определенный уровень. Она должна быть сбалансирована темной и светлой энергией, а это возможно только путем слития в одно существо.
— Мы должны срастись с тобою в единое целое.
Александр ощутил, как тело его немеет и с ужасом понимая к чему клонит этот извращенец он попытался подняться. Но ноги не удержали свинцовое туловище, и оно упало на ламинат попутно стряхнув со стола кружку.
— Я тоже выпил его, сын, сейчас начнется, будет больно, но выхода нет, — волнительно пробормотал Павел Владимирович.
Саша лежал на спине и не мог пошевелиться. Он понимал все и чувствовал, но тело стало другим, неподконтрольным, чуждым, словно его сознание грубо выскоблили и стряхнули с ложечки в камень и тем камнем он покоился где-то в пустоте. Что-то пнуло его изнутри прямо в грудную клетку, и сильная сопровождаемая неприятным хрустом боль закричала под ребрами. И он увидел, как отец склонился над ними, чтобы, сложив руки лодочкой вонзить их в брюхо сына и разверзнуть живот, затем грудь и шею. Боль вдруг ушла, а кровь наполняющая горло забурлила, закипела и разливаясь вовнутрь начал впитываться в согретые ладони Павла Владимировича. Причудливым образом Павел Владимирович раскрыл ребра сына в стороны на манер распахнутых крыльев и превращаясь сам в студенистое вещество расползся по костям и вскрытым внутренностям. Они слились в клокочущую, мычащую, мечущуюся по полу кухни массу.
Зрение Александра пропало, а сознание было точно обнажено, он ясно улавливал каким-то новым внутренним органом размеренные толчки пространства плавно овевающие его еще несформированное тело. От этих сигналов приятно покалывало где-то в затылке. Открывшимся пониманием вселенной он уловил в промежутках между импульсными ударами резонансы прорех в пространстве. Их было пять. Первая прореха вела в ад, вторая на планету Кубаал, третья в затопленную пещеру мертвого божества под Атлантическим океаном, четвертая на вершину горы в месте неподдающемуся описанию, а вот пятая прореха была входом в змеящийся в междумирье туннель который уходил глубоко в темные бездны фундамента, на котором покоилась вся психика человечества.
Александр не мог видеть себя, но некий внутренний локатор проведя работу самоидентификации отправил в его сознание самообраз. Он и отец сплавились в нечто напоминающее большую костяную многоножку, где ножками служили ребра, голова представляла собой конусообразный нарост с беспорядочно насаженными глазами и ногочелюстями в виде пальцев. Что-то вроде хитинового панциря из уплотненной кожи накрывало спину этого чудовища. Александру не было страшно, он чувствовал, что и до него люди претерпевали подобные метаморфозы и что это нормально. Вскоре он уловил голос отца, что убедил его прыгать в пятую прореху незамедлительно, а то неровен час останутся они в таком виде навсегда если не победят мефедронового монстра в течении трех часов.
Александр на правах хозяина и управителя жуткого тела тотчас же сиганул в пятую прореху и спустя мгновение они летели на всех парах по коридору чьи розовые стенки напоминали стенки кишечника. Все четыре глаза вдруг прозрели и в осветлённой неведомым светом слизистой оболочке он различал каких-то пушистых насекомых размером с крыс, что рассыпались в стороны при виде грозного семейства. Какое-то время они неслись по однообразному пространству, а потом, когда туннель резко ушел вниз то то тут, то там в стенах кишки стали появляться ниши или маленькие галереи. Все заволокло смрадом испражнений, смешанных с запахами какой-то просроченной химии. Вонь стояла плотной завесой, от которой резало все четыре глаза и начался кашель где-то сбоку под ногоребрами, где-то где располагались два рта и два носа.
В нишах и галереях валандались страшные создания и внутренний локатор торжественно известил Александра, что это сами Господа Зависимости.
Его превосходительство Дезоморфин напоминал нагого бесполого человека с беззубой крокодильей головой коронованной зажженным венцом, кожа его была зеленого окраса и изъедена кровоточащими язвами, а чешуйчатый хвост оканчивался приваренной к нему кастрюлей откуда шел тошнотворный запах бензинного варева. Ясновельможный пан Героин был чем-то вроде краба размером со слона. Восемью клешнями он беспрерывно вычесывал из себя каких-то мошек, блох, мокриц, мух, а стебельчатые глаза его представлялись двумя головами молодых мужчины и женщины. Их лица плакали и кричали, и говорили что-то нечленораздельное. На панцирь краба белой краской была нанесена буква «H». Мимолетно Александр увидел ее сиятельство Марихуану. То была ленивая жабоподобная, с красными глазами сущность вывалившая наружу язык и запихивающая в свой зад стеклянную трубку. Сир Алкоголь плавал в чугунной ванне с мутной жижей и показывал оттуда только старческую голову с темными испуганными и опьянёнными глазами…
Много зависимостей видел Александр, много зловонных запахов испускали они. Особенно отвратительно пахла графиня Лудомания – тухлое яйцо вперемешку с пропавшим луком и разлагающейся под солнцем рыбой.
Наконец показался раковистый излом и Александра потянуло туда. Перед ним открылась угрюмая долина с небольшим по ширине дном, стесненным между двух бесконечно тянувшихся вдаль склонов. Склоны были высоки как небоскребы и высечены в них были исполинские фигуры, закутанные в плащи и накрытые капюшонами. Их руки — сложены в молитве, их головы — оголенные черепа. Над долиной же простиралась огненная беспредельность неба в которой носились птичьи стаи.
Здесь Александр и его отец обнаружили, что вновь стали людьми и твердо стоят на почве. Александр больше не был под защитой трансформации и теперь к нему подступил ужас. Осознавая свое положение он схватился за голову и закричал так громко словно его терзали звери. Крик его изодранный и дикий разнесся по долине и отозвался неестественно рычащим эхом. Он упал на колени и заголосил:
— Не хочу! Не хочу!! Мразь! Мразь! Во что ты втянул меня? Папаша сраный! Будь ты проклят, это же… это же… и угораздило же…
Павел Владимирович съежился от холода исходящего от сумрачных статуй. Небо было горячим, но в тени жила мерзлота и почва здесь хрустела от заморозков.
— Понимаю хуже места придумать сложно, — сказал отец. — Но мы зашли с тобой слишком далеко. Выход отсюда только через труп твоей зависимости. Победим ее и сможем выбраться. Так что вставай сын, вставай и борись. Я помогу тебе.
Александр видел, что отцу его не ведом страх и это вдохновляло и вселяло надежду. Он поднялся и постепенно ускоряя шаг они уходили все дальше и дальше вглубь долины.
— Отец, откуда ты узнал способ погружения в это дерьмо?
— Твой дед показал мне, — ответил Павел Владимирович согревая дыханием руки. — Он как и я, как и ты тоже был зависимым.
— Не важно — водка, наркотики, кофеин. Источник, порождающий этих тварей един. Разная тяжесть последствий, симптомов, тяги, но щупальца растут от одного спрута. Мы пытаемся уничтожить лишь одну из этих щупалец. А вот победить это Целое под силу только всему человечеству. Но этого никогда не будет, сын, людям нужно упарываться, это их природа, их наказание, программа, вложенная в их мозг. И во всяких зожавцах тоже есть эта программа, но они преодолевают это. Тут нужна воля, твердость…
— Так, а откуда дед знал все эти фокусы?
— Точно не могу сказать, на мои расспросы я получил лишь туманные ответы, что, охотясь где-то в тайге он обнаружил пещеру с древней библиотекой. И книги те читались не глазами, а… я так и не смог понять… будто читались подсознанием. Там то и говорилось о спруте и зависимостях. Ну как-то так.
Долина оканчивалась равниной усаженной голыми деревьями. Над острыми ветвями в белесом отблеске туманного рассвета висело нечто колоссальных размеров. Оно напоминало распахнутое пальто, в подкладке которого в недрах красного жара плавал диск с монетным изображением лицевого профиля. Голова же этого «пальто» была провалистой сферой где виднелись звезды на черном небе.
Поднялся ветер. Сквозь свист и отдаленный вой отец крикнул этому «пальто»:
— У меня есть право Камфары. Я желаю видеть того, кто терзает этого человека. — И он кивнул на Сашу.
«Пальто» указало пустым рукавом влево.
— Отец, что это за право Камфары?
— Это обязательное условие, сын, без этих слов у нас нет разрешения находиться здесь.
— Значит ты уже был тут раньше?
— И вы победили твою зависимость?
— Это был черт, мерзкий воняющий псиной водочный черт.
Монолитный мраморный куб стоял неподалеку. Его угол обхватило похожее на летучую мышь с обезьяньей головой создание. Двухметровые распахнутые крылья частично вросли в монолит. Под перепонками угадывалось множество человеческих кистей. При приближении отца и сына оно убрало крыло обнажив дверной проем и разорвав свои капилляры.
— Ну, — сказал Павел Владимирович. — С богом!
И вот Александр увидел это воочию. В просторном зале без потолка на ветхом алтаре покоилась размером метра три на три злокозненная солевая голова. Она была точно отсыпана из беленьких кристаллов и несло от нее кошачьей мочой. В чертах лица Александр узнал себя. По сути это была копия его головы.
Солевая сущность открыла веки и начала говорить вульгарно-низким басом:
— Я рада вас видеть, опороченные.
— Заткнись тварина! — завопил Александр. — Оставь меня в покое! Слышишь? Я не хочу больше, не хочу!!
— Ну. — Насмешливо вытолкнула голова будто успокаивала ребенка. — Милый мой, я не заставляла тебя нюхать. Я родилась благодаря тебе. Сперва я была мала, но ты взрастил меня, воспитал, дал путевку в жизнь и теперь ты можешь мною гордиться. Посмотри, посмотри какая я холененькая, крупненькая, крепенькая и пребываю в вечном блаженстве. Одно только меня расстраивает здесь — это бессобытийность.
— Хорош дурачится. — Сказал он и повернулся к отцу. — Ну батя давай! Твой выход, как мы эту мразину гасить будем?
Павел Владимирович взглянул на утреннюю дымку застилающую небо, и улыбнулся грустной улыбкой. Он положил руку на плечо Саше и по-дружески потрепав его сказал:
— Не забывай меня Саша. Отцом я был прямо сказать хреновым, единственное, что я могу сделать для тебя сейчас — это вызволить из этого дерьма, но дальше тебе придется преодолевать трудности самому, сын. Но помни, что я все равно буду рядом, и когда-нибудь мы свидимся, там, за чертой жизни.
— Ты чего несешь? — сказал Саша. — Мы должны бороться!
— Как трогательно, — усмехнулась голова. — Папка не сказал тебе, что взамен твоей трезвости нужно принести жертву. Он останется со мной, а ты — va-t'en, Monsieur. Можешь быть свободен.
— О, нет-нет. — Крикнул Саша, схватив отца за локти. — Мы уйдем отсюда вместе, слышишь?
— Это единственный выход, сын. Ты не сможешь превозмочь эту тягу. Дальше для тебя только смерть.
— Мы можем размазать эту херню!!! Отметелим ее руками, ногами… я не знаю, палками!
— В этом мире свои законы, сын, и что-то нужно дать взамен. Твой дед сделал тоже самое.
Сердце Саши забилось, заколотилось в безумном ритме и ноги стали ватными. От волнения кожа его омылась потом. Он не до конца мог ответить себе почему вдруг стал так дорожить этим человеком, что бросил его еще маленьким и никогда не интересовался его судьбой. Но душевное горе от понимания жертвенности на которую шел отец разбудило в его сердце любовь и уважение, и старая обида постепенно растворялась в бесслезных словах.
— Нет, нет. — Он обнял отца. — Давай я сам брошу, а? Давай вернемся, и я сам брошу!
— Саша, Саша, — тихо шептал Павел Владимирович. — Это невозможно, я сразу это понял, как увидел тебя. Но ты должен жить, должен понять, что в трезвости мы становимся людьми с большой буквы. Я хочу, чтобы мой сын прожил достойную жизнь и узнал, что такое чистота разума. Только так я смогу искупить свои поступки. Много чего я делал плохого. Понимаешь?
— Уйдем, пап! — Слезы заскользили по его лицу. — Может поодиночке получится?
— Ты совсем продрог, сын, пора тебе возвращаться домой.
— Но только вместе, пап, — зарыдал он. — Ты же помнишь: вибрации, резонансы.
— Твои вибрации исправляются и приобретают нужный баланс. В этот переходный момент ты можешь покинуть это место без вреда для себя.
Солевой голове стало грустно. Она знала, что во всей вселенной никто и никогда не пойдет ради нее на такие жертвы, что на это способны только люди. А чувства у головы были и осознание своей никчемности ударило по самолюбию, укололо ее в самое солевое нутро. С невысказанными мечтами она вдруг наполнилась злобой и дала себе клятву, что истерзает отца своего создателя так страшно, что об этом будут ходить легенды.
— Эй! Мразь! — крикнул голове Павел Владимирович. — Чего приуныла-то? Делай свое дело!
За стенами раздался трубный глас и утренний свет неба стал так ярок, что Саша закрыл глаза руками. Он рыдал и молил пока не растворился в этом свете. Когда он очнулся на отцовской кухне то понял, что потерял его навсегда и стало тяжело на душе и еще тяжелее от того, что между ними осталось много чего недосказанного. И при таких обстоятельствах оставалось только вмазаться. Но он не хотел. Подумать только, он понял, что равнодушен к этому говну. Вот так, в одночасье просто равнодушен и все.
Впоследствии Александр женился, нашел хорошую работу и родился у него сын. Когда много лет спустя сын стал подростком, а жена развелась из-за того, что муж достал ее своей правильностью, Саша стал замечать изменение в поведении Виктора. Все признаки указывали на то, что тот в употреблении. Александр все не мог взять в толк где же он проворонил своего отпрыска. Ведь с детства коньки, рыбалка, книжки, даже компьютерные игры старался подбирать развивающие, и школа хорошая, и беседы ихние долгие о вреде веществ и ничтожности человека, когда они завладевают им. Но видно не все так просто, видно есть еще что-то такое в нас.
… разбирая отцовские вещи Александр нашел древнюю книгу, что читалась не глазами, а душой. В ней говорилось о путешествии на низшие уровни. Интуиция подсказывала, что сын не образумится и рано или поздно придется свершить этот путь. Но до тех пор он сделает все, чтобы вытащить ребенка из лап этой твари, которая медленно, неустанно, и верно порабощала мир разрастаясь как опухоль и находя отклик в душе всего человечества.
