Командир тяжелой артиллерийской батареи старший лейтенант Осмоловский большую часть времени проводил на наблюдательном пункте. Его замполит, тоже старший лейтенант, носивший не совсем обычную фамилию - Шило, прочно обосновался на огневых позициях. Здесь было больше людей и для политработника открывалось широкое поле деятельности. Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы не случай.
Как-то Федор Шило пришел на наблюдательный пункт в то время, когда командир батареи готовился стрелять. Конечно, Шило и раньше бывал здесь, но видеть, как стреляет командир батареи, ему не доводилось. Поэтому он попросил разрешения остаться.
- К артиллерийской культуре приобщиться хочешь, Федор Васильевич? Давай! Не возражаю, - сказал Осмоловский, не отрываясь от планшета, на котором готовил данные для стрельбы.
Командир батареи замолчал, углубившись в расчеты, и не видел того, как Шило покраснел и метнул на него острый, загоревшийся взгляд. Командир батареи и не подозревал, о чем думал в это время старший лейтенант. А думал он примерно так: «Ну какой же я, к черту, артиллерист, если, прослужив полгода, не могу шаг угломера от коэффициента удаления отличить. Замполит? Так что из этого? Разве можно быть замполитом, не зная как следует военного дела?» И он тут же решил заниматься, ругая себя за то, что не сделал этого раньше.
Между тем Осмоловский, худощавый, низкого роста, в туго перетянутой ремнем ладно сидевшей на нем шинели, с неизменным биноклем на груди, весь преобразился. Выражение лица его было праздничным, светло-голубые, даже белесоватые глаза, казалось, еще больше посветлели. Он уже подготовил данные и легкими шагами мерил считанные метры блиндажа, на ходу отдавая команды. При этом он совсем не пользовался блокнотом с записями.
Стрельба продолжалась всего несколько минут. И все это время Шило, как зачарованный, почти не отрывался от бинокля. Он слышал и раньше, что Осмоловский считался в части отличным «стрелкачом», как говорили артиллеристы. Но то, что он увидел, превзошло все его ожидания.
…Первый снаряд разорвался правее цели. Второй дал чистый недолет. Потом перелет. Вилка. Наконец, огонь всей батареей, начавшийся дружным залпом. В районе цели все заволокло бурым дымом, вверх вместе с комьями земли, словно спички, взлетели бревна. И когда дым рассеялся, на месте вражеского наблюдательного пункта зияла черным зевом дымящаяся яма. «Здорово все-таки, черт возьми! - вздохнул замполит. - Артиллерийская культура. Да, именно…»
…Собираясь на огневые позиции, он завернул в блиндаж Осмоловского. Старший лейтенант лежал на узкой, сбитой из досок койке, нещадно дымил папиросой и, щуря глаза, отмечал что-то красным карандашом в раскрытой книге. Отложив ее, он вопросительно посмотрел на замполита, спросил:
- Ну, когда теперь сюда, Федор Васильевич?
«Внешняя баллистика», - прочитал Шило на обложке и поспешно ответил:
- Если разрешите, завтра же. И начнем занятия.
- Какие занятия? - Осмоловский наморщил лоб. - Ах, да! Так ты это серьезно? Ну что ж, отлично. Все равно сидим в обороне, время есть. Давай тогда утром. Сможешь? Ну вот и договорились.
Прошел месяц. Ударили заморозки. Выпал первый снег и белой, слепящей глаза пеленой покрыл все вокруг. Проснувшись однажды утром, Осмоловский вышел из блиндажа и, улыбаясь, зажмурил глаза. На наблюдательном пункте, все еще не переставая улыбаться, Осмоловский молча выслушал доклад командира отделения разведки, и улыбка постепенно сползла с его губ. Доклад вернул его к суровой действительности. Была война, и ничего не изменилось оттого, что выпал этот первый снег, напомнивший ему детство, когда он по первому снегу катался на лыжах или коньках, играл с приятелями в снежки. Да и не долго радовало это яркое, ослепительное сияние. Началась обычная артиллерийско-минометная перестрелка, и на снежной скатерти одно за другим расползались уродливые темные пятна сгоревшей взрывчатки.
Осмоловский подошел к амбразуре и несколько минут внимательно смотрел вперед, что-то бормоча себе под нос. Два ориентира: один - угол пашни, другой - песчаный бугор, были засыпаны снегом и теперь ничем не отличались от окружавшей их местности. Осмоловский подумал, что надо бы выбрать другие, исправить схему ориентиров, но махнул рукой. «А ну его к черту! Обойдусь». И ушел в блиндаж. Посидел несколько минут у стола, полистал последний номер артиллерийского журнала. Потом лег на койку, закрыл глаза. Но едва стал засыпать, как где-то неподалеку загрохотали разрывы. Осмоловский вздрогнул и открыл глаза. Снаряды рвались беспрерывно, их удары сотрясали землю, как будто по ней часто били чем-то очень тяжелым. С перекрытия блиндажа тонкими струйками стекал сухой песок. «Четырехорудийная батарея! Калибр сто пять миллиметров», - определил Осмоловский и сел на койке. Зазвонил телефон. Осмоловский торопливо взял трубку и узнал голос командира дивизиона.
- Слушаюсь! Ясно! - кивая головой, быстро говорил он, нетерпеливо ерзая на койке. - Все понял! - Положив трубку, он схватил шинель и шапку и, на ходу одеваясь, выскочил из блиндажа.
На наблюдательном пункте он застал Шило, который теперь заходил сюда почти каждый день.
- Не хотел тебя будить, сказали, отдыхает, - протягивая руку, проговорил замполит, и на его смуглом лице появилась улыбка. - Куда это стреляют?
- В район штаба полка, - торопливо ответил Осмоловский. - Батарея номер семьдесят шесть, старая знакомая! Все на местах? - Он огляделся. - Понимаешь! - оживленно проговорил он, обращаясь к Шило. - Эту батарейку Курганов уже два дня давит, а она все стреляет. Артиллеристы! Ну, я ее сейчас разделаю…
Загремел залп. Другой, третий. Закончив огневой налет, Осмоловский прислушался.
- Не стреляет! - Он довольно потер руки. - Это тебе не Курганов! Ну что, Федор Васильевич, пойдем чай пить, что ли? Сейчас, вот только доложу командиру дивизиона.
Но едва он снял трубку, как батарея снова открыла огонь. Лицо Осмоловского вытянулось. Покусывая губы, он дал по батарее еще два огневых налета. Батарея, правда, замолчала, но теперь он уже не был уверен, что через некоторое время она снова не откроет огня.
Хмурый, явно не в духе, командир батареи забыл о приглашении на чай и вышел, хлопнув дверью.
Шило встал, задумчиво посмотрел ему вслед и подсел к вычислителю.
- Ну-ка, товарищ старший сержант, поучи уму-разуму! - Ему хотелось самому разобраться, понять, в чем тут дело.
…Только через два дня замполиту снова удалось заглянуть к командиру батареи. Пожимая ему руку, Осмоловский буркнул:
- Сегодня ликбез не состоится.
- Что так? - делая удивленное лицо, спросил Шило. - Угу, понимаю.
С некоторых пор Шило заметил, что Осмоловский хандрит. Догадывался и о причине. Но все как-то не мог вызвать командира на откровенный разговор, и вот сейчас решил сделать это. С минуту он помолчал, подыскивая предлог. Медленно окинул взглядом блиндаж. Здесь все ему было уже знакомо и все оставалось без изменений. У двери висят шинель и плащ-накидка, на столике стоит фотография в рамочке. На ней два юных лейтенанта - выпускники Одесского артиллерийского училища. Оба коротко острижены: у них еще не успели отрасти волосы. Один из них - Осмоловский, улыбающийся немного натянуто, как это часто бывает на фотографиях; другой - его друг, узколицый, с плотно сжатыми губами и острым взглядом чуть прищуренных глаз. А это что? Замполит протянул руку и взял свежий номер «Артиллерийского журнала».
Листая его, он все еще молчал. Но вот улыбка тронула его губы. Он увидел статью «Артиллерия в наступательном бою».
- Читал? - обрадованно спросил он Осмоловского, протягивая ему журнал.
- Просматривал, - односложно ответил Осмоловский, - ничего нового!
- Вот так! - уже сердито ответил командир батареи и сел на койке. - А ты что, дразнить меня пришел, что ли?
- Нет, зачем же, - серьезно ответил Шило. - Я только вот считаю, что терпения тебе побольше надо и не судить только со своей колокольни, а мыслить масштабами пошире!
Осмоловский мотнул головой и с жаром проговорил:
- Знаешь, Федор Васильевич, чем больше я с тобой разговариваю, тем больше убеждаюсь, что характер у тебя как нельзя лучше соответствует фамилии!
Замполит усмехнулся, а Осмоловский, между тем, встал с койки, торопливо заходил по блиндажу.
- Да что же ты думаешь, я действительно ничего не понимаю? Но ведь надоело! Оборона! Каждая кочка, каждый кустик - все пристреляно. Как на полигоне. Никакого тебе полета мысли. Наступление - вот это да! Там есть где развернуться… Нужно подумать, где наблюдательный пункт выбрать, где огневую позицию поставить, и сделать все это быстро и правильно: ошибки исправлять будет некогда. - Осмоловский ходил, широко жестикулируя руками. - И цели. Там уж не знаешь, где какая появится. И огонь нужно открыть немедленно и точно. Вот уж где нужны и инициатива, и сметка, и находчивость…
- А в обороне, что же, по-твоему, не нужны? - перебил Шило. - Последнее время что-то ты из блиндажа носа не показываешь! Поинтересовался бы опытом других командиров.
- Других? - Осмоловский пренебрежительно фыркнул. - Это у Курганова, что ли?
- Ох, гордыня! - возвысил голос Шило, постукивая ладонью правой руки по столу: он уже начинал сердиться.
- Впрочем, есть один такой командир, у которого можно поучиться, - Осмоловский приподнял со стола фотографию, дохнул на стекло и бережно вытер его рукавом. - Помню, еще в училище…
- Знаю, - перебил его Шило. - У вас в училище был прекрасный бассейн для плавания, и твой друг на спор, получив исходные данные для глазомерной подготовки, нырял, а вынырнув, уже безошибочно подавал команды… Рассказывал уже, Виктор Леонидович! И что на фронте он действовал преотлично, тоже знаю. И охотно верю тебе. Но с серьезным видом утверждать, как ты это делаешь, что на твоем Никольском свет клином сошелся - просто абсурд, беспримерное упрямство! Ты уж извини меня за откровенность…
- Валяй, валяй, - поощрял Осмоловский: он никак не хотел сдаваться. - Может быть, есть и лучше. Но я не знаю, не видал. Вот ты покажи мне, тогда, может, я и изменю свое мнение. - Он насмешливо искривил губы и демонстративно лег лицом к стенке, давая понять, что разговор закончен. Но замполит не сдавался. Смуглое лицо его было нахмурено и, казалось, еще больше почернело, вокруг рта двумя складками легли морщины.
Шило, с тех пор как стал навещать Осмоловского, здорово шагнул вперед. Теперь он не плохо разбирался в сложных вопросах подготовки исходных данных, уже трижды, и довольно удачно, стрелял сам.
Теперь стрельба с закрытой огневой позиции, когда командир находится далеко впереди от своих орудий и не видит их, не казалась ему чудом. Он знал, что умные и интересные расчеты построены здесь на обыкновенной математике. Не удивишь его теперь сложными расчетами с помощью таблицы пятизначных логарифмов. Да, Осмоловский - мастер своего дела, много знает, но ведь таких же знаний, и даже больших, может добиться и другой. Так отчего же такое пренебрежительное отношение к другим? Тем более, что при всех тех знаниях, которыми обладал Осмоловский, и у него были погрешности. Вот, например, два дня тому назад с батареей № 76… Замполит напомнил об этом Осмоловскому. Вспомнил и другой случай, происшедший раньше. Тогда вычислитель обнаружил ошибку в расчетах командира батареи.
- Случайность. С кем не бывает, - не поворачиваясь, упрямо ответил Осмоловский.
Шило замолчал, чувствуя, что начинает злиться. Он мог наговорить теперь лишнего и ничего не добиться. Ведь упрям человек до чертиков. Не отступит из принципа. Тут лобовой атакой не возьмешь, надо что-нибудь этакое… Несколько минут длилось молчание. Шило сидел, наморщив лоб, угрюмо уставившись на фотографию в рамочке. Потом он вдруг ухмыльнулся и окликнул Осмоловского.
- Не спишь, Виктор Леонидович?
Осмоловский помолчал с минуту и процедил:
- Брось хандрить, на самом деле. Поднимайся, ведь не спишь же!
Осмоловский, промычав что-то невнятное, притворно зевнул и перевернулся на спину. Полежав так еще некоторое время, он сел на койке.
- Лучшее средство от этой самой апатии, - добродушно продолжал, между тем, замполит, - работа. Давай-ка подзаймемся, Виктор Леонидович, а? Приобщимся, как ты говоришь, к артиллерийской культуре…
С некоторых пор на фронте стало замечаться оживление. Из штаба полка в батарею дважды приходили офицеры, проверяли имущество связи, приборы наблюдения. Потребовали сведения о состоянии автомашин и тракторов-тягачей. Ночами к фронту тянулись автоколонны, груженные боеприпасами и обмундированием. Появились новые танковые и артиллерийские части. По всему видно было - готовится наступление.
Осмоловский оживился. Он уже дважды побывал на огневых позициях, придирчиво проверил все хозяйство батареи, дал указания привести все в полную готовность. Возвратившись на наблюдательный пункт, он застал связистов за перемоткой кабеля. Работали они споро, весело, на лицах было написано радостное оживление. «Вот пришел и на нашу улицу праздник», - подумал Осмоловский. На сердце у него тоже было радостно и легко, а с лица не сходила улыбка. В блиндаже навстречу ему поднялся Шило. Вид у замполита был какой-то загадочный, по смуглому лицу расплылась широчайшая улыбка.
- Наступлением запахло, Виктор Леонидович? - проговорил он, протягивая руку. - Теперь хандра - долой, а? А я тебя порадовать хочу. Был в соседнем полку - земляк там у меня отыскался, вчера, значит, они только прибыли, - ну и узнаю, между прочим, что есть у них командир батареи капитан Никольский. Ну я и подумал, не твой ли это Никольский?
Осмоловский побледнел. Руки его машинально легли на пряжку ремня. Шило усмехнулся. Он уже знал эту привычку командира подтягивать ремень в минуты волнения.
- Капитан, говоришь? - быстро переспросил Осмоловский. - Опередил, значит, меня Николай в звании… Ну, а из себя-то он какой? Ты ведь фотографию видел, - кивнул головой к столу Осмоловский.
- Извини, но видеть мне его не довелось. Он как раз к стрельбе готовился. Сколько на твоих? Ну вот, значит, через пять минут репера начнут пристреливать. Я и район узнал. Пойдем покажу.
Но не успели они подойти к амбразуре, как раздался выстрел. Осмоловский вопросительно посмотрел на замполита, но тот, пожав плечами, невозмутимо проговорил:
- Что ж, наверно, раньше данные подготовил, ведь мастер, сам ты говорил не раз.
Осмоловский бросил косой взгляд на Шило, но промолчал. С минуту он терпеливо выслушивал объяснения замполита о том, в каком районе находятся пристреливаемые репера, но потом отстранил его, стал наблюдать: район ему был хорошо знаком. Он достал из кармана секундомер, блокнот и записывал что-то, беззвучно шевеля губами.
Между тем выстрелы следовали один за другим с равными промежутками времени - верный признак высокого мастерства стреляющего, который сложные вычисления производил столь же быстро, как и простые. Осмоловский уже видел, что сосед пристреливает отдельное дерево с ветвями, срезанными осколками, - его с неделю тому назад пристреливал и он - и, отметив накрывающую группу, после которой дается команда «Стой! Записать установки…» - восхищенно воскликнул:
- Конечно, это он! Узнаю Николая по почерку.
Экономия - два снаряда! Выигрыш времени - не менее пяти минут! Ведь здорово, а? - обратился он к Шило. - Кто здесь еще так стреляет? Нет, ты мне скажи, кто? И после этого ты будешь еще говорить мне, что я не прав?
- Да-а, - отводя глаза, в которых бегали веселые искорки, проговорил Шило, - что здорово, то здорово, ничего не могу сказать. Пожалуй, и ты так не стреляешь.
- Я? Что я, не обо мне речь. Но Николай… Молодец. Вот это артиллерист… Знаешь, что! Давай-ка сходим к нему. Ты ведь знаешь, где его наблюдательный пункт. Не возражаешь? Ну, вот и хорошо. Сейчас я только попрошу разрешения у командира дивизиона и пойдем.
Осмоловский оживился и с несвойственной ему суетливостью стал собираться.
Через несколько минут они уже направлялись в расположение соседнего артиллерийского полка. Под ногами часто поскрипывал снег. Мороз прихватывал нос и щеки. Осмоловский шел быстро, Шило едва поспевал за ним. По дороге командир батареи рассказывал о Никольском, вспоминал об училище.
- А мороз сегодня того… Поджимает, - потирая перчаткой щеку, говорил он. - По такому морозу хорошо наступать будет.
У блиндажа их встретил часовой и, проверив документы, на вопрос, на месте ли командир батареи, ответил «здесь» и кивнул на вход в блиндаж, завешенный плащ-палаткой.
- Заходи, Виктор Леонидович, - пропуская Осмоловского вперед, сказал Шило и пригнул голову. Когда он в свою очередь вошел в блиндаж, друзья уже крепко обнимались.
- Вот, знакомься, Николай, - проговорил Осмоловский и показал на стоявшего у входа Шило. - Мой заместитель по политической части - Шило, Федор Васильевич. Фамилия, между прочим, оправдывает одну из черт характера… А в общем человек хороший, про тебя знает, я ему рассказывал. Только вот не верит, что лучше тебя здесь никто не стреляет. А сегодня все-таки убедился. Наблюдали мы твою стрельбу. Молодец, Николай, поздравляю!
- Постой, постой, - улыбаясь, остановил его Никольский. - Во-первых, с твоим замполитом я уже знаком. Сегодня видел. И, между прочим, жаловался он мне на тебя. Зазнаешься, говорит. Раньше что-то я за тобой этого не замечал. А во-вторых, меня ты напрасно превозносишь. Стрелял-то вовсе не я, а мой командир взвода. Я в это время в штабе был. Так что…
Осмоловский стоял как вкопанный. Глаза его перебегали с Никольского на Шило. В глазах Никольского так и бегали искорки смеха, а Шило, наклонив голову, смущенно покашливал в кулак. Наверное, вид у Осмоловского был очень смешной, потому что оба, и Никольский и Шило, наконец не выдержали и засмеялись. Губы Осмоловского обиженно дрогнули, по лицу пробежала тень, руки потянулись к пряжке ремня. Он крякнул и… тоже рассмеялся, заливисто и звонко. А когда все трое умолкли, Осмоловский протянул руку замполиту:
- Сдаюсь, Федор Васильевич! Твоя взяла. Признаю свои ошибки и каюсь. Каюсь и признаю.
- Ну, вот и хорошо, - примирительно сказал Никольский и, подойдя к обоим, положил им руки на плечи. - А теперь - к столу и выпьем по сто грамм за встречу. За встречу и за успешное наступление.
«Так совершается подвиг», Николай Кириллович Личак, 1958г.
