Незадолго до ранения, я слева. Справа мой товарищ, который до сих пор находится на СВО
В прошлом посте я поделился с вами своей историей первого ранения и случая ПТСР. Спасибо большое за отклик, кто-то поддержал, кто-то засомневался. Это моя реальная история, я лично проходил интервью и делился тем, что видел. В этом посте я расскажу об участии в СВО, ранении и повторном случае ПТСР.
Сломал обе ноги, потерял товарищей, выжил под обстрелом, стал инвалидом, но оказался в бюрократическом аду
1 мая 2024 года на наш отряд была массированная атака. Дрон сбросил мину, осколки которой перебили мне обе ноги. Товарищ схватил за броник и успел затащить меня в блиндаж. Если бы не он — меня бы не было.
В этот день на моих глазах погибли трое ребят. Молодых, с планами на жизнь. Их больше нет, а я остался жив. Война — это не только взрывы и атаки. Это еще и момент, когда ты понимаешь, что бессилен перед лицом смерти.
Мы с ветеранами СВО организовали группу помощи для родственников погибших. Каждый месяц скидываемся и отправляем деньги то одной, то другой семье. А еще поддерживаем связь: переписываемся, созваниваемся, и чем можем помогаем. Также собираем деньги на похороны, а для ребят, которые служат на СВО,— ищем спонсоров на снаряжение.
Фото из госпиталя после операции на правую ногу
Когда я попал в госпиталь, мое правое колено собрали заново. Теперь оно сгибается только на 90°. В левой ноге перебиты малоберцовый и большеберцовый нервы. 6 июня меня уже выписали из госпиталя. И с этого момента начался ад бюрократии.
Я пытаюсь доказать врачебной комиссии, что мне нужна категория «Д» (не годен к службе). Потому что мне еще предстоит несколько операций, включая замену сустава. Но мне ставят «Г» (временно не годен) и отправляют служить в штаб.
Госпиталь отфутболивает в штаб, штаб — обратно в госпиталь. Даже прокуратура не помогла. А ведь от категории зависит пенсия ветерана.
От таблеток до медитаций: как я учусь жить с ПТСР
Когда я вернулся на гражданку, увидел, что многие вообще не врубаются, что происходит. Мужики бухают у подъездов, наркоманы шатаются по углам, а кто-то устраивает «голые вечеринки».
Я чувствую себя чужим. Даже с близкими — будто между нами стена. Хочется рассказать им, что пережил, но… Зачем? Чтобы они тоже жили с этим?
После Сирии я замкнулся, но агрессии не было. После СВО — любая мелочь выводит меня из себя, хотя по натуре очень добрый человек. У нас есть мальтийская болонка. Однажды она загавкала, а я в это время что-то читал, у меня в голове пронеслось: «Вскочить. Оторвать собаке голову и выбросить эти части в окно». Я даже не пошевелился, но картинка была настолько четкой, что мне стало страшно.
Еще на мое состояние влияет бессонница. Раньше, до СВО, спал по 7 часов, теперь — 3,5, если повезет.
Сначала я обратился к психиатру в военный госпиталь, он выписал препараты. Я даже не стал их покупать — побочки страшнее самой болезни. Через знакомых нашел другого врача. Теперь пью антидепрессанты в конских дозах.
Еще мне помогает от бессонницы и агрессии:
Контрастный душ, резко переключаю горячую и холодную воду.
Книги и фильмы о природе, никаких новостей и военного кино.
Медитации, которые подобрала жена.
Я понял одну вещь: нельзя замыкаться. Делитесь с близкими, ищите поддержку у психологов. Выход есть, даже если кажется, что его нет. Если у вас есть возможность помочь тем, кто воюет, — помогайте. Не деньгами, а добрым словом.
