70-е + США vs СССР

С этим тегом используют

9 месяцев назад

Торговля зерном в СССР избранное E.A Банников 2008год.(перевод)⁠⁠

До 1964 года в СССР преобладал экспорт зерна. Импорт различных зерновых начал иногда превышать экспорт в 1964, 1965 и 1966 годах. Объем ввоза зерна в СССР впервые превысил 3,0 МЛН. тонн на уровне 1963 года, когда была заключена первая крупная разовая сделка по поставке зерна: на 1 млн. тонн. Контракт на тонну был заключен с Continental Grain Company, Нью-Йорк, США. Однако массовые непрерывные закупки зерна (более 15 млн тонн) начались в 1972 году и продолжались до 1993 года.]

Итак, в начале «Экспортхлеба», в первый год основания, мы экспортировали полтора миллиона тонн зерна; в ближайшие пять лет [Примечание Банникова: 1923-1927] около 10 млн тонн

Насколько я помню, до 1935 года или около того [Примечание Банникова: На самом деле до 1937 года], до 1951 года Экспортхлеб занимался, кроме круп, всякими вещами, в том числе скотиной, кофе, специями, фруктами и 2 овощами и чем угодно. После этого были созданы две специализированные компании, занимающиеся этими статьями: «Продинторг», который вы помните, и «Союзплодоимпорт», продающий водку, коньяки; так мы делали это в прежние времена. [Примечание Банникова: Продинторг торговал скотом, мясом, маслами и жирами.]

Что касается знаменитой сделки Continental 1963 года, я считаю, что важную роль сыграли Бен Нордеманн и Берни Штайнвег, а президентом В/О Экспортхлеб в то время был Леонид Матвеев. К сожалению, он давно скончался; он был советским торговым представителем в Ливане после того, как покинул «Экспортхлеб». Позже его сменил г-н. Николай Белоусов; его имя упоминается несколько раз в трех книгах, которые ты прекрасно знаешь, и признан старым господином, и он многому меня научил. Он был директором зернового подразделения, а затем президентом. Так что в основном до 1970 года в нашей деятельности преобладал экспорт, а с 1972 года произошел очевидный отчетливый сдвиг в сторону импорта, который начал преобладать с 1972 года. К тому времени я только что вернулся со своей первой зарубежной работы в Нидерландах, где, кстати, Я сам продавал семена подсолнечника и пшеницу напрямую голландским кооперативам, таким как Sehave, Sebeco, Unilever, Utdelphia, а также огромное количество кормового гороха. Я помню, как экспортировал огромное количество, около 300 000 тонн в год.

В 1972 году это было началом, фактически сразу же, когда я вернулся, я начал готовить генеральный контракт в ожидании импортной деятельности с Соединенными Штатами, он был один, и европейский. И в нем были учтены все основные требования, которые были гораздо строже существующих контрактов других импортеров. [Примечание Банникова: Сюда входили условия содержания тяжелых металлов, микотоксинов, пестицидов, радиоактивных нуклидов, засоренности семян сорняками и т. д. Эти, а также некоторые другие требования были известны на рынке как «российские условия», предполагавшие определенную надбавку.] Ну, не буду. вдавайтесь в подробности, но из-за нашего доминирующего фактора на рынках не было дискуссии о том, что экспортеры будут спорить о принятии или непринятии этих условий, так что - у меня, наверное, где-то еще есть этот генеральный контракт. Но, естественно, все торговые дома имеют их в своих файлах.

Итак, я полагаю, что с 1972 года из-за необходимости улучшить благосостояние россиян, улучшить их питание за счет увеличения производства и потребления мяса и в целом животноводства, возникла необходимость в импорте значительных количеств зерна. К тому же это совпало с неурожаем 1972 года и потом продолжилось.

БАННИКОВ: Определенно это была американская инициатива - она исходила от Министерства сельского хозяйства США, потому что, естественно, импортируя 10, 15, 20 и после этого более 50 миллионов тонн, рекордное количество, мы импортировали в период с 1984 по 1985 год всего 55 миллионов тонн. И в какой-то момент мы подсчитали, что Советский Союз не сможет перевезти более 30 тонн. Естественно, импорт даже 5–10 миллионов тонн является огромным рыночным фактором и может существенно повлиять на рынок. Поэтому даже сейчас новости о том, что кто-то, скажем, Египет проводит тендер на импорт двух 300 тысяч тонн, уже подталкивают рынок вверх. Не говоря уже о, скажем, Японии или другом импортере из России, где Китай закупает миллионы тонн зерна.

БАННИКОВ: Ну сам я в сценарии не участвовал, к сожалению, поэтому могу только поделиться своими, скажем так, ощущениями, тем, что услышал, тем, что прочитал. Естественно, это стало сюрпризом не только для Министерства сельского хозяйства США, но и для всего рынка зерна. Ну, я считаю, что определенное было - в Советском Союзе всегда был план импорта чего-либо, в том числе зерна.

Первоначально на 1972 год были предусмотрены определенные цифры, но, я думаю, были дополнительные требования, и эти цифры, естественно, были значительно превышены. И это, естественно, была инициатива с нашей стороны, и то, как это было сделано, описано в книгах, поэтому команда пошла и так далее, и так далее. Но я считаю, что это верно только для начала, когда мы начали. В дальнейшем поездки за пределы России будут очень редкими и приурочены к подписанию и завершению контрактов.

Вопрос: Итак, вы оперировали огромными объемами зерна и миллионами и миллионами долларов транзакций на основе разговоров по телефону и на основе подтверждения по телексу. В то время это было очень необычно для Советского Союза.

БАННИКОВ: Это было действительно необычно. Мы полагались, и я не помню ни одного случая, чтобы наша сделка, совершенная таким образом, не удалась или не осуществилась. Пока кто-то должен был это начать, оно было начато, оно прошло успешно и не нужно было выходить; когда вы выйдете, все ожидали, что после 1972 года мы будем делать массовые закупки, чего не произошло, главным образом, вероятно, из-за всей суеты, которая возникла после 1972 года. Так что это было легко и было много контактов. В последней книге «Торговцы зерном» было много имен трейдеров, с которыми я торговал лично и которые были очень надежными, знающими людьми и каким-то образом мы справились.

[Примечание Банникова: На самом деле они верили, что мы выполним свои обязательства по оплате в срок, что мы и сделали пунктуально. Иногда поставки начинались еще до того, как мы видели оригиналы контрактов. Если бы не советские закупки, Соединенные Штаты никогда бы не смогли экспортировать столько, будь то пшеница, кукуруза или соевые бобы. Ничто даже близко не походило на это.]

Но с другой стороны, я читал, что, если бы не российский импорт, фермерам, выращивающим пшеницу, было бы выплачено более 200 миллионов долларов. Так что сомнительно, хорошо это или плохо для экономики. Тот факт, что оно субсидируется; это не секрет, поэтому никто не говорил о том, чтобы просить субсидию. Мы просили справедливую рыночную цену. А если зерно неконкурентоспособно на мировом рынке, то надо учитывать субсидии, а субсидии в США на тот момент были в пару раз ниже, чем в Европе, чем во Франции. Во Франции она составляла 35 центов или доллар, сколько угодно, а позже выросла до 75 и даже больше. В 84-85 годах она составляла более 40-40 долларов за тонну. Это была половина цены, половина цены, поэтому нас не беспокоила структура цены; мы были обеспокоены тем, чтобы это была справедливая рыночная цена, которая могла бы быть оправдана аудиторами в стране и чтобы они тоже стали конкурентоспособными. Аналогичное качество из другого происхождения.

БАННИКОВ: Нет, фуражную пшеницу мы изначально не покупали; мы покупали в основном твердую красную озимую пшеницу. Позже нас убедили, и мы успешно попробовали, а затем включили в наши закупки яровую пшеницу, что было рискованно из-за опасности заражения спорыньей. Но поскольку его не было, это, естественно, не было нашим решением; это было решение нашего клиента, а заказчиком на тот момент было государство в лице Минзакупок, или продукция Минзерна - его другое название. Министерство хлебозаготовок и заготовок решало, что покупать в зависимости от баланса зерна в стране, и в то время невозможно было найти какие-либо цифры о балансе зерна.

Вопрос: В советской истории, с 1980 по 1985 год, был период, когда данные о производстве зерна были засекречены, и я помню, когда я приехал в 1986 году в посольство, мы все еще составляли отчеты о зерне, не имея данных о производстве и цифрах производства. были наконец опубликованы в октябре 1986 года за предыдущие пять лет.

Можете ли вы рассказать об этом, о том периоде секретности, когда советское правительство пыталось скрыть цифры производства зерна и почему оно это делало?

БАННИКОВ: Трудно сказать, но, естественно, мы не смогли найти такой информации даже для себя и, может быть, для министра закупок, ну однозначно, министр закупок должен это знать. Министр сельского хозяйства, возможно, некоторые чиновники это тоже знали, но не так, как сегодняшний господин Сухов - Это не было просто доступно для открытой публикации и, естественно, это усложняло ситуацию для всех, в том числе и для нас, потому что, когда министерство заготовок и предварительного хотело бы рассмотреть возможность покупки определенного объема определенного зерна, мы обсудили, что это возможно, каковы цены, сколько золота нам придется продать, чтобы его купить. [Примечание интервьюера: Здесь г-н Банников имеет в виду г-на Сергея Сухова, чиновника Министерства сельского хозяйства России на момент интервью, который отвечал за регулирование рынка.] И иногда этот совет покупать определенные товары и должен включать что-то еще из иного происхождения, что изначально не обсуждалось с министром хлебопродуктов. Так что мы действительно потеряли с ними контакт и пришлось составлять наиболее оптимальный сценарий закупок. [Примечание Банникова: И в любой момент у нас была глобальная чёткая картина, сколько зерна было погружено, в пути и расчетное время прибытия в наши конкретные порты выгрузки с разбивкой по странам происхождения и типам зерна. Массовое прибытие вызвало необходимость еженедельных телеконференций с участием всех заинтересованных министерств. Одной из сложных задач для нас было своевременное выставление сотен счетов со всеми отгрузочными документами.]

Вопрос: Но вы по-прежнему ехали, по сути, с закрытыми глазами и не знали, каким будет советский урожай зерна.

БАННИКОВ: Да, к сожалению. Что мы могли сделать? Что мы могли сделать? Ну, я могу только сказать, что у нас была система «Экспортхлеб», мы называем это резервированием зерна для экспорта, для будущего экспорта. Для этого мы рассылаем своих представителей в основные районы выращивания зерна и предварительно отбираем определенные партии зерна, которые, по нашему мнению, лучше всего продать. Поэтому определенные существенные объемы были зарезервированы для экспорта.

БАННИКОВ: Ну, я надеюсь на лучшее, и по мере того, как мир прогрессирует, все прогрессирует, в том числе и наше понимание того, что происходит в зерновой сфере. Мы начали торговать с пятью или семью крупными сестрами, включая Конти, которая, к сожалению, прекратила деятельность по производству зерна. Ну, у Continental Grain много хороших друзей [Примечание Банникова: Майк Лазерсон, кукуруза, Джон Лаеш, пшеница, Джон Якубовски, фрахт, Сал Амрам, рис — все в Нью-Йорке], но на самом деле мы торговали в основном через европейские офисы транснациональных компаний, в основном все штаб-квартиры находятся в Женеве, это Finagrain Женева [Примечание Банникова: принадлежит знаменитому М.Ф.-Мишель Фрибуру] с Фрэнсисом Турионом,

Вопрос: Я помню, как в 1980-х годах, когда я был здесь, однажды получил сообщение от Дона Новотны, директора зернового отдела Иностранной сельскохозяйственной службы, в котором говорилось, что он разговаривал, я полагаю, с вами по телефону, и инструктировал нас в посольство, чтобы что-то сделать, я уже забыл, что это было, возможно, чтобы помочь вам получить визу для поездки в Соединенные Штаты или что-то в этом роде, и это подчеркивало степень, в которой вы и Новотный разговаривали напрямую друг с другом, полностью минуя советскую торговое представительство в Вашингтоне 9 и наше посольство в Москве. В советские времена также было очень необычно, чтобы кто-либо на рабочем уровне советского правительства имел такие прямые отношения с коллегой в правительстве США. Не могли бы вы рассказать о том, что у вас с «Экспортхлебом» были какие-то чрезвычайные полномочия, у вас были какие-то чрезвычайные разрешения на взаимодействие с иностранцами в то время. Я помню это очень, очень остро, когда мы поняли, что вы с Доном Новотным переговаривались, и что он это сделал только из вежливости - на самом деле, я думаю, Дон нам не сказал, это вы нам позвонили и поговорили с нас и сообщил, что вы разговаривали с Доном.

БАННИКОВ: Ну, проще говоря, всем заинтересованным сторонам лучше иметь дело напрямую, когда дело касается торговли, рыночной информации и особенно исполнения. Но я не думаю, что у нас было специальное разрешение или что-то в этом роде; мы просто действовали таким образом, и я взял трубку, я позвонил и какого черта, даже гораздо раньше у нас был очень хороший диалог с вашими предшественниками и Вейландом Бигли на этот счет, и мы спросили, например, Алана Трика.

Давным-давно мы были у него с Виктором Першиным или Павлом Сакуном в его желтом здании и нас приглашали на просмотры фильмов, так что у нас была очень свободная, открытая и дружеская дискуссия, удивительная для того времени, удивительная. [Примечание Банникова: Также с Джеффри Виггином, Майком Фэем, Бобом Уокером и многими другими. Примечание интервьюера: наряду с Элом Триком и Вейландом Бигли, это все бывшие офицеры сельского хозяйства, представляющие Министерство сельского хозяйства США в американском посольстве в Москве.] И с Министерством сельского хозяйства США не так уж часто, но действительно, у нас был прямой диалог не только с Доном Новотным, который оказал чрезвычайно важную роль. во всех наших отношениях, но с Роем Барреттом, храни Бог его душу, в то время, когда была возможность, он помогал в заключении соглашений по защите растений и карантину не только с Россией, но и со всеми республиками. Благодаря совместным усилиям и открытому обмену информацией длинный список семян сорняков, не разрешенных к использованию по нашим контрактам на закупку, был существенно сокращен. В то время Стивен Маккой, который также скончался, руководил NAEGA и принимал непосредственное участие в этом процессе, а также некоторые другие люди в Министерстве сельского хозяйства США, с которыми мы имели дело, Боб Дэвис в Саванне и так далее. Вы, наверное, не знаете, но в случае с Бобом Дэвисом мы в основном занимались поиском безопасных, надежных и экономичных фумигантов, потому что в середине 1970-х годов у нас была огромная проблема, потому что более 30 процентов зерна, одновременно прибывшего из Штатов, было заражено.

БАННИКОВ: Итак, Боб Дэвис совершил, я думаю, несколько поездок с учеными на борту из Саванны и из Персидского залива в порты Черного моря с учеными на борту, устанавливающими клетки для насекомых. [Примечание Банникова: С живыми долгоносиками на разных стадиях развития, газопроводами, системой трубок и моторами с вентиляторами (так называемая J-система или TARS, которая оказалась гораздо более эффективной, чем поверхностное нанесение пакетированных фосфиновых составов).] Это было чрезвычайно сложное, но полезное мероприятие, которое решило проблему, и заражение снизилось, вероятно, до одного или двух процентов, поскольку через три-пять дней были достигнуты смертельные концентрации фосфина и все насекомые, включая скрытых насекомых, были убиты. [Примечание Банникова: Благодаря борьбе с насекомыми в пути (окуривание трюма судна с использованием системы рециркуляции). координировал совместные научные усилия с участием США.

Вопрос: Хорошо, не могли бы вы поговорить об этом? Зерновое эмбарго, как вы с ним справились, какое влияние оно оказало, а также любые воспоминания, которыми вы можете поделиться.

БАННИКОВ: Сейчас я верю в то, что долгосрочное эмбарго, безошибочно, бумерангово, и потому что мы немедленно открыли другие альтернативные рынки, такие как - ничего нового, но мы заключили ДСС с Аргентиной, с Канадой, Европой, Австралией, и, естественно, мы проиграли - не мы, а Советский Союз что-то потеряли, потому что много тоннажа уже было на пути через Атлантику, поэтому его нужно было перенаправить и перефрахтовать в другом месте, что мы обычно и делали, поскольку «Совфрахт» имел единоличное право фрахтования. Кстати, «Экспортхлеб» в это время сидел на четвертом этаже здания МИД, и фрахтовое агентство «Совфрахт» тоже сидело на том же этаже, поэтому, когда мне нужно было судно, я просто шел в комнату номер четыре, один, пять, и проблема была решена. Но это было очень грамотно сделано в первую очередь «Совфрахтом», и фактически мы на тот момент уже довели бизнес до этих альтернативных источников и сразу доля американских поставок в нашем импорте снизилась на 10, 15 процентов. Она составляла около 33-40 процентов, затем упала до 25 процентов и осталась такой же, но позже выросла. И я был там, работая в торговой корпорации «Амторг» в Нью-Йорке. Эмбарго оказало личное влияние на меня, поскольку моя дочь не могла приехать в Штаты, когда я там находился. Жаль!

БАННИКОВ: Да, удивительно, как я начал вначале, что Россия сумела экспортировать более 18 миллионов тонн, в два раза больше, чем весь Советский Союз, при этом все порты, которые были в ее распоряжении, когда-либо отправлялись, и было 19 портов, которые использовались для перевозки грузов. импортировали зерно со всего мира, а в некоторых портах, таких как Ленинград и Одесса, использовались 10, 12 разгрузочных причалов. Вы можете себе представить? Десять спальных мест. И вот в этом году у нас будет около 90 миллионов тонн урожая, может быть, чуть больше, если позволит погода, при потреблении 69, 70 миллионов тонн и миллиона, полутора миллионов на корм животным. Потенциал экспорта составляет более 15 миллионов тонн, 15-18 миллионов тонн, что может стать повторением рекорда, который мы установили пять лет назад.

Показать полностью

[моё] Международные отношения Международная торговля Зерно СССР США США vs СССР Экспорт Импорт 60-е 70-е 80-е Текст Длиннопост

SergioPetrov

9 месяцев назад

Торговля зерном в СССР избранное E.A Банников 2008год(на аглийском)⁠⁠

EUGENE A. “GENE” BANNIKOV

Until 1964 exports of grains predominated in the USSR. Imports of various grains started to exceed exports occasionally in 1964, 1965 and 1966. Volume of grain imports into the USSR exceeded for the first time 3,0 MLN. tons level in 1963, when the first large one time grain deal was consummated: a 1 MLN. ton contract was stuck with the Continental Grain Company, New York, USA.. However massive continuous purchases of grains (over 15 MLN. tons) started in 1972 and extended through 1993.]

So in the beginning Exportkhleb, the first year of foundation, we exported one and a half million tons of grain; in the next five years [Bannikov’s Note: 1923-1927] close to 10million tons

as far as I remember, until 1935 or thereabouts [Bannikov’s Note: Actually, until 1937], until 1951, Exportkhleb handled in addition to cereals, all sorts of things, including cattle, coffee, spices, fruits and 2 vegetables and whatever. After that two specialized companies were established to deal in these articles, namely Prodintorg, which you remember, and Soyuzplodoimport, selling vodka, brandies; so we were doing that in former times. [Bannikov’s Note: Prodintorg handled cattle, meat, oils and fats.]

Regarding famous 1963 Continental deal, I believe, Ben Nordemann was instrumental and Bernie Steinweg, and at the time the president of V/O Exportkhleb was Leonid Matveyev. Unfortunately he passed away a long time ago; he was Soviet trade representative in Lebanon after he left Exportkhleb. Later on he was succeeded by Mr.
Nikolay Belousov; his name is mentioned a few times in the three books, which you perfectly know very well, and is recognized an old gentleman and he taught me a lot. He was a director of the grain division and then the president. So basically until 1970 exports predominated in our activities and from 1972 there was an obvious distinct shift to importing, which started to predominate as of 1972. By that time I’d just returned from my first foreign occupation in the Netherlands where, by the way, I was selling, myself, sunflower seeds expellers and wheat directly to Dutch cooperatives like Sehave, Sebeco, Unilever, Utdelphia as well as huge quantities of feeding peas. I remember exporting a huge quantity, like 300,000 tons a year.

In 1972 that was the beginning, in fact immediately when I came back I started to prepare a master contract in anticipation of import activities with the United States, it was one, and European. And it incorporated all major requirements which were much stricter than 3 the existing contracts of other importers. [Bannikov’s Note: These included terms of heavy metal content, mycotoxins, pesticides, radioactive nuclides, weed seed contamination etc. These plus some other requirements were known in the market as “Russian terms” which commanded certain premium.] Well, I will not go into details but because of our dominating factor in the markets there was no discussion that exporters will argue about accepting or not accepting these conditions, so that is - I still have probably somewhere, this master contract. But naturally all trading houses have them in their files.

So from 1972 I believe because of the need to improve the wellbeing of the Russians, to have a better diet by increasing meat production and consumption and in general livestock production, so this necessitated the importation of substantial quantities of grain. Besides it coincided with the shortfall of the crop in 1972 and then it continued.

BANNIKOV: Definitely it was an American initiative- it came from USDA, because naturally importing 10, 15, 20 and after that over 50 million tons, the record number, we have imported between 1984, 1985 altogether 55 million tons. And at one point we estimated that Soviet Union couldn’t handle more than 30 tons. Naturally importing even 5 to 10 million tons is a huge market factor and it could affect the market drastically. So that is why even these days the news that somebody, say Egypt is holding a tender to import two, 300,000 tons only already drives the market up. Not to speak about, say, Japan, or say other importer from Russia, with China buying millions of tons of grain.

BANNIKOV: Well, myself, I didn’t participate in the scenario, unfortunately, so I can only share my, say, feelings, what I heard, what I read. Naturally, it was a surprise, not only for the USDA but for the whole grain market. Well, I believe there was a certain - in the Soviet Union there was always a plan of importing something, including grains.
Initially certain figures were stipulated for 1972 but I believe there were additional requirements and those figures were naturally exceeded by far. And it was naturally initiative on our side and how it was done is portrayed in the books so the team went and etcetera, etcetera. But I believe this is true only for the beginning, when we started. In the future very rarely trips outside Russia and coincided with signing of and completing of the contracts.

Q: So you were handling enormous volumes of grain and millions and millions of dollars of transactions on the basis of conversations over the telephone and on the basis of confirmation by telex. That was very unusual in the Soviet Union in those days.
BANNIKOV: That was unusual, indeed. We relied, and there is not a single case that I could remember that our transaction done in this way failed, or didn’t come to be materialized. While somebody had to start it, it was started, it was successful and there was no need to come out; when you come out, everybody expected, after 1972, that we’ll be doing massive purchases which didn’t happen, mainly probably because of all the fuss which appeared after 1972. So it was easy and it was a lot of contacts. In the last book, Merchants of Grain, there were a lot of names of traders with whom I traded personally and who were very reliable, knowledgeable people and somehow we made it.
[Bannikov’s Note: In fact they trusted that we shall fulfill our obligations to pay in time which we did punctually. Sometimes shipments were underway even before we saw contract originals. If not for the Soviet purchases the United States would never have been able to export that much whether it was wheat or corn or soybeans. Nothing came even close to that.]

But on the other hand what I read is that, if not for the Russian imports more than $200 million would have otherwise been paid to the wheat farmers. So it’s questionable whether it was good or bad for the economy. The fact that it is subsidized; it is not a secret, so nobody talked about asking for a subsidy. We were asking for a fair market price. And if the grain is not competitive in the world market then subsidy has to be included and the U.S. subsidy at the time was a couple of times lower than in Europe, than in France. It was 35 cents or a dollar, whatever, in France, and later it increased to 75 or even more. In ’84, ’85 it was over $40, $40 per ton. It was half the price, half the price so we were not concerned about the structure of the price; we were concerned that it should be fair market price that could be justified in the country by the auditors and have them become competitive too. Similar quality from other origins.

BANNIKOV: No, feed wheat we didn’t buy in the beginning; we were buying mostly hard red winter wheat. Later on we were convinced and we tried successfully and then included in our purchases spring wheat, which was risky because of the danger of having ergot. But since there was none it was not naturally our decision; it was the decision of our client and the client at the time was the state, represented by the Ministry of procurement, or Ministry of Grain products was its different name. Ministry of grain supplies or procurement and they decided what to buy depending on the balance of grains in the country and at the time it was impossible to find any figures about the grain balance.

Q: There was a period in Soviet history, from 1980 to 1985, when grain production figures were made secret, and I remember when I arrived in 1986 at the embassy we were still doing our grain reporting without having production numbers, and the production numbers were finally published in October 1986 for the previous five years.
Can you talk about that, about that period of secrecy when the Soviet government was trying to hide grain production numbers and why was it doing that?
BANNIKOV: It’s hard to say but naturally we could not find such information even for ourselves and maybe minister of procurement, well definitely, the minister of procurement should know it. Minister of agriculture, maybe some officials also knew it but not like Mr. Sukhov of today’s - It was not simply available for open publication and naturally that complicated things for everybody, including us, because when ministry of procurement and preliminary would like to review the possibility of purchasing certain volume of certain grains we discussed what is possible, what are the prices, how much gold we’ll have to sell in order to buy it. [Interviewer’s Note: Here Mr. Bannikov refers to Mr. Sergey Sukhov, an official in the Russian Ministry of Agriculture at the time of this interview, who was responsible for market regulation.] And sometimes this advice to buy certain items and ought to include something else from other origins which was not discussed initially with minister of grain products. So we really lost contact with them and had to make a most optimal scenario of purchases. [Bannikov’s Note: And at any moment we had a global clear picture how much grain was loaded, en route and ETA our concrete ports of discharge with break-down for origins and types of grain. Huge arrivals necessitated weekly conference calls involving all ministries concerned. One of difficult tasks for us was to issue timely hundreds of invoices with all shipping documents enclosed.]

Q: But you were still driving with your eyes closed, in effect, and you didn’t know what the Soviet grain crop was going to be.
BANNIKOV: Yes, unfortunately. What could we do? What could we do? Well, I can only say that we had an Exportkhleb system of, we call it reserving grain for exports, for future exports. For that purpose we send out our representatives to major grain growing areas and pre-selected certain lots of grain which we thought would be the best to sell. So certain substantial volumes were reserved for exports.

BANNIKOV: Well, I hope for the better and as the world progresses everything progresses, including our comprehension of what is transpiring in the grain area. We started trading with the big five or seven sisters including Conti, which discontinued grain activities unfortunately. Well, Continental Grain a lot of good friends [Bannikov’s Note: Mike Laserson, corn, John Laesh, wheat, John Jacubovsky, freight, Sal Amram, rice all in NYC] but in fact we traded mostly through European offices of multinational companies, basically all headquartered in Geneva, that’s Finagrain Geneva [Bannikov’s Note: Owned by famous M.F.- Michel Fribourg] with Francis Turion,

Q: I remember in the 1980s when I was here, receiving a message once from Don Novotny, the director of the grain division in the Foreign Agricultural Service saying that he had talked, I believe to you, by telephone, and instructing us in the embassy to do something, I’ve forgotten what it was, perhaps to help you get a visa to go to the United States or something, and it underscored the degree to which you and Novotny talked directly to each other, completely bypassing both the Soviet trade mission in Washington 9 and our embassy in Moscow. That was also very unusual in the Soviet times for anyone at the working level of the Soviet government to have that sort of a direct relationship with a counterpart in the U.S. Government. Could you talk about that, the fact that you and Exportkhleb had some extraordinary authorities, you had some extraordinary permissions to interact with foreigners at that time. I remember that very, very sharply when we realized that you and Don Novotny were talking back and forth and that only as a courtesy did he - in fact, I think Don didn’t tell us, it was you that called us and talked to us and informed us that you’d been talking to Don.

BANNIKOV: Well, simply, it is better for all the parties concerned to deal directly when it comes to trading, market information and especially execution. But I don’t think we had special permission or whatever; we simply acted that way and I took a line, I placed a call and what the heck, even much earlier we had extremely good dialogue with your predecessors and Weyland Beeghly, to that effect, and asked, for example, Alan Trick.
Long, long time ago we visited him with Viktor Pershin or Pavel Sakun in his yellow building and we were invited to previews of the movies so we had a very free, open and friendly discussion, surprising for the time, surprising. [Bannikov’s Note: Also with Geoffrey Wiggin, Mike Fay, Bob Walker, and many others. Interviewer’s Note: Along with Al Trick and Weyland Beeghly, these are all past agricultural officers representing USDA at the American Embassy in Moscow.] And with USDA not so very often but indeed we had a direct dialogue not only with Don Novotny who was extremely instrumental in all our relations, but with Roy Barrett, God bless his soul, at the time when there was a possibility he was helpful in arranging agreements on plant protection and quarantine, not only with Russia but with all republics. Thanks to the joint effort and open exchange of information a long list of weed seeds not allowed under our purchasing contracts was substantially shortened. At that time Steven McCoy, who also passed away, was in charge of NAEGA and participated directly in this process and some other people in USDA whom we dealt with, Bob Davis in Savannah and so on. You probably don’t know but with Bob Davis that was mostly on finding safe, reliable and economical fumigants because in mid-1970s we had a huge problem because more than 30 percent of grain at one time which arrived from the States was infested.

BANNIKOV: So Bob Davis made, I think, a few trips with scientists onboard from Savannah and from U.S. Gulf, to the Black Sea ports with scientists onboard installing insect cages. [Bannikov’s Note: With live weevils at different stage of development, gas lines, tubing system and motors with fans (so-called J-system or TARS which proved to be much more effective than the surface application of the packaged phosphine formulations).] It was an extremely complicated but helpful undertaking which solved the problem and infestation decreased to probably one or two percent because in three to five days lethal concentrations of phosphine were reached and all insects including hidden insects were killed. [Bannikov’s Note: Thanks to in-transit insect control (ship hold fumigation using recirculation system). coordinated joint scientific efforts involving U.S.

Q: Okay, could you talk about that? The grain embargo and how you dealt with it and what impact it had and just any recollections you can share.
BANNIKOV: Now I believe in the long run embargo unmistakably boomeranged and because immediately we opened other alternative markets like - nothing new but we concluded LTA with Argentina, with Canada, Europe, Australia, and naturally we lost -
not we but Soviet Union lost something because a lot of tonnage was already on the way across Atlantic so it had to be rerouted and rechartered elsewhere, which we did generally with Sovfrakht having sole chartering right. By the way Exportkhleb was sitting on the fourth floor of the MFA building at the time and Sovfrakht, the chartering agency, was sitting also on the same floor so when I needed a vessel I simply went to room number four one five at the time and the problem was solved. But it was very intelligently done by Sovfrakht primarily and actually we, at the time, already consummated business to these alternative origins and immediately the share of U.S. shipments in our imports decreased by 10, 15 percent. It was about 33-40 percent and it fell to 25 percent and stayed that way but later on it picked up. And I was there on the spot working in Amtorg Trading Corporation based in New York. Embargo had a personal impact on me as my daughter could not come to the States when I was stationed there. A pity!

BANNIKOV: Yes, it’s surprising, as I started in the beginning, that Russia managed to export over 18 million tons, twice as much as the whole Soviet Union, with all the ports at their disposal ever shipped, and there were 19 ports used to import grain from worldwide and in some of the ports like Leningrad and Odessa, 10, 12 discharging berths were used. Can you imagine? Ten berths. And well, this year we are going to have about 90 million tons crop, maybe a shade more, weather permitting, with the consumption of 69, 70 million tons and a million, million and a half for animal feeding. The potential for export is over 15 million tons, 15 to 18 million tons, which could be a repetition of the record we set five years ago.

Показать полностью

[моё] Международная торговля Зерно СССР США vs СССР 70-е 60-е 80-е Экспорт Импорт Текст Длиннопост

3334

Grablay

1 год назад

Всё о кино

СССР 1973 - США 1977⁠⁠

СССР США Видео США vs СССР 70-е Василий Шукшин Джон Траволта Калина красная Актеры и актрисы

353

Партнёрский материал

specials

Сколько нужно времени, чтобы уложить теплый пол?⁠⁠

Точно не скажем, но в нашем проекте с этим можно справиться буквально за минуту одной левой!

Попробовать

Ремонт Теплый пол Текст

carbofoserman

1 год назад

Программирование в СССР. Части I и II⁠⁠

Эта захватывающая и познавательная во всех аспектах история от советского программиста-еврея копипастится уже второй десяток лет на разных ресурсах и в авторстве я не уверен. Я ее много лет назад нашел на этом форуме, где запостил ее автор Самуил Любицкий. Является ли он автором и первоисточником или тоже притащил откуда-то, уже разбирайтесь самостоятельно. Для наглядности я добавил немного изображений из интернетов. Из-за ограничения Пикабу в 30к символов придется разбить на 6 постов.

ЭВМ Минск-22

001. Моя первая вычислительная машина

Моя первая машина случилась много раньше первой программы. Нетипично для людей нашего поколения, обычно сводивших знакомство с компьютерами (тогда их называли «ЭВМ») в студенческие годы, осваивая программирование. Причем, многие программы-то писали, сдавали их на счет, получали распечатки с результатами, а саму машину, бывало, и в глаза не видели. У меня сложилось иначе: летом 1966 года, помню, как раз начались каникулы, я – тогда еще мальчишка – пошел работать...

И сразу же отвлекусь в сторону. Живя на Западе, мы привыкли к тому, что подростки работают. В каникулы повсеместно, но и во время занятий – в вечерние часы. Сообразно со своей никакой еще квалификацией: везде, где надо что-то разносить, укладывать, убирать, помогать, стоять за кассой и т.д. Это – норма. В стране победившего социализма, в государстве рабочих и крестьян, где с утра до вечера воспевались радости труда, родители изо всех сил оберегали своих чад от этой самой радости. Причем, речь не об избалованных отпрысках партийно-советского начальства – такие на нашей задымленной, грохочущей привокзальной окраине и не водились, но о детях простых работяг, что населяли облупленные панельные пятиэтажки. Считалось нормой, когда до окончания школы, а фактически – до армии, здоровенные великовозрастные балбесы шлялись по улицам, изнывая от безделья. И если паренек шел работать – это был знак беды. Это означало, что отец-слесарь пьет беспробудно, а мать-уборщица не в состоянии сама поднять троих детей. Так что новость, что де сынок главного инженера стройтреста, по тамошним меркам – богатея, пошел работать, это... Это было воспринято соседями весьма неодобрительно: кто видел здесь свидетельство ненасытной еврейской жадности («даже сына не пожалел, погнал на заработки»), кто – коварный еврейский умысел пропихнуть сынка в ВУЗ, загодя готовя ему привилегированный «рабочий» статус, кто что еще, но какая-то еврейская хитрость обязательно должна была быть. И она таки была!

Отец был в ту пору увлечен идеей «строительства с колес». Это когда все конструкции и материалы, потребные на стройке сегодня и сейчас, именно сегодня и сейчас подвозятся. Ничего необычного, так в нормальных странах и строят. Но вспомним, как выглядела типичная советская стройка (фильм «Операция Ы»: «надо Федя, надо») – огромная территория, заваленная кирпичем и панелями, досками и стеклом, рубероидом, металлом, столяркой... Все это месяцами мокло, ржавело и гнило под открытым небом, буквально взывая к окрестному населению: «ну укради, укради же меня, пусти, наконец, в дело в своем гараже или на даче»... Так вот, отец переманил из Киева молодого, амбициозного кандидата наук и тот возглавил центр комплектации строительства, где установили первую в нашем городе вычислительную машину «Минск-22». Они приятельствовали, частенько встречались в неформальной обстановке – по выходным, на природе, так что я присутствовал и слушал, раскрыв рот. Это было время, когда компьютер казался чем-то фантастическим, а программист в глазах мальчишки недалеко отстоял от мага-волшебника. Только вышел и мгновенно стал сверхпопулярным «Понедельник начинается в субботу». И вот, оказывается, в получасе ходьбы от нашего дома стоит это чудо расчудесное. Понятно, как я туда рвался. Отец же говорил, что не знает, удастся ли мне поступить в институт и получить диплом, но уметь зарабатывать и кормить семью я обязан. А при нынешнем (т.е. тогдашнем) увлечении вычислительными машинами работа где-то рядом с ними может, пожалуй, кормить. Так что он договорится с начальником центра и меня возьмут туда на летние месяцы. Ну, а дальше – как себя проявишь...

И вот я попал в вычислительний центр (ВЦ). Занимались они тем, что сейчас называется логистика. К концу первой смены приходили отчеты за сегодня и заявки на завтра. Их сверяли с календарными планами, утрясали и формировали наряды. На ЭВМ расчитывали загрузку и маршруты автотранспорта и печатали путевые листы. Также печаталась куча репортов и (вот это интересно) эдакий наглядный отчет, который можно отнести к отдаленным предкам современной деловой графики: на барабанном скоростном принтере АЦПУ-128 (совершенно фантастическая по тем временам машина) выпечатывались диаграммы Ганта. Цвета, конечно, не было, но разными «по густоте» символами достигался зрительный эффект градаций серого. Много позже схожая работа оставшихся безымянными программеров-художников привела к появлению целого направления компьютерной живописи. Помните Мону Лизу, Чебурашку или портрет Эйнштейна на «АЦПУшной» распечатке? Вблизи видишь мешанину букв, цифр, точек, звездочек; отодвигаешь лист от себя и... магически проступает картина из филигранно подобранной мозаики знаков. Это ныне утраченное (как византийская мозаика) искусство расцвело в 70-е годы и погибло в 80-е с появлением матричных, а затем – струйных и лазерных принтеров (потом еще и цветных), которые позволяли распечатывать графические изображения (впоследствии – с фотографическим качеством). И все, прогресс технологии убил искусство – банальная история...

Алфавитно-цифровое печатающее устройство

Итак, я стал работать на ВЦ мальчиком-куда-пошлют-подай-принеси и был готов там хоть полы мыть, только бы не изгнали меня в конце лета из обретенного рая. Освоил подготовку перфолент, делал сверку данных (сверхнуднейшая работа). И постепенно стал там своим, пришелся ко двору. Работа на ВЦ кипела во вторую смену, а доделывалась в третью (туда меня, как несовершеннолетнего, не ставили). Причин бросать работу с началом учебы, равно как и переходить в вечернюю школу, не было – я продолжал учиться в дневной. Но... очень быстро отдалился от одноклассников: они оставались детьми, просившими у родителей пятиалтынный на мороженное, а я уже был взрослым – получал аванс и получку. Поначалу меня оформили учеником с окладом в 30 рублей, потом я стал оператором подготовки данных и наконец – оператором ЭВМ. Это уже была карьера! К программированию меня, естественно, не подпускали, там колдовал сам начальник – Игорь Владимирович – с помощниками. Моя обязанность была запускать задачи, т.е. аккуратно вводить перфоленты, сматывать их, укладывать в коробки, туда же прилагать полученные распечатки (широкую алфавитно-цифровую печать АЦПУ-128 берегли, поэтому для всяких отладок использовалась «стрекоталка» – принтер, печатавший только цифры и еще пару значков на узкую ленту, наподобие кассового аппарата). Ну и конечно, для каждого прогона надо было установить магнитные ленты (лентоводов было восемь), причем не напутать, какую в какой, а в конце работы все аккуратнейшим образом снять и разложить по местам...

ЭВМ со считывателем магнитных лент

Магнитные ленты были самой примечательной особенностью машины «Минск-22» (самой эмоционально примечательной) и заслуживают отдельного параграфа. Это были очень толстые, очень неэластичные коричневые ленты шириной в четыре, а то и пять дюймов. Без бобин. Вы представляете себе, без бобин! Как же с ними работать? А вот как. В лентоводе были два кармана, открытых сверху, – как два невероятно глубоких стакана. Надо было ухватить пальцами конец туго смотанной ленты и бросить моток в один карман, затем конец ленты протиснуть между магнитными головками и встромить в другой карман. В процессе движения, а лента использовалась как устройство прямого (!) доступа, она перемещалась между карманами, укладываясь там прихотливыми волнами (передняя стенка кармана была стеклянной и можно было любоваться). А чтобы лента не проскользнула целиком в один из карманов, по концам ее обычным дыроколом делались отверстия. В лентоводе же стояли специальные лампочки и светодатчики, которые должны были (по идее конструктора) стопорить ленту в последний момент. Ну да, как же! Каждые пару часов в одном из лентоводов лента «просклизывала» в карман. Тут-то и начиналась потеха... Как мы знаем из великой русской литературы наш великий народ – великий мастер по преодолению препятствий, им же воздвигнутых. Итак, когда лента «просклизнула», надо прежде всего... успокоиться, привести себя в состояние полной философской отрешенности и созерцательности, ибо дело тебе предстоит долгое, как зимняя рыбалка. Метафора тут неслучайна: надо встать на специальную табуреточку (поскольку верх кармана выше твоих плеч, а руки не должны уставать) и взять в руки «удочку» – специально же изготовленный из сталистой проволоки гибкий двухметровый прут с крючком на конце. Ну... вперед! Запускаем удочку в карман. Помните, на конце ленты есть отверстие, проделанное дыроколом. Вот за это отверстие надо зацепить ленту крючком. Ерунда, говорите? Да только лента, она укладывается в кармане как ей заблагорассудится и вам очень повезло, если конец ее лежит сверху и вы его видите. Обычно же он заныривает куда-то вниз и надо этого прихотливо свернувшегося удавчика осторожно поглаживать-постукивать, чтобы кольца его легли как-то иначе – а вдруг кончик и высунется. И осторожно! На ленте ценнейшая информация – результаты трехчасового счета. Поцарапаешь, повредишь магнитный слой – амбец! А время меж тем тикает, а отчеты надо в трест отсылать... А ты стоишь на табуреточке и удочкой вверх-вниз, дерг-дерг, вверх-вниз, дерг-дерг... Вы представляете, чтó тут высказывалось в адрес несчастного конструктора этого чуда и его родственников по материнской линии? А вот и зря, кстати. Если нервничаешь, никогда не выудишь... Я был непревзойденный удильщик магнитных лент. Жаль искусство это не успело оформиться в вид спорта (ленты сняли с производства), а то завоевывал бы медали высшей пробы. Но и без медалей талант сей немало поспоспешествовал моему карьерному росту...

А между тем Игорь Владимирович начал еще преподавать в пединституте. В нашем ВЦ стали появляться его страждущие ученики со своими курсовыми. И тут я с удивлением обнаружил, что эти старшие (!) на три-четыре года студенты (!!) и, главное, студентки (!!!) обращаются ко мне с искательными улыбками. Что я в их глазах – местный бугор, авторитет, с легкостью щекающий их несчастные задания типа «отсортировать массив чисел, используя»... Та-а-ак! Сопливые одноклассницы были позабыты окончательно. Жизнь удалась!..

ЭВМ Минск-32

А тем временем стали монтировать вторую машину – новейшую, только начался выпуск – «Минск-32». Мне она сразу понравилась. Это был уже настоящий, серьезный мэйнфрейм: шесть нормальных лентоводов (ленты в бобинах, прощайте удочки!), перфокарточный ввод-вывод (по сравнению с перфолентой это колоссальный прогресс, оценить который может только тот, кто хорошенько надолбался с перфолентами). Конечно, скоростной АЦПУ, никаких «стрекоталок». Быстродействие, память 64 килослова (в слове 37 бит) – супер! И самое поразительное – магнитные барабаны (вот забыл, сколько их было штук). В конце 60-х и первой половине 70-х «Минск-32» был самой популярной машиной (вне академической и военной сфер), неприхотливой, на редкость удачной. В ней как будто был угадан тот максимальный уровень сложности, который возможен в массовом (и не военном) изделии советского хайтека. Но... поработать толком на этой симпатичной машине мне так и не довелось. Я заканчивал школу. Надо было пытаться поступать в институт. И поступать как «производственник», брать бумагу с работы, где я числился на «пролетарской» должности. Все это, по идее, должно было как-то ослаблять тяжкое бремя пятой графы...

Почему я так не поступил? Не знаю, по наитию. Я ведь закончил нормальную, не вечернюю школу, чего с «рабочей молодежью» не бывает. Думал, как же буду там доказывать, что я не верблюд? А ведь прицепятся, как пить дать. Да, ну его к лешему, прикинусь обычным школьником. Так и поступил в институт в Киеве, причем, на дневное отделение (чтоб увильнуть от солдатской службы в Советской Армии). И пришлось мне из родного ВЦ увольняться. И оказалась у меня на руках трудовая книжка, о которой в институте никто не знал. Но это уже совсем другая история...

002. Мои первые программы

Итак, проработав несколько лет и привыкнув дважды в месяц получать в кассе хоть небольшие, но деньги (и пусть бóльшую их часть сразу отдавал маме, но делал это по своей воле и чувствовал себя мужчиной), я стал студентом в столичном Киеве и в то же время как бы вернулся в детство. Поселился на раскладном кресле в проходной комнате у бабушки с дедом. Было тесно. Днем для занятий использовался обеденный стол, а на ночь я под столом раскладывал пресловутое кресло и акробатически туда заныривал, так что наружу торчала только голова и плечи. А еще у меня была своя полочка для книг... Ну да ладно, ерунда. Отец каждый месяц передавал деду какую-то сумму на мое пропитание и мне выдавал на мелкие расходы. Вот эта подзабытая уже жизнь на иждивении меня донельзя угнетала. Нужно было искать заработок. Но где? Обычное студенческое хождение на станцию разгружать вагоны было разовым приработком, шальными деньгами, которые тут же в той же компании пропивались. Не для меня. Вообще, уже тогда сформировалось стойкое убеждение, что если есть голова, то руками работать как-то некошерно. Не окупает себя. Это было время расцвета стройотрядов и кому же туда ездить, как ни студентам строительного факультета строительного института. Я не ездил ни разу...

Ну ладно, первый курс. Тяжело на нем потому, что идет дрессировка: научают трудиться тех, кто к этому способен, и отсеивают остальных. Я же был так вышколен на своем ВЦ, что маялся от избытка свободного времени. А для трудоголика нет мучения тяжче... И вот иду как-то мимо кафедры строительной механики и вижу на доске объявление, что дескать приглашаются желающие на факультатив по алгоритмическим языкам и программированию. Со строительной механикой студенты знакомились аж на третьем курсе (те, кто выживал после сопромата). А я – салага-первокурсник. Да ладно, думаю, что я теряю – погонят, так погонят. Постучался, зашел. Сидят немолодые (по моим тогдашним меркам) мужчины лет 25-27-ми. Аспиранты, как потом выяснилось. Я говорю: «так мол и так, хочу заниматься программированием»
— «А что ты об этом деле знаешь?»
— «Да вообще, немного знаю — отвечаю, — три года оператором ЭВМ проработал».

Тут все головы ко мне повернулись и в глазах вижу явный интерес: «ну-ка, ну-ка расскажи подробно, где, на каких машинах, что умеешь?»

Рассказываю.
— «А про БЭСМ-6 слыхал?»
— «Вот именно, что слыхал»
— «А хочешь?»
— «Ха, что за вопрос?»
— «Слушай, на кой тебе этот факультатив. Нам тут оператор нужен»...

Компьютерный зал БЭСМ-6

В общем, выясняется, что лаборатория при кафедре арендует машинное время на единственном в Киеве суперкомьютере БЭСМ-6, который стоит в Институте Кибернетики. Понятно, что злобные киберы все дневное время себе забирают, а на ночь, чтоб машиной пользоваться, лаборатория должна выставлять собственного оператора. Ну и кто, не доцент же пойдет. Ясен пень, что аспирант. А они – люди солидные, семейные. Когда дома молодая жена, большой интерес в машинном зале ночи проводить в обнимку с «бармалеем» (это такая кликуха была у карточного перфоратора за утробное урчание, с которым он выплевывал из своего нутра перфокарты). Короче, если согласен, то сегодня в ночь выходим. На месте себя и покажешь. Условия такие: три ночи в неделю (тут они наврали малость – бывало и четыре, и пять, а в авралы – так и все семь, и с вечера пятницы безвылазно по утро понедельника), волонтером без оплаты (тут чистую правду сказали), но зато де – намекнули – перспективы открываются по части аспиратуры там, защиты (ага, у еврея, как же). Я был в восторге и... в ту же ночь начался мой роман с БЭСМ-6, длившийся пять лет – немалый кусок жизни. И если первые мои машины «Минск-22» и «-32» были как полудетские (платонические) влюбленности, то с этой – настоящая, серьезная, взрослая любовь, имевшая вполне ощутимые плоды: я стал профессиональным программистом и заработал кучу денег. Это как же, ведь волонтером работал? А вот так, расскажу. Но сперва – о самой машине.

Думаю, БЭСМ-6 – величайшее достижение советского компьютеростроения, лучшая машина, созданная за 40 лет этого самого -строения (от выпуска МЭСМ в 1951 и до 1991 – завершения советской истории), последний шедевр академика С.А.Лебедева. Кто входил в машинный зал (именно зал – метров 200, не меньше), сразу ощущал – да, это суперкомпьютер! Огромные, уходящие вдаль, теряющиеся в затемненных глубинах зала ряды серых шкафов. Линейка лентоводов, их было штук 16, если не больше, – ленты располагались вертикально друг над другом (уникальный дизайн), так что шкафы были узкие и таких вот узких на беглый взгляд было столько, что крайние сливались, как сливаются лица солдат в шеренге. А за лентоводами в полумраке тяжко гудят магнитные барабаны на массивных чугунных станинах и ты физически ощущаешь их чудовищную энергию (к слову, много позже был свидетелем, как со шпинделя сорвался магнитный диск, который супротив барабана, что велосипед против «харлея»; так вот, этот диск прорвал, будто картонные, три шлакоблоковые перегородки, покрушил по пути шкафы с бумагами, ворвался в бухгалтерию и там наполовину вгрызся в кирпичную стену – счастье, что случилось это в обеденный перерыв и обошлось без жертв)... У входа в зал – устройства ввода-вывода. И сколько же их! Для перфокарт, для перфолент. Два барабанных принтера (АЦПУ) молотят беспрерывно, на глазах тают толстенные пачки белой фальцованной бумаги, складываясь в приемный поддон уже отпечатанными... А посредине – центральный пульт управления: из четырех секций, состыкованных под углом и как бы обнимающих оператора полукругом. На пульте – тысячи мигающих светодиодов, индицирующих состояние ячеек памяти, регистров и т.д. (кстати, эти лампочки были набиты столь плотно, без зазоров, что образовывали гигантский, в несколько квадратных метров, экран – как на стадионе – и на этом экране, загоняя в соответствующие ячейки нужные значения, умельцы выводили движущиеся картинки: вот вино льется из бутылки, наполняя бокал, потом из бокала в рот или вот лунный модуль отделяется от корабля и садится на Луну; если не ошибаюсь, первые интерактивные игры были сделаны именно с визуализацией на центральном пульте БЭСМ-6 – еще одна забытая страничка компьютерной истории).

Барабан АЦПУ

До сих пор помню, какое невероятное впечатление производило одновременное бешеное вращение магнитных лент и непрерывная печать – наглядная демонстрация работы многозадачной операционной системы разделения времени с пакетным планировщиком заданий и спулером печати (прошу прощения у непрограммистов, – наглядная демонстрация чисто конкретной крутизны). На прежних машинах достичь такого эффекта было невозможно, там ты сам пошагово инициировал работу машины, которая ощущалась именно машиной, от тебя зависящей. Кстати, современные десктопы и лаптопы, при всех их наворотах, занимаются ведь тем, что по-всякому реагируют на клавиатуру и мышку, т.е. по сути – исполняют приказы человека. К тому же они маленькие. А современные сервера в датацентрах доступны только специалистам, да и нет в них уже ничего такого массивно-вращающегося. Выходит, впечатление тогдашнее – не воспроизводимо. Кто сам не видал, пусть поверит на слово: это ощущение отдельной от тебя чудовищной мощи, какого-то зверя, живущего своей жизнью. И вот ты должен его обуздать, навязать ему свою волю, направить его энергию туда, куда тебе (а не ему) надобно. Это пьянящее ощущение власти делало работу с суперкомпьютером неодолимо притягательной, как наркотик...

Конфигурация машины постоянно наращивалась. Поначалу памяти было 32 килослова (по 48 бит), потом ее учетверили. Где-то, кажется, в 1970 году появилась ОС «Диспак» и к машине подключили дисплеи Videoton – маленькие такие, аккуратненькие, показывали всего 16 строк текста. Всего?! Это была подлинная революция в общении с компьютером – программист сидел за экраном, правил программу, не сходя с места отправлял на отладку-счет и на экране же видел результаты... Вообще, машина была на удивление современная. Судите сами: виртуальная память страничной организации со своппингом на барабаны, мультизадачность, защита памяти, конвейеризация... Ну все, все, остановился с техническими подробностями...

Итак, я стал работать ночным оператором на БЭСМ-6. Вечером заходил в лабораторию и забирал задания: колоды перфокарт и ленты. Моя задача была в том, чтобы как можно оптимальнее спакетировать эти задания: совместить, к примеру, долгий расчет с серией коротких отладочных прогонов, приняв во внимание кому сколько потребно лентоводов. Планированием пакетов занимался и сам компьютер, но с человеком ему не совладать: из нормативных восьми часов счета я неизменно «натирал» не меньше полутора в свое личное, безраздельное пользование. Такой себе многотонный персональный компьютер получался. И вот это «свое» время я тратил на освоение программирования. А даже если б и не хотел осваивать – пришлось бы. Аспиранты давали программы на отладку и говорили: «ну, ты там глянь, чего-куда, если что не так». Действительно, ошибся человек в пробивке карты, не ту букву ввел или там запятую пропустил. Формально я должен был распечатку с опечаткой забрать и утром страдальцу вернуть – все, его проблемы. Но что я, не могу тут же подправить и целые сутки (до следующей ночи) человеку сэкономить? И иметь, как результат, с ним хорошие отношения? Понятно, как я поступал – старался помочь, как мог. А чтобы мочь – штудировал ФОРТРАН, первый мой язык программирования. В ту пору еще и книжек по нему не было, мне вручили самодельный том с отвратительно «отрэмленной» (помните этот советский ксерокс?) инструкцией по CERN-FORTRAN. Чуть позже появилась книжка Мак-Кракена и Дорна «Численные методы и программирование на ФОРТРАНе». В коричневом переплете. Она до сих пор со мной – сорок лет. Всего-то. Конечно, давно ее уже не читаю, но берегу как память...

Первая программа, которую не писал, но дописывал, был популярный в то время «наборщик» (программное имя «CONSUM»). Это была программа форматирования текстов, набираемых на перфокартах. Первая позиция карты резервировалась для управляющего символа. Осталось в памяти: ‘I’ – начать абзац, ‘C’ – центрировать строку, ну и так далее. Уже в те годы программа интенсивно использовалась для подготовки разных руководств и инструкций. Хотя на тогдашних принтерах был только один регистр (прописных) букв и тексты получались не шибко красивыми, но зато не было в машинных залах удушающего гэбистского контроля за подготовкой и (в особенности) копированием документов. Ведь самый невинный технический текст размножить без санкции «товарища майора» можно было только подпольно, за бутылку и с определенным риском. А на компьютере – печатай себе, кто тебя проверит. (К слову: вот ведь что интересно. Знали, знали ведь гэбнюки, что народ в машинных залах на принтерах не только инструкции по программам, но и Высоцкого, и Стругацких, и Мандельштама с Ахматовой, и – страшно вымолвить – Солженицына печатает. Знали! А ничего, вот ничегошеньки поделать с этим не могли. Странно. С машбюро, с РЭМами, со светокопировками – без проблем: железная дверь и марш за разрешением в первый отдел. А с компьютерами как? Железную дверь поставить, шмонать на выходе? Лейтенанта рядом с каждым принтером посадить? Вроде и можно, а вот – хрен! Где-то читал, что именно компьютер (и особенно – персональный) похоронил Советский Союз. Что-то в этом есть)... Так вот, сперва заказали мне встромить в наборщик переносы слов по правилам русской грамматики, каковой алгоритм имелся, но написанный на АЛГОЛе. Справился. Потом добавил туда полноценную подсистему табличного форматирования, обрамление страниц рамками (по стандарту ЕСКД) и наконец – режим двухпроходной печати на листе по две страницы и с двух сторон так, чтобы после фальцовки-разрезания получалась книжечка...

После «наборщика» ученичество мое кончилось. Я получил для изучения опять же самодельную, отпечатанную на машинке, со вписанными от руки формулами, книгу Зенкевича «Метод конечных элементов» (изумительная по простоте, доступности изложения книга!), которую надлежало проштудировать и включиться в основную работу лаборатории. Проштудировал, что очень помогло в учебе: фатальный для многих, зловещий «Сопромат» Беляева читался после Зенкевича без особых проблем. И в основную работу включился, честно писал свои кусочки для разрабатываемой в лаборатории большой системы прочностного анализа. Честно, но... без фанатизма. Во-первых, понимал, что «хоть гопки пляши», а в аспирантуру меня не пропустят. А во-вторых, протопталась к тому времени тропинка, чтоб деньги зарабатывать. И немалые деньги.

Почти весь первый курс я проучился, будучи единственным евреем на потоке. Как вдруг появился (по переводу) соплеменник. Мы сразу друг друга заметили и подружились. Он был старше меня, закончил техникум, поработал в Киеве в проектных конторах, поступил (киевлянин) в институт в другом городе и вот – перевелся, наконец, домой (обычная история). Намеревался он немедля начинать работать. Стипендия ему (как и мне) хотя бы и при круглых пятерках не полагалась – у нас в институте она назначалась не по успеваемости, а по «социальной справедливости»: детям рабочих и селян – да, детям инженеров и прочих интеллигентов – фиг. Впрочем, хоть бы и была – как на нее прожить взрослому парню? И мне уже мое иждивенчество в печенках сидело. Тут мы сразу пришли к согласию. Вопрос, где? А там, где он раньше работал, в расчетном отделе считать колонны, фундаменты, фермы, подкрановые балки. Работа эта сдельная, оплата от числа «форматок» (листов, заполненных формализованной записью последовательности расчета). Вычисления, естественно, делаются на арифмометре или на клавишной вычислительной машинке – это был тогда в большинстве киевских проектных контор самый передовой рубеж, cutting edge, последний писк моды. (Какие там компьютеры? На весь город – десяток наберется). Ага-а-а! В голове у меня начал вырисовываться бизнес-план... Проблема только, как устраиваться на работу. У него-то, у товарища, есть родственница домохозяйка, которая, чтобы стаж ей тикал, готова свою книжку положить, а вот как тебе? Да без проблем – у меня дома лежит собственная трудовая! Немая сцена...

Тут надобно бы пояснить молодым читателям, что все мы в совчине были государственными рабами. Когда приходил человек на первую свою работу, на него заводилась трудовая книжка, где в дальнейшем фиксировались все места его службы, должности, квалификация, награды и взыскания – все! Хранилась она в отделе кадров. При увольнении выдавалась на руки, при поступлении на новую работы – изымалась снова. И так – пожизненно, до выхода на пенсию. Что до студентов, то кто поступал в институт, успев поработать, тот сдавал трудовую в канцелярию и получал ее по окончанию учебы. Наличие-отсутствие книжки у студента тщательно фиксировалось и об этом затем сообщалось в отдел кадров предприятия, куда он «распределялся». Таким образом, без трудовой поступить на работу можно было только один раз в жизни – в самый первый раз. Завести себе две книжки было практически невозможно. А я вот, на тебе – взял, да завел. То есть, покамест припрятал, утаил свою и вовсю использовал, пока учился. А как закончил институт, на «законном основании» получил вторую. Но об этом позже. Осталось объяснить, к чему все ухищрения. А к тому, что если ты хочешь подрабатывать где-то, принеси с первой работы справку, что дескать знают и не возражают. Однако, инженерам и на таких условиях «совместительство» было запрещено. Студенту дневного курса – сторожем можно, а расчетчиком – фиг. Заботилась о нас родина, чтоб ненароком лишнюю копейку не заработали. Точнее, копейку-то ладно, а рубль – низззя! Потому что ей не просто рабы были нужны, а нищие рабы...

Ну вот, устроились мы оба расчетчиками со сдельной оплатой и вскоре заделались героями-стахановцами. Считали больше и качественнее всех остальных. А работала наша маленькая фирма вот как: мой товарищ ведал контактами с клиентом, набирал заказы. Он же, лучше меня разбираясь в строительной механике и имея опыт расчетов, делал постановки задач, четко описывал алгоритмы. Я же тихонечко их программировал, а потом прогонял на своем персональном суперкомпьютере БЭСМ-6. Программы эти были странноватые: они имитировали ручной счет, т.е. выводили на печать все промежуточные результаты, как если бы считал человек. Только человек – опытный расчетчик – пыхтел дня три, а я вводил исходные цифры и шел вынимать из принтера распечатку – на круг три минуты. Оставалось переписать с распечатки на форматки и получить деньги. Впрочем, со временем в фирме появились две симпатичные сотрудницы, которые аккуратно переписывали все округлым девичьим почерком, т.е. каждый занимался своим делом. Фирма процветала – деньги в кармане всегда были и студенческие годы прошли вкусно... А что потом? Товарищ мой как-то уверовал, что нас оставят в аспирантуре (при наших-то «заслугах», рекомендациях кафедры, дипломах всесоюзных студенческих научных сборищ). И когда этого не случилось – сильно осерчал и свалил в Штаты. Мне свалить не удалось, так как загребли на военную службу, где без всякой моей вины наградили первой степени допуском (что хуже, чем сифилисом). Пришлось мне, по возвращении, выстраивать бизнес заново – на двух моих трудовых книжках и совсем с другими компьютерами. Начиналась эпоха ЕС ЭВМ. Но это уже совсем другая история...

Показать полностью 6

[моё] СССР США vs СССР 60-е 70-е Программист Программирование ЭВМ Оператор ЭВМ Евреи Длиннопост

1938

norwayprettyboy

1 год назад

Лига историков

Советский лётчик, угнавший инновационный истребитель и получивший гражданство США⁠⁠

Если кто-то и слышал про историю Виктора Ивановича Беленко, то обычно её пересказывают примерно, как это описано в заголовке данной статьи. И так-то оно так, только многие рассказчики упускают из вида ряд важных деталей, из-за чего в истории появляются различные неточности и несостыковки. Кем же на самом деле был печально известный лётчик, как сложилась его жизнь после побега и, самое главное, при чём тут Джордж Буш Старший? Давайте выясним!

Виктор родился 15 февраля 1947 года в городе Нальчик. С самого раннего детства мальчика преследовали несчастья, ибо уже в 1949 году его родители разводятся, а мать уезжает в другой город, бросив сына. Отцу не до него, так как мужчина сразу начинает искать себе новую жену, а потому мальчик начинает скитаться по семьям всех дальних и не очень родственников. Уже после того, как его отец находит себе новую любовь, семья воссоединяется, но вот незадача – новоиспечённая мачеха терпеть не может Виктора, считая его обузой. Впрочем, несмотря на все жизненные неурядицы, парень растёт весьма смышлёным, благодаря чему у него получается окончить среднюю школу с медалью.

Впоследствии будет вечерняя школа, ранняя женитьба, Омский мединститут и мелкие подработки, но всё это не важно, потому что определяющим моментом в жизни подростка станет поступление в Армавирское высшее военное авиационное училище лётчиков противовоздушной обороны. Виктор по-настоящему бредил идеей стать боевым лётчиком, а потому учился с двойным усердием, но получилось так, что в 1971 году парня направляют в Ставропольское высшее военное авиационное училище лётчиков и штурманов в качестве инструктора. Тут то и начинается самое интересное.

Если почитать все официальные характеристики Беленко тех лет, может сложиться впечатление, что он являлся образцовым гражданином СССР – член партии, женатый, не пьёт, не курит, всегда вежлив и учтив, профессионален и надёжен, взысканий не имеет. Да вот только на деле всё было совсем не так радужно. Уже впоследствии выяснится, что Виктор 4 года подряд подавал прошение о переводе его в боевой полк, но руководство Ставропольского училища было непреклонно, потому что хорошего инструктора трудно найти и очень легко потерять. Окончилось это всё тем, что в 1975 Беленко отдал начальнику училища рапорт с просьбой уволить его из рядов ВС СССР в связи с тем, что он не может больше терпеть издевательств со стороны начальства.

Блеф отчасти удался, ибо вскоре инструктор был переведён на новое место службы - в 530-й истребительный авиационный полк 11-й отдельной армии ПВО, что базировался в Приморском крае. Первый год всё шло просто замечательно – Виктор освоил новый для себя самолёт, да не какой-нибудь, а МиГ-25П, считавшийся передовым Советским перехватчиком того времени и даже получил назначение на должность ИО начальника штаба эскадрильи. Но вскоре начинают происходить первые странности. В 1976 году поведение Беленко резко меняется – он становится нелюдимым и озлобленным, постоянно сетует на неприсвоение ему очередного воинского звания капитана, постоянно ссорится с женой и однополчанами.

В чём же дело? А в том, уважаемые читатели, что произошло страшное – Советский гражданин позволил себе усомниться в величии своего государства. Далее – перевод фрагмента интервью Виктора, данного американскому ТВ в 1996 году:

«Что касается развития моих мыслей и принятия решения о побеге, я не могу вспомнить какой-то определённый период времени. Я принял это решение, основываясь на своем недовольстве этой страной. Я старался изо всех сил. Я был одним из лучших летчиков-истребителей. Когда я был молод, мной владели социалистические и коммунистические идеи, которые очень привлекательны, поскольку обещают полную занятость, бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, хорошую пенсию, бесплатный уход за детьми и так далее.
Но позже я обнаружил, что эти идеи служили лишь очень небольшому числу коммунистической номенклатуры, а остальные люди были по сути рабами. Я пришел к выводу, что не могу изменить эту систему. Система настолько велика, что я не могу изменить ее или существовать внутри нее как обычный человек. Для меня лучшим решением было оторваться от этой системы. Я был летчиком-истребителем, но это не имело никакого отношения к моему решению бежать. Если бы я не был летчиком-истребителем, я бы все равно нашел способ сбежать из того концлагеря».

Или вот Вам ещё один кусок, который даёт понимание о мотивах Беленко:

«Советская пропаганда в то время изображала США, как испорченное гнилое общество, которое развалилось, никаких прав человека и так далее. Но у меня были вопросы. Я поставил под сомнение Советскую систему, используя свои технологические знания. Я сказал: «Хорошо, если в США всё так плохо, почему они отправили человека на Луну и вернули его обратно?» (Русские могли отправить людей на Луну только в один конец.) Если США настолько плохи, почему они создают лучшие в мире истребители? Если США развалились, почему у них больше лауреатов Нобелевской премии, чем у прогрессивного коммунистического общества? В то же время я не мог никому задать эти вопросы. Если бы я это сделал в то время, я бы оказался в психиатрической больнице. Итак, я сделал вывод, что в США не так уж и плохо».

6 сентября 1976 года ничто не предвещало беды. Виктор Беленко привычно сел в свой любимый МиГ-25П, получил все нужные наставления, после чего запустил двигатель и набрал необходимую высоту. Впрочем, уже в 7:40 произошло следующее: самолёт Беленко резко снизился до высоты 30 метров и полетел в сторону Японской границы. Когда граница была пересечена, Виктор вновь набрал высоту, дабы обозначить своё присутствие в воздушном пространстве Страны Восходящего Солнца. Садиться Беленко решил на ближайшем аэродроме Хакодате. При посадке случился инцидент – Виктор не смог правильно рассчитать длину взлётно - посадочной полосы, а потому выкатился за её пределы и чуть не убился об ограждение.

В 9:15 пилот невозмутимо выбрался из кабины, спрыгнул на землю, произвёл два выстрела в воздух из табельного пистолета, после чего бросил оружие и стал дожидаться представителей власти. Как впоследствии скажет Джордж Буш Старший – этот побег стал крупнейшим успехом американской разведки того времени. Но не забывайте, что он крайне предвзят, ибо А – к тому моменту именно Буш был директором ЦРУ и Б – Джордж и сам тот ещё Асс, ибо во времена ВМВ служил лётчиком торпедоносца Эвенджер. Но он точно имел право так думать, потому что МИГ-25П действительно считался весьма неплохой машиной. В чём конкретно была её крутизна вам лучше расскажет наш дорогой автор с CatScience, Санечка, ибо он у нас тут будущее отечественного самолётостроения. Если поставите ему пиво, Грибоедов вам отдельную статью накатает.

Уже спустя 3 дня Миг был разобран до болтика, а Беленко спешно покинул Японию, переместившись в США. А вот в Москве в это время усиленно думали, что делать. 28 сентября 1976 года выкатили пресс релиз, в котором весьма сухо изложили следующие идеи: «Посадка была вынужденной, лётчика у нас украли, нормы международного права нарушили, верните наш самолёт, козлы узкоглазые, а то всем худо будет». Тем же днём датировано открытое выступление жены и мачехи Беленко, на котором обе женщины искренне плакали и обращались к Виктору, рассказывая, что ему гарантирована амнистия, даже если он «совершил ошибку». Как же на это отреагировал сам Беленко?

Ну, во- первых, он сразу вспомнил окончание истории побега лётчиков Пирогова и Барсова, одному из которых тоже «гарантировали» амнистию в случае возвращения. Чем всё закончилось Виктор прекрасно знал. Во- вторых, на первой же встрече с послом СССР он сразу же заявил, что его перелёт – добровольное решение, жену он терпеть не может, мачеху вертел вокруг собственной оси, а сына не видел с тех пор, как тёща забрала его с целью воспитания. Лётчику было не для чего возвращаться в Союз, потому что там его в самом лучшем случае ожидали лагеря, а в худшем «вышка», а в Штатах ему уже сделали все необходимые документы. Но вы же все собрались для того, чтобы узнать о последствиях, не так ли?

Первое время Виктора возили по всем возможным передачам, где он воодушевлённо рассказывал о том, как ненавидит ужасный Союз и как здорово жить в США. Беленко устроили экскурсию на авиабазу и показали быт американских лётчиков, где Виктор искренне изображал изумление, увидев условия проживания военных. Но это не главное, ибо вскоре к мужчине пришли сотрудники ЦРУ. И понеслась. Бывший лётчик рассказал разведчикам всё, что только мог знать, начиная от мест размещения боевых частей СССР и заканчивая техническим оснащением Советских самолётов. По признанию сотрудников ЦРУ, за 3 месяца Виктор выдал столько секретов, что для их обобщения у них ушло немногим больше года.

В 1980 году Беленко было даровано гражданство США. Документы подписывал лично Президент Джимми Картер. Несмотря на расхожее мнение, что перебежчики из Союза ничего не добивались на Западе, Виктор стал крайне востребованным специалистом в авиационной отрасли США, выступая консультантом по вопросам технического оснащения, снимался в рекламе и многократно приглашался на различные ТВ шоу. Вскоре он женился, зачал двоих сыновей и купил дом – короче, американская мечта, как она есть. Кстати, умер Беленко совсем недавно – 24 сентября 2023 года.

Теперь, что касается последствий для СССР. Во – первых, всю ответственность за произошедшее спихнули на части ПВО, прозевавшие манёвр Беленко. Многие получили дисциплинарные взыскания и были исключены из партии, многие были переведены на новые места службы. Во-вторых, когда Миг-25П был изучен, оказалось, что американские лётчики сильно переоценивали возможности Советской авиации. Именно это сподвигло Союз быстрее принять на вооружение новый самолёт – Миг-31. В – третьих, побег Виктора Беленко спровоцировал настоящую волну побегов, прозванную в Западной прессе «Месяц бегства». Так, за неполные 3 месяца из стран социалистического блока было угнано ещё 3 военных воздушных судна.

Но самая забавная история связана с возвращением Миг-25П Советской стороне. Несмотря на все попытки дипломатов надавить на Японию, они оказались тщетными, ибо самолёт был возвращён только после того, как перестал представлять для США какой бы то ни было интерес. Мало того, Япония даже выставила СССР счёт в 40 тысяч баксов. В эту сумму входил постой в иностранном порту, услуги охраны, транспортировки, технического обслуживания и даже восстановление газона аэродрома, испорченного при приземлении Мига. Удивительно, но счёт так и не был оплачен Советской стороной.

Как-то так. Несмотря на то, что побег Виктора Беленко не был первым случаем бегства Советских военнослужащих – они неоднократно происходили ранее и регулярно случались позднее вплоть до самого распада Союза, он нанёс весьма серьёзный ущерб. Впрочем, может быть именно это происшествие заставило авиаконструкторов быстрее разрабатывать прототипы новых воздушных судов. Кто знает?

Такие дела. Мне очень приятно видеть Вашу поддержку, а потому статьи будут продолжать выходить с одинаковой периодичностью. Ну и по классике, лучшей поддержкой будет Ваш плюс и подписка - это меня сильно мотивирует. До новых встреч!

Показать полностью 7

[моё] Политика Расследование Преступление Наказание Криминал СССР Сделано в СССР США vs СССР США Авиация Происшествие Холодная война 70-е Уголовное дело Катастрофа Трагедия Мигранты Суд Побег Длиннопост

602

Посты не найдены