Когда приходится говорить с кем-либо из жителей Епифани о местной жизни, то часто слышишь жалобы „на скуку“, на совершенное отсутствие каких бы то ни было развлечений. С внешней стороны все, как и должно быть где-нибудь в глухой деревне: грязные улицы без имени или вернее со многими именами, т. к. каждый называет ту или иную улицу, как ему больше нравится; нет не только мостовых (к великому удовольствию свиней, отдыхающих в жаркое время в глубокой грязи среди улицы), но даже и тротуаров; нет освещения, хотя кое-где висят фонари или стоят столбы для них, поэтому в темные вечера жители предпочитают сидеть дома или в случае неотложной надобности выходить с собственными фонарями. Улицы когда-то обсаживались деревьями, деревья эти, предоставленные с самого начала собственной участи, частью разрослись, как только хотели, частью засохли, обглоданные животными и попорченные экипажами, когда, боясь утонуть в уличной грязи, владелец экипажа старался держаться поближе к домам. Засохшие деревья наряду с зелеными украшают улицы, доказывая, что о благоустройстве города заботиться некому, а в дровах особенной нужды не замечается. И деревья постепенно вымирают, количество зелени с каждым годом уменьшается. Единственный уголок, куда спасаются граждане после дневных трудов и где можно подышать свежим воздухом — это городской сад, который еще не засох. Несколько лет назад у входа в сад была прибита доска с обычной надписью: „Деревья не ломать, травы не мять, цветов не рвать“. Однако в погоне за доходами сама же управа пустила в сад кинематограф, и в саду появился безобразный, наскоро сколоченный забор, при чем, ради экономии, доски прибиты не к столбам, а прямо к деревьям, вытоптана трава, ломают деревья зрители, старающиеся бесплатно получить удовольствие через забор, т. к. там (за забором) места „сидячия“ — 20 коп., стоячия — 10 коп., как печаталось в афишах. А доска у входа еще цела до сих пор.
Так обстоит дело с внешней стороны. Внутри приходится опять-таки отмечать массу всяких „отсутствий“. Действительно, в городе нет никаких развлечений и не наблюдается желания их устроить. Нет никакой общественной организации, ни библиотеки, ни театра, некому даже устроить хотя бы любительский спектакль, которые теперь устраиваются даже в деревне. В прошлом году один домовладелец на главной, самой грязной, улице отделал большое помещение под кинематограф, переделавши старые барские конюшни, но арендатора на это помещение не нашлось, сам владелец умер и теперь в отделанном помещении живут военнопленные австрийцы. В городе несколько учебных заведений: женская гимназия, с осени открылась учительская семинария; но педагогический персонал этих просветительных учреждений нигде ничем себя не проявляет и не подает признаков жизни. Бездействуют единственная организация: общество образования. Три года назад оно еще жило, устроило детскую площадку в городском саду, игры для городской детворы, но потом члены общества быстро охладели к своей затее, а на следующий год городская управа разрешила устроить буфет в городском саду и детям был запрещен вход в сад после шести часов вечера. Площадка заглохла, заросла травой. А ныне бездействует и буфет, зато работает кинематограф, правда довольно плохой, в котором не столько можно видеть, сколько догадываться, но где же взять лучше. И по праздникам публика заполняет все места и „стоячия“ и „сидячия“. Первоначально предприниматель завлекал публику военными сценами, вызывавшими, кстати сказать, бурный восторг у собиравшихся в большом количестве детей. Но затем перешел к случайным, большею частью мирным картинам и, наконец, стал демонстрировать самую пошлую порнографию.
И все-таки публика идет...
