Итак: грустная история про неудачливого самогонщика с интригой, моралью и катарсисом в конце) в стиле великого и неповторимого А.П.Чехова
Иван Петрович Брусков, отставной фельдшер, человек тихий и меланхоличный, давно уже лелеял мысль о домашнем винокурении. В уездном городе N., где он проживал, самогон не был редкостью, но Иван Петрович хотел подойти к делу основательно — по науке.
Он выписал из столицы книгу «Полное руководство для винокурения», приобрел медный куб, стеклянные трубки и даже спиртометр. Два месяца он готовился, изучал, взвешивал — и вот, наконец, приступил к делу.
Была глухая осенняя ночь. В сарае, где стоял аппарат, горела коптилка, отбрасывая дрожащие тени на стены. Иван Петрович, в засаленном халате, с сосредоточенным видом алхимика, следил за термометром.
— Еще градус… еще… — шептал он.
Но тут случилось нечто ужасное. Аппарат, который до этого лишь тихо посапывал, вдруг вздрогнул, крякнул и — **бах!** — разорвался, обдав Ивана Петровича горячим суслом и осколками стекла.
Он сидел на полу, мокрый, перепачканный, и тупо смотрел на остатки своего труда. Где-то за стеной вздыхал ветер, капала с крыши вода.
Утром соседка, Аграфена Семеновна, увидев его в таком виде, ахнула:
— Батюшки, да что с вами?
— Неудача… — пробормотал Иван Петрович. — Опыт не удался…
Он больше не пытался гнать самогон. Аппарат выбросили, книгу зачитали до дыр мыши. Только иногда, когда в доме пахло перебродившим вареньем, Иван Петрович вздыхал и говорил:
— Эх, если бы не тот злополучный градус…
Но жизнь, как известно, не терпит сослагательного наклонения…
Иван Петрович Брусков сидел на крыльце своего домика и с тоской разглядывал остатки своего винокуренного аппарата. Вчерашний взрыв разметал по сараю медные трубки, осколки стекла и последние надежды на благополучное домашнее производство.
Утро было серое, осеннее. В воздухе висел сладковатый запах перегорелой браги, смешанный с дымком из соседских труб. Иван Петрович вздохнул и потянулся за остывшим чайником, как вдруг у калитки послышались мерные шаги.
— Здравствуйте-с, господин Брусков, — раздался знакомый голос.
На пороге стоял околоточный надзиратель Пантелеймон Кузьмич, весь такой благообразный, с аккуратно подкрученными усами и новенькими бляхами на форменной шинели.
— А не желаете ли вы объяснить, — продолжал он, принюхиваясь к воздуху, — отчего это у вас во дворе пахнет, как в казённом винном складе после пожара?
— Это... это варенье, должно быть, забродило... — пробормотал он.
— Варенье? — околоточный усмехнулся. — Ну-ка, пройдёмте-ка в сарай, полюбопытствуем, какое у вас варенье в медных трубках закатывают.
Осмотр развалин прошёл в тягостном молчании. Пантелеймон Кузьмич то и дело крякал, записывал что-то в книжечку и качал головой.
— Так-с... Статья 176 Уложения о наказаниях... Незаконное винокурение... — бормотал он. — Штраф пятнадцать рублей, или, буде не уплатите, арест на две недели.
— Пантелеймон Кузьмич! — взмолился Иван Петрович. — Да я же в первый раз!
— В первый раз неудачно, — строго заметил околоточный. — А в следующий, не ровен час, взорвётесь так, что и сарая не соберёте. Тогда уж не штрафом отделаетесь — прямо в острог. Там, Иван Петрович, и без вашего самогона с ума сойти можно.
Он щёлкнул портсигаром, закурил и добавил уже мягче:
— А вы бы лучше, как человек образованный, водку в лавке покупали. Здоровее будет.
Когда околоточный ушёл, Иван Петрович долго сидел на крыльце. Потом собрал остатки аппарата и отнёс их на свалку. Вечером, заваривая чай, он вдруг услышал из соседнего двора весёлый перезвон бутылок — это местный трактирщик принимал очередную партию казённого товара.
"А ведь и правда... — подумал Иван Петрович. — Зачем рисковать, когда можно купить?"
Но почему-то на душе стало ещё горше.
*(В духе Чехова: скупая деталь (перезвон бутылок), намёк на тщету человеческих усилий и тихий, безнадёжный финал.)*
А это та же история, но в стиле язвительного, жгуче-остроумного, иногда даже циничного М.М.Зощенко
Жил-был в нашем кооперативе гражданин Сидоркин — человек, в общем-то, неглупый, но с некоторой технической заскоковитостью. Решил он, понимаете ли, домашний самогон гнать — дело, конечно, не шибко законное, но благородное.
Приобрел Сидоркин аппарат, по виду — хоть в музей ставь: медный, блестящий, с трубками, краниками и прочей ученостью. «Теперь, — думает, — жить будем!»
Долго он возился, воду сливал, дрожжи подбрасывал, температуру мерил — в общем, вел себя, как профессор алхимии. Соседи, бывало, заглядывают: «Ну что, Сидоркин, скоро продукт будет?» А он важно так: «Технология требует!»
И вот настал час икс. Сидоркин, сжав в руках банку для готового продукта, ждет первых капель. Ждет пять минут, десять — тишина. «Может, — думает, — что не так?» Только хотел проверить, как вдруг — **ба-бах!**
Аппарат, понимаете ли, взорвался. Не сильно, конечно, не до небес, но так, что все швырнуло в разные стороны. Самогон, вместо того чтобы в банку капать, обрызгал Сидоркина с ног до головы, а медный кубик его — прямо в огород к соседу Петрову залетел.
Петров, человек строгий, тут как тут:
— Это что за фейерверк, Сидоркин?
— Да так, — бормочет наш герой, вытирая с лица брагу, — эксперимент неудачный…
В общем, остался Сидоркин и без аппарата, и без продукта. Только запах от него неделю стоял, как от настоящего винокура. А соседи теперь, как увидят, так спрашивают:
— Ну что, Сидоркин, когда новый эксперимент?
— Технология, братцы, штука сложная…
Только он, значит, отмылся от последствий своего «эксперимента», как вдруг — стук в дверь. Открывает — а там участковый Семеныч, весь такой бравый, усами шевелит.
— Здравствуйте, гражданин Сидоркин, — говорит. — А не слыхали ли вы тут недавно подозрительный взрыв?
Сидоркин, конечно, сразу в пот бросило. Но виду не подает:
— Взрыв? Нет, не слыхал… Может, вам почудилось?
Семеныч ухмыляется, нюхает воздух:
— Да? А от вас, гражданин, почему-то как из винной лавки пахнет.
Тут Сидоркин понимает — дело дрянь. А Семеныч уже шагает во двор, смотрит на остатки аппарата, на мокрый от браги забор, на перепуганную морду Сидоркина — и вздыхает:
— Ну что, герой, оформляемся?
И началось! Протокол, штраф, нотации насчет «государственной монополии на алкоголь». А в конце Семеныч так, для профилактики, добавляет:
— В следующий раз, Сидоркин, не в участок поедешь — прямо в тюрьму. Там тебе и дрожжи, и температура!
После этого наш самогонщик завязал. Аппарат сдал в металлолом, дрожжи скормил соседским курам. Только иногда, когда выпьет законной водки, вздыхает:
— Эх, Семеныч… испортил человек перспективного химика!
*(В лучших традициях Зощенко — с бюрократическим абсурдом и вечной русской бедой: хочешь как лучше, а получается как всегда.)*
*(В духе М. Зощенко — с иронией и легкой грустью о человеческих неудачах.)*
