Продолжаем знакомиться с книгой Питера Франкопана "Преображённая Земля".
После Чёрной смерти в Европе наступило время перемен. Столетняя война и другие конфликты побудили европейцев оттачивать своё военное искусство и укрупнять государства. Бургундия стала центром силы в Западной Европе, в Восточной же силы набирало Великое княжество Литовское. А с юга наползали османы. Их успехи на Балканах проложили путь к взятию Константинополя в 1453 году. В 1529 году турки стояли уже у ворот Вены, которую спасли проливные дожди: пушки османов застряли в грязи. Кто знает, как пошла бы история, случись султану выйти в поход на пару месяцев раньше. Турки шли не только на запад, но и на юг, взяв под свой контроль Восточное Средиземноморье и Красное море.
Экзистенциальная угроза прояснила умы и сердца христианских монархов. Как минимум до начала семнадцатого века число вооружённых конфликтов в Европе уменьшилось. И это при том, что на континенте полным ходом шла Реформация.
На Дальнем Востоке постоянные климатические вызовы порождали жестокий голод, болезни и засухи. На волне народного недовольства старая династия Юань была свержена. Воцарилась империя Мин, которая не стремилась, подобно предшественницам, наращивать торговлю. Морское коммерческое судоходство было запрещено. Но не сказать, чтобы они совсем перестали ходить по морям. В историю вошли знаменитые демонстрационные походы адмирала Чжэн Хэ. Адмирал был мусульманин, что отражало тенденцию ислама на расширение во время расширяющихся горизонтов и перспектив. Расширил свой кругозор и Бабур-завоеватель, первый Великий Могол. На новом месте ему не понравилось. Он писал:
Индия - место, в котором мало очарования. В её народе нет красоты, нет изящества в общении, нет поэтического таланта или понимания, нет этикета, благородства или мужественности. В искусстве нет гармонии или симметрии. Здесь нет хороших лошадей, мяса, винограда, дынь или других фруктов. На рынках нет льда, холодной воды, хорошей еды или хлеба. Здесь нет ни бань, ни медресе. Здесь нет свечей, факелов или подсвечников.
Климат конца четырнадцатого – начала пятнадцатого столетий был «подозрительно» тих. Ход истории в Европе, Азии и Африке, зализывавших раны после пандемии, был тоже относительно спокоен. В тихоокеанском регионе, однако, прошли серьёзные перемены. На Тонга состоялась централизация власти, что принесло серьёзные культурные изменения в регионе. Гавайский архипелаг оказался изолированным от остального мира и оставался таким до конца восемнадцатого века, когда к ним заявился Джеймс Кук.
Но, пожалуй, случай с Гавайями был исключением из общих трендов на интеграцию и консолидацию. Начало пятнадцатого века было временем строительства государства ацтеков в Центральной Америке. Они строили свой мир на контроле водных ресурсов, что выражалось в плотной сети каналов и расположении их столицы Теночтитлана на острове посреди озера. Вода была ядром идентичности народов этой растущей империи. Слишком часто в процессе развития случались катастрофические засухи и прочие события. Интенсивный подъём сельского хозяйства был очевидным и логическим ответом на прошлые бедствия.
В Южной Америке природные катастрофы вызывали стремление задобрить злых богов человеческими жертвоприношениями. Это было принято, например, в государстве Чиму в тринадцатом-пятнадцатом веках. В 1450 году после продолжительных дождей и наводнений индейцы пожертвовали 140 детьми и 200 ламами. Наибольшего успеха в имперском строительстве достигли инки. Они смогли его добиться путём создания выгодных альянсов (подкрепляемых обильными возлияниями чичи), угрозами и избирательным применением силы, превзойдя самих чиму к 1470 году. Им помогла и тёплая погода, позволившая вести аграрное хозяйство в условиях гор. Инки построили региональные сети обмена, через которые транслировались их идеи, культура и политическое господство. Самым значительной и долговечной чертой их правления стала внушительная программа дорожного строительства на основе трудовой повинности. 30 тысяч километров в условиях, когда не знали колеса – это не шутка. Эти дороги хорошо послужили местному населению и после прихода испанцев. Даже сегодня города в непосредственной близости к королевской дороге отличаются более высоким уровнем развития. Чем не Великий Шёлковый путь?
Автор называет XIV-XV века временем перехода. Некоторые культуры стёрлись с лица Земли из-за внутренних противоречий, та же Кахокия или цивилизация юга Бразилии. Кого-то завоевали пришельцы. В этой связи первым вспоминается достойный наследник тюрко-монголов Тимур, объединивший под своим началом широкие просторы Азии.
В результате процессов экспансии перспективы драматически расширились. Если взглянуть на портрет работы ван Эйка, можно увидеть масштаб торговых сетей и стремление к обладанию ценными предметами, которое в свою очередь является предпосылкой для роста.
Расширение сетей служило не столько межрегиональной торговле, сколько для снабжения центра иссякающими ресурсами и поиска сбыта для собственной продукции. Всё чаще экспедиции снаряжались не монархами, но купцами, посредниками и судовладельцами. Это были семена того, что некоторые историки называют «капиталистической мировой экономикой». За триста лет, начиная с 1500 года, глобальная торговля выросла в 33 раза! Вот что творит импульс приобретения, демонстрации и подчёркивания статуса. Спрос рождает предложение, но он же создаёт давление на экосистемы. Шестнадцатый век стал временем истощения лесов Германии, так что их пришлось защищать от вырубки. Древесины не хватало ни в Италии, ни в Англии. А что за флот без леса?
В первых рядах расширителей горизонта шагали португальцы, пускавшиеся в свои путешествия вдоль африканского берега. Их Генрих Мореплаватель был координатором интересов финансистов, купцов, капитанов и картографов, которые были движущей силой создания сахарных плантаций Мадейры и использования рабского труда сначала мусульман, а потом и негров. В 1475 году был пересечён экватор, к концу столетия удалось обогнуть Африку с юга. Экспедиции приносили короне, снимавшей с прибыльного груза живого товара, продовольствия и золота налог в 20%. Главным же стремлением было завладеть торговлей пряностями, украшениями и лекарственным сырьём, проходившей на тот момент через Красное море.
Нельзя не упомянуть в этой связи и Колумба, мечтавшего на полученные от торговли средства отвоевать Святую Землю у мусульман. Убедившись в плодородности новых земель, он с гордостью докладывал об этом своим покровителям Изабелле и Фердинанду. Достигнув берегов Канады, находящийся на службе у английской короны венецианец Джованни Кабото тоже нашёл многочисленные природные богатства, в том числе неисчислимые косяки трески.
Если первая волна, которых мы называем конкистадорами, заботилась прежде всего о грабеже как способе быстро отбить расходы, то впоследствии Америка стала источником обогащения за счёт трансформации и эксплуатации её ландшафтов. В Африке было труднее: европейцам было трудно зайти вглубь континента, где свирепствовали малярия и жёлтая лихорадка, к которым у местных был какой-никакой, но иммунитет. В Новом Свете они были, напротив, в плюсах: там местное население страдало и от болезней, принесённых из Европы, и от новых животных. Автор отмечает, что главное – что политические системы западной Африки были развиты достаточно высоко, чтобы успешно сопротивляться попыткам колонизации. Пришлось довольствоваться живым товаром. Таким образом, работорговля была признаком не слабости, но силы Африки. Главным движущим мотивом колонизации Америк была, конечно, жажда наживы.
Сообщение двух миров вызвало полномасштабную экологическую революцию. Появились глобальные империи с центрами в Европе. Спрос на сырьё и драгоценные металлы трансформировал ландшафты, превращая леса и равнины в поля и плантации. Сахар, хлопок, кофе, какао, каучук и другие колониальные товары следовали столбовой дорогой экспансии. Сначала отнималась земля. Затем на плантации завозилась рабсила. Транспортировку живого и прочего товара обеспечивала транспортная инфраструктура. Растущие аппетиты и покупательная способность рынков приводили в движение всю эту систему. И хотя колонизация включала в себя продвижение идей о религии, расе, интерпретации прошлого и даже научные изыскания, мотором экспансии всегда была… да, нажива. Мы уже знаем. По иронии судьбы, порабощение, грабёж и убийства «там» сопровождались улучшением правовой ситуации «здесь». Работорговец был против того, чтобы монарший произвол отжирал прибыль. Особенно преуспели в этом процессе страны севера Европы. Это привело к тому, что экономисты называют «малым отклонением», в результате чего эти страны продвинулись дальше в политическом плане.
Колонизаторы сразу начали с порабощения туземных жителей. До миллиона индейцев было обращено в рабство и привлечено к принудительному труду на плантациях, несмотря на то, что королева Изабелла, ужаснувшись этого, приказала всех немедленно освободить и обращаться с ними впредь достойно. Не сильно помогли ни напоминание Де лас Касаса о том, что Господь создал всех людей равными по природе, ни папские буллы, ни королевские законы. Теория – одно, практика – другое.
Конкистадоры навезли с собой массу скота для собственного пропитания, прежде всего свиней. Это имело драматические последствия для местных видов. Некоторые историки называют эту биологическую революцию «экологическим империализмом». Ещё одним ударом для жителей Америк были патогены: оспа, корь, сальмонелла. Они начали буквально выкашивать туземных жителей миллионами. Испанские территории Центральной Америки потеряли 80% населения только в одной лишь эпидемии 1540-х годов. Сменилось поколение – и следующая волна выкосила 45% из того, что осталось. К болезням добавились принудительный труд, рабство, переселения и недостаток питания. А тут ещё похолодание климата вследствие череды извержений 1586, 1592, 1595 и 1600 годов. Бедствия следовали одно за другим, так что даже сами испанцы стали задаваться вопросом, стоит ли, например, оставаться во Флориде. Стоит ли удивляться, что спустя сотню лет после прихода европейцев в регионе осталось лишь порядка 5% прежнего населения.
Потеря населения имела большие последствия для Америк, Европы и Африки. Она стала ключевым фактором ранней трансатлантической торговли, начиная с сахара и табака (которому придавали поначалу поистине магические свойства). Чтобы произвести колониальные товары, требовалась рабочая сила. Её брали главным образом в Африке. Излишне говорить, при каких обстоятельствах это происходило. Также завлекали в Новый Свет для работы по контракту европейцев. В Старом Свете нашлось достаточно рабочих рук, которые стали лишними в результате роста производительности труда на селе. Но всё же гораздо более желанными для плантаторов были африканские работники. Они часто были опытнее, сильнее и выносливее остальных. Они стоили вдвое дороже, чем связанные договором европейцы. Испанцы говорили , что один негр работает за четверых индейцев. Ведь при всей его физической силе он и работает не с восьми до шести, а с четырёх до одиннадцати.
В конце семнадцатого века на Карибы влезли англичане, и это подстегнуло трансатлантическую работорговлю. Частью объяснения были эпидемии жёлтой лихорадки, а также малярии, которые тоже завезли из Африки и для которых в Америке нашлась прекрасная среда обитания. За сотню лет Королевская Африканская компания (RAC) подняла число ежегодно ввозимых рабов с 2700 до 80000. В 1680 году рабы составляли половину европейской торговли с Африкой, столетием позже – 90%. Расходы на живой товар отбивались за полтора года. Суда становились всё больше, лучше, быстрее.
Лидерами на рынке были англичане, которые перевезли 2,5 миллиона рабов в восемнадцатом веке. 40% - солидная доля. Сформировался так называемый торговый треугольник: ткани и прочие промтовары отправлялись из Европы в Африку, где их обменивали на живой товар, который везли потом на запад через Атлантику. Из Америки в Европу суда шли гружёными сахаром, табаком и хлопком. Благодаря этой системе на ноги встал рынок страхования, который в свою очередь опирался на точную оценку риска. Несомненным показателем эффективности системы служила цена рабсилы, которая неуклонно падала, разжигая соответствующий спрос.
Совесть колонизаторов не мучила. Они заблаговременно успокоили её рассуждениями о том, что места с суровым климатом порождают народы, достойные повелевать лентяями из тёплых стран. Африка представлялась местом опасным, варварским и жестоким. Некоторые даже погружались в фантазии, представляя себе благостные картины безмятежного труда невольников на тёплом юге. Сами же порабощённые африканцы не питали иллюзий на этот счёт:
В англичанине сидит дьявол. Он заставляет работать негра, он заставляет работать лошадь, осла, дерево, воду и ветер.
Для европейских контрактников их предприятие тоже не сулило особых перспектив. В начале восемнадцатого века RAC теряла каждого второго своего командированного в течение первого года. Лишь каждый десятый возвращался домой. Главной причиной столь высокой смертности были болезни. Белым не хватало врождённого иммунитета африканцев, многие из которых имеют, например, серповидноклеточную анемию, при которой появляется устойчивость к малярии. По этой причине плантаторы имели явное предпочтение к приобретению рабов именно из малярийных местностей Африки. Линия Мэйсона-Диксона не только отделяла американский Север от Юга, она же служила границей распространения плазмодия.
Работорговля была столь выгодным занятием, что она была одним из ключевых пунктов борьбы за господство в Европе. Достаточно вспомнить Семилетнюю войну в ходе которой англичане собирались разменять захваченную у французов Гваделупу на Канаду. В конце концов французы отвоевали назад первую, но потеряли вторую.
Экономические последствия системы впечатляют. Потребление сахара на душу населения в Англии за какую-то сотню лет выросло в 20 раз. Выросло калорийное довольствие английского рабочего. Сладкие чай, кофе и какао пришлись всем по душе, что вызвало взрывной рост спроса и на эти товары. Появились чайные плантации в Индии и кофейные – в Индонезии, на Карибах и в Южной Америке. Чтобы платить за чай, англичане стали производить опиум в Бенгалии и сбывать его в Китае. Также пережило взлёт производства хлопка, импорт которого в Британию в последнее десятилетие восемнадцатого века вырос в 93 раза. Прошло ещё два десятилетия – и он вырос ещё в семь раз. Спрос на каучук привёл к «захвату» гевеей бассейна Амазонки и последующему распространению этой культуры в Юго-Восточную Азию.
Весь этот прогресс дорого обошёлся природе: эрозия почв на Карибах была не редкостью, как и дефорестация. Не стало лесов – усилились и ураганы. Климатическая уязвимость и по сей день остаётся чертой этого региона. Мода на бобровый мех поставила популяции бобров в Европе на грань исчезновения, в результате на поток был поставлен импорт из Северной Америки. В 1700-70 годах один только реэкспорт из Англии превысил 20 миллионов шкурок. Тяжко пришлось и африканским слонам, и атлантическим китам.
Подобное развитие послужило осуществлению Европейского чуда, при котором Запад догнал, обошёл и стал доминировать над остальным миром. За фасадом Просвещения и прогресса скрывались холодные реалии эксплуатации ресурсов, создания цепей снабжения и закрывания глаза на всяческие злоупотребления. Лишних вопросов старались не задавать. Не то, что сегодня. Выяснено, что до двадцатых годов прошлого века свыше 1700 членов американского Конгресса были рабовладельцами. Степень важности работорговли для благосостояния, однако, осознавалась всегда. Автор «Робинзона Крузо» рассуждал логически:
Не будет африканской торговли – не будет негров. Не будет сахара, имбиря, индиго и т.д. Не будет сахара – не будет островов. Не будет островов – не будет континента. Не будет континента – не будет торговли.
Не было бы ни империй, ни возвышения Запада. В то время, как Африка получила рынки рабов и оружия, разрыв связей и падение доверия между общинами, а также полигамию, Европа устами философа Джона Локка провозгласила труд основой частной собственности. Не возделываешь свою землю – освободи для белого господина. Новые технологии неизменно приводили всё к тому же: эксплуатации, неравенству и истощению ресурсов. Вопрос был лишь в том, кто окажется на «правильной» стороне прогресса.
