Олифантофф + Рассказ

Ресторан

Сентябрьским утром Дядя запряг восьмёрку собак и по первому снегу отправился в тундру.

- Всё молча делает, будто мы не семья, - заворчал Старик Назар. – Уехал, никому слова не сказал. Совета не спросил.

- Какого совета? – удивился Отец.

- А такого, что по молодому снегу в нарты собачек надо не попарно, а веером ставить. Ты, - обратился Назар к Вылке, - как бы упряжку собрал?

- Я бы посоветовался, - осторожно ответил тот.

- Во-о-от, - пропел Старик Назар. – Малец понимает. Сели бы у костра да без спешки обсудили. Может быть, мне тоже туда надо съездить.

- Куда?

- Неважно, - рассердился Назар. – В тундре живём. В краю белого безмолвия. А здесь, какой главный закон?

- Медведь хозяин! – выпалил Маленький Вылка.

- Сразу видно чьё воспитание, - расстроился Старик Назар. – Ребёнок с лемминга ростом, а шуточки, как у матёрого уголовника.

И махнул рукой, словно говоря - с вами только время зря терять.

***

Дядя вернулся к обеду. Лихо прогнав разгорячённую упряжку через стойбище, остановил собак у своего чума. Жестом фокусника сдёрнул с нарт брезент, явив сбежавшимся соплеменникам бурый от времени бивень мамонта.

Мама осторожно, носком пима дотронулась до находки.

- Красавец, - одобрительно покивал Отец. – Килограмм на восемьдесят потянет.

- В резчики по кости решил податься? – прищурился Старик Назар.

- В костогрызы, - ухмыльнулся Дядя.

И рассказал, что наткнулся на бивень ещё летом, когда собирал морошку на Белухином болоте. Попробовал тащить домой, да не тут-то было. Пришлось до снега схоронить от чужих глаз, завалив лишайником. Теперь же дело за малым – продать находку вертолётчикам.

- Продать? - всплеснул руками Старик Назар. – Скоро все распродадим и по миру с протянутой рукой пойдём.

- Да он уже миллион лет валяется.

- И пусть бы дальше лежал. А раз нашёл, будь добр – музею передай.

- Так и сделаю, - легко согласился Дядя. – Только в этом случае придётся ресторан отменить.

- Какой ресторан? – насторожился Старик Назар.

- Коля Заика с сестрой открыли, - ухмыльнулся Дядя. – Под национальную кухню народов Севера закашивают. Сначала в Лабытнанги обосновались, да оказалось что там без них своих самоедов хватает. Теперь кочуют меж стойбищ, трудовую копейку зарабатывают. Уже неделю близ Центрального стойбища кухарничают. Вот я и нацелился у них находку обмыть.

- Сразу бы и сказал, - оттаял Старик Назар. – Меня рестораном не удивишь, а вот женщины пусть денёк от готовки отдохнут.

***

Вечером прибыл вертолёт.

Пилот расцеловался с Дядей; уважительно пожал руку Отцу; вручил букетик янтарно-жёлтой родиолы Маме; шутливо откозырял Старику Назару; принял от Бабушки кружку горячего чая и порывшись в карманах куртки, подарил Маленькому Вылке зажигалку «Cricket».

Затем лётчик привязал к брюху машины бивень и улетел в сторону Салехарда.

- Завтра культурно гуляем, - Дядя потряс пачкой денег. – Мужчинам бриться, женщинам прихорашиваться.

- Галстук на входе требуют? - заволновался Старик Назар.

- Без него никак, - серьёзно ответил Дядя. И, подмигнув Вылке, добавил, - Если нет, то для такого случая одолжу. Из горностаевого хвоста.

Бабушка засмеялась и ушла заваривать вечерний чай.

***

Утром следующего дня стойбище «чистило пёрышки».

Бабушка смазала волосы Мамы можжевеловым маслом и, расчесав, собрала в пучок на затылке.

- Как-то непразднично, - покачал головой Отец.

И ловко заплёл Маме три косы, перевив волосы чёрной, жёлтой и белой лентами.

- В цвет имперского флага, - пояснил он.

Сам Отец ещё с вечера побрился, оставив только усы, свисающие концы которых аккуратно подкрасил смешанной с тюленьим жиром сажей.

Дядя облачился в новую парку из стриженого пыжика с вышитой на спине надписью «Yamal».

Старик Назар, растопив снег в котелке, вымыл бороду и бережно высушил над костром. Затем, накалив щипцы для завивки оленьей шерсти, попробовал соорудить себе казачий чуб, но здорово обжёгся и ограничился чисткой зубов.

Маленький Вылка, хотевший было украситься бусами из глаз муксуна, передумал и отдал их Бабушке.

- Вижу, что готовы, - Дядя придирчиво осмотрел родственников. – Запрягаем олешек.

Погрузились в семейные сани, которые выкатывались из ангарного чума всего два раза за зиму. Для новогоднего объезда стойбища и для поездки на День Оленевода.

Дядя посадил к себе на колени Маленького Вылку, вручив вожжи от упряжки. Следом, попарно спиной к спине, опустив ноги на полозья, устроились Отец с Мамой и Старик Назар с Бабушкой.

- Пошли, родные! - Дядя огрел хареем коренного. – Вот Коля Заика гостям удивится.

- А, почему его Заикой зовут? – спросил Маленький Вылка.

- Это, парень, история, что называется, леденящая кровь. Случилась, когда Кольке было столько же лет, как тебе сейчас. Уж не знаю, что на небесах стряслось, но только в том году лето наступило минуя весну. Прикинь, тундра в снегу, земля в вечной мерзлоте, а солнце жарит так, что хоть голышом ходи. В чумах окна и двери нараспашку, народ снаружи пузы греет. На второй день ручьи побежали, на третий - тундра в озёрный край превратилась. Ну а раз такое дело, то решил Колька искупаться. Парень он был озорной и до приключений охочий. Ушёл тишком из стойбища, разделся и прыг в бочаг.

Дядя достал из кармана компас, сверился с направлением и удовлетворённо хмыкнул.

- Плещется Колька, ныряет молодым тюленем, как вдруг, - Дядя перешёл на зловещий шёпот, - вода за его спиной будто вскипела. Забурлила! Со стонами полезла из глубины спина чудовища. Чёрная, блестящая, в шипах да в наростах. Хотел Колька заорать, да куда там. Горло словно невидимая рука сдавила. Бросился прочь из воды, а сзади зверь невиданный ближе и ближе, вот-вот когтистой лапой ухватит.

- Мамочки, - пискнул Маленький Вылка.

- Вот только чудище обычной корягой оказалось, - рассмеялся Дядя. – Лежала себе в вечной мерзлоте тысячу лет, а тут в тёплой водичке оттаяла и всплыла. Колька же, от пережитого, почти месяц говорить не мог, но потом отошёл. Заикаться, правда, начал. И из стойбища с тех пор ни ногой. Мужчины на охоту уйдут или олешек пасти, а он с женщинами кашеварит. В то же время, нет худа без добра, готовить научился.

- Ты сам-то его стряпню пробовал? – спросил Отец.

- Сейчас и узнаем, - беззаботно откликнулся Дядя. – Считай приехали.

Сани поднялись на холм, и он указал хареем на два стоящих вплотную друг к другу чума. Один - огромный, человек на тридцать, был украшен разноцветными лентами, сушёными букетиками вереска и перьями чаек. Второй выглядел скромнее.

Дядя аккуратно подвёл упряжку к массивным дверям первого чума, увешанным табличками:

«Бобровая струя только на вынос», «Лёд для коктейлей во дворе», «Оставляйте собак на парковке», «Просьба повара не отвлекать» и «Семя горечавки по акции».

- Выгружаемся, - скомандовал Отец.

- Что за акция на горечавку? – заинтересовался, вылезая из саней, Старик Назар.

Дядя потянул на себя отполированную ручку двери и весело гаркнул, - Есть кто живой?!

Вылка первым бесстрашно шагнул внутрь и замер оглядываясь.

Увы, ничего особенного он не увидел. Пол, застелен циновками из тростника. Исходящая жаром «буржуйка» в центре. Окна, завешенные берестяными фартуками. Необычным было только обилие подушек, разложенных вдоль стен; десяток масляных светильников, свисающих с потолка, да вторая дверь, ведущая в соседний чум. Впрочем, дверью её назвать было бы не совсем верно. Скорее шторой, состоящей из множества белужьих чешуек, нанизанных на цветные нити.

- Там кухня, - пояснил Дядя.

Чешуйки зашелестели, впустив девушку в ослепительно белой парке. С волосами цвета спелого льна, пушистыми ресницами, чёрными глазами – она была настолько хороша, что у Вылки перехватило дыхание, а Дядя за спиной громко икнул.

- Здравствуйте, гости дорогие, - зазвенел серебряным колокольчиком голос. – Я Маяне. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

Старик Назар, протолкавшись вперёд, занял место поближе к «буржуйке». Вслед за ним робко расселись и остальные.

- Что будем заказывать? – обратилась девушка к Назару.

- Сначала дамы, - указав на Маму буркнул тот. И, повернувшись к Дяде, прошептал, - Кухня, может быть и национальная, а девка, по всем статьям, городская. Непорядок.

Дядя промолчал, зачарованно рассматривая Маяне.

- Готовы сделать заказ? – улыбнулась девушка Маме.

Та, закивав, приложила ладони с растопыренными пальцами к макушке, а затем похлопала себя по правому боку.

- Отличный выбор, - похвалила Маяне и крикнула в сторону кухни, - Оленья печёнка. Один раз.

Там тотчас загромыхали посудой.

Бабушка заговорила было про чай, но Отец, перебив, попросил для неё пельмени и солёные грузди.

Старик Назар выбрал рыбу.

- Без костей, - перечислял он. – Попостнее, но не сухую. Масло, естественно, сливочное. Капельку красного перца. С моим метаболизмом…

- Котлетки из пыжьяна, - прервала Маяне. – Пять штук. Обещаю, останетесь довольны.

Старик Назар солидно кивнул и гордо огляделся, давая всем понять, что именно так цивилизованный человек делает заказ в ресторане.

- Мужчинам рекомендую фаршированный хвост моржа, - подошла Маяне к Отцу и Дяде. – Порция большая, так что советую взять одну на двоих.

Дядя хотел было что-то спросить, но лишь опять громко икнул.

- А чем хвост фарширован? – поинтересовался Отец.

- Сейчас уточню, - Маяне юркнула в кухонную дверь и, через секунду вернувшись, с улыбкой ответила, - Самим, знаете ли, моржом и фарширован.

- Молодому человеку, подадим копчёных заячьих рёбрышек, - девушка склонилась к Вылке. – Не оторваться какая вкуснотища.

Тот согласно затряс головой.

- Кажется, мы забыли, - обрёл, наконец, голос Дядя, - о напитках.

- Увы, - опечалилась Маяне, - без лицензии не можем. Однако, - она перешла на шёпот, - не возражаем, если гости приносят своё. Вижу у вас с собой пятьсот грамм клюквенной настойки?

- Сколько в большом графине? – деловито поинтересовался Старик Назар.

- Как раз пятьсот.

- У нас два графина, - решил Дядя.

- Благодарю дорогих гостей за сделанные заказы, - чуть поклонилась Маяне. – Теперь же, пока готовятся блюда, послушайте музыку.

И она, притопывая в такт пимами, запела.

***

По пути домой Мама с Бабушкой, укрывшись медвежьей шкурой, спали. Мужчины спорили о Маяне. Отец настаивал, что Дяде пора задуматься о жене и детях, а краше девушки на Ямале не найти. Дядя же, вздыхал, что не того он полёта птица. И поля ягода. Где бедный оленевод и где прекрасная официантка?

- Прекращай! – горячился изрядно захмелевший Старик Назар. – Завтра же ночью украдём девку. Рожи сажей вымажем и на трёх нартах пойдём. Эй, малец, помнишь главный закон тундры?

Маленький Вылка, не отвечал. Он сидел, прижимая к груди свёрток с недоеденными заячьими рёбрышками, и вполголоса мурлыкал песню Маяне:

- Маня мел некоцява

- Маня мал пэдавава…

Можно без преувеличения сказать, что благородный идальго Диего Фернандес являл собой образец молодого дворянина. С его воспитанием, образованием, красотой, и, что немаловажно, состоянием, юноша вполне мог бы блистать при дворе короля. Однако страсть к авантюрам, помноженная на молодость, не позволяла вести размеренную светскую жизнь. И вот, в один прекрасный день, дочитав роман о морских приключениях, Диего решил покинуть отчий дом и стать корсаром.

Им был куплен каперский патент, благо соперничество с Англией не прекращалось, и приобретена небольшая, но стремительная шхуна «Андалусия». Не прошло нескольких месяцев, как благородный идальго обозревал в подзорную трубу зелёные воды Карибского моря. Где-то вдали гремела пушечная канонада, крохотные острова на горизонте таили спрятанные клады, а летучие рыбы сверкали на солнце точно новенькие гинеи.

— Вот оно, поле славы, — шептал Диего, вглядываясь в проплывающие мимо обломки кораблекрушений.

Однако нашего героя ждали впереди иные испытания. Воспитанный, как истинный человек чести, Диего Фернандес, внезапно для себя, столкнулся с человеческим коварством.

Первый английский корабль, встреченный идальго, оказался купцом, груженным по самую ватерлинию пряностями и сокровищами. «Андалусия», изящно лавируя, догнала его, встала к борту борт, а абордажная команда, подвывая от нетерпения, приготовилась к лёгкой добыче.

— Повелеваю вам сдаться и обещаю сохранить жизни, — выкрикнул Диего с капитанского мостика.

— С удовольствием, сэр, — учтиво ответил английский капитан, бородач неопрятного вида. – Однако не изволите ли представиться? С кем имею честь?

— Мы пираты, — порозовев от удовольствия (он столько раз репетировал эту фразу!) поклонился идальго.

— Прошу прощения, сэр, — казалось, капитан был растерян. – Но, где же, в таком случае, ваш пиратский флаг?

Диего Фернандес поднял голову. Действительно, на мачте гордо реяло полотнище с его фамильным гербом: шестилапый лев на зелёном поле.

— Знай я, что вы пираты, — продолжал англичанин, — то, изготовился бы к бою или прибавил парусов. Неужели я стал жертвой коварного обмана?

— Абордажной команде отбой, — скомандовал идальго и рассыпался в извинениях перед капитаном.

Команда второго парусника, настигнутого «Андалусией», шедшей уже под чёрным флагом, немедленно переоделось в женское платье.

— Ах, благородный дон, — писклявым голосом пропел капитан, пряча усы в лентах чепца, — Уверена, что вы не грабите несчастных девушек.

— Разумеется, нет! Я лишь хотел убедиться, не нужна ли моя помощь, — приподнял шляпу дон Диего и сменил курс.

Третья жертва прикинулась исследовательским кораблём географического сообщества, на четвёртой соврали, что везут вакцину от оспы. И всю эту беззастенчивую ложь наш идальго принимал за чистую монету.

Слухи о «безумном испанце» принялись гулять по Карибам и, в конце концов, достигли резиденции губернатора Ямайки.

— Хочу видеть этого капитана, — топнула ножкой в атласном башмачке дочь губернатора.

— Нет ничего проще, — расплылся в улыбке её отец. – Не далее, как вчера ночью, шхуна «Андалусия» встала на якорь в нашем порту. Если хочешь, приглашу «безумного испанца» на обед.

Стоит ли говорить, что едва встретившись, молодые люди полюбили друг друга, а через месяц сыграли пышную свадьбу. И в следующее плавание Диего Фернандес уже отправился с молодой женой.

Первый же встреченный ими корабль, прочитав название «Андалусия», немедленно сбавил ход, а команда, напялив сутаны, запела псалмы.

— Канониры, к орудиям! Абордажная команда, по местам! — рявкнула новоиспеченная донья Фернандес.

– Знаешь, дорогой, у нас на Карибах все такие пройдохи, — улыбнулась она мужу.

Объявление, вышедшее в «Новостях Дня» гласило: «Тому, кто хочет посвятить жизнь службе, полной опасностей и приключений, предлагается пройти месячные курсы г-на Вольдемара Келлера. Анонимность и дальнейшее трудоустройство гарантируются. Отсутствие брачных уз приветствуется. Запись по вечерам с 13 по 15 августа в д. Сытова по Мясницкой улице. Занятия бесплатны».

К вечеру 15 августа, группа обучающихся была набрана. В неё вошли трое гимназистов, пяток потасканных господ средних лет, две суровые сестры милосердия, розовощёкий застенчивый толстяк, несколько длинноволосых студентов, болезненного вида чиновник в мундире и бойкий хромой старичок. Все они назвали свои имена, аккуратно записанные ассистентом г-на Келлера и сейчас, терпеливо ждали в гостиной прихода «мэтра». Ассистент суетился, разнося чай, ободряюще подмигивал гимназистам, но наотрез отказывался отвечать на вопрос, чему, собственно, здесь обучают и, что за «полная опасностей и приключений служба» ожидает присутствующих.

— Друзья мои, — стремительно вошедший господин, быстро прошёл к окну и задёрнул шторы, — прошу всех сесть и внимательно меня выслушать.

Был он довольно молод, не более 30 лет, высок, худощав и темноволос. Шею, несмотря на тёплый августовский вечер, прикрывал бархатный бордовый шарф. Пальцы были длинны и нервно подёргивались.

— Не будете ли Вы столь любезны… — начал было один из студентов, но г-н Келлер, немедленно оборвал его.

— Буду, — коротко бросил он. – Я имею цель в течение месяца обучить и подготовить отряд охотников.

— Вот те на, — насмешливо протянул господин в несвежей сорочке и начал привставать, явно намереваясь уйти.

— Охотников и истребителей, — бесстрастно продолжал г-н Келлер, невидяще глядя перед собой, — нечистой силы. А, именно, вурдалаков.

Повисла тишина. Ассистент, неслышно ступая, на цыпочках проскользнул к двери и щёлкнул замком, запирая её.

— Позвольте, — прервал молчание тот же студент. – Но, мне кажется, что здесь собрались люди современные и образованные. Я не ослышался? Вы сказали, «вурдалаки»?

Г-н Келлер, выдержал паузу, невесело усмехнулся и принялся разматывать шарф, неотрывно глядя в глаза студенту. Шарф скользнул на пол и стали видны три ужасающих шрама, начинающихся от уха и скрывающихся под воротом рубахи.

Собравшиеся потрясённо молчали.

— Первым делом попрошу не делать никаких записей, — начал г-н Келлер. – Запоминайте, спрашивайте, если не поняли. Надеюсь, полученные знания, помогут в дальнейшем сохранить ваши жизни…

На следующее занятие вместо не явившегося хромого старичка пришло ещё четверо гимназистов. Г-н Келлер, потребовавший к себе обращения «мэтр», рассказывал о повадках упырей, местах их обитания, тайных укрытиях и гнёздах. Затем перешли к анатомии кровососов. Мэтр продемонстрировал шкатулку с лежащим внутри длинным жёлтым зубом и высушенную человеческую руку с когтями. В выходные группа поехала по железной дороге в Хлебниково, где практиковалась в изготовлении осиновых кольев. Ассистент привёз в чемоданах несколько набитых соломой чучел, которые, на счёт «делай раз, делай два», учились пронзать, целясь в грудь.

— Я доволен вами, — мэтр ободряюще улыбался, прохаживаясь вдоль построенных в шеренгу учеников. – Послезавтра я расскажу о чудесных свойствах серебра. Каждый должен принести на занятие не менее фунта этого металла. Я объясню, как плавить и отливать пули.

Первыми явились студенты. Виновато улыбаясь, они выложили на стол исцарапанный портсигар и несколько серебряных пуговиц. Чиновник принёс небольшое пресс-папье. Впрочем, недостаток металла с лихвою покрыли гимназисты, притащившие в ранцах столовые приборы, явно позаимствованные из родительских буфетов. Компания господ порадовала серебряным самоваром. Сёстры милосердия внесли в качестве своей лепты два подсвечника. Толстяк выложил старинную рамку. Пора было приступать, но, как назло, у г-на Келлера разболелись старые раны, полученные в схватках с вурдалаками, а у ассистента оказалась не готова плавильная печь. Решено было перенести встречу на следующий день. Принесённые же учениками серебряные предметы сложили в сундук, который мэтр лично запер на ключ.

Назавтра будущих охотников на вампиров вместо г-на Келлера встретила закрытая дверь с приколотой запиской: «Срочно вызван бароном N в Трансильванию. Скоро не ждите. Ваш мэтр».

А через неделю в «Новгородском вестнике» вышло объявление: «Тому, кто хочет посвятить свою жизнь службе, полной опасностей и приключений, предлагается пройти месячные курсы г-на Вольдемара Келлера…».

Михаил Никифорович Катков легко взбежал по мраморной лестнице на второй этаж и остановился у своего кабинета. С удовольствием глянул на медную табличку с вытравленными буквами «Редактор». Табличка успела потемнеть от времени, и в этом ощущалось некое постоянство. Дверная ручка же, наоборот, являла взору свои блестящие бока.— Символично, чёрт побери, — вполголоса произнёс Михаил Никифорович и вставил ключ в замочную скважину. Странно, дверь не была заперта. В полутьме кабинета, рядом с массивным редакторским столом, угадывалась фигура человека. Ранний посетитель сидел на краешке стула, перебросив ногу на ногу и обхватив колено сцепленными пальцами. — Отличное утро, не правда ли, Фёдор Михайлович? – произнёс Михаил Никифорович деланно радушным тоном и прошёл к окну. Потянул, раздвигая портьеры витой шнурок, и, вздохнув про себя, опустился в кожаное кресло.Достоевский молчал, не мигая глядя на стеллаж с книгами. Веки на его желтоватом лице набрякли, губы казались бескровными.— До чего неприятное и, одновременно, одухотворённое лицо может быть у человека, — мелькнула мысль у Михаила Никифоровича.— Принесли новые главы? – притворно весело обратился он к Достоевскому.— Тупик, — Фёдор Михайлович поднял глаза и зло улыбнулся. – Мёртвая точка.— Вы опять играли? — осторожно спросил редактор.— И да, и нет. Впрочем, какая разница? Тем не менее, положение совершенно безвыходное.— Помилуйте, голубчик, — Михаил Никифорович прижал пухлые руки к груди. – Безвыходных положений не бывает.— Что за пошлость? – Достоевский порывисто встал. – Говорите, как какой-нибудь приказчик. «Безвыходных положений не бывает», — передразнил он.Подошёл к окну. Затряс, пытаясь открыть, раму. Не смог. Прижался лбом к стеклу и застонал, — Выгляните на улицу. Кругом безысходность. Из одного тупика в другой. Не выходя из первого, в следующий. Зачем же врать?Снова сел на стул, нервно закинул ногу на ногу. Глаза его потухли.Редактор, перекладывал на столе папки с бумагами и обиженно молчал. Настроение было испорчено.— Вот наказание, — обречённо подумал он. – Начни утро с Достоевского, и весь день коту под хвост.

К Сергею Никольскому приехал из Рязани двоюродный брат Богдан.

Обычно он появлялся раз в год, что бы занять денег или попытаться втянуть Сергея в очередной затеваемый бизнес. К неполным шестидесяти годам брат попробовал себя в изготовлении могильных оград, ремонте катеров, приёмке металлолома и многом другом. После гибели очередного проекта, Богдан на время успокаивался и возвращался к профессии таксиста. Деньги, занимаемые у Сергея, он всегда возвращал. Правда, по частям и не особенно заморачиваясь вопросами инфляции.

Богдан приехал, как повелось, с «гостинцами», привезя мешок картошки.

— Настоящая рязанская, — гордо сообщил он. – Не то, что ваша. На чистом навозе выращена.

Обнялись по-братски.

— Завтра отвезу в офис, — решил про себя Сергей. – Кто откажется брать, уволю.

— Каким ветром в столицу? – он помог брату раздеться, провёл в комнату.

— По работе, — опасливо ёрзая на невесомом алюминиевом стуле, уклончиво ответил тот.

— Выпьешь что-нибудь?

— Ты сам пей, а я за рулём.

Сергей пошёл на кухню, достал из морозильника пельмени, поставил на плиту кастрюлю с водой.

— Плохо одному-то? – возник из-за плеча Богдан.

— Нормально.

— Это ты зря, — покачал головой брат. – Без семьи человек одинок. Корни теряешь.

Изрекши сей афоризм, Богдан загрустил. Потёр глаза, будто смахивая набежавшую слезу.

— Ты бабку нашу помнишь? – внезапно спросил он.

— Помню.

Бабушка жила в деревеньке под Рязанью, и отец несколько раз возил маленького Сергея к ней в гости. Из этих поездок в памяти остался бабкин дряхлый кот Нуар, кровать с металлической сеткой и огромная икона Спасителя. Сергей тогда тайком подрисовал сажей очки Богу. Бабка заметила, но не отругала.

— А, ты знаешь, — брат прищурился, — что она дворянин?

— Дворянка.

— Один хрен. Пусть дворянка.

В семье об этом не говорили, хотя иногда мать в шутку называла отца «ваше высокородие».

— Может быть. И что?

— А, то! – Богдан взял многозначительную паузу. – У бабки с дедом братьев-сестёр не было. Родили они двоих сыновей – наших отцов. Смекаешь?

— Нет.

Вода закипела и Сергей осторожно, чтобы не ошпариться, принялся ссыпать в кастрюлю пельмени.

— Да подожди ты, — рассердился брат. – Мы с тобой единственные наследники!

Когда бабушка умерла, отец не стал претендовать на половину деревенского дома и небогатый старушечий скарб. Привёз с похорон несколько старых фотографий и убрал в стол.

— Я не пойму, что там наследовать-то? Титул?

— Плевал я на титул! У бабки с дедом имение под Касимовым было. Усадьба там, постройки всякие, поля. Всего гектаров под сто!

— Вполне могли быть, — безразлично пожал плечами Сергей.

— Да, возвращать всё надо! Пусть отдают, раз, наследники есть. Похлопотать, конечно, придётся. Побегать, бумаги всякие оформить, может быть, и в суд сходить.

— Я пас, — помотал головой Сергей.

— Отказываешься?

— Не то слово.

— Хорошо, — удовлетворённо согласился брат. – А бумагу мне подпишешь? Мол, я такой-то, отказываюсь от права наследования в пользу Богдана Никольского.

— Легко.

Сергей взял шумовку и принялся раскладывать плавающие в кипятке пельмени по тарелкам.

— Прямо сейчас напишешь?

— Без проблем.

Он отнёс тарелки в комнату, достал лист бумаги и размашисто написал «Отказ».

— Подожди, — остановил Богдан. – Я хочу, что бы всё по-родственному было. Если ты сам намерен наследовать, то, давай, я тебе свою половину за треть цены уступлю.

— Какой цены?

— Ну, как какой? Посчитаем, сколько это всё на сегодня стоит. Поделим пополам, и за тридцать процентов забирай мою часть.

— А, я сейчас просто так отказываюсь? Бесплатно?

— Так, наша же семья за бабкой ухаживала, — брат захлопал глазами. – Продукты ей возили. Вещи. Я одних только дров сколько переколол. Не веришь, можно у соседей спросить.

— Понял, — улыбнулся Сергей и быстро написал отказ. – Теперь, давай ужинать.

— Да, поздно уже, — Богдан, аккуратно сложив лист, убрал его в карман пиджака. – Мне ещё до дома ехать и ехать.

Он оделся и, торопливо попрощавшись, ушёл.

Не прошло и десяти минут, как в дверь позвонили. На пороге, улыбаясь во весь рот, стоял сосед Геворг.

— Серёженька, дорогой, выручай! Приехали родственники, а стульев не хватает. К столу посадить не могу!

— Заходи, — Сергей шире распахнул дверь.- Без родни человек одинок. Верно?

— Без родственников ты как дерево без корней! — весело откликнулся Геворг.

После неожиданного успеха «Севастопольских рассказов» Лев Николаевич сгоряча написал «Метель» и «Двух гусаров», но на этом литераторский пыл начал постепенно угасать. Стало тяготить и общение с братьями по перу.

— Прочёл твой «Месяц в деревне», — сказал он как-то Ивану Тургеневу на писательской пирушке. – И не понял, зачем написано? Какие-то пустые разговоры и глупые шашни.

Тургенев побагровел, но видя, что Толстой находится в изрядном подпитии, счёл за благо промолчать.

— Это, кстати, всех касается, — граф обвёл рукой, с зажатой в ней бутылкой, присутствующих.

Воцарилась тишина. Лев Николаевич, покачнувшись, сел, уронил голову на руки и заплакал.

— Обыкновенная русская хандра, — резюмировал его приятель доктор Василий Петрович Боткин. – Отправляйся-ка, брат, в деревню. Глядишь, среди лесов-озёр и отпустит.

***

Прибыв в Ясную Поляну, Толстой, действительно почувствовал прилив сил. Снедаемый жаждой деятельности, он распорядился копать пруды для разведения карасей. Не успели мужики взяться за лопаты, как намерения графа изменились, и было велено строить теплицы, а управляющий отправился в Голландию за луковицами тюльпанов. Объехав, тем временем, несколько деревней, Лев Николаевич остался крайне недоволен внешним видом крестьян. В Туле заказали несколько сотен матросских костюмов.

— Заведу морские порядки, — потирал ладони граф. – Старост переименую в боцманов. Пусть отбивают склянки, носят серьги в ушах, а на бескозырке у каждого золотом вышито название деревни. А, кругом тюльпаны!

В ожидании заказанного, Толстой принялся перебирать бумаги и наткнулся на свои незаконченные наброски повести о князе, герое войны двенадцатого года. Машинально начав править первые страницы, он увлёкся и всерьёз засел за рукопись. Шли дни. Появлялись и исчезали новые персонажи. Мимолётные романы, дуэли, балы – весь этот разноцветный шар, благоухающий духами и шампанским, неумолимо катился к оскаленной пасти войны. Летающее по бумаге перо, всё чаще стало замирать в руке графа. Как удалось сломить мрачного французского гения и разбить величайшую армию Европы? Так уж велика заслуга нашего одноглазого полководца? Не простые ли крестьяне, ощетинившись штыками на Бородинском поле, положили свои жизни на чашу весов?

Так с каждой последующей страницей романа Толстой словно прозревал. Граф вспоминал разговоры солдат, слышанные им на службе. Их лица и бесхитростные незапоминающиеся фамилии. Поняв, что столкнулся с той стороной жизни, на которую прежде не обращал внимания, Лев Николаевич распорядился собрать во дворе усадьбы мужиков постарше. Вышел к ним и посерел лицом. У парадного крыльца переминались с ноги на ногу нелепые фигуры в матросских костюмах и бескозырках.

Лев Николаевич проснулся поздно, когда солнце было уже высоко. Скоро одевшись, граф заглянул в столовую, где наспех выпил оставленную для него кружку молока.

- Благодать, - с удовольствием выдохнул он. Подхватив стоящие в углу сапоги, вышел на крыльцо и там, ослеплённый горячим летним утром, на мгновение замер.

- Благодать, - повторил Толстой, присаживаясь на прохладный мрамор ступеней.

Закинув ногу на ногу, он несколько раз сжал-разжал пальцы. Ступни за ночь распухли и выглядели неважно. Граф, поскрипывая зубами от натуги, втиснулся в сапоги.

- На старом кургане, в широкой степи, - пропел он, поднимаясь. И, осторожно притопнув, закончил, - Прикованный сокол сидит на цепи.

Неспешно спустился с крыльца и, ускоряя шаг, двинулся по аллее к воротам усадьбы.

Выйдя на дорогу и прошагав с полверсты, он встретил мужиков с косами.

- Здорово, …, - начал было Лев Николаевич и осёкся. Из головы напрочь вылетело нужное слово. Косцы? Косачи? Косари? Косаря? В памяти всплыло даже какое-то ненужное «косиножки».

- …, ребятушки, - облегчённо закончил граф.

- Здравы будьте, - закланялись, скинув шапки, мужики.

- По росе косили? – проявил осведомлённость Толстой.

- По ней, родимой, - зашумели те. – Два лужка начисто прибрали.

- Ну, ступайте, - Толстой ласково потрепал по голове, стоящего ближе всех крестьянина.

Через четверть часа, свернув с дороги и миновав небольшое болотце, граф оказался в берёзовой роще. Было тихо. Чуть слышно гудели беззлобные летние комары.

- Игнат, - позвал Лев Николаевич. И громче, - Игнат, ты здесь?

- Здесь я. Здесь, - из зарослей бузины выглянуло бородатое лицо. – Один пришёл, барин?

- Как договаривались, - Толстой развёл руками, словно показывая, что больше никого нет.

- Побожись.

- Давай вылезай, - посуровел граф. – Сам видишь, что один я.

Вполголоса бранясь и ломая ветки, из кустов выбрался худой мужик в застиранной голубой рубахе.

- Не гневись, батюшка, - шёпотом зачастил он. – Боюсь всего. Упаси Бог, общество прознает про наши дела. Пропаду! Тебе-то всё, как с гуся вода, а мне страдать безвинно.

***

Плетение захватило Игната с пелёнок. Мать, уходя на работу в поле, бросала ему клок бересты и младенец, распустив кору на полосы, складывал первые незамысловатые узоры. А, однажды, когда уставший отец задремал, так искусно вплёл его бороду в свою ивовую колыбель, что волосы пришлось отрезать. Ребёнок рос, росло и умение. Дом ломился от берестяных лукошек, туесов и коробов. За две копейки бабы заказывали Игнату корзины со своим именем на крышке, а молодые девки - лапти на каблуке. Венцом творения мастера стало берестяное пальто, сплетённое для сельского батюшки. Тот с благодарностью принял подарок и безмерно дорожил им, нося только в Великий Пост. Когда Игнату минуло двадцать, молва о плетёнщике-самородке дошла до самой Тулы. В деревню прибыла делегация дам от «Общества поощрения трудолюбия», каждой из которых Игнат подарил по паре лаптей, намекнув, что в «обувке особый секрет имеется». И действительно! Через несколько дней на подошвах проступил лик самого государя-императора. Сходство было поразительным. Разразился скандал. Сельского старосту вместе с Игнатом увезли в уездную полицейскую управу, где, для начала, изрядно намяли бока. И сколько мастер не божился, что лапти не были предназначены для носки и попирания образа государя, дело пахло каторгой. Положение спас губернатор. Будучи человеком неглупым, он пожурил не в меру усердных подчинённых и распорядился отпустить страдальцев по домам. Вернувшегося в деревню Игната общество немилосердно выпороло, после чего заставило дать клятву отныне никогда больше лаптей не плести.

Лев Николаевич, недавно обедая у губернского предводителя дворянства, заинтересовался рассказанным анекдотом об искусном мастере и загорелся мыслью заказать у него пару лаптей. Разумеется, без подвоха и «секретов». Не откладывая в долгий ящик, навестил Игната, обаял его, а затем посулами и угрозами уговорил.

***

- Сделал? – нетерпеливо спросил Толстой.

- Сделал, - вздохнул Игнат, доставая из-за пазухи свёрток.

- Хороши, - граф развернул рогожку и прижал лапти к лицу, вдыхая аромат липового лыка. – Право слово, чудо как хороши.

- Вот ещё что, - подёргал его за рукав Игнат. – Обычно в две трети плетут, а я твои в три четверти исполнил. А подошву, видишь, как ивняком подплёл? И говенник вязовый поставил. До самой зимы без подковырки прослужат.

- Прими, - Толстой протянул рубль. – Хватит ли?

- С лихвой, - потеплел голосом мастер. – Премного благодарны. Теперь пойду. Только ты барин сразу после меня не уходи. Повремени немного. Избавь Господь, коли нас вдвоём заметят.

- Прощай, - кивнул ему граф. Ему не терпелось переобуться. И, как только сгорбленная фигура Игната исчезла за берёзовыми стволами, Лев Николаевич уселся на траву и стащил сапоги.

- Кто из вас правый, кто левый? – задумчиво спросил он у лаптей. – Видимо, без разницы.

Сунул ноги в лапти, обмотал лыковые шнурки поверх шерстяных носков и сделал несколько осторожных шагов. Затем попрыгал на месте, притопнул, прошёлся с носка на пятку и расплылся в улыбке.

- Не прогадал.

Хотел было так и идти домой, но лапти вкупе с сюртуком и панталонами смотрелись диковато. Пришлось вновь переобуться.

- Дело за малым осталось, - бормотал Лев Николаевич, выбираясь на дорогу. – Армяк и порты у меня есть. Рубаху, какую попроще, Софья в чулане поищет. Шапку у ключницы одолжу, у неё их штук пять от мужа осталось. Что-то я ещё упускаю. Исподнее? Нет, исподнее своё оставлю. Ах, да! Онучи. Онучи пусть тоже Софья найдёт.

Он любовно огладил свёрток с покупкой и, насвистывая, зашагал в сторону усадьбы.

***

- Косишь по утренней росе лужок, - говорил граф, обнимая за плечи Николая Некрасова, - да прислушиваешься, как «литовочка» поёт. И сам её звоном переполняешься. В голове ясность и чистота. Травы мёдом пахнут. И коси непременно в лаптях! Через них тепло от земли в тебя льётся. И лапти бери не абы какие. У меня, вот, лыко в три четверти, говенник вязовый и подошва ивой подплетённая.