Многие наверно помнят своё первое сентября, торжественные сборы в школу, букеты цветов, первый звонок... У меня этого не было. Мне было шесть лет, я ходил в подготовительную группу детского сада. После первого сентября я сидел в песочнице и рассеянно слушал, как друг-первоклассник увлечённо рассказывал, что учительница на первом занятии "влепила мне двойку прямо в журнал!" Я представлял какой-то глянцевый журнал, понимая только, что произошло что-то торжественное. Мне было рано интересоваться подобными вещами, тогда я был ещё "дьявольски молод". В тот год вышла песня Пугачовой Первоклассник, где пелось, что ученики изучают синхрофазатроны или что-то подобное. Мне не хотелось в школу, мне нравилось сидеть в песочнице с созерцательным выражением лица.
Дни шли своей чередой, зарядили дожди, и вот уже родители вернулись из отпуска. Неожиданно им пришла в голову отличная, на их взгляд, идея: отдать меня в школу, в шесть лет! На их взгляд, я был вполне себе развитый ребёнок. Ввиду моей молодости моего мнения спрашивать не потребовалось. В школе мать была влюблена в учителя физики, поступила в педвуз и тоже стала учителем физики в школе вечерней молодёжи, а её школьный учитель стал директором школы. Той самой, где предстояло учиться мне. Чтобы стать учеником в шесть лет, да ещё не с начала года, требовалось пройти собеседование с тем самым директором школы. Так как я был развит не по годам, то прошёл его без труда. Меня привели в пустой класс и познакомили с учительницей. Мы были для неё первым классом, и что ребёнок начинает учёбу в шесть лет спустя две недели после начала учебного года, не вызвало у неё никаких вопросов.
Созерцательный по натуре, я цепким взглядом увидел и сосчитал кружочки, прикреплённые к доске. Синих было шесть, красных - пять, в сумме выходило одиннадцать. "Ого, они уже таблицу перехода через десяток проходят", мысленно отметил про себя я. Оставалось надеяться, что синхрофазатроны они будут изучать ближе к концу года.
Были срочно куплены ранец, форма и всё остальное, чтобы я ничем не выделялся от обычных учеников. В первый день я вошёл в класс, рассеянно поздоровался и открыл рабочую пропись. В ней пунктиром были обозначены контуры букв. Очевидно, от меня требовалось, чтобы я повторил этот пунктир, но как я ни старался, точки ложились криво. Меня охватило отчаяние, стало ясно, что к ученью у меня способностей не было. Кое-как я записывал требуемые слова; стараясь, чтобы линии букв с соседних строчек не пересекались, я их изгибал. Заглавная М не должна была касаться крючочка "у" верхней строчки. Выглядело по-уродски. Я сдал тетрадь на проверку и обречённо стал ожидать результата. Наверно, мне тоже влепят двойку в журнал. Или даже выгонят с позором. Что я скажу в детском саду?
На удивление, учительница отнеслась ко мне вполне благожелательно. Она дала мне несколько ценных советов, которыми я тут же воспользовался. Хотя, когда я обвёл свой пунктир, получилось всё равно по-уродски.
На математике они даже не приступили к арифметическим операциям, а просто изучали цифры. Мне было откровенно скучно. Год я закончил на одни пятёрки, мне выдали грамоту, мою фотокарточку повесили на доску почёта и даже сыграли в мою честь туш, первый и последний раз в жизни.
Во втором классе я получил свою первую четвёрку, это был шок. Писали сочинение, я старательно выводил буквы, я гордился собой и не представлял, что что-то может пойти не так. Я допустил всего одну маленькую ошибку: я перепутал спряжение. Вместо "залаяли собаки" я написал "залаели". И мне "влепили четвёрку прямо в журнал". Домашние были несказанно удивлены, "как, разве ты не знаешь спряжения?" С тех пор мой почерк стал необратимо ухудшаться, а в разговорной речи я могу намерянно путать спряжения.
Однажды я крупно прославился, я стал настоящей звездой класса. Моя тётя работала адвокатом по уголовным делам, и ей как-то передали набор фотографий. Естественно, я не мог удержаться и притащил их в класс. На них были запечатлены последствия преступлений: расчленёнка, жертвы изнасилований, повешанные, утопленники, ножевые и пулевые ранения и прочий мрак. Бедные дети трясущимися руками перебирали фотографии и просили одолжить фотки. Не знаю, почему я тогда решился показать это детям, сейчас бы я так не поступил. А тогда на один день я стал кем-то вроде авторитета.
А жизнь в лице родителей готовила меня к новым испытаниям. Им в голову пришла очередная блестящая идея: отдать меня в музыкальную школу! Мои возражения ввиду моей молодости к рассмотрению не принимались. И вот я прохожу вступительный экзамен в музыкальную школу по классу фортепиано. Необходимо было отбить такой же ритм вслед за преподавателем, с этим у меня проблем не возникло, а потом, отвернувшись от инструмента, прослушать череду нот/аккордов, чтобы потом повторить их. И тут я допустил одну маленькую ошибку. Преподаватель мне терпеливо подсказывал, "ну посмотри, ну вот здесь же не эта нота, а эта". Но я был не только созерцательным и внимательным к деталям, но ещё и упрямым. Я твёрдо стоял на своём, и преподаватель развёл руками - экзамен был провален. Наконец-то я сделал своё первое достижение в жизни. К слову, уже во взрослом возрасте я проходил онлайн тест на слух, и результат вышел так себе, 60 процентов.
Своим упрямством я пошёл в родителей, с моим фиаско в музыкалке они смириться не могли никак. И им в голову пришла следующая блестящая идея: пригласить преподавателя-частника, а пианино взять напрокат! Сказано - сделано, закуплены ноты, метроном, а в комнате оказался чёрный, пахнущий лаком инструмент. Я сижу за клавишами, рядом со мной ушлый дядька-музыкант. Итак, я разучиваю гаммы, пытаюсь что-то играть из простого (Во поле берёзка стояла), а если я не попадаю в ритм метронома, меня бьют линейкой по пальцам. Зато закончена программа первых трёх классов, и теперь я могу честно заявить, что у меня есть музыкальное образование. О том, что оно начальное, я обычно не упоминаю. "Родина слышит, родина знает" в учебнике приводится как произведение в четыре руки, но я как-то ухитряюсь играть его за двоих. Если здесь есть специалисты, пусть скажут, доступно ли такое для девятилетнего ребёнка. Хотя, по моим тогдашним ощущениям, партия для левого исполнителя там довольно простая.
Жизнь катится своим чередом, мы переезжаем в Ленинград, у меня рождается младший брат, я помогаю за ним ухаживать, а о занятиях музыкой приходится забыть навсегда. Спустя буквально полгода без практики я напрочь забываю все свои музыкальные навыки, и теперь могу исполнять единственное произведение, "Как под горкой под горой торговал старик водой" - то, что я разучил ещё до прихода преподавателя. Но любовь к музыке у меня осталась на всю жизнь. За четыре с лишним десятилетия я даже сочинил четыре ноты. Правда, они очень напоминают начало Болеро Равеля. Наверно, хорошо, что я не стал композитором. Потомки Равеля засудили бы меня за плагиат.
Заканчивались семидесятые, а для меня это казалось концом эпохи, тех школьных людей я больше никогда не увидел. В США был последний год правления Картера, и в Советской России на третьей странице в восьмой колонке я прочёл, как кто-то в Америке на снегу протоптал "Goodbye Jimmy", и меня охватила какая-то непонятная грусть.
