В музее Невьянская икона открылась новая выставка "Всегда рядом" художника-иконописца Андрея Бодько. Мы взяли интервью у автора религиозных картин, чтобы познакомить вас с ним поближе, узнать, где он берет вдохновение, как появилась эта серия и в каком настроении рисуется лучше всего.
— Андрей, откуда вы родом и как пришли к рисованию?
— Я из города Речица – это республика Беларусь, Гомельская область. Здесь я родился и живу. Мама у меня медработник, отец работал сварщиком, а потом стал начальником цеха, такие люди среднего класса. К искусству с детства я не был приобщен. Но увлекся рисованием в конце 90-х, когда в России началась волна хип-хопа и пришла культура граффити.
Мы начали рисовать с моими друзьями на стенах, на заборах, гаражах, заброшенных заводах, зданиях. Мы живем в небольшом городе, поэтому не делали хулиганское граффити, не разрисовывали машины или поезда, не делали что-то нелегальное, нас бы быстро поймали. Искали места и делали такие рисунки, вырабатывали свой стиль.
Я рисовал граффити лет восемь, и когда закончил школу и университет, мечтал быть профессиональным граффити-художником, у нас была своя команда из трех человек, называлась AZ. С этой командой мы переехали жить сначала в Минск. Большие города нужны для воплощения, для заказов, для популярности. А потом уехали жить в Москву, где я воцерковился.
Я познакомился с одним парнем, который взял меня с собой в Оптину пустынь, где я увидел первый раз монастырь, монахов, начал близко общаться с батюшкой Илием Ноздриным, духовником патриарха. И потом у меня созрела мысль: если я рисую, тогда может быть свой талант, если он у меня есть, надо посвятить Богу? Я посоветовался с батюшкой: «Ну, иконы, - сказал он, - просто так нельзя рисовать, нужно учиться.» И поэтому я решил поступить в Свято-Тихоновский университет в Москве на иконописца, который закончил.
— А как часто вы рисуете?
— У меня такая дисциплина – рисую практически каждый день. Я служу диаконом в Речице в Покровском храме, прихожу со службы и пишу до следующей, если служб нет – пишу целый день. Когда выходной, я могу не рисовать один или два дня. В принципе, пять дней в неделю у меня выходит рисование.
Я пишу иконы с 2008 года, в основном занимаюсь иконописью. Граффити практически перестал рисовать, иногда для удовольствия что-нибудь могу сделать. Время от времени у меня бывают проекты: я делаю какую-то графику либо живописные сюжеты, пишу холсты. Но в основном это иконы.
К серии «Всегда рядом» пришел два-три месяца назад. У меня был, можно сказать, творческий кризис, тупик, какой-то поиск: когда пишешь иконы каждый день, то хочется еще попробовать что-то, подумать. Тем более у меня такой вид икон, мы их называем андеграунд, свободные, примитивные, которые не рассчитаны на массового потребителя, церковного заказчика, архиереев или священников. Практически это церковное искусство, но в храмы эти иконы не заказывают, только если я их сам дарю, и некоторые деревенские священники вешают их у себя в храмах.
Те иконы, которые я пишу, в основном это не заказы. Бывают и церковные заказы, бывают люди просят венчальные пары, семейные сюжеты, своих святых, а есть особые почитатели, которые любят именно мой стиль, такую авторскую икону, провинциальную. Есть какой-то круг любителей, которые такое собирают, те, кто просто покупают себе или на подарок, есть даже некоторые коллекционеры в Москве, которые покупают у меня уже готовые вещи себе в коллекцию.
— Какую используете технику и материалы?
— Я использую яичную темперу, такие же лаки, олифы, пишу на разных досках, как и в древности – на березовых, липовых, ольховых, сосновых, дубовых. Мне их делает либо столяр, либо я сам, грунтую всё по древним технологиям. Иногда, конечно, если мне хочется большой размер, я использую строительные щиты, ОСП, оргалит, фанеру. В общем когда заканчивается материал, а он дорогой, приходится писать на дверках шкафа, на каких-то кусках дерева, потому что писать хочется, а заказов нет.
Я живу в глубинке Беларуси, в такой области, которая, наверное, самая не религиозная во всей русской православной церкви. У нас нет древних храмов, их все уничтожили, взорвали всё церковное. Тут люди живут в неверии: они не видели храмов, здесь нет церковных музеев, вообще практически нет музеев, даже обычных галерей нет. У нас нет культурного запроса ни у церковного, ни у простого населения. Поэтому я делаю, что хочу, живу и пытаюсь, чтобы хотя бы мне было хорошо. И есть люди которым это тоже нравится.
У вас невьянская старообрядческая икона такая выделанная, сделанная, лист золота лежит ровно, лики написаны аккуратно. Я думаю, что если посмотреть на историю искусства, то в каждом столетии иконы писали по-разному, и всегда это было связано с богословием, духовной жизнью в обществе и культурным уровнем. Сейчас XXI век, поэтому невозможно также писать, как сибиряки в XIX или XVIII веке. Мы по-другому дышим, по-другому живем.
У нас был и Матиз, и Ван Гог, и Гоген, и Пикассо, были и импрессионисты, кубисты и модернисты. У нас есть интернет и телевидение, айфоны и смартфоны. Невозможно этот опыт не учитывать. Мы живем в это время, в этом поколении, и законсервироваться и писать, как писали старообрядцы в XVII-XVIII веке конечно можно, так делают современные церковные художники, пытаются копировать то, что было раньше. Я копировал, когда учился. Сейчас мне хочется писать, как древние, но только самому, с учетом всего живописного опыта, который был накоплен за 21 век. То есть учитывать, что у нас есть и Матиз, и смартфон, с оглядкой на всё, что есть у нас в жизни.
Я не пытаюсь обмануть кого-то, сделать икону максимально гладкой, очень духовной, правильной. Чтобы сделать такую вещь, нужно быть самому правильным и высокодуховным. Я неправильный, я такой, какой есть и просто пытаюсь быть честным сам c собой и со зрителем.
У кого-то пол таланта, у кого-то их 10. И если у меня есть пол таланта, то я рисую на свои пол таланта, а не делаю вид, что я Андрей Рублев или Великий Дионисий. Как и в музыкальных инструментах: есть скрипка, есть фортепиано, а есть, например, губная гармошка, барабаны или балалайка. Я не делаю вид, что я классный парень, играю на скрипке, родился в интеллигентной семье и слушаю с детства Рахманинова и Чайковского. Я родился в маленьком провинциальном городе, ругался матом, пил пиво и слушал рэп.
Я не могу делать вид, что я играл на скрипке. Если я играю на барабанах, гитаре или балалайке, то так оно и есть. Любая музыка понятна слушателю, и изображение тоже понятно каждому. Есть люди высокого культурного уровня, которые могут возвышенно делать какие-то интеллигентные вещи, я не возвышенный интеллигент и делаю то, что мне Бог дал, и служу тем, чем могу.
— Сколько времени уходит на создание сюжета?
— Я могу в день написать одну-две-четыре вещи, могу писать одну вещь неделю, одну писал четыре года, по-разному уходит.
В основном это маленькие вещи, и они пишутся быстро. Иногда я пишу много маленьких, а потом перехожу на большие форматы – иконы с клеймами или ещё что-то, они пишутся дольше.
Вообще я пишу быстро. И в древности было такое, если почитать древние контракты или сколько писали иконописцы в год, то они тоже очень быстро работали. Если взять Дионисия с сыновьями, то они расписали храм за месяц, даже чуть меньше, там очень деликатная работа.
А что иконы писать месяц, если люди могли храм за месяц расписать? Иконы писались быстро, есть контракты, в которых сказано, что иконописец в день писал 7-9 икон. Есть много таких документов разных, и у греков, и у русских, есть исследования, сколько и как писали. В общем, я очень темпераментный человек, я не могу писать одну вещь долго. Я пишу быстро.
— В каком настроении обычно вам рисуется лучше всего?
— Мне лучше всего рисовать, когда я приду после службы, поем, посплю полчаса, просыпаюсь, съедаю какой-нибудь фрукт или выпиваю чашку кофе. Я как бы заново рождаюсь, с новыми мыслями, с новыми чувствами, очищенный, можно сказать, пустой, вдохновленный. Для меня работа в таком состоянии – самое лучшее.
— Был ли момент, когда вдохновение уходило?
— Не каждый день есть вдохновение что-то сделать, потому что иногда мысли и идеи заканчиваются.
Диакон Андрей Бодько - клирик храма Покрова Пресвятой Богородицы в г. Речица, Гомельской области.
— Ваш самый любимый сюжет?
— Есть любимые сюжеты в иконописи – Богородица, Николай Чудотворец, Илья Пророк Успения, такие канонические сюжеты. Их можно писать, как Сезанн постоянно писал свою гору, с разного ракурса. Можно каждый день садится и писать разное. Когда у меня нет каких-то мыслей, что сделать нового, что я хочу, я могу писать какие-то сюжеты, которые у меня есть постоянно.
— Как возникла идея таких сюжетов?
— С осени. Я начал серию религиозных картин. Одну из них, «Первый день в раю», купил Александр Ильин себе в музей. Сначала написал серию больших работ на тему разных религиозных сюжетов, а потом начал пробовать их на иконных досках – о душе, грехе, о покаянии, какие-то пробовал неканонические вещи. Это не иконы, но связаны с религиозным, с Богом, с душой. Сделал три-четыре вещи, все пробные, непонятно насколько удачные или нет, и находился в таком поиске. А месяца три назад я сел, начал первую религиозную картинку, вторую взял доску, набросал, это был сюжет, где Христос у тебя дома пьёт чай. Не могу даже вспомнить, представить, почему я так сделал. Мне, наверное, захотелось, было внутреннее какое-то желание, чтобы Христа увидеть рядом.
Полгода назад была конференция в Москве, на которой искусствовед Ирина Константинова Языкова сказала, что нет современной иконописи, нам предстоит поиск нового языка. Люди изображали Бога, как веруют они, а нам нужно изображать, как его сейчас веруем мы.
И я задумался: наша вера отличается от веры древних. И захотелось, чтобы Христос был как-то рядом, был участным в этой жизни. Мы же веруем, что он вездесущий, всё исполняет, что он находится рядом всегда, всё видит, что это не какой-то дедушка на небесах, а Бог, который всегда внутри нас, рядом с нами, днем и ночью, везде присутствует, только мы его не видим.
Захотелось это осознать, подумать над этим, и серия началась с этой первой картинки, что он приходит к тебе домой и пьет чай. В Апокалипсисе у Иоанна Богослова есть такие слова, что Христос постучит к тебе в двери, войдет и будет вечерить у тебя. Такой сюжет, как он стоит и стучит в двери в дом к человеку, иллюстрировался много раз. А у меня уже как бы дальше, он уже вошел в дом, уже сидит и пьёт чай, он такой. Сначала купила эту работу одна художница. Затем увидел друг, говорит, а можешь еще что-то нарисовать, с ребенком, потом я люблю и типа народный фольклор. Тема подхватилась, пошел очень большой отклик от людей по поводу серии «Всегда рядом», многие писали свои переживания и ощущения, благодарили, начали советовать, какие картинки еще можно нарисовать, и всё оно развилось такой большой песней.
— Есть ли какие-нибудь грандиозные планы, связанные с рисованием?
— Конечно, я буду писать, надеюсь, иконы, дальше пробовать, экспериментировать, что-то искать, в планах что-то необычное. Мне кажется, что большое будущее у христианской живописи не как иконы, а таких религиозных сюжетов на разные темы, которые очень близки и понятны людям. Можно делать абстракцию, сюрреализм, всего чего угодно, используя современный язык живописи. Только делать все вещи, связанные с христианской тематикой. Мне кажется, что я бы хотел еще поэкспериментировать холсты, работы разного размера, в разных техниках именно на религиозные сюжеты, кроме икон. Такая свободная живопись о Боге.
— Каким словом или фразой вы могли бы описать свои работы, своё творчество?
— Во-первых, у нас есть группа людей, моих единомышленников, нас пять художников, которые работают примерно в такой технике– это отец Алексей Трунин, Игорь Каплун, Илья Ходырев и Эля Ерудова.
Делаем нестандартные вещи. И, конечно, если брать современную классификацию, то мы больше занимаемся авторской иконой, как это сейчас называется, икону личного стиля.
Есть авторская икона, как у Ирины Зарон или у Солдатова – знаменитая, предназначенная для того, чтобы понравиться людям и служить людям в церкви, в храме. А наша икона, мы её называем андеграундная, аутсайдерская. Мы никому не стараемся понравится. Это такое искусство, которое никому не надо, и которое мы делаем сами для себя.
Кто-то её называет северной, многие её классифицируют как примитивную икону. Я не искусствовед и не могу дать точной какой-то оценки, как назвать этот стиль. Примитивный сюрреализм, наверное, так.
