Про блат стоит сказать отдельно. Современный читатель, особенно молодой, не очень понимает, что это такое. Блатом считалось некое благо, которое нельзя купить за деньги. Оно не всегда было дорогим, но обязательно было редким и обладание этим самым блатом ценилось невероятно. Сейчас, когда всё можно приобрести, продать или обменять, понять ценность такого бонуса довольно сложно. Представьте, вы пришли в кино, у вас есть деньги, у друга есть, у подружки есть и у того мальчика тоже есть. Ему билет продали, а вам троим – нет. Обидно, да?
И вот по этому самому блату родителям достались три билета на футбол. Я, совсем еще маленький ребенок, был полон восторга и предвкушения. Кинофильмы, как и все советские дети, я обожал и знал наизусть. Родители уверили, что, гонять мяч будут мои самые любимые актеры под руководством великого режиссера. Кто такой режиссер тогда я понимал смутно, но было любопытно. Единственный режиссер, которого я хорошо представлял, был огромен, пузат, украшен окладистой черной бородой и владел жуткой плеткой-семихвосткой. Провинившихся он мог безжалостной рукой бросить в очаг или повесить на гвоздь.
«Вживую» футбол сильно отличался от того, что показывали по телевизору. Может быть причиной стал наш провинциальный стадион и непрофессиональная игра профессионалов сцены. Или не задалось. Как бы то ни было, но увиденное во многом определило моё отношение к спорту на всю жизнь.
Сказать, что я был разочарован, значит не сказать ничего.
Поле не походило на расчерченное ровными ярко-зелеными квадратиками телевизионное. Прямо перед нами оно выглядело более-менее неплохо, если не считать торчащих будылей наспех порубленного бурьяна. Середина площадки утопала в грязи. Дальний край за снегом пополам с моросящим дождем просматривался плохо.
Что вы хотите в первых числах октября, Сибирь, как-никак.
Я замерзал. Начало матча затягивалось, сиденье подо мною становилось холоднее и холоднее, окоченели руки, покалывало пальцы ног в ботах.
Какой-то засранец пинал в спинку моего кресла и непрерывно канючил «Мама, ножки зябнут», а мамаша отвечала «Ну потерпи еще немного, сынок». Кресло неприятно отдавало ударами в спину. Я злился молча и не канючил. Чтобы согреть озябшие ноги я пинал кресло перед собой.
На стадионе стоял монотонный гул и перестук ботинок.
Судья трижды убегал куда-то, возвращался, опять убегал, наконец дунул в свисток и из раздевалок показались команды соперников.
Разочарования продолжились незамедлительно.
– Сын, смотри, это тот самый ЗАХАРОВ! – сказала мама и с обожанием посмотрела во главу колонны наших соперников. Я таращил глаза, силясь разглядеть знаменитого режиссера-Карабаса, но кроме маленького лысого неуклюжего дядьки никого не видел.
– Это он самый и есть, – ответила мама на мой недоуменный вопрос.
Великий режиссер низко пал в моих глазах.
Вторая странность заключалась в спортивной форме. Форма ленкомовцев подозрительно напоминала тулупы, которые резко контрастировали с бело-синими ногами игроков. К предводителю гостей подбежал судья и стал интенсивно размахивать руками. Захаров махал руками в ответ, тыкал в небо, в землю, обводил руками вокруг себя и потом резким движением проводил чуть выше колен, как бы стряхивая что-то с одежды или показывая уровень чего-то. Лицо руководителя театра медленно и верно наливалось краской. Судья был бесстрашен и неумолим. Запахло плеткой-семихвосткой.
Наконец переговоры окончились, арбитр в знак своей победы дунул в свисток, зазнавшиеся москвичи были обобраны до нитки и, зябко ежась, в одной форме побрели к центру поля.
Звезды Ленкома преодолевали полосу препятствий, считавшуюся у нас футбольным полем и строились вдоль центральной линии. Напротив них росла точно такая же шеренга из актеров нашего местного театра. Местные источали ненависть, так как выйти изначально в шубах не догадались, а пока раздевали москвичей, успели насквозь промерзнуть. Москвичей в провинции недолюбливали всегда.
– Несмотря на непогоду, матч вот-вот начнется! – радостно объявил из теплой будки комментатор. Обе команды злобно зыркнули на будку.
Капитаны команд, дрожа от холода, пожали друг другу руки. Бело-синие москвичи и их совсем синие продрогшие противники под ярким светом прожекторов и утихающим снегопадом начали борьбу за победу.
Право первого удара по мячу предоставили гостям. Капитан команды Карабас-Захаров разбежался, случайно задел мяч, и, не снижая скорости, бодрой рысцой по крутой дуге, постепенно ускоряясь, скрылся в раздевалке.
Главный судья в изумлении открыл рот и оттуда выпал свисток. Так на моих глазах в самом начале матча с поля бежал капитан команды. Такого тактического финта никто не ожидал. Полевые игроки проводили его завистливыми взглядами.
Из раздевалки Марк Анатольевич вышел уже облаченным в жилетку и спортивную шапочку и стал жестами понукать брошенную им на произвол судьбы труппу к активным действиям. Замены, насколько я заметил, произведено не было. Мы, то есть хозяева, получили численное преимущество.
Мяч, ненароком задетый беглым режиссером, докатился до игрока нашего театра и тот брезгливо оттолкнул его на половину соперника. Команды вяло поперепинывались стремительно обрастающим грязью и инеем мячом, установилось шаткое равновесие и скатанный совместными усилиями колобок прилип примерно посередине поля.
«Каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека» – мудро изрек грузинский поэт. Бежавший Карабас-барабас занял стратегическую высоту на парапете гостевой трибуны, откуда бодро размахивая перчатками и концами теплого мохерового шарфа разразился длинной тирадой и дернул за ниточки.
Команда гостей зашевелилась. В ее недрах зародилось движение, переросшее в стремительную атаку. Атака началась от самых ворот и состояла из единственного крепенького коротконогого мужичка, не пожелавшего мириться с бесперспективным амплуа защитника. Дядька смешно семеня ногами и наклонив вперед массивный корпус, бежал, медленно набирая скорость.
– Броневой! – веско изрек отец.
Я покосился на папу. В те годы авторитет родителя был непререкаем. Броневой так броневой, решил я. Тыловой мужик уже успел предусмотрительно сбегать к краю игровой площадки и теперь щеголял в толстом вязаном свитере, надетом поверх майки с номером. Кираса, кольчуга или чем он был забронирован, видимо была спрятана под одеждой.
Игрок набрал скорость, с разгона преодолел бездорожье, выбежал на центр поля, где и воткнул ногу в ком грязи когда-то бывший мячом. Стадион взорвался криками.
– Какой УДАР! – согласился со стадионом комментатор. – Атака продолжается!
Вопреки ожиданиям живой танк не понесся дальше, сметая оборону противника, а рухнул тут же, картинно схватившись за бутсу. Бодро вскочил – мороз невелик, а лежать не велит – присел, еще раз подержался за уже другую бутсу и жалобно стеная, побрел в направлении Захарова, приволакивая обе ноги сразу. Народный артист был великолепен, на глазах у зрителей навернулись слезы. Остатки ленкомовцев с завистью смотрели на вдохновенную игру гения.
На замену опять никто не вышел – скамейка запасных у москвичей отсутствовала. Так численное преимущество хозяев стало подавляющим.
Мяч перехватил игрок нашей команды. Пожилой, с изрядно помятым жизнью лицом, унылый лицедей пенсионного возраста, давно потерявший надежду перебраться на столичные сцены, отомстил несправедливой судьбе и, сделав крученый удар, запнул мяч на правый фланг поля, попав в самый центр раскинувшейся там лужи. Недооцененные таланты злопамятны, да.
Команда хозяев собралась на одном краю водоема, команда гостей нерешительно бродила по противоположному берегу. Попытки достичь мяча вброд успехом не увенчались. Слегка штормило. Игра застопорилась – видимо ожидали прибытие флота.
«Наша сила в крепости тыла» – гласит поговорка. Помощь пришла из Ставки. Руководитель Ленкома, сменивший спортивную шапочку на пыжиковую шапку, поддержанный вторым примкнувшим к нему дезертиром, выдал пламенную эмоциональную речь и, похоже, опять дернул за ниточки к которым были подвязаны его куклы.
Шевеление в рядах гостей повторилось. На побережье выпихнули длинного худого игрока в огромных промокших спортивных трусах, которые парусили на ветру, делая его похожим на пиратский бриг. Стадион опять взорвался криками. Великий актер был велик и, несомненно, имел все шансы добраться до мяча как Гулливер до флота блефусканцев.
Он медленно пробирался к центру лужи рывком переставляя ноги-ходули.
– К мячу рвется Александр Абдулов, – прокричал комментатор. Стадион загудел.
Абдулов рвался не спеша, поочередно выдергивая ноги из трясины. Стадион скандировал «САША, САША!». Саша брел через грязь, посматривая в сторону раздевалки. На входе в раздевалку стоял полностью одетый Захаров в шапке, тулупе, перчатках и зимних унтах, закрывая путь к бегству Броневым.
Тяжело вздохнув, печальный Жакоб, повинуясь жестокосердному тирану, погнал волну вместе с шугой и мячом в сторону ворот соперника.
– Ааааа! – разразился криками стадион.
– В атаке Александр Абдулов, – радостно подтвердил комментатор.
Будущий народный артист РСФСР наконец высадился на пологий берег противника – лилипуты на «нашем» берегу в ужасе разбежались – и, путаясь ногами в мяче, двинулся в сторону ворот.
Медленно переставляя ходули как боевой треножник марсиан Александр Гаврилович доковылял до штрафной площадки, где раскрутив длинную ногу наподобие пращи с силой врезал по мячу. Удар удался на славу. Разбрызгивая липкие ошметки, черно-белый снаряд свистнул на полтора створа правее ворот.
– Какой острый момент!!! – заорал комментатор. – Почти штанга!
С чувством исполненного долга Абдулов побрел в тылы гостей.
Наш вратарь выпнул мяч от греха подальше и игра приобрела затяжной позиционный характер.
Дальний от меня край поля был надежно перекрыт только что промеренной уже уковылявшим Абдуловым лужей. Большие звезды в рядах гостей и хозяев кончились и фланг по обоюдному согласию команд объявили нейтральными водами.
Центр поля, причудливо испещренный следами, ямами, буграм и даже кажется колеями для активных действий подходил слабо. Сражение сконцентрировалось на ближнем ко мне крае.
«Для успешного наступления подразделениям необходимо иметь 2-3 кратное превосходство, а на участке прорыва – 4-6 кратное, т.е. подавляющее превосходство над противником», утверждают Наставления по основам современного общевойскового боя. Наставления я прочел значительно позже, когда, неожиданно для самого себя стал командиром мотострелкового отделения в чине капитана. Как так вышло – не ясно. В армии в те времена уже царил изрядный бардак, к умножению которого я был совершенно непричастен.
Пока же Наставлений я не знал, но и без них было очевидно, что сгрудившиеся на узкой полоске суши, отрезанной от моря непролазной грязью комбатанты зашли в позиционный ограниченный для маневров тупик и создать надлежащее численное преимущество не получится.
Бодрящие крики Захарова и его не менее тепло одетого визави существенно улучшить ситуацию не смогли. В рядах игроков царило уныние.
Судьба ласкает молодых и рьяных, весь мир за них.
Неожиданно из рядов ленкомовцев выскочил весьма рьяный спортивный бодрячок и рванул через центр поля, ловко пиная мяч через колеи и ямы.
– Смотри Сашенька, это Урри! Тот самый, который в Электронике, – сказала мама.
Я с восторгом уставился на кумира своего детства. Стадион зашелся в крике «Коля-Коля!» Какой-то мужик неподалеку от нас вскочил со своего места и раздув синие жилы на багровой толстой шее как бык заревел «КОЛЯЯЯЯ! ЧТО ТЕБЕ ПОДАРИТЬ, ЧЕЛОВЕК МОЙ ДОРОГОЙ!?» Наш сектор с восторгом подхватил клич.
Получивший поддержку от болельщиков соперника Урри с разбега проскочил через грязь, миновал пустые тылы хозяев и выбежал на ударную дистанцию. Урри был реально крут. Лихо посланный мяч почти попал в створ ворот, попытавшись пролететь всего лишь в каком-то метре от штанги. Но тут в игру вступил вратарь нашей команды.
Вратарь был молод и энергичен, впереди его ждала большая театральная карьера на столичных подмостках. В невероятном прыжке он дотянулся-таки до уходящего за пределы поля мяча и завершил атаку.
Вся труппа нашего мухосранска хотела попасть в столицу. Путь на главные подмостки страны был ясен как день. Дальше игра пошла в одни ворота. Театралы объединили усилия. Счет рос.
4:0 в пользу Ленкома. Довольные друг другом соперники ушли на перерыв.
Вечерело. Снегопад усилился. Белые хлопья, подхваченные порывами ветра, надежно скрыли игровое поле и к концу перерыва уже не было видно ни зги.
Начало второго тайма затягивалось. Зрители волновались. Сквозь метель пробился голос комментатора объявивший, что матч окончен. Гости победили со счетом 4:1. Когда был забит гол престижа в ворота соперников я так и не понял.
Заиграла музыка, в снежной круговерти замелькали пятна, послышались завывания и топот. Вспомнился фильм «Чапаев», где казацкая лава несется на врага. Из поземки прямо на нас выбежала толпа истошно орущих теток в красных балахонах. Всепогодные морозоустойчивые бабы в длинных одеяниях напоминали суда на воздушных подушках и невозбранно неслись по полю не делая различия между водой и сушей.
Бешеный хоровод, пронзительно вереща, кружился по стадиону, перемешивая в однородную массу воду, комья земли и остатки бурьяна, считавшегося у нас спортивным газоном.
Зрители потянулись с трибун на выход.
Так я приобщился к большому спорту и узнал, что в соревновании не обязательно побеждает сильнейший. Зачастую цели соперников могут причудливо меняться в ходе игры, подчиняясь скрытым мотивам. Правила переделываются на ходу, а матч может закончиться в самый неожиданный момент с непредсказуемым результатом.
Также юный я сделал два важных вывода: быть режиссером – хорошо. Быть судьей – тоже неплохо. На худой конец можно побыть комментатором.
