Глава 11. Секс-провал года.
Иногда тебе не нужен идеальный мужчина.
Не тот, который знает разницу между шато и шабли, не тот, кто умеет танцевать бачату и называет тебя «солнышко» без запинки.
Иногда тебе нужен просто человек, который в курсе: у женщины, кроме груди, есть ещё вопросы.
Клитор. Характер. И потребность, чтобы к ней приходили — а не только в неё.
Ольга смотрела на него с вечера и думала:
«Он как реклама зубной пасты — слишком белый, чтобы быть правдой.
И слишком правильный, чтобы быть живым».
Светился загаром, как Instagram-фильтр.
У него были бицепсы — как угроза, щетина — как план, и зубы — как капитал.
Он говорил фразами, от которых у женщин, возможно, должны были подкашиваться колени.
У Ольги напрягалась поясница. От подозрений.
Фитнес-тренер с курсами «осознанная энергия тела»
Брюнет, ухоженный до абсурда
Автор фразы: «Ты достойна настоящего восхищения» — без повода, без взгляда, как будто скопировал это из своего сторис-архива.
Познакомились они на форуме, где Ольга искала, как не умереть на планке.
Он искал — кого восхищать.
— Может, пробежка? — написал он.
— Может, сразу к делу? — ответила она.
Он прислал эмодзи мускула.
Она — своё фото. В халате.
Хуже Tinder-провала может быть только Tinder-провал, прикидывающийся развитием.
— Он выглядит как статуя, — говорила Ольга, тыча в его фотографию.
— Он говорит как рекламный ролик БАДов, — оценила Катя, держа бокал вина как рентген.
— В профиле четыре банки протеина и подпись «живу без слабостей», — сказала Ася, закатывая глаза. — А сам — слабость для неосознанных женщин.
— Ну хоть кто-то живёт, — вздохнула Юля.
— Я не хочу отношений, — призналась Ольга. — Я хочу секса. Простого. Рабочего. Без эзотерики, метафор и попыток «открыть мои чакры». Просто — меня, его и желательно кровать, не в стиле «Zara Home».
— Сделай селфи ДО, — буркнула Катя. — Возможно, потом не захочешь вспоминать.
— Пошли вы все, — сказала Ольга.
Как женщина, которая точно знает, что делает. И готова получить по лбу от вселенной.
Свидание: катастрофа в шесть актов
Акт I: вход без контекста
Он вошёл с цветами. И банкой БАДов.
— Это для гормонального баланса, — сказал он.
— Ты мне что, эндокринолог?
— Просто хочу, чтобы у тебя был здоровый эстроген.
Это прозвучало как диагноз. На первом свидании. В постель — с направлением на анализы.
Он включил саундтрек из «Гладиатора».
— Это даёт ритм, — сказал он, снимая майку.
Литавры. Боль. Песчаные арены. Ольга лежала и ждала, когда пойдут титры. Она не вошла в ритм. Она вошла в ступор.
— Я изучал женскую анатомию, — прошептал он на ухо.
Где? В «Мужском здоровье»? Или по комиксам? Он тыкал так, будто искал Wi-Fi в старой хрущёвке. Неуверенно. С энтузиазмом. И мимо.
— Помедленнее, — попросила она.
— Я просто чувствую энергию, — ответил он, ускоряясь.
Энергия была, как батарейка из пульта — Старая. И в другую сторону.
Он встал. Погладил свои кубики. Посмотрел на себя в зеркало.
— Это было настоящее. Я был собой.
— Можно возврат по чеку? — выдохнула Ольга.
С уверенностью. С осанкой. С эго, которому даже не нужен лифт.
С ощущением, что её не трахнули, а… использовали как гантель.
Даже случайный секс в 2008 был лучше.
Даже в туалете кинотеатра.
Даже с тем, кто сказал потом:
— Я не знал, что это у тебя был первый раз.
Ольга вошла с бутылкой пива. В 11 утра.
Футболка — мятая, волосы — как после обстрела, лицо — как после суда.
Но в глазах была сталь. Или остатки.
— Катастрофа года, девочки, — сказала она, сев на табурет.
— Рассказывай, — сказала Катя, взяв блокнот как судебный протокол.
— Он сказал: «Это было настоящее».
А я подумала: «Господи, это был экзамен. По позорной анатомии».
Ни теории, ни практики. Только поза и фоновая музыка из ВВС про Рим.
— Он хоть старался? — мягко спросила Юля.
— Он старался быть красивым.
Сексом он занимался как с зеркалом.
Я была просто аксессуаром. Как полотенце. Только движущееся.
— Мужчина, который думает, что женщина — это сцена для его «самости».
Классика. Клитор? Нет, не слышали.
Ольга бросила взгляд в пол.
Юля подошла. Села рядом. Мягко, почти не касаясь.
— А может, тебе… не секса хотелось?
— Чтобы тебя выбрали. Не трахнули. А остались.
Ольга отвернулась. Голос стал тоньше:
Я хотела, чтобы он остался.
Мне всегда казалось, что я железная.
«Пошёл в жопу» — это мой стиль.
Но каждый раз, когда дверь закрывается, я думаю:
«Может, я и правда не та, за кем остаются».
Катя села по другую сторону. Обняла.
— Ты стоишь того. Даже если пока никто не остался.
Мы — остались.
Ольга записалась на массаж.
К женщине. Без эротики. Без разговоров. Просто — тепло рук.
В кабинете пахло ромашкой, полотенца были жёсткие, но чистые.
— Мне не нужен сейчас секс, — сказала она.
— Мне нужно... чтоб меня не трогали, а были рядом.
Контакт. Без намерений.
Она смеялась. Горько. По-настоящему.
И впервые — не из защиты.
А потому что могла себе это позволить.
Ольга пришла в спортивных штанах и с кефиром.
Это было заявлением. Не пить. Не трахаться. Не страдать.
Просто быть.
— Девочки, — сказала она, — я поняла, что секс без связи — это как салат без соли. Вроде еда. Но не питает.
— А ещё — это не про тело. Это про ощущение, что ты больше, чем объект. Что ты — человек.
— Секс — как судебный процесс. Если не было согласия на глубину — это уже насилие над душой.
— И если после тебя не обняли, а просто встали и ушли — это не «мужчина был свободен». Это «человек был пустой».
Ольга обвела их взглядом.
— А я больше не хочу от мужчин наполнения.
Я сама себе и вино, и ванна, и массаж.
— Дополнение. Не проект. Не религия. Не центр жизни. Просто гость.
По приглашению. И с чистыми руками.
Они сидели на полу. В пледах. В простоте.
Печенье — не безглютеновое.
Вино — комнатной температуры.
Женщины — в мире с собой.
— Секс-провал года, девочки, — сказала Ольга, поднимая бокал с кефиром.
— У каждой такое было, — кивнула Юля. — Главное — не сделать это своей личной трагедией.
— Или, хуже, привычкой, — добавила Ася.
— Главное — не винить себя за чужую неумелость, — сказала Катя. — И не делать вид, что это был «опыт». Иногда это просто был провал.
— За мужчин, которые не знают, где клитор, — бросила Ольга.
— И за женщин, которые больше не ищут там любви, — сказала Юля.
Они смеялись. Громко. Без утешения.
Потому что это уже не было нужно.
А штаб — местом, где можно упасть на пол, рассказать о провале, и никто не скажет: «Ты виновата».
Там, внутри, наконец было не пусто. Там были они.
Катя всегда считала, что любовь — это форма юридического безумия.
Словно договор, составленный под действием гормонального алкоголя.
Оформленный на эмоциях, подписанный в состоянии аффекта, а расторгаемый в суде — с позором, с аллимонией и с мешками психосоматики.
Она не верила в браки. Она верила в контракты. В чёткие формулировки. В структуру. В пункт про личные границы.
В обязательную оговорку о форс-мажоре: «в случае внезапной потери доверия — стороны обязуются сохранить достоинство и не публиковать скриншоты переписок».
Она знала, как оформляется доверенность, но не знала, как оформляется нежность.
Она могла за полчаса разложить любое «мы» на юридические обломки, как эксперт по семейному кодексу на выезде.
Но когда он — Анатолий Николаевич — предложил ей сожительство с договором, Катя впервые испугалась.
Не за свободу. Не за бумагу. А за то, что она может согласиться.
