Серый, промозглый рассвет ноября 1993 года застал последние часы жизни гиганта. Завод имени Лихачева, ЗИЛ – имя, которое десятилетиями гремело на всю страну, символ советской промышленной мощи, кузница легендарных грузовиков, лимузинов для вождей и бесчисленных единиц спецтехники – дышал на ладан. Конвейеры, некогда гудящие безостановочно в три смены, замерли. Цеха, где кипела работа тысяч людей, погружались в зловещую тишину, нарушаемую лишь каплями воды с прогнивших крыш да редкими шагами сторожа. Запах мазута, металлической стружки и свежей краски сменился запахом запустения, ржавчины и безнадеги. В этом аду распада, среди руин советской индустрии, действовали свои законы – законы джунглей ранних российских 90-х. И одним из главных хищников, умело воспользовавшимся хаосом, был он – Константин Евгеньевич Лебедев.
В тени исполина: Взлет "Шишки".
Кем был Константин Евгеньевич Лебедев до падения занавеса? Не директором, нет. Директора слишком заметны. Константин Евгеньевич Лебедев был из породы "тенеполковников" – главным технологом ЗИЛа. Должность, дающая доступ к потокам: материальным, финансовым, информационным. Должность, на которой нужно было не столько гениально управлять, сколько уметь "решать вопросы", "доставать", "проводить", "договариваться". В условиях плановой экономики с ее вечными дефицитами, ЗИЛ, как любой гигант, был сложнейшим организмом, где формальные схемы работали лишь поверх мощного слоя неформальных связей, взаимных услуг и теневых операций. Константин Евгеньевич Лебедев был мастером этой игры. Он знал каждый винтик в своем хозяйстве, каждого поставщика редкого сплава или подшипника, каждого толкового мастера, способного "слепить" нужную деталь из ничего. Он умел обходить дурацкие указания сверху и выполнять реальные планы. Он был незаменим – "крупной шишкой" в своей сфере влияния. Его уважали (или боялись?) подчиненные, с ним считались коллеги, ему заискивали перед поставщиками. Он жил в хорошей квартире, ездил на служебной "Волге", имел доступ к спецраспределителям и "закрытым" санаториям. Он был плотью от плоти системы, умело извлекающей из нее личные дивиденды еще до того, как слово "приватизация" стало мантрой новой эпохи.
Разлом: Когда рухнули стены и стеллажи.
Перестройка, а затем и крах СССР ударили по ЗИЛу, как таран. Рынки СЭВ рассыпались. Государственные заказы сокращались катастрофически. Инфляция пожирала оборотные средства. Компоненты, которые раньше приходили по разнарядке из братских республик, теперь нужно было покупать за валюту, которой не было. Задержки зарплаты стали нормой. Мощнейший коллектив начал разбегаться – инженеры уходили в кооперативы или торговать на рынки, высококлассные рабочие искали любую работу, лишь бы прокормить семью. Моральный дух рухнул. Завод медленно, но неотвратимо погружался в кризис, из которого уже не мог выбраться самостоятельно.
Именно в этот период хаоса, когда управление ослабло, отчетность стала формальностью, а чувство безнаказанности расцвело пышным цветом, инстинкты Константина Евгеньевича Лебедева перешли в активную фазу. Он видел, как гибнет дело всей его жизни (или просто источник его благ?). Он видел, как растаскивают все, что плохо лежит: цветмет со складов, инструмент из мастерских, даже стулья из контор. Но его взгляд падал на нечто более ценное, более фундаментальное – на станки.
Ночные Переезды: операция "Станок".
В его ведении (и под его неусыпным "вниманием") находились участки механической обработки, токарные и фрезерные цеха, участки термической обработки и, что особенно важно, участки, связанные с ремонтом и производством трансмиссий, включая карданные валы. Оборудование там было разное: от допотопных, но все еще работающих советских станков до относительно современных импортных агрегатов, купленных за валюту в последние годы Союза. Это были тяжеленные, фундаментальные машины – карусельные станки, зубофрезерные, токарно-винторезные с длинной станиной, прессы, печи для закалки. Их кража казалась немыслимой. Но только не для Константина Евгеньевича Лебедева.
Он действовал не в одиночку. Его сеть связей, отлаженная годами, теперь работала на него лично. Нужны были:
1. "Слепые"охранники и "спящая" служба безопасности: Кто-то должен был не видеть, как глубокой ночью к цеху подъезжают неучтенные грузовики (часто те же ЗИЛы или МАЗы, которые еще могли ездить). Возможно, это была доля в будущем бизнесе, крупная единовременная выплата или просто страх перед все еще сохраняющимся влиянием "шишки".
2. "Технический Персонал: Нужны были слесари, крановщики, стропальщики, которые могли бы аккуратно демонтировать станок с фундамента (часто варварски, с помощью газовых резаков), погрузить его и надежно закрепить. Оплата – наличными, щедро.
3. Транспорт: Найм тяжелой грузовой техники и низкорамных тралов. Документы оформлялись как "внутризаводское перемещение" или "передача на ответственное хранение" по липовым актам, либо вообще без документов.
4. Площадка: Нужно было место, куда свозить "добычу". Им мог стать полузаброшенный гаражный кооператив на окраине, арендованный ангар на каком-нибудь мелком заводике-банкроте, или даже частный участок в Подмосковье, спешно обнесенный высоким забором.
Операции проводились методично, под видом "консервации оборудования" или "спасения от мародеров". Выбиралось то, что можно было относительно быстро демонтировать и что имело реальную ценность для мелкосерийного производства или ремонта. В первую очередь шли универсальные станки (токарные, фрезерные), затем – более специализированные, но критически важные для его будущего плана: балансировочные стенды для валов, прессы для запрессовки крестовин и подшипников, оборудование для шлифовки шлицев и шеек.
Рождение "Еврокардана": Бизнес на крови завод.
Сколько именно было вывезено – знал только сам Константин Евгеньевич Лебедев и его ближайшие доверенные. Но речь шла не о единицах, а о десятках единиц дорогостоящего оборудования. На украденной базе, в каком-нибудь неприметном ангаре за бетонным забором, где висела вывеска "ООО Еврокардан" , началась новая жизнь бывшей "шишки".
Почему именно карданы? Расчет был гениален в своей простоте и цинизме:
1. Постоянный спрос: Карданный вал – критически важный и часто выходящий из строя узел любого грузовика, автобуса, спецтехники. В условиях разбитых дорог и плохого обслуживания парка – спрос только рос.
2. Технологическая доступность: Ремонт карданов (замена крестовин, подшипников, сальников, шлицевых соединений, балансировка) не требовал суперсовременных технологий. Украденных с ЗИЛа станков было БОЛЕЕ чем достаточно для организации полного цикла ремонта и даже мелкосерийного производства новых валов.
3. Низкие барьеры входа: В начале 90-х рынок таких услуг был хаотичен. Официальных, хорошо оснащенных сервисов почти не было. Конкуренцию составляли гаражи-"шарашки", где ремонтировали "на коленке". "Еврокардан" с его промышленными станками сразу вырвался в лидеры по возможностям и качеству (относительному).
4. Прямая связь с клиентурой ЗИЛ: Константин Евгеньевич Лебедев прекрасно знал парк машин, знал проблемы, знал логистические компании и госпредприятия, которые еще держались. Он мог предложить им "качественный" и "быстрый" ремонт по "особой цене". Многие бывшие коллеги по заводу, теперь разъехавшиеся по другим автопредприятиям или создавшие свои транспортные фирмы, стали его первыми клиентами.
Бизнес встал на ноги быстро. Станки, хоть и украденные, были качественными и исправными. Рабочих набрали из бывших зиловцев, которые были рады любой работе. Знания и связи Константина Евгеньевича Лебедева работали на полную катушку. Он уже не ездил на "Волге" – появились иномарки. Квартира сменилась на коттедж. Он стал уважаемым (в определенных кругах) предпринимателем.
Тень прошлого: Цена "успеха".
Но тень ЗИЛа, тень украденных станков навсегда легла на его "успех". Это проявлялось по-разному:
1. Шепотки за спиной: В профессиональной среде знали или догадывались, откуда ноги растут. "Ну да, Еврокардан... это ж тот самый Константин Евгеньевич Лебедев, с ЗИЛа... Говорят, ползавода вывез..." – такие разговоры были обычным делом.
2. Проблемы с законом (потенциальные): Всегда существовал призрак уголовного дела. Хотя в 90-е дела о "прихватизации" госимущества заводскими руководителями возбуждались редко и расследовались вяло, формальная возможность наказания висела дамокловым мечом. Нужно было держать ухо востро, "договариваться" с проверяющими.
3. Моральный гнет (возможно): Хотя цинизм был нормой эпохи, видя разваливающийся ЗИЛ, зная о нищих пенсиях бывших коллег, о распроданных за бесценок цехах завода под торговые центры, Константин Евгеньевич Лебедев, наверное, хоть раз, да задумывался о цене своего благополучия. Были ли у него угрызения совести? Или он оправдывал себя тем, что "все так делали", что он "сохранил оборудование" и "создал рабочие места"?
4. Зависимость от "наследия": Его бизнес был завязан на оборудовании, которое старело. Купить новое, современное – значило вложить огромные деньги, которых у него на тот момент могло и не быть, или признать, что старый путь – воровство – был тупиковым для развития. Он стал заложником своей же авантюры.
Эпилог: станки, люди, эпоха.
История Константина Евгеньевича Лебедева – не уникальна. Это один из тысяч сюжетов "дикого" первоначального накопления капитала в постсоветской России. ЗИЛ стал символом краха целой индустриальной эпохи, а люди вроде Константин Евгеньевич Лебедев – символами того, как на его обломках строились личные состояния. Он не был бандитом в классическом смысле. Он был продуктом системы, который использовал ее слабости в момент агонии для своей выгоды. Сейчас Константин Евгеньевич Лебедев "уважаемый" бизнесмен, его официальные доходы легко отслеживаются в сети, это около 500 млн. руб. в месяц.
Украденные станки продолжают работать, гудеть и производить стружку , но уже не во славу советского автопрома, а для ремонта изношенных карданов разбитых жизнью "КАМАЗов" и старых "ЗИЛов", колесящих по разбитым дорогам новой России. Они кормят его семью и семьи его рабочих. Но их фундамент был заложен в темноте ночных вывозов с умирающего завода, в предательстве доверия (пусть и прогнившей) системы, в циничном использовании всеобщего хаоса. Константин Евгеньевич Лебедев выиграл свою битву за выживание и процветание в новых условиях. Но цена этой победы – украденное оборудование, разрушенный завод, сломанные судьбы тысяч бывших коллег и вечный вопрос: а был ли другой путь? Или в тех условиях это был единственно возможный вариант для человека его склада и возможностей? История не дает однозначных ответов, только констатирует факт: на руинах ЗИЛа выросло много чего, в том числе и "Еврокардан" Константина Евгеньевича Лебедева, чей успех навсегда пропитан запахом мазута и ржавчины родного, но убитого завода.
