Записки проводника + Поезд

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ТУТ

Все мои книги здесь. Мой Дзен.

Гип-гип-ура! Прибыли в Мурманск! Здесь наш «экватор» перед обратной дорогой в Новоросс. Мы порвали в клочья гипотетический «пояс верности», сковавший наши чресла бронёй оседлости! Уж не целки мы, но знатные проводники! Трое суток — и будем «free as a bird», по выражению старика Джимми Моррисона. На целую неделю. До следующего рейса будем греть в Новороссе бока на солнце, накачиваясь домашним кислым винищем и блядовать.

Сбываем остатки растительной продукции, специально отряженным для этой цели с местных рынков кавказцам, и идем гулять. Естественная цель — стоящий на берегу Баренцева моря полуобнажённый солдат высотой с 5-тиэтажный дом. «Микеланджело», что ваял его, по-фрейдистски постеснялся отсечь всё лишнее. Там, где у других людей ноги и срамные органы он оставил нелепую юбку из мрамора. Но в целом, каменный крепыш с ППШ и напряжённым лицом бодибилдера смотрится грозно. Назло вероятному противнику. Противник, несмотря на угрожающий вид, давным-давно навероятил по всей стране филиалов нефтяных компаний и подсадил нас на макдональдсы с «левайсами». Но всё равно, парень впечатлял.

Море скучное как тюремная баланда, с плавающими тут и сям, прожаренными до синевы сухарями барж. Порт изувечен «колодезными журавлями» из стали — подъёмные краны. Ветер задувает не по-летнему. Привокзальная стела выдала нам по прибытии цифирь в жалких +10 градусов Цельсия.

Согреваемся водкой из горла. Юные чудо-горнисты на рваном холодном ветру. Фотографии в пьяных позах у разбросанных по склонам сопок — как неопрятные козьи кругляхи — огромных каменных глыб. Глыбы исписаны хулиганскими и любовными граффити. Вроде «Петя + Маша 1967» и прочими «хуй-пизда-и-до-свиданья». Похоже, натаскало их доисторическим ледником (в смысле камни). Подробнее об их происхождении расспросить не у кого. Географии я учился так себе. А наши тёртые волчицы-проводницы на палеологов явно не тянут; им бы из нас только соки доить. В прямом и переносном.

Моя дворянка столбовая (напарница) встретила меня с прогулки кипящим титаном, подготовленным к чайной церемонии, и пиром горой: копчёная рыбина неведомой породы в пол человечьей ноги, уже распиленная на солнечные маслянистые ломтищи; сочная дынная голова; местный мурманский хлеб, покрытый мучной и тминной присыпкой. М-м-ммм! Вкуснотища! На краешке стола лежали мои законные четыре сотки. Не обделила таки, стерва старая. Проверяла меня на вшивость. И на том ей спасибо, шаболде! Своё я втихую срубил. Ещё столько же…

***

Дорога назад выпала из внутреннего кармана моей памяти. Всё слилось в пресловутую картину Малевича «Чёрный квадрат». (Так хотелось скорее поближе к морю и солнцу!). Уже в самом нашем лагере вагонников сразу же наметили глобальную пьянку. Пьянка удалась. Картина её иллюстрирующая — модернизированная a la Repin «Приплыли & Проблевались».

Из разговоров с народом, который ездил по другим направлениям понимаем, что наш вариант маршрута не самый стрёмный. Мы хоть и не шибко, но заработали. Те же, кто ездил на Архангельск, вообще ходят побираются и от недоеда обрывают с деревьев всё, что похоже на неядовитые плодоягоды. Совершают ночные налёты на огороды. Благо, что здесь, рядом с депо, раскинулся частный сектор. В качестве добычи: перьевой лук и картошка. Корову же мочить не будешь. И так с местными почти джихад.

Ходившим на Москву повезло больше — они там целый постельный бизнес закрутили. Дорога туда и обратно короткая, пассажиры меняются часто. Если бригадир поезда потворствует, — то крутись-вертись, не хочу. Хотя наш бугор по фамилии Гаршин тоже парень не из лохов чилийских. На наши чудачества глаза закрывал. Поговаривают, до поры до времени он числился самым крутым бугром на Северокавказской железке. Проводники у него вроде как партнёры были по контрабандным перевозкам. Возможно, при его гаршинском участии олигарх Ромка Абрамович и потерял на просторах нашей необъятной родины пару составов цистерн с мазутом, а после прикупил себе губернаторство на Чукотке.

Короче, бугор наш творил дела масштабов подпольного миллионера Корейко из знаменитого «Золотого телёнка». Пока следствие его не прижало. Теперь вот с нами вошкается. Ушёл, как говорится, на дно. Золотое…

***

Между ходками в рейсы решили подработать в порту грузчиками. Наведя справки среди селян, узнали, что тут, в поселковой зоне, обретается один из бригадиров докеров по кличке «Мороз». Договорились с ним встретиться в порту.

У административного здания порта сидел на кортах и лежал прямо на асфальте разночинный люд. Больше из маргиналов. Как стая ободранных морских котиков. В смысле, звери такие есть — в океанах плавают, а не американские десантники в пятнистых комбидрессах. Были и интеллигенты в очочках, вздумавшие подколымить на выходных для поддержки семейного бюджета.

Перемежались интеллигенты тёртыми зэками с наколками — «звёзды» и «погоны» — на плечах. Синюшные генералиссимусы hauet tatur, мать их перемать. Один был в причудливом ковбойском сомбреро и беспрестанно повторял (свою фирменную?) присказку «блядь-блядь-блядь». Может, бабы давно у него не было?

Я резко вспомнил про свою панковскую серьгу в ухе, которая и так не давала покоя всему жадному до всего оригинального и культурно-пидорского, населению Юга. Особенно братьям нашим меньшим с хребтов Кавказа и таким же колымским «откинувшимся» бакланам, которых случалось перевозить в поездах. Серьгу спрятал в карман. Мало ли что… Зачем травмировать их изнеженную психику взращённую на баланде, игре в секу и беспокойстве за своё очко, когда нагибаешься за мылом в тюремном душе? Пусть живут, юродивые…

Иногородними были мы одни. Из-за этого вход для нас в портовую зону осложнился. Впрочем, статус наш в глазах местных таможенников пошёл ракетой вверх после денежной компенсации, вложенной в наши паспорта Морозом. Затруднения исчезли, как и не было. Всё равно рабочих рук на разгрузку корабля водоизмещением 2000 тонн с контрабандным товаром в трюмах не хватало. Такие дела надо проворачивать быстро. Наша посильная помощь оказалась кстати.

Вползаем слепленной из полуголых человечьих тел рептилией за портовые ворота. В нос бьёт удивительным запахом парфюма и косметической химии. Взору открывается практически утопленная по борта в Сине-Море плавучая махина. Махина спелёнута от непогоды гигантским брезентом. Спрашиваю у дохлого парнишки, что идёт рядом, что это за запах. Потянув ноздрями кокаиниста южный воздух, он говорит, что это стиральный порошок «Тётя Ася» и турецкое мыло «Duru». Завидую его профессионализму. Здоровью не завидую: тельце ветром носит, руки изъедены соляными дорожками пота и пыли, глаза навыкате — наверняка пьёт. Возможно, ширяется маковой мулькой.

Под брезентом двухметровый слой 10-килограммовых мешков с макаронами. Вгрызаемся в его мучные недра, как муравьи в парное говно. Растянулись в цепочки: одним концом к громаде корабля, другим — к фурам, отбывающим во все занюханные закоулки России-Матушки. Всюду, где есть цивилизация и покупательская активность.

Кряхтим, пыхтим, попярдываем. Мешки в полёте от одного грузчика к другому (если неудачно пойманы) рвутся по швам. Через полчаса напряжённой работы внутри фуры уже стоишь по колено в макаронной окрошке. Многих мотает похмельными винтами. Типажи презанятные, но наблюдать некогда. Конца и края работе не видать. Лишь попав в этот Гулаг, узнали, что никого не выпустят, пока корабль не будет полностью опустошён. Египетские рабы на постройке мыльно-макаронно-сигаретных пирамид. Мечта фарцовщика из советских 70-тых.

Следующие двое суток ползаем вокруг разнообразнейших товаров, которыми набит трюм корабля. Как защёчные пазухи хомяка или мешок деда Мороза Новогодним непотребством. Стиральный порошок пропитал поры кожи, увяз в волосах присыпкой для средневековых пуделястых париков, омывает кишки. Вода, которой нас потчуют из пластиковых канистр во время перекуров и на которой варганят в портовой столовке макаронное месиво — наш обед и ужин — тоже шмонит порошком.

Вторые сутки народ валится с ног от недосыпа и усталости. Отпаивают нас халявным кофе. Пинками в печень приводят в чувство. Адское пекло. У хлипкого Олега Цевелидзе из нашей проводницкой бригады глюки. Выглянув из фуры наружу, он принял тьму, скудно прорезанную лазером прожектора с копошащимися на корабле силуэтами, за полустанок. На полном серьёзе спросил, кто из нас пойдёт принимать билеты пассажиров.

Мне же не спится. Каждые полчаса я бегаю блевать за угол от тошнотворного вкуса и запаха стирального порошка. Вскоре блевать уже нечем. Зелёная желчь выплывает из моих раскалённых кишок мыльными шаровыми молниями. Бзик стеклодува. Срать тоже нечем, кроме субстанции близкой по цвету и запаху к шампуню с экстрактом жожоба и витамином «В5». Того и гляди сфинктер заколосится смоляными кудрями. Говорят, к ватерлинии пойдут консервы с томатами и зелёным горошком. Буду испражняться расплавленным цинком с лечо из овощей?!

***

После приключения в порту и гонорара в двести рублей дрыхнем ровно сутки. Нет, уж лучше пассажирам чаёк втюхивать и бельишком грязным приторговывать с палёной водочкой; перед выходом в рейс её разносят по вагонам подозрительного вида коробейники. Глухонемые. Набор аппликаций из разноцветных этикеток к бутылкам предложат за отдельную плату. Фантазируй себе, как долбаный Пикассо кубистической поры.

Живём на заработанное в рейсах. Зарплату не берём из принципа. По идиотской курортной моде все облачились в хлопающие по пяткам резиновые сланцы и шальвары турецкого пошива с аляповатыми рисунками и надписями. Я тоже закупился. Чай не хуже всех! Только придя с местного рынка домой, обнаружил, что на штанинах среди серо-зелёных разводов, тут и сям разбросаны, закамуфлированные свастики-коловраты и надпись готическим шрифтом «White Power». Как бы в таблетку не схлопотать за такие наряды от местных кавказцев.

Кто подурней, накупили себе нательных позолоченных крестов с фальшивыми брюликами и искусственных барсеток. На натуральные, всё ж таки, заработанных тяжким проводницким трудом денег жалко. Восставшие из никоновского ада протопопы Аввакумы. Закос под новых русских обходится им дорого. Через неделю позолота с крестов пооблезла. Ходят с красным раздражением на титьках, будто разом вступили в клуб садомазохистов и по ночам тайком лупцуются хлыстами из крапивы. Допонтовались бараны.

Четверых наших смачно измордовали на пляжной дискотеке пятнадцать гопарей. Каждому высадили по паре резцов. Да и так, ссадины по всему периметру. («Шоб сильно не плясали, суки московские»). Среди них и Денис Неунывалов. Но он ничего — не унывает.

Мы все наслышаны о легендах про «Бригаду №36» — карточных шулеров, которые промышляют на хлебушек с «икрой заморской кабачковой» на железной дороге. Подсаживаются к какому-нибудь лоху в купе и разводят его на деньги, предложив перекинуться в картишки. Сначала на копеечку, потом оставляют в одних трусах. У моряков есть байки о «Летучем Голландце», а у нас вот про этих. В вагон их проводник обязан пускать без билетов — негласная договорённость. Байки байками, а одна девка из нашенских было рыпнулась денег стребовать, так они чуть приоткрыли дверку в тамбуре, перегнули её как колосок весенний за борт, и пообещали скинуть на полном ходу. Научилась уму-разуму быстро…

Ещё немного из страшилок. Возле лагеря постоянно ошивалась стая бродячих собак. Как-то, выйдя ночью по нужде, я нос к носу столкнулся с этой стаей, творившей «собачью свадьбу». Не знаю с чего бы (решили, что я претендую на место в их очереди?), но псины кинулись на меня. Не меньше десятка. Инстинктивно я пригнулся к земле, волосы на затылке встали дыбом, и я исторгнул из глотки вопль из арсенала актёра Джонни Вайсмюллера в роли Тарзана из фильмов 30-х годов. От страха… Как не парадоксально, но вся стая бросилась врассыпную. Прав старина Дарвин: человек — царь природы!

В последний рейс на Архангельск отходим с гитарными песнями и плясками. Народу в вагонах битком. Сезон закончен, и отдохнувший, загоревший до состояния чёрных головешек, народ едет по хатам. Готовится впрячься со свежими силами в годичную рабочую лямку. Перрон заполнен отблядовавшими своё тёлками, клянчущими у летних хахалей финальное объятье; рвущими прощальный поцелуй взасос. Их прекрасные в расставании глаза блестят как лампадки церквей. Мужики достали из пиджаков обручальные кольца и надели на безымянные пальцы. Тренируются перед зеркалом в туалетах напускать на себя вид заядлых семьянинов. С жаром репетируют речи и смехуёчки с отмашкой для жён…

***

По пути, от пассажира с бородой и слизнястой внешностью КВН-щика Юлия Гусмана, узнаём нелепую новость: «Доллар, ребята, в цене подскочит — закупайтесь баксами!». Поверили. Чел похож на отставного майора ФСБ. Решили зайти в обменник, как приедем на вокзал в Архангельске.

В ночь перед заходом в Архангельск сваливаюсь с копыт от жестокой простуды. Мой напарник Серёга мечется, как ссаный веник, меж звереющими от нехватки сервиса («когда же чаёк будет готов?», «а скоро туалеты откроете, товарищ?»). Достали в конец.

Я же, обложенный 8-мью шерстяными одеялами, выстукиваю зубами аргентинское танго с подвывертом. Вся бригада облепила меня, как заботливые негры своего умирающего в тропической лихорадке бвану. Девушка с бездонными голубыми глазами и инопланетным именем Аида (полурусская-полугрузинка) усиленно растирает мне водкой грудь и брюхо. Приятно в её руках почувствовать себя с температурой под 40˚. Остальные, сев в кружок, принимают из алюминиевых кружек иные градусы. Перепадает и мне: жидкий пожар с толчёным перцем и аспирином.

По прибытии, утром, все умотали в город — сканировать достопримечательности. Я же лежу, потею. Сил ещё мало, но зараза пошла на попятную. Страдаю от смрадного одиночества под колючей одеяльной кольчугой. Исхожу жидким салом, как борец сумо затянутый в водолазный костюм.

Придя с прогулки рассказали, что город унылый; съездили посмотрели на хвалёное Белое море — тоже не ахти. Недаром, русский учёный Михайло Ломоносов сбежал из этих краёв с рыбным обозом в златоверхую Москву. Чтоб совсем не спиться от скуки. Говорят, до самой смерти у него и оставалась неуёмная тяга к огненной воде. А насчёт баксов мужик набрехал: 6 с полтиной обменники дают. Закупаться не стали.

На обратном пути из газеты, забытой кем-то из пассажиров, в липких пятнах от курёнка-гриль и ореховой шелухе, узнаём, что бакс таки скакнул. Резануло по ушам странным словом «дефолт». Грянул «чёрный вторник», а мы его безбожно просрали.

За два месяца нервов, физического истощения и недосыпания получаю в кассе депо зарплату. Два с половиной миллиона «старыми» деньгами. Их хватает на то, чтоб затариться в Москве на ВДНХ только вошедшим в моду крутобоким бумбоксом «Phillips» и парой шмоток на Черкизовском рынке. Посетив осенью родной филфаковский деканат, узнаю, что меня опять отчислили за «хвосты». Карма, ёбт…

***

Через пару лет я буду смотреть вечерний блок новостей, в котором скажут, что в Новороссийске была схвачена организованная преступная группа, которая под прикрытием начальника порта возила контрабанду. На экране промелькнут знакомые, измождённые хлебальники докеров.

И упругое море.

Все мои книги здесь. Мой Дзен

Таким образом до Тибра, моря Адриатического,

Чёрного и пределов Индии, обнимая умом

государственную систему держав, сей монарх

готовил знаменитость внешней своей политики

утверждением внутреннего состава России.

Н. М. Карамзин «Об истории государства российского»

На Казанском вокзале неугомонным цыганским табором загрузились в суставчатую, защитного цвета, гусеницу поезда. Так как добирались по бесплатным ксивам от Министерства путей сообщения, то каждый сустав-вагон смог принять в себя (без ущерба для пассажиров) по 8 человек от нашего кагала, окончившего проводницкие курсы. И это с учётом третьих полок. Детской считалочкой «шышел-мышел-пёрнул-вышел» решили, кому чемоданы и баулы будут братьями по крови и поту в дороге.

В нашей восьмерке две девахи. Им — вне конкурса — выпало по нижнему лежаку. Мне и Серёге достались вторые полки, а Костяну, Андрюхе и Ваньке — верхотура и боковые. Чтоб не особо фашиствовать, всё же решили «верхи» подменять. У них тоже кости не титановые на голом пластике бултыхаться. А на матрасе на верхних полках особо не повтыкаешь — соскальзывает. Машинист тормознёт — брякнешься с трёхметровой выси.

Ехать полтора суток. Город-курорт Новороссийск — конечная станция и, одновременно, пункт назначения. Там наш патлатый «команданте» по имени Вадим сдаст нас местному персоналу ВЧД-14 Северо-Кавказской железной дороги. Жить между рейсами предстоит в старых, списанных вагонах. Что-то типа кладбища кораблей из пиратских романов, но только на суше. Фекальные удобства, как и обещано, в зарослях лопухов и в тени диких абрикосов. Говорят, эти абрикосы на юге — повсюду. Море увижу впервые…

***

Замеченное по случаю объявление в коридоре центрального корпуса универа гласило:

Приглашаются все желающие (учащиеся 1—5 курсов) для работы проводниками на летний период! Южное направление. Организационный сбор такого-то числа, в актовом зале Медакадемии.

Судя по обвалившейся штукатурке и стенам, крашенным голубой отстающей эмалью, актовый зал Медакадемии перевидал много помимо оккупации города Калинина во время ВОВ. Массивные колонны в зале подпирали потолочную округлость с щербатой лепниной; в воздухе стоял кислый запах латанных-перелатанных дерматиновыми аппликациями кресел. Сами кресла были сбиты в театральные ряды. По обнажившейся кое-где древней кирпичной кладке читалось, что зал застал ещё заформалиненную в сосновых бочках требуху калик перехожих (читай бомжей), над коей колдовали свои лабораторки эскулапы Ивана Грозного. Словом, антураж был аховый…

Я чутка опоздал. В углублениях расшатанных кресел сидела сотня студентов обоих полов с тетрадками на коленях и что-то записывала. Прошмыгнув в громыхнувшую за спиной массивную деревянную дверь, я плюхнулся на кресло в самом заднем ряду и постарался слиться с аудиторией в слушательском экстазе.

На кафедре, обстреливая пространство эхом, стоял уже помянутый Вадим. Повадками, а ещё более стрижкой «под битлов», он походил то ли на остепенившегося после женитьбы неформала, то ли младшего научного сотрудника эпохи 60-х. Прислушавшись к спичу, я понял, что он травит байку про то, как проводнику запросто нарубить денег на проданном по три раза грязном постельном белье. Оно же, на проводницком сленге, — «китай»: уже пользованное один раз пассажиром бельё заново складывается по швам, увлажняется водой (некоторые профи подсыпают хлорку для аромата), и кладётся под матрас. Поспав на «китае» часов пять, получаем почти новый, свежий комплект. Его-то и можно продать не шибко внимательному или поддатому пассажиру по второму, а при случае (если человекопоток сменяется, как то бывает на проходных станциях по ночам), по третьему разу. Денежный куш — в карман пройдохи-проводника.

Бельё это заведомый рассадник заразы. От банальной чесотки, минуя блуждающие твёрдые шанкры, прямиком к (не дай божЕ!) бубонной чуме, от которой в своё время передохло пол-Европы. Внимание на это не обращаем, а пассажирам и невдомек, — если сами не владеют «шаолиньской» техникой.

Зная эти тонкости и то, что железные дороги в нашем государстве приравнены к военным объектам (ещё недавно по ним циркулировали ядерные ракетные установки, замаскированные под обычные вагоны), можно понять, что главный стратегический враг для неё — дороги и её обслуги в форме — её потребитель.

Но в Рашке так в любой сфере: продавцы ненавидят клиентов, власть срёт в раззявленные рты электората, а проводники за глаза хают тупых пассажиров. Вынужденная, и волей неволей разумеемая в остальном цивильном мире, конвенция ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ социума, по щучьему веленью, оборачивается в России враждой на уровне генома.

Следующие три недели я усиленно конспектировал в тетрадь строение пассажирского вагона. К экзамену запомнил только некие «буксы» — что-то типа стальных нахлобучек на колёсах с химическим порошком внутри — и «три долгих гудка в тумане», которые должен выдать машинист при замеченном им на горизонте пожаре.

Главное, что предлагалось запомнить это: когда в колесе образуется трещина, порошок в буксах самонагревается, поэтому на остановках проводник обязан тыльной стороной ладони апробировать его температуру. На практике выяснилось, что этим занимаются обходчики в оранжевых безрукавках, постукивая по колесам специальными чугунными закорюками. Слышали как на крупных ж/д станциях воздух оглашается приятным металлическим перезвоном? Это оно.

Экзамен сдали все.

***

Почти весь вагон заняли малолетние московские самбисты в сопровождении коренастых тренеров. У тренеров лица бульдогов, вступивших в кровосмесительную вязку с носорогами. Самбисты — носорожки калибра 1/2 от тренерского. Едут на соревнования в Ростов-на-Дону. Помимо четырёх взрослых, спортсменов сопровождали две приблудные шалашовки лет по 14. Заслуженные пионервожатые?

Ещё в Москве самые шпанястые борцы стали кучковаться в тамбуре: курили тайком, пряча сигареты в кулачки. Выходили по очереди тискаться и сосаться с девками. Нас, как провинциальных лохов, — не стеснялись. Ходили мимо нашего купе с дебильными столичными смехуёчками. Держали наготове удалой «рычаг с заломом».

Где-то часа через два ходу дети достали пузырь водки и пустили его по кругу. Окунулись несокрушимым самбистским мозгом в атмосферу угара вдали от родительских глаз. До тренеров в первом купе — не близко, до соревнований — тем паче. Мол, мастерство не пропьёшь.

Мы тоже не бездельничали. Начали раньше детей. Под вечер я сам походил на чемодан с пьяными колёсиками, который можно сдвинуть с места токмо упряжкой носорогов.

Дальше помнится лишь (такие вещи всегда чувствуешь кожей, словно «белый маг» Юрий Лонго) небольшая стычка с пиитами кимоно и татами. Впрочем, все быстро разрулилось привлечением высшего тренерского состава и пары совместно раскуренных косяков забористой московской шмали.

Отдельно сознание выхватывает из затхлого чулана бесовства: забеги гонцов за пахнущей ацетоном водкой к вокзальным буфетам; отставание от поезда (красный стоп-кран в кулаке); сальные анекдоты для заливистых баб; и пейзаж за окном. Там была напоенная ароматами трав «тарособульбовщина»: песчаные уступы оврагов, как храмы мачу-пикчу в Южной Америке, и МАТУШКА-СТЕПЬ — лысая ширь для игры в гольф у доисторических титанов. Вся утыканная телеграфными столбами, вибрирует жарким от солнца тандыром…

Явились вечор. Город большой и огнистый. Гудит, горит мириадами светляков. По краям — силуэты гор. Гребни скалятся как зубы Тирекса.

Кто-то, из пассажиров забыл в смежном купе рыжий чемодан. Пробуем поднять… — кирпичи с гантелями!

Очарованные южным экстазом, решаем гульнуть. Чемодан с собой (а хули делать?). Потом сдадим дежурному по вокзалу. Главное, чтоб нас не повязали как террористов, если там бомба или наркобарыг — если дурь. Открыть и посмотреть никому не приходит в голову. Честные студиозусы! А экстаз легко объяснился — сразу захотелось трахаться. Воздух-то какой! Недаром, южные курорты — секс-ловушка для беспутных мужей и жёнушек…

Цены в общественном транспорте приятно удивляют. Расспросив у аборигенов дорогу, едем к пляжу. Там — вакханалия из запахов жаренного шашлыка, долбящей атмосферу попсы из распахнутых кафешек, пьяные песнопения. Какие-то недоумки на спор отжимаются на бетонном скальпеле волнореза, а после, надавав друг другу поджопников, с подозрительно конопляным смехом, бултыхаются в воду. Море — теплынь! Побросав на чёрную в темноте гальку нашу экипировку и злополучный рыжий баул, ныряем в солёный чёрный кисель. К-а-а-а-йф! Фр-ррррррр…

Когда вернулись к ВЧД, нас уже встречали высунутые из окон вагонов головы и машущие семафорами руки наших девок. Так и есть — жить будем в стоящих на вечном приколе обшарпанных «казематах». После слов «мальчики, у Тани кто-то чемодан украл» окончательно убеждаемся, что все бабы — дуры…

***

Утром нас стала охаживать делегация заслуженных работников «железки». Не хватало только караваев с солью и голых баб в кокошниках. Чуть позже нашлось логичное объяснение их южному гостеприимству. Эти пидоры хотели, чтоб мы по второму разу прошли медкомиссию, пожарный инструктаж и технику безопасности. За деньги. Само собой, всю эту хренотень мы сдали ещё в Твери, заплатив за то недурственный калым. А южным кровососам тоже захотелось накупить детям сникерсов.

Непонятно, кто кого надул. То ли Вадим нас, то ли эти умельцы. Наш сопровождающий в первый же день — не распаковывая рюкзака — свалил вместе с женой в Широкую Балку. Здешний «Лазурный Берег»: прибрежную территорию шириной в пару километров с разбросанными по ней базами отдыха и частными пансионатами. Иначе бы Вадимку убили, и прах бы его пошел на компост для абрикосов. Их заросли действительно вездусущи. Жри — не хочу.

Сговорившись толпой, решаем стоять до конца — по второму разу платить не станем! Руководство депо тоже поднялось на дыбки. Кони етицкие. На пятый день, когда у большинства от голода и безделья стало сводить желудки (основная масса карманных денег пропита ещё в дороге), обе стороны сделали шаг навстречу. Вражда разрулилась российским компромиссом. Взятка — двигатель прогресса. Один массовик-затейник из наших — Денис, с говорящей фамилией Неунывалов, и заодно капитан юрфаковского КВНа, — сунул остатки наших банкнот кому следует. Проводником он ходил третье лето подряд и знал все тараканьи щели. Коррупцией тоже не брезговал. В тот же день мы благополучно прослушали ускоренный курс пожаротушения пенными огнетушителями с забрасыванием пассажиров песком. Расписались в положенных бумаженциях. Распределились по маршрутам.

***

В пути. Учусь заваривать по восемь раз один пакетик чая, предварительно подсыпав в стакан щепотку соды. Пассажиры причмокивают, цокают языками и нахваливают. Говорят, дома такого не попьёшь — только на железной дороге. Святая правда! Старпёрка-проводница, к которой меня приставили, с железными блестящими зубами, просит, чтоб называл её мамой. Про себя я называю её сукой. Все деньги от подхваченных по дороге «зайцев» она прячет себе в лифчик. Не делится. Попахивает армейской дедовщиной. Переговорил с другими — у всех старослужащие нормальные. Вместе на заработанное жрут и пьют. Ночью зарэжю, на хюй…

На станции Крымская стоим 27 минут. Вся платформа забита галдящими, что твои гагары, торгашами. Цены на овощи и фрукты здесь самые низкие на Юге. Похоже на оптобазу: вместо фур и дальнобойщиков — мимоидущие поезда. Все проводники заняты скупкой. На Севере будем оное продавать. Брокеры хуевы. Сейчас не моя смена, но моя скупая наставница будит меня сдвоенными кулаками в дверь проводницкого купе и вопит: «Тима-а-а-фей! Просыпа-а-а-йся!». Кое-как продрав глазницы и натянув портки, выбегаю на платформу весь увешанный пустыми вёдрами и сумищами.

Верещим, спорим, трясём перед рожами торговцев скомканными купюрами. На пассажиров положили большой и толстый болтище. Несчастные кучкуются возле запертых на ключ туалетов. Ропчущее непонимание и непонимающее роптание. Обезумевшие мамаши, содрав с детей колготки и держа их под закорки, пытаются переорать этот содом. Вталкивают чадам в уши магическую мантру «пис-пис-пис». Дети целятся струйками в щель между перроном и составом. Поезд дёрнется — пол-жопы оторвёт. Кто-то всё равно не удержался — какнул в трусы. Завыл осатанелой белугой и бьёт мамку. Взрослые терпят или бегут в кусты на горизонте.

Кто не успел, тот сам дурак…

***

Ростов-Папа. Вокзал громадный, как международный аэропорт. Усасываюсь баночным джин-тоником, пока напарница спит. Беру тайком «зайца» и сорок минут прячу его в запасном угольном отсеке: мужичонка похожий на странствующего коммивояжёра или крутого наркодилера. Выпустил через остановку. Вовремя. Влед за ним, по составу прошарили менты с надрессированой на всякое непотребство собакой. Искали беглого каторжника?

Убогонькая Рязань-2. Засаленные провинциальные менты, прикинувшись ревизорами, вытягивают из меня взятку за якобы незапертый на остановке туалет. Точно помню, как закрывал! Дубликатом открыли, суки. Мент постарше брюхат, мордат и портупеист. Деньги руками не берёт — боится, что меченые. Младшенький по киношному шаблону похож на засушенного сверчка. Косит лиловым глазом. От стыда, наверное… Ничего — пообвыкнет, будет хуже старого. Когда они выходят наружу в волглую душную ночь, поезд трогается. Я показываю им через окошко жест — «Fuck you!» называется. Ухмыльнулись только бляди толстожопые.

Петрозаводск. Карельская столица. Славен паровозом, что приосанился на главной платформе, ещё разработки братьев Черепановых. У нас в Твери есть такой же. Фотографируемся всей проводницкой бригадой на фоне. Скидываемся на взятку местным СЭСам после того, как тётки в измятых, бывших поди ещё в юрский период белыми и накрахмаленными, халатах обнаруживают в каждом вагоне по изрядному мешку «китая». После их проверки весь оставшийся путь наносим смертельный «китайский» удар по карману лохов-пассажиров. Нам тоже жрать хоцца. И так в пути наши главные блюда: консервированная килька в томате и вьетнамской фабричной выделки бомж-пакеты. На белёсом хрустком форзаце красными мотылями извиваются буквицы «Kouoxe». Тут же крестили их «куксами-буксами».

Доходит до того, что подсаженная по пути полуночная тётка приносит и разворачивает перед моим носом комплект с раздавленным, да так и ссохшимся в простыне, помидором. Смеюсь ей нагло в лицо и говорю, что уроды на прачечной совсем оборзели — «за что им, пидорам, деньги плотют!». Выдаю из-под седалища другой, ещё полумокрый. Посетовали вместе на отсутствие сталинского режима в стране. Жаль, старая и страшная — не присунуть. Угостил её настоящим, а не содовым, чаем с лимончиком. Уползла довольная. Приятно, чёрт возьми, чувствовать себя профессионалом! Храплю дальше. Снится Архипелаг Гулаг и голые охранники на вышках в меховых пилотках с вязаными из шерсти лаек «АК-47».

Бредятина…

***

Чем дальше к северу, тем проносящийся за окном пейзаж тухлее и смурнее. Говор пассажиров быстрее, разговоры задушевнее, глаза (как ни странно) добрее. Видать, ещё не до конца испорчены аурой сраненького московитского душка. Ближе к Полярному кругу телеантенны хуже ловят, что ли?..

Люди одеты как в мегаполисах центральной полосы бомжи и обитатели мусорных свалок. Вот-вот запахнет пугачёвскими зипунами, толстовскими лаптями. Простые жители российской глубинки. Воистину, нет ничего слаще для наших царьков, чем загнать ниже плинтуса своих обиженных умом и нищих бунтарским духом подданых-вырожденцев. Говорят же пожившие на свете, что нет кайфа чище, чем втоптать в говно беззащитный цветок, свернуть шейку годовалому ребёнку или выпустить кишки бездомной бельмастой собаке, что пристала к тебе хмурым осенним вечером в надежде прикормиться.

Скажете, и в мыслях такого не было? Не верю, бля…

Пошли пролонгированные белые ночи. На часах 01.00, но в глаза, сквозь щели в приспущенном кожухе на стекле, бьёт оранжевое солнце. Облака стелятся по земле. Небо здесь кажется прибитым незримыми гвоздями к обнаженной тундре (осторожно — не ударься башкой!). Попадаются маленькие, спрятанные в расщелинах скал, водопады — словно росчерки туши на японских гравюрах. Мох, сопки, карликовая берёза, редкие хибары — в основном, с заколоченными накрест окнами. Заброшенные с Марса куски необитаемости…

Сменяемся с напарницей в четком режиме. Из-за недосыпа впадаем в какой-то психоделик-транс. Не хватает закадрового «вау-вау», извлеченного заскорузлым пальцем старика-эвенка из сунутого за щеку варгана. Пассажиры, с которыми едешь больше суток, роднее близких родичей. Братья и сестры мои во езде…

Морок — изыде!

***

Торгуем поманеньку, однако! Жители забытых и огладавших от нехватки витаминов полустанков липнут к двери вагона почище полосатых ос. Такие же злобные и кусачие. Их рьяные лица слиплись в сплошную «фрукто-овощную» пасть. Кому-то до смерти нужен чеснок. Он-то здесь почему не растёт?! Или это так, самодурство? Прихоть, вроде той, что овладевала на рынке в Древнем Риме зажиточной матроной, и она своей рабыне (вдруг, ни с того ни с сего!), предварительно увешав её до макушки покупками: разноцветными персидскими шалями, глиняной утварью и корзинами с морепродуктами, берёт искусно сработанный кожаный фаллос. В подарок. Пусть на досуге веселится!

Пассажиры, которым нужно выйти, не могут пробиться к выходу. Побросав на перроны их авоськи с чемоданами, выталкиваем их пинками. Некогда! Бабло надо рубить! Всовываем, не глядя, в жадные руки жёлтотелые дыни, расфасованные по пакетам абрикосы, единственный 8-миколограммовый арбуз уходит с молотка. Яблоки в безобразных родимых пятнах пролежней — тоже влёт. Взамен — вожделенные потные бумажки.

Лучше всех дела идут у вагона-ресторана и вагона с бригадиром поезда. Все они там рыла охуевшие! Нам-то, простым проводникам, под овощебазу удаётся заделать только проводницкие купе да, напросившись к сердобольным пассажирам, рассовать коробки с ароматным товаром по свободным третьим полкам. (Одному проводнику, по кодексу, можно только 50 килограмм поклажи). Иначе проблем с ревизорами не оберёшься. Выкручиваемся. И так на подступах к нашей «бирже на колёсах» зашли двое с пафосными значками в полгрудины. Кое-как отмазался. Хорошо по «цепочке» предупредили, что они сели. Успел затолкать коробки с яблоками в подпольную яму для белья; раскрутив болты в потолке туалета, запрятал две сумки с вареньем — ибо взялся их сдать встречающему в Мурманске за бакшиш в 50 целковых.

Двое эти долго возились с моими билетами, сверяли их с бланком учета ЛУ-75 — «лушкой», что-то складывали, вычитали… — а после обвинили меня. Мол одного пассажира не хватает. Знать, что-то смухлевал. Ну, ещё бы! Пока с перепугу бегал пересчитывал моих постояльцев, успели разобраться, что один билет был на собаку. И правда, ехал там один с немецкой овчаркой. На убивающий наповал запах из моего рундука внимания не обратили. Рундук забит под завязку дынными ядрами. Видно, хорошо их задобрили в начальственном вагоне — пиво, водка, в жопку чмок. Уф-ффффф, пронесло. Да ведь один хуй пришлось скидываться всей бригадой им на взятку. Кто-то из наших запалился-таки на «зайце».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ