- Если я не хочу умирать? Если в смерти нет смысла? Что тогда? Что будет после того, как я умру? - Профессор Селезнев шел по зеленой аллее, прилегающей к университету и так думал о том, что вскоре его ждет. А ждало совсем не радостное событие, кардиолог приговорил его профессорское сердце к скорой остановке. Да, конечно, ему предложили операцию, предложили искусственное, механическое сердце. Такое, будто снятое или выращенное в киборге, в андроиде, и теперь, это самое сердце должно биться в его груди. Профессор отказался. Отказался продлевать жизнь, грозившая стать неполноценной. Селезнев вновь создал противоречие - хотел жить, и отказывался от жизни.
- Но ведь моё противоречие не постулат, не аксиома. Не нужно никому ничего доказывать, тем более, все что хотел сказать, я сказал - мне дали времени достаточно. И если попытаться еще его докупить, добрать часы, дни, годы - будут ли они теми самыми, ради которых я продлю свой путь? - Он задумался и посмотрел вверх, туда, где ультрамарин неба приблизился, опуская объемные ватные облака к самой земле. Селезневу нравилось близость неба, нравилась эта легкость, и в противоположность этому профессор сильно переживал из-за мыслей о холодной, влажной и тяжелой земле. И все же его выбор был неизменным. - Вряд ли мне сделают еще один подарок. Мехатронное сердце может и продлит жизнь, но это вовсе не значит, что оно сохранит мой рассудок и остроту ума. Сохранит душу.
В грудь изнутри вонзилось острием кавалерийское копье, пробивая костную твердь, вырываясь сквозь глотку криком боли. Селезнев схватился за место, куда ударили, пытался остановить поток сокрушающего приступа, но было поздно! Не хватало воздуха, в глазах жирные головастики разматывали короткими хвостами, а в голове набат гудел мартеновскими печами. И он мог поклясться, что уже чувствовал обжигающий жар плавилен.
Кровавые головастики заслонили свет, пришла темнота, а потом бескрайний свет, в котором он увидел. Бесконечность в черной точке, на которую, если посмотреть под другим углом, можно понять, что это стержень, протянувшийся в исключительную безграничность. Но, все же предел был. Он там, глубоко "внизу" или где-то еще, выделялся опорой, и если присмотреться, то можно понять, что точка трансформировавшаяся в стержень, снова перетекала в точку. Но только теперь простого места ей было мало, и потому она сначала была масляным нефтяным пятном, а после лужей. Через минуту - это чернильное море и затем безбрежный океан. От горизонта до горизонта одна сплошная обсидиановая черная точка. Профессор вернулся взглядом на начало, на маленькую точку, из которой вырос стержень. И на ней, в самом её центре, что-то разглядел. Что-то голубое на угольно-черном. Он постарался сфокусироваться - внутри черного блестела и поворачивалась крохотная нежно-голубая планета. Одинокая. Потерянная.
В грудь ударили с новой силой, выбивая остатки воздуха. В воздухе, зависая печатными словами, зазвучала речь могучего существа:
- Профессор! Профессор, дайте мне свою руку! - Он понял, что его подхватили, потянули. Ноги не слушались, отказывались выполнять чужую волю. Но его принудили подчиниться и он послушался. А потом в рот сунули сладковатые шарики.
- Нитроглицерин. - Догадался Селезнев. - Успеют ли?
Лекарство спасло. В этот раз. В следующим может быть не вовремя.
Он открыл глаза, опасаясь увидеть кровавые пятна, но их уже не было. Но было синее море над головой и белые невесомые китообразные облака, парили себе там, недосягаемые. А как же их хотелось потрогать, нырнуть в их нежную сдобу. Почувствовать себя в безопасности, легкомысленным.
Надвинулось лицо: скромная заботливая улыбка, массивные очки и вечный взъерошенный затылок - аспирант Егор Пирогов. Спаситель. То самое могучие существо, звавшее его. Селезнев вымученно улыбнулся, благодаря за подаренное время. Протянул руку, ему помогли подняться, он огляделся - вокруг деловито спешили молодые люди, преподаватели не любили опаздывающих на свои лекции, вот и ему пора бы.
Профессор Селезнев вел лекцию по астрофизике, но из-за того, что его личные предпочтения чаще выходили за рамки образовательного процесса, на что, в свою очередь влияло современное научного сообщество Всемирной Академии Наук, членом-корреспондентом которой он являлся, часто любил рассуждать, перекладывая личные тонкие догадки на пытливые молодые умы. И так прохаживаясь вдоль грифельной доски лектория, профессор декламировал по памяти, ранее где то прочитанное и переваренное под свое понимание, знание:
- И в конце лекции я хотел бы порассуждать на темы, вызвавшие явление в научной среде, или так называемое "научная проблема". Как мы знаем, подобное явление возникает при следующих условиях:
- Первое и самое важное - пробел в теории, или когда существующая теоретическая база не способна дать внятный ответ на возникшие вопросы. Да, к сожалению, общая и специальная теории относительности еще не панацеи от всего-всего;
- Второе: хоть это и сложно признать, но методики и подходы, ввиду своих набитых мест, весьма костны и постоянны в научной среде. Видите ли, основная часть профессуры - люди преклонного возраста и весьма надеются на аксиомы и константы, и по этой причине не любят новых идей, а поэтому открытия, чаще всего, объявляются в тех областях знаний, где законы знакомы, доказательны и визуализированы. Оттого, в чем-то новом, главенствуют научные проблемы и недостаток финансирования;
- Ну и третье: традиции. Ух как это мешает передовым компетенциям! Именно раскрытие проблемы зависит от адаптации к уже имеющейся научной базе, а там такие стоики, что один их вид убивает желание доказательства.
- Но! Все же есть те, кто рискует и добивается! И вот один из последних примеров научной проблемы, готовая вырасти в рабочую гипотезу, разрабатываемая группой молодых ученых Российской Академией Наук, и о ней немного позже.
- Человеческое понимание природы довольно скудно, хоть мы и старательно обманываем себя, приписываем несуществующие заслуги. А вот вправду сказать, так и получается, что отвечая себе на один вопрос, человечество задает сразу несколько новых и оттого дальше отодвигая понимание сути всего. К примеру из насущных - о так называемом парадоксе Ферми, который утверждает, что внеземной жизни нет. Нет доказательств, нет свидетельств. Ничего нет такого, чтобы утвердило ученых в мыслях о существовании внеземного разума. А раз нет доказательств, значит и нет во вселенной никого, кроме нас, землян. Обидно - да, но есть основания так полагать.
- Но тогда для чего мы усердно ищем в огромных пустотах космоса кого-то? - Профессор остановился, подпер голову кулаком, а взглядом уперся в невидимое препятствие, будто пытался разглядеть что-то. - И тут нам приходит на помощь уравнение Дрейка, решение которого утверждает о возможном существовании миллиардов цивилизаций. И это подстегивает нас на новые поиски, хотя само уравнение является неким стимулирующим способом самообмана. Но, все же, - Селезнев остановился у грифельной доски, повернулся лицом к студентам, - возникает логичный вопрос: почему Вселенная существует многие миллиарды лет и это одно допускает существование высокоразвитых форм жизни, но мы так и не вышли на контакт? - Он внимательно посмотрел на свою аудиторию. - Этот вопрос я хотел бы адресовать вам, и потому на следующей лекции жду от вас представлений. Профессор снял очки с переносицы, давая понять, что пара закончилась. Группа из тридцати студентов выдохнула, зашевелилась, отмирая от гипнотического действа внушаемых загадок и секретов, зашуршала одеждой, забубнила о чем-то своем, о нужном. Профессор отложил очки на рядом стоящий стол, помял уставшую переносицу, покрутил шеей, разгоняя застоявшуюся кровь, и вновь водрузил очки на место, осматривая покидающих аудиторию студентов и пытаясь определить их настрой.
И тут, среди молодых людей, Селезнев заметил человека не принадлежавшего студенческой среде. Это был мужчина средних лет, средним ростом и комплекцией. Имел незнакомец непримечательное лицо, прическу "как у всех", дежурную улыбку. И глаза, которые, как казалось, никогда не встречались взглядом с другими. На человеке был непримечательный костюм, сливающийся неопределенным цветом с людским потоком. Профессор никогда бы не заметил его, если бы не эти его глаза - мужчина все же посмотрел на Селезнева, но так - украдкой, и взгляд его был очень тяжел. Настолько тяжел, что профессор ощущал его как пудовую ладонь большого и сильного мужчины. Селезнев во чтобы то ни стало решил выяснить кто это, как сюда попал и что ему нужно.
Профессор пошел навстречу потоку молодых людей, разрезая его, осторожно проталкиваясь в сторону незнакомца. А тот, вроде и не заметил его, не предпринимал никаких действий, не пытался скрыться. Будто только и ждал этой встречи. И вот уже Селезнев, преодолевая последние препятствия в студенческом потоке, видит незнакомца напротив себя, видит ничем не примечательную фигуру, не яркую внешность, спокойную улыбку и глаза. Глаза, которые вдруг тот поднял и ошарашил Селезнева взглядом, будто ледяным потоком остудил горячий порыв, сбил профессора с шага. Селезнев оступился, кинул взгляд под ноги, оценивая досадную помеху, а когда поднял голову - незнакомца не было на месте. Он просто исчез - вроде был привидевшимся фантомом!
- А ведь и вправду сказать, что увидел призрака! - Воскликнул про себя удивленный Селезнев. - А как же иначе, если не призрак! Подумать только, видел его только я, а если и кто другой заметил, так никак не реагировал на непрошенного гостя. Ни один студент не повернул головы в его сторону, пока шла лекция. Пока шла лекция, - профессора осенило, - а когда появился незнакомец? В начале, когда была перекличка, его не было. И потом, в течении всей пары, так же он себя не проявлял - я бы заметил. Появился он в конце, но в каком моменте? - Селезнев задумался, прокручивая время назад и пытаясь остановиться на тех мгновениях, когда понял, что в аудитории чужак. - Точно чужак! Так и стану его звать. - Профессор ухмыльнулся удачному эпитету. - Так когда? Когда чужак появился? - Он остановился, прикидывая последние моменты лекции, и в один момент четко поймал момент, когда понял, что на него смотрит кто-то чужой, имевший "не человеческий" - вдруг пришло это сравнение, взгляд.
"- К примеру из насущных - о так называемом парадоксе Ферми, который утверждает, что внеземной жизни нет. Нет доказательств, нет свидетельств".
Всплыл отрывок в памяти, и вдруг так отчетливо, резко и пронзительно вдруг стало вокруг пусто, темно и холодно. Да, он вышедший вслед за студентами в коридор, не был один - вокруг плыли эфирными тенями люди, смеялись, шутили и делились впечатлениями, видели его стоящим посреди, обтекали, здоровались и уважительно кивали. Но все они не были настоящими, будто их разделила некая грань. Разделила его настоящего, от них, ото всех выдуманных, нарисованных. Или нет, не нарисованных - описанных, с вымышленными характерами и набором функций.
- Я заболел? - В панике дернулся, но все его движения были медленными, растворенными в киселе. Руки тяжелы, ноги невесомы, не ощущавших твердость гранитных полов. Селезнев обернулся в сторону прохода, и там, куда шли все эти молодые люди, студенты, больше не существовало привычного, одного единственного коридора, но их было сразу несколько, расслаивающихся, наложенных друг на друга, смешивающихся, и оттого приобретавшие темноту глубины и нечеткость, вроде смотришь меж двух зеркал, в своих миллионах отражений, рождавших столь же миров.
- Нет, это не похоже на болезнь, по крайней мере на простую. Вероятно так выглядит сумасшествие. Так или мое состояние предтеча умственного заболевания! Он забился в окружающем киселе, больно заколотило сердце в грудь, пробивая ребра. Он захотел его схватить, но не мог - руки не слушались, ноги не хотели его вынести из этого места. Селезнев в ужасе закричал, стараясь захватить ртом как можно больше воздуха, дать организму живительной силы.
И тут его отпустило в буквальном смысле. Профессор вывалился в привычное пространство, окруженное световыми пятнами из окон, столбами вездесущей пыли и студентами, заботливо и озадаченно поддерживающие его за руки. И он, жадно хватающий ртом воздух, державшийся за сердце.
- Сердце. Сердце. Все же приступ. - Успокоенно думал он. - Не схожу с ума. Просто сердце.
Селезнев вышел из университета и доковыляв до ближайшей лавочки, уютно растворенной в рассеянном тенями свете от близко растущей сирени, уселся, блаженно выдыхая из натруженного организма больным сердцем, страдание истекшего часа. Из кожаного кейса достал сверток в алюминиевой фольге, развернул бутерброд: колбаса, расплавленный полутвердый сыр, желток яичницы и лист салата. Откусил и медленно стал жевать, наполняя рот слюной и вкусами нехитрой еды. Стал думать:
- А кто нам сказал, что мы и есть единственная и настоящая жизнь. Жизнь в самом настоящем её проявлении, жизнь полностью нами контролируемая, всецело? Кто определяет то, что мы живы? Или для того, чтобы утвердить факт жизни нужно просто об этом сказать? Вот так просто - мы живы?
- Но нет, это тоже не доказательство. - Он снова откусил от бутерброда, отложил тот в сторону, и достал из того же кейса, термос. Открыл. Вокруг лавочки, где он сейчас стал центром мини вселенной, поплыло ароматное облако свежесваренного кофе. Отпил, жмурясь от удовольствия. - Не достаточно одного нашего желания и ощущения. А достаточно ли осмысления, понимания того, что мы это мы? Наверное да.... - Он покивал свои мыслям, внутренне соглашаясь. - Но вдруг есть что-то, что на самом деле дает нам это, ощущения жизни? Есть что-то, что на самом деле контролирует нас, ведет не осознанно вперед, и потому мы - не мы. Мы не те, за кого себя выдаем. Вдруг, на самом то деле все люди лишь голографии? Весь мир виртуальный? Все планеты, Солнце, звезды? Мы лишь носители информации, чьи-то судьбы, отражения?
- Да, это никого не устраивает - проживать чью-то судьбу. Но кто скажет тогда, не оттого ли рождаются все эти сверхъестественные предощущения, чувства дежа-вю, понимание того, что "всё было"? Отчего порой мы так уверены в чем-то, словно прожили уже эти мгновения раньше? - Селезнев задумался на секунды, подыскивая ответы.
- И я вот не знаю, не могу, не понимаю, как ответить на все эти вопросы. Но. Но, вдруг всё это правда? Вдруг... действительно голограмма? Оттиск чьих-то судеб?
Селезнев наклонил голову вниз и вправо, и так получилось, что он случайно заметил что-то на грани поля зрения. Повернулся, увидел, ахнул. Рядом с ним, на ЕГО лавочке, сидел тот самый Чужак и как-то так, искусственно мило ему улыбался. Да, и если вправду так подумать, то незнакомец очень был похож на синтетика, если бы Селезнев когда-то их мог видеть. Чужак заговорил с ним.
- Профессор, вы невероятно запутались. Впрочем, в этом нет вашей вины - запутались все люди. Хотя, знать подобное не может ни одно живое существо. Да и зачем? Для чего подобное знание людям? Умножать печали? Смириться с неизбежностью. - Чужак пожал плечами, костюм неестественно засеребрился складками на его плечах. - Так же есть вера, она для смирения. А большей боли и не придумать. - Он постоял рядом, шумно выдохнул. - Нет, не тот воздух. - С сожалением покивал головой. - Вы все же правы в одном - вы, ваш мир, все вокруг и Солнце со звездами. - Он покивал соглашаясь своим словам. - Одним словом всё здесь - голограмма. Но могу обрадовать, так сказать, дать повод, почувствовать себя в некой мере уникальным. - Он улыбнулся Селезневу. - Вы не простая проекция. Вас наполняет информация извне. Из черной дыры. Да, да. - Видя замешательство профессора, продолжил Чужак. - Вы в черной дыре. Хотя, нет, не в самой. Именно ваш мир расположился на грани миров, в горизонте событий. И потому вы чувствуете все миры сразу - свой, точнее наш, потому что вы оттиск с нашего, и внешний, за пределами черной дыры. Потому то в вас столько порывов и стремлений. Жаль, что все настолько ограничено. - Он печально вздохнул. - Действительно жаль, что пропадает столько возможностей. - Чужак замолчал, но через мгновение продолжил. - Кстати, это место есть везде и потому здесь часто бывают подобные мысли, - он посмотрел на профессора, - "Сквер трех миров" - так оно называется.
Гудела сирена и красный свет тревожно бился пульсом в коридорах университета. По полу дробилась низкочастотная вибрация, и ей вторило нутро профессора. Селезнев зарыл голову руками, прижав ладони к ушам - обстановка была невыносима. Но ему нужно было дойти... добраться.... Куда дойти, к чему добраться? Тревога выбивала память. Единственная мысль билась мотыльком:
- Он сказал - это нападение инопланетян. Инопланетян. Нападение. Он сказал. Нападение.... Но почему.... Черная дыра. Парадокс не... не верен! Дрейк прав.... Инопланетяне.... Он сказал это инопланетяне.
А потом вспомнил. Вспомнил, как там, в сквере, незнакомец что-то передал ему. Конверт! Точно, это был конверт! И попросил его поторопится. Но зачем? К чему спешка? И вновь вспышка памяти:
- Квантовый скачок. - Чужак сидел рядом с ним на лавочке, и говорил. - Скоро он будет здесь, и тогда пришедшая волна гравитации разрушит ваш мир. Но вы можете все изменить. - Он протянул конверт профессору. - Здесь информация, способная спасти вашу вселенную. Вам нужно отнести её в свой кабинет, найти книгу "Мимоиды и симметриады. Способы и проблемы изучения" и вложить этот конверт, - Чужак похлопал по картонке, - в центр этой книги.
- Но я никогда не видел этого тома! - Воскликнул Селезнев. - Неужели он есть в моей библиотеке?
- Да. Но торопитесь! Перед каждым квантовым скачком, приходят "чистильщики", для вас они чудовищные инопланетяне, и постараются вам помещать, остановить. Поэтому поторопитесь!
Человек сидел за столом, на деревянном стуле с высокой спинкой, которые так любила профессура университета, и казалось о чем-то задумался, склонив голову набок, перед ним, на полированной столешнице, лежал раскрытый томик. Отсюда, профессору не было видно, что читал пришедший.
По нестриженному и вечно взъерошенному затылку в сидящем Селезнев узнал аспиранта Егора Пирогова. Тот часто засиживался в кабинете профессора, изучая личную библиотеку, в поисках, среди пыли и тлена, плевел знаний, которые, по его мнению, Селезнев мог упустить.
Он подошел к Пирогову и одобрительно положил руку на плечо - Егор сейчас был такой необходимой опорой и надеждой. Голова сидящего запрокинулась, показывая страшное: глаза черны - выжжены, рот открыт от изумления и некой... детской радости!
Но чему мог радоваться аспирант? Тому, что принесло смерть?
- Егор! - Селезнев толкнул аспиранта в плечо, тот уронил голову, и она с треском рвущейся материи, лопнула в шее, обнажая спекшуюся кровь и белые позвонки. Профессор отпрянул, схватился за сердце, ощущая, как оно захлынуло горячей кровью, забилось неровными, через два толчка, ударами, пуская кровь в мозг редкими толчками. Нечем стало дышать.
В кабинет ворвалось существо, похожее на огромного фиолетового льва или пса, со страшными извивающимися щупальцами в пасти, и разглядев профессора, судорожно хватавшего ртом воздух, бросилось в его сторону.
- Книга! Какую книгу ты читал? - Преодолевая боль, Селезнев рывком перевернул книгу, обложка дала себя прочитать: "Мимоиды и симметриады. Способы и проблемы изучения". - Она! - Обрадованно воскликнул он, потянулся перелистнуть. Но тут тварь настигла его!
Фиолетовый пес, схватил его за голову, обвивая лицо шевелящимися щупальцами, и попытался раздавить голову, но поняв, что сразу не получится убить жертву, чудовище размотав человека, отбросило его к противоположной стене. Селезнев влетел спиной в стену и почти потерял сознание. Вспышкой ударило в грудь, раздвигая ребра - сердце грозило лопнуть от нагрузки.
- Нитроглицерин! - Он судорожно, не послушными пальцами, залез в карман пиджака, вытянул фольгу платины, в которой, запаянные красны шарики сверкали спасением. Выдавил один - но пальцы не слушались, не гнулись, и шарик, подскакивая, закатился куда-то под стол и стул, на котором продолжало сидеть обезглавленное тело Пирогова. Селезнев посмотрел на пластину - на ней остался последний шарик, его последний шанс. В грудь вновь ударили изнутри, причиняя отчаянную боль. Хорошо, что фиолетовая тварь, заинтересовавшись аспирантом, на время забыла о профессоре. Селезнев сунул пластинку в рот, надавил на выступающую кочку, шарик попал под язык и почти сразу стал растворятся. В тело пришла обволакивающая тупая легкость, от которой у него непроизвольной вытянулись ноги, шумно двигаясь по паркету пола.
Фиолетовый услышал, дернул головой, отвлекаясь от мертвого аспиранта - щупальца в пасти отвратительно колыхались. Сфокусировался на Селезневе, готовясь к атаке. Прыгнул, и было понятно, что это финальный прыжок, после которого для профессора не будет больше ничего.
Но чудовище пропало, растворилось в воздухе, а вместо него появился колеблющийся проем в раскаленном воздухе, сквозь которой он различил причудливые здания, похожие на космические корабли, машины, парящие в воздухе и зелень. Очень много зеленых деревьев и цветов. И людей, мирно прогуливающихся по скверу. Он узнал его - сам недавно был там. Как его назвал чужак?
Профессор, преодолевая боль, поднялся на ноги и спотыкаясь, бросился в сторону проема, но тот уже закрылся. Сзади врезалось в стену тяжелое тело - это фиолетовый попал туда, где минуту назад была его жертва. А Селезнев, более не ощущая себя, тупо воткнулся в то место, где была раскрытая книга.
"Мимоиды и симметриады. Способы и проблемы изучения"
- Итак, что мне известно о мире, в котором живу? - Профессор прикинул с чего бы начать, и выбрав отправную точку, продолжил. - А живу я в, так называемой, Черной дыре, или, если вам так привычнее думать - в Горизонте Событий. И тут, я предполагаю, возникает множество вопросов, а так же желающие поспорить и опровергнуть. Впрочем, как и тех уважаемых людей, что согласятся со мной, или просто те, кому моя версия покажется удобной. И чтобы успокоить одних и укрепить в вере вторых, я написал свою историю.