Воспоминания + Вторая мировая война

Врать не буду, чтобы взрывалось, слава богу не видел.

Но вот в прошлом году , сфотографировал рядом с оградой текущего городского кладбища в одном городе. Там как раз раньше у нацистов оборонительная линия была.

Вытащило весной, как снег сошёл.

Саперы приезжали - аккуратно вытащили и увезли на полигон.

P.s.Ну и наглядно , как выглядит "эхо войны" через почти 80 лет после окончания этой войны.

Видимо пришло время моих слез 😔 много букв. Не писатель, попробую передать информацию, там как получится.

Время Великой Отечественной Войны. Сторона отца немцы репрессирована с Подмосковья в Казахстан, вторая русские пережила «Закавказье» - оккупацию фашистами и освобождение.

Речь пойдет по одной истории от двух девочках рожденных в своё время 1931 и 1936. Дедов своих к сожалению не видел и историй от них не слышал 😔 померли до моего появления.

Закавказье - Бабушка со своей мамой, пережили фашистскую оккупацию. Маленьким я её слушал с открытым ртом, это были военные рассказы, тогда в силу своего возраста и сладкой жизни я не мог понять, не хотел, не думал даже о понимании глубины боли, этих рассказов, не мог углубиться и попробовать почувствовать.

Прошло время, я стал старше и меня появился первый ребенок, вот тогда я услышал свою бабушку и плакал, она это видела и продолжала рассказывать, как приходили фашисты, как издевались над людьми/детьми (делали все что прийдет в голову самому извращенному психопату), отбирали всю еду, живность, требовали накрыть стол когда в доме пусто, выгоняли на поля с требованием по минам, ежедневная смерть, трупы на полях просто убирать не кому, развороченная техника, девочка бежит в поле к маме на работу (как я понял работы в полях никто не отменял). Как девочка прыгает через трупы, и в итоге как она ненавидит людей пришедших на эту землю.

Одна история мне нравится больше всего.

Как она говорила
- В самом начале, когда происходил захват территорий фашистами, окопы/траншеи копали не у всех домов, а у больших.
- Выбирались «ведущие» женщины на улицах и во время «бомбёжек» много женщин с детьми собирались в этих самых окопах или в доме.
- По рассказам одной из таких «ведущих» была моя про бабушка, которая в один день «бомбёжек» отказалась идти в окоп и запретила своей волей остальным покидать ещё держащийся дом и слышым(бабуля так и говорила Своей волей).
- Самолет начинает пикировать, изменяется звук, переходит в свит, уходит бомба, слышно что летит по нам. Падает четко в окоп, где должны были сидеть все мы.

Это пережила девчонка начиная с 12 лет. 😔

Рассказывала крайне редко, когда что то находило на неё, в один период времени она часто сидела у окна и плакала, я был мал 😔, но когда доходило дело до рассказов она была каменно белая, немного уголок рта выдавал её изменение эмоций.

Подмосковье - Дома суета, много орут. Приходят люди, говорят у вас 2 часа на сборы. Отец с мать, 7 детей, ЖД «вагонами» отправили в Казахстан.
Далее с слов бабушки, будучи суровой «немкой» рассказывала четко, без эмоционально.

- Помню открывается дверь «вагона», чистое поле. Отец кому то кричит Где жить будем, в ответ Здесь, копайте землю.
- Есть было нечего, зимы дико холодные, в семье умерло пять детей.
- Вот так в живых остались Я и брат Андрей.
- Правда если бы не брат Я бы тоже не выжила.
- Однажды мы отправились воровать зерно ибо, за это наказывали до потери сознания, а там как получится.
- Так вот нас поймали, голодных, холодных, оборванных, брат всё взял на себя, меня как младшую отпустили.
- Отец вечером выпорол (толи за то само воровство толи за то что поймали не понятно).

Это пережила девочка начиная с 7 лет.

- Долго ухаживала за братом, а теперь внукам это все рассказываю.

Любимых бабуль в данный момент уже нет, но уточнить подробности можно у родителей, в данный момент осталась о низ только память у огромной семьи.

Спасибо вам уважаемые и любимые мной Ефросинья и Ирма, за вашу тяжело прожитую жизнь, за возможность нашим семьям, мне и моим детям идти дальше во времени, помню вас и люблю.
А так же без не будь вас, я бы сейчас не прочитали этот текст!!!

Текст не претендует никуда, пока писал наревелся, просто оставлю это здесь.

PS: знаете меня тоже удивляет вопрос почему мы их НЕ ненавидим.

Оба моих деда прошли Великую Отечественную от начала и до самого конца. Они не любили вспоминать былое. Только лишь иногда под домашний самогон на кухне могли с фронтовиками поднять стопку и, не чокаясь, выпить за тех, кто так и не вернулся. Есть лишь обрывки их воспоминаний, которые я решил соединить воедино в виде рассказа.
Зачем? Наверное просто для того, чтоб эти истории остались. Ведь кроме меня больше написать их некому.

В прошлый раз я рассказал о том, как прошёл войну мой дед по маминой линии.
"Люди большой страны." Часть 1

Теперь настал черёд деда по линии отца.

Начал он свою службу задолго до начала Великой Отечественной в структурах МВД и был составе спецконвоев по сопровождению людей или грузов. Время тогда было неспокойное и вооружённая охрана нужна была не просто для формальности. Да и сам период был тяжёлым — конец 30-х годов и печально известные "сталинские чистки" с миллионами доносов. Сотрудников тогда проверяли и перепроверяли. И, если допустил оплошность, то терял не премию. А привычное место жительства на куда более отдалённое. Например Магадан или Колыма.

Отец, который после армии пошёл в Ленинградскую милицию, поведал мне давний случай. Шёл он в 80-х годах, молодой и в форме, по набережной Невы и вдруг нашёл под ногами кем-то потерянные деньги. Ну реально мелочь железную. Поднял и положил в карман. И тут сзади его догоняет седой старик:
— "Нужно деньги сдать дежурному!"
Отец смотрит на него и понимает, что перед ним старой закалки сотрудник как раз ещё из сталинских времён.
— "Так это ж просто мелочь, зачем?"
— "Так проложено! Необходимо сдать и написать рапорт о найденных ценностях!"
Для молодого милиционера это конечно звучало более чем странно. Да и не думал само собой он никуда их сдавать. Но при этом помня истории своего отца (и моего деда) он понимал, что с полвека назад это замечание выглядело бы отнюдь не смешным. Такие тогда были времена.

Волею службы или судьбы мотало деда из года в год по разным городам, от Кубани до Средней Азии. Пока однажды не закинуло его в небольшое село у подножия Уральских гор. Где он встретил совсем юную девушку Полину на десять лет моложе себя. И по настоящему влюбился, решив спустя время сделать ей предложение и связать с ней навсегда свою жизнь.
Но свадьбу тем тёплым летом они тогда так и не успели отпраздновать. Это было лето 1941 года…

Дед имел звание и многолетний опыт службы в органах. Поэтому в числе первых и отправился на фронт.

Немецкая армия армия в 1941 году продвигалась вперёд, как смертоносное цунами. Сметая всё на своём пути. Оккупирована Белоруссия, окружён Ленинград, войска Вермахта дошли до границ современной Москвы. Следующий 1942 год был не менее трагичным для Советской армии. Войсковое подразделение, где воевал дед, попало тогда в окружение. Тех, кто смог к тому моменту выжить в тяжёлых боях, немцы отправили в лагерь для военнопленных. А уже оттуда дед попал в концлагерь. Он не упоминал его название, но концлагерь на берегу Балтики и одновременно в районе большого порта был лишь один — Штуттхоф. Печально известный своим мыловаренным производством из людей и смертностью большей части заключённых, прошедших через него.

Тогда крепкое здоровье деда сильно пошатнулось.
— "Один день жизни это ведь тоже жизнь…" — это фраза из фильма "Список Шиндлера". Где наверное впервые были широко описаны без прикрас реалии немецких концлагерей. А фразу говорят два узника гетто перед побегом в неизвестность.

Не знаю, сколько дед там пробыл, но один момент он чётко понял, что дальше ему здесь не выжить. Без шансов. А если тут его ждёт гарантированно смерть, то почему бы не попробовать бежать из концлагеря? Ведь даже если у него ничего и не получится, то что он теряет? А тут есть хоть какой-то мизерный шанс.
Он нашёл единомышленников из числа пяти матросов Балтийского флота, которые так же попали в плен и были перемещены из лагерей временного содержания в Штуттхоф. Но просто суметь выйти за пределы концлагеря это ещё не побег. А куда дальше? Вокруг немецкие войска, от западного побережья Атлантики до Кубани и блокадного Ленинграда. Они понимали, что беглецы будут найдены в самое ближайшее время. Технически на немецкой земле беглым узникам не скрыться и не пройти пару тысяч км до линии фронта через армии Вермахта.

Что же тогда делать?
Они запланировали пойти самым нелогичным путём. Сделать то, что от них меньше всего будут ожидать. В одну из тёмных ночей им всё же удалось совершить побег из концлагеря. Но они повернули в противоположную от их возможного поиска сторону, прямо к берегам холодной Балтики. В порту угнали древнюю самоходную баржу и опять же решили пойти нестандартным путём. Не плыть на этой посудине вдоль берега с большим скоплением немецких войск. А имея на борту опыт флотских матросов, попытаться переплыть Балтику. Опять же сделать то, что от них меньше всего ожидали. И направиться к берегам стран Скандинавии. Пусть и под немецким контролем, но всё же внутри их населения нейтральную. Шанс на успех авантюры был близок к нулю, но это было всё равно больше шанса остаться живыми в концлагере.

Но счастливый конец бывает лишь в голливудских произведениях. Им удалось всё же пройти большую часть маршрута, но их посудину расстрелял из пулемётов пролетающий мимо самолёт береговой охраны. Баржа получила пробоины и начала постепенно тонуть. Как могли они вычерпывали воду и тянули до ближайшего берега. Он был уже виден вдали, но их судно стремительно шло ко дну. Покинув затонувшую баржу и собрав последние силы, беглецы вплавь направились к берегам. Мощные волны Балтики вскоре их раскидали в разные стороны и они потеряли друг друга из вида. Дед так и не узнал дальнейшую судьбу матросов.
Что ему помогало плыть? Злость и ненависть к немцам или же желание ещё хоть раз увидеть оставленную им невесту в далёком селе близ Уральских гор? Без сил и почти в бессознательном состоянии деда выкинуло на берег возле маленькой рыбачьей деревни. Где его нашли и выходили местные жители. Дед был истощён содержанием в концлагере и переохладился в морозных водах Балтийского моря. Со временем жители деревушки поставили деда на ноги в прямом и переносном смысле. А он там и остался. Латал рыбацкие сети, чинил прохудившиеся от холодных ветров избы, помогал заготавливать рыбацкий улов.
Он потом часто вспоминал эти домики в деревне:
— "Не такие они, как у нас. Небольшие, но красивые, уютные."

Так шло потихоньку время. Советская армия давно шла в наступление по всем фронтам и уже вплотную приблизилась к границам стран будущего соцблока. Дед начал подумывать о возвращении на Родину.
Но как ему удалось это реализовать? Увы, к сожалению я из множества обрывков воспоминаний, из которых пытаюсь сейчас воссоздать единое полотно, не припомню ни одного упоминания истории его возвращения. Допускаю, что снова морским путём через Балтику. Туда, где тогда уже могла находиться Советская армия — Прибалтика, Кёнигсберг, Польша или Восточная Германия.

Но во времена Великой Отечественной вернувшийся из плена военнослужащий зачастую попадал под суд. Как предатель Родины. Подобное отношение к вернувшимся очень хорошо показано в самом начале сериала Николая Досталя "Штрафбат". И выбор перед осуждёнными был прост. Расстрел как предателя или же возможность "кровью искупить свою вину перед Родиной" с отправкой в специальные штурмовые батальоны на линию фронта. Именно туда и был вскоре отправлен дед.
Он вспоминал потом одну из атак на обороняющуюся немецкую армию. Перед наступлением он вновь почувствовал близко смерть. Понимая, что нет шансов выжить в этой безрассудной лобовой атаке на встречный огонь Немцев. В последние часы перед боем он нашёл разбитый переносной лёгкий пулемёт и снял с него остатки бронепластин. И ремнями как смог закрепил их под шинелью.
Чудом оставшись в живых после лобового штурма он насчитал на пластинах более десятка отметин от осколков или пуль.
В один из дней армейскую колонну на марше разбомбили самолёты. Дед был ранен и попал в местный госпиталь. После выписки его вновь отправили на передовую, но уже реабилитированного в обычную мотострелковую дивизию. В составе которой дед и встретил весну 1945 года. И окончание Великой Отечественной войны.

Не раз избежав смерти, дед наконец вернулся в то самое село близ Уральских гор.
Невеста его дождалась и вскоре наконец они поженились. После войны в этом селе решили построить большой градообразующий завод. На этапе закладки фундамента торжественно была установлена капсула с пожеланиями будущему поколению и с именами основателей завода. В числе которых и был мой дед.
Невероятным образом в послевоенное время он смог достать строительные материалы для дома. А односельчане ему взялись помочь. Кто советом, а кто-то и делом. Видимо они чувствовали, что этот фронтовик им ещё очень пригодится. Так у молодой семьи появился свой бревенчатый дом. Вот как раз похожие дома из кругляка можно увидеть в чёрно-белых советских фильмах.

С годами семья стала больше. Родилось у них трое сыновей, младший из которых как раз мой отец.

Ударными темпами градообразующий завод был построен и дед работал там с первых дней его существования. Но не на производстве, а отвечал за документооборот. Что-то вроде юриста и бухгалтера в одном лице. Он прекрасно разбирался в законодательстве и в тонкостях работы неповоротливой бюрократической машины. И проработал он на заводе до самой пенсии.
На протяжении последующих нескольких десятилетий к нему приходили в гости односельчане за помощью. Кто-то получал от деда дельный совет, для кого-то он садился за стол и писал бумагу в нужную инстанцию. При этом денег он принципиально за это не брал никогда. Односельчане благодарили как могли. К заболевшей скотине незамедлительно приезжал ветеринар, к заискрившей проводке электрик. Дрова лучшие и в первую очередь. Денег с деда так же не брали.
Отличное знание законов и юридическая грамотность пригодились и самому деду. Был момент, когда его крепко подставили и впереди маячил долгий срок. И тут он сам себе стал адвокатом, сумев невообразимым для тех лет образом изменить состав преступления, переведя его из уголовного кодекса с реальным сроком на просто административный. После чего его недоброжелатели уже не решались на подобные интриги.

А село благодаря крупному заводу из года в год развивалось, превратившись со временем в небольшой город. Рядом с деревянными избами стали появляться классические пятиэтажки. Проложили вместо размытой грунтовки асфальтированные дороги, открылась своя железнодорожная станция, названная в честь градообразующего завода. Гужевые повозки разбавили грузовики и редкие легковые машины. И самое главное — вместе с заводом появилось и электричество. А так же много рабочих мест, благодаря чему население быстро выросло. Открывались новые магазины и рынки.

Прожил дед долгую жизнь и до самого последнего дня оставался в ясном уме и хорошей физической форме. Но в возрасте 80 с лишним лет жизнь его оборвал несчастный случай во дворе своего дома. Того самого, что он построил после войны. Упал с лестницы при сборе яблок и очень неудачно. Травмы оказались смертельными. Он лишь успел сказать бабушке:
— "Побудь со мной. Это действительно уже мой конец."
Закрыл глаза и больше не проснулся.

Бабушка пережила деда почти на два десятилетия. Покинув этот мир в глубокой старости и при этом как и её муж — в ясном уме.
Остались лишь воспоминания и совсем немного фотографий. Но люди живут, пока о них помнят, так ведь?

Поскольку скоро мы отмечаем День историка, решил не тянуть время и поделиться своими воспоминаниями сейчас, пока есть возможность, чтобы они не утонули в суете, как и предыдущие, отложенные «на потом» тексты.

В былые времена пионерию нагружали различными общественными обязанностями, вроде сбора вторсырья, шефства над одинокими стариками, помощи в учебе отстающим и тому подобными важными делами. Одной из таких общественных обязанностей советских школьников была «Вахта памяти». Пионеров и комсомольцев организованно вывозили на места сражений Великой Отечественной войны, где они должны были собирать останки павших и перезахоранивать их в соответствии с воинскими традициями. Где-то «Вахта памяти» была для галочки, где-то выходила на серьезный уровень, и поисковая страсть не угасла во вчерашних пионерах и по сей день.

Я отлично помню наш школьный музей воинской славы. Посвящен он был героическому пути воинского соединения с внушительным номером и не менее внушительным списком наград. Наполнялась экспозиция руками самих школьников, которые раз в год ездили во всевозможные поисковые экспедиции, их география поражала, в музее попадались артефакты не только с полей ВОВ, но и с разгрома Квантунской армии и Советско-Финской войны. Конечно, мальчишкам нравилось рассматривать орудия убийства и воинское снаряжение. Я не был исключением, вообще подростковой мечтой было обзавестись каким-нибудь артефактом угрожающего вида, но, увы, к тому времени, когда мое поколение изучало экспозицию школьного музея, всё, что можно было утащить, уже было утащено последними поколениями пионеров и первыми поколениями «детей перестройки». Более того, когда в музее прошла ревизия, выяснилось, что в музее практически не осталось ни одного сколь нибудь ценного экспоната.

Когда автор этих строк подошел к тому возрасту, в котором мог сам отправиться на «Вахту Памяти», эта славная школьная традиция уже лет 10 как сошла на нет, оставшись в некоторых школах, как реликт эпохи, удерживаемый на атлантовых плечах отдельных энтузиастов. Однако появились разные поисковые отряды по линии различных ведомств, городских и региональных администраций, а также «дикие» энтузиасты на общественных началах. Последних не стоит путать с «чёрными» копателями, о них возможно я расскажу позже. «Дикие» энтузиасты занимаются тем же поиском, что и другие официальные отряды, но сводят свое общение с государством к минимуму, и среди них встречается масса по-настоящему увлеченных людей. Как раз среди таких энтузиастов мне встречалось наибольшее количество дипломированных историков и археологов.

Однажды, в старшей школе у меня появилась возможность прибиться к одному из городских поисковых отрядов, которые брали к себе небольшое количество старшеклассников в рамках патриотического воспитания молодежи и поучаствовать в раскопках на территории Калужской и Брянской областей. На майские праздники я получил справку для школы, освобождавшую меня от занятий, собрал рюкзак и отбыл на «Вахту Памяти», или как называли экспедицию между собой копатели — «ушли в поиск».

Археология — это комплексная дисциплина. Помимо собственно истории, следует знать геологию, химию, физическую географию и массу разных смежных и, казалось бы, никак не связанных дисциплин. Я плохо знаком с процессом подготовки классической археологической экспедиции, но все же думаю, что она довольно сильно отличается от того, что я расскажу далее. Из всех дисциплин для нас наиболее важными были медицина и мирно-взрывное дело. Для этих задач в отряде было два доктора, один профессиональный сапёр и несколько подрывников-любителей.

Задача поискового отряда — поиск и перезахоронение останков солдат, погибших в годы войны. Официальным отрядам можно работать в военных архивах, поэтому у них есть доступ к картам, отчетам и документам. Но эта информация в реальности не сильно помогает работе. Советские карты изобилуют неточностями, а самое главное, за прошедшее время изменился ландшафт, по местам боев прошло не одно поколение поисковиков. Также первые десять-двадцать лет после войны большие массы людей выводили в поля для сбора останков, они делали это без всякой системы и без какого-то энтузиазма, просто паковали кости в мешки и закапывали у ближайшего населённого пункта, иногда оставляя небольшую памятную стелу. Возможности судебно-медицинской экспертизы были сильно ограничены, поэтому на таких стелах редко можно увидеть имена, а если имена есть, далеко не всегда они соответствуют действительности, а количество самих останков намного больше, чем указано на табличке. Солдаты проводили разминирование примерно на таком же уровне, я об этом ещё расскажу.

Ресурсы нашего отряда были сильно ограничены, так как он функционировал исключительно на энтузиазме его основателей и действовал сезонно. Хотя доступ к архивам нам предоставлялся, времени и возможностей для системной работы с документами было очень мало, результаты работы были непредсказуемыми, поэтому на первый план вышло общение с людьми. Предварительно, опираясь на данные из архивов, карты местности и другую доступную информацию, определялась перспективная местность. Информацией помогали и другие поисковые отряды. Так для предстоящей экспедиции был определен Думинический район Калужской области. Этот регион выбрали по наводке от другого отряда, который был там раньше и сообщил нам, где могут быть останки советских солдат. Осмотреться на местность и наладить контакты с местными жителями были откомандированы особо коммуникабельные добровольцы.

На территории командированные освоились довольно быстро. Закрытые колхозы и совхозы, отток молодежи, социальные проблемы и все прочие беды села не пощадили и объект разработки. В селах действительно не было работы, а многие жители промышляли раскопками и браконьерством, чередуя и совмещая оба ремесла. Плавили тол из снарядов, собирали цветмет на бывших полях сражений, приторговывали оружием и артефактами, представляющими антикварную ценность. Надо ли говорить, что эта публика лучше всех знала, где можно обнаружить не захороненные останки - основной объект интереса нашей экспедиции. Осложнялось наведение контактов характером ремесла местных жителей, оно очевидно было нелегально и в каждом незнакомце живо интересующимся “копом” (так называли на сленге процесс раскопок и найденные в результате предметы) видели милиционера. Первая разведмиссия завершилась практически ничем, никакой конкретики гонцы не узнали, однако мосты все же были наведены.

Вторая экспедиция, состоявшаяся через месяц оказалась значительно удачнее, несмотря на то, что никакие раскопки вести не представлялось возможным. Послы вернулись с ценной информацией, полезными контактами и артефактами в виде австрийского штыка эпохи Первой мировой (выменяли у одного из жителей деревни) и обломка фюзеляжа немецкого аэроплана с крестом.

Самым ценным контактом оказался «чёрный краевед» Василий. Как мы прозвали его между собой Человек-Велосипед. Василий был крепким мужчиной лет пятидесяти, роста под два метра и огромной физической силы. А «велосипед» назвали потому что по пересеченной местности он передвигался просто с феноменальной скоростью, да еще и взвалив на плече 152-мм снаряд! Прекрасно знающий лес, природу, свободно ориентирующийся по солнцу, звездам, и каким-то только ему известным приметам и особенностям. Безошибочно определяющий время без часов (с точностью до 5 минут, проверено неоднократно) и точное местоположение без карты. Человек с неистощимым запасом интереснейших баек, анекдотов и историй из жизни. При этом, как и все по-настоящему сильные люди, обладающий простым и добродушным характером. Василий был нашим проводником в той экспедиции, я не мог и не могу до сих пор представить себе более подходящего человека для этой миссии.

Первые яркие впечатления о поиске, для меня оставили руины хутора, который во время войны сожгли венгерские каратели. Все жители окрестных сёл утверждали, что в этом районе орудовали венгры и отличались они особой лютостью. В деревне Буды (или Будды) они закидывали трупы расстрелянных в колодцы. Их извлекали уже в наше время в костюмах химзащиты, так как из-за внешних условий (холодная вода, темнота, низкая температура) трупы не скелетировались. Когда колодцы вскрыли и начали доставать останки, зеваки в ужасе разбежались, были те, кто падал в обморок, вокруг стоял жуткий смрад.

Хутор представлял из себя около десятка домов, от которых остались небольшие насыпи, поросшие травой и бурьяном. Поверх холмов выглядывали остатки печных труб. По словам проводника, здешних обитателей каратели сталкивали в погреба и закидывали гранатами, туда же сбрасывали тела расстрелянных. После расправы хутор сожгли, и территорию вокруг заминировали. Причем так, что после войны саперы просто поставили предупреждающие таблички и ничего не трогали. Логика была простая: хутор в 30 километрах от ближайшего села, в лесу, хозяйственной ценности данная территория не представляла, поэтому ограничились предупреждением. Уже в 70-е военные саперы вновь побывали в этом месте, часть мин сняли, но погреба раскапывать не стали, они вроде как тоже были заминированы. Большая братская могила напичканная взрывчаткой, немой памятник человеческим зверствам, он по сей день будоражит воображение редких путников, знающих историю этого хутора.

Для городского жителя пойти глубоко в лес — это соприкосновение с природой. Обычно, горожанин походом в лес называет — выход на загаженную бытовым мусором лесную опушку, чтобы пожарить шашлыки. Попадая в реальную глушь средней полосы, человек, бывает, подолгу стоит «контуженный» лесной какофонией, глядя на играющие в кронах деревьев лучи солнца и блаженно улыбаясь, подставляя лицо легкому ветерку с пьянящим запахом хвои и весенних полевых цветов.

Возвращаясь с первого выхода, минуя сожженный хутор, практически у самого базового лагеря я заметил лисицу, которая шла параллельно отряду, на почтительном расстоянии. В какой-то момент она вырвалась вперед и, минуя опушку леса, взбежала на холм с одинокой сосной. Усевшись там, она провожала нас взглядом, мерцая золотым и медным огнем в лучах закатного солнца. Я указал на лису рукой, идущий позади Семён поднял голову, посмотрел, флегматично кивнул, наблюдая за красивым пейзажем, пока холм не скрылся из виду. Я тоже смотрел на лису, одинокое дерево и невероятную композицию, сотворенную природой. Это был первый раз в жизни, когда я видел живую лисицу.

Эхо войны продолжает напоминать о себе. Снаряды, авиабомбы и мины времен ВОВ находят даже в центре Москвы по сей день, что и говорить об окрестностях и нехоженых лесных чащах. В середине восьмидесятых на одной из юбилейных «Вахт Памяти» официально заявили, что для того чтобы полностью разминировать территорию СССР нужна непрерывная работа всех военных саперов Союза на протяжении десяти лет. Не знаю, насколько это правда, но всерьез разминированием территории занимались только первые двадцать лет после окончания войны. Как писалось выше, приоритет отдавался густонаселенным районам и объектам народного хозяйства (поля, фабрики, дороги и т.д.), приоритет уменьшался по мере удаления и постепенно сходил на нет. В конце концов разминированием занялось само время. С годами часть боеприпасов просто сгнивала и разрушалась, часть использовалась местным населением. Сколько поколений браконьеров использовало и еще будет использовать тол из боеприпасов ВОВ известно только Всевышнему. Противопехотные мины стали безопасны в основном к восьмидесятым годам. Однако стали опасны мины противотанковые. Если раньше они не срабатывали на массу человека, то со временем из-за коррозии и других факторов подрывы людей, скота и автомобилей стали происходить регулярно.

Район, который местные жители называли 25-м кварталом (почему так, не знаю), был одним из тех, до которого руки саперов дошли в последнюю очередь. Узкоколейка вела к немецкому складу боеприпасов, глубоко в лесу. Со временем дорога туда полностью заросла деревьями, и без помощи Василия мы бы сами никогда ее не отыскали. Он точно знал несколько мест с останками советских солдат. На заре наш отряд направился, чтобы извлечь эти кости. Первые саперы приехали в 25-й квартал на разминирование в 45-м году и ничего не вывозили. Просто сняли с уложенных в штабеля снарядов взрыватели (не со всех), поставили предупреждающие знаки и ушли. Второй раз военные сапёры навестили склад уже в шестидесятые, вывозить боеприпасы также не стали, а решили просто все подорвать. До ближайшего населенного пункта было около 30 километров, вокруг холмы и густой лес. Идея выглядела хорошо, однако получилось, как всегда. В результате подрыва часть боеприпасов разлетелась по окрестностям, в радиусе десятка километров, окончательно закрепив за 25-м кварталом репутацию гиблого места. Подрывы случайно забредших грибников, рыбаков, охотников были обычным делом. Единственная проселочная дорога, проходящая рядом с опасной зоной, пользовалась дурной репутацией; сельчане пользовались ей только по крайней необходимости и только по накатанной колее. Останавливаться по нужде или сворачивать — не рекомендуется. Рассказывали случай, произошедший в середине девяностых: однажды вечером поддатый тракторист на «Кировце» поехал в село за самогонкой, как раз по «нехорошей» дороге; негабаритные колеса существенно выходили за рамки колеи, накатанной редкими нивами и уазами, в село, как гласит молва, прикатилось только одно негабаритное колесо. Насколько правдива эта и другие услышанные мной истории, не берусь судить. Однако, похоже на правду: металлоискатели использовать просто бесполезно, звонит вообще все, в том числе деревья (следствие подрыва склада в шестидесятые, осколки застряли в древесине); втыкать лопаты в землю под прямым углом и разводить любой огонь нам запретили категорически. Передвигаться след в след.

Бои в районе 25-го квартала были не самые сильные. В эту экспедицию мы работали на местах настоящей бойни. Однако здесь война не закончилась и продолжала собирать свою жатву, это ощущалось всеми чувствами. Василий был здесь далеко не первый раз и точно знал, куда и как нужно двигаться. В этот выход мы подняли двух солдат, которых, к сожалению, не получилось идентифицировать.

Линия фронта проходила через Думиничиский район дважды. Стороны занимали те же окопы, которые покинули в 41-м. На одном из участков линия фронта пролегала по реке Жиздра. По западному берегу шли немецкие окопы, по восточному — советские. В 41-м советские войска пытались оттеснить немцев в отчаянных контратаках. В 43-44 выбить с советской земли окончательно. Чудовищные потери сопровождали эти атаки. Деревенские старики свидетельствовали, что пространство на западном берегу реки было буквально завалено трупами. Очень долго после войны каждую весну костями были усеяны все окрестные поля. Сразу после освобождения данной территории оставшиеся жители, пленные и солдаты собирали трупы с полей и лесов а затем скидывали их в санитарные захоронения, на сленге — «санитарки». Тела сбрасывали в воронки и засыпали землей, иногда ставили указатели, иногда нет. Также поступали и в ходе боёв, если было время убрать трупы. Немцы на начальном периоде старались хоронить своих погибших в индивидуальных могилах. К 43-му году возможностей продолжать эту практику практически не осталось, и в индивидуальных могилах хоронили только офицеров. Простых же солдат также закапывали в «санитарках». Однако здесь дала знать немецкая организованность. Все (ну или почти все) немецкие захоронения отмечены на немецких картах.

В 90-е годы, когда появилась возможность решить вопросы с эксгумацией и перезахоронением солдат Оси на исторической родине, европейские страны, прежде всего Германия, стала платить некоторым отрядам, конкретно, за поиск и эксгумацию немецких солдат. Сколько таких отрядов мне не известно, слышал, что всего 3-4 и работали они по всему СНГ. Им платили хорошие деньги (говорили, что около 3 тыс. евро на человека), снабжали их техникой, амуницией и, что самое интересное, картами. Карты представляли особый интерес, они старались их не показывать и на этот счет видимо были какие-то договоренности. Германская сторона обоснованно боялась мародеров. На картах были подробно отмечены и санитарные захоронения, индивидуальные могилы и другая интересная информация.

Многие «черные краеведы» не гнушались мародерством и раскапывали могилы, особым «интересом» пользовались немецкие захоронения, так как считалось, что их хоронили со всеми знаками отличия. Сколько «железных крестов» добытых таким путем гуляет по коллекциям? Кто знает. Хотя стоит сказать, что далеко не все черные копатели занимаются мародерством. Большая их часть — это живущие в нужде местные жители, если в результате их поиска они натыкаются на останки, то рассказывают о них первому встречному поисковому отряду. Каждый ищет что-то свое и никаких проблем в обмене такой информацией нет. Периодически правоохранительные органы проводят свои рейды и по проселочным дорогам можно встретить совершенно инородные тела, которые предлагают приобрести железный крест или какой-нибудь пистолет для коллекции. «Моя милиция меня бережет».

По информации, полученной от местного жителя, якобы, недалеко от нашего базового лагеря, который как раз стоял на берегу Жиздры, у покинутого хутора, в лесу, стоит крест, якобы, там, жители деревни похоронили двух советских летчиков, которых сбили над деревней в 41 году. Мы шли долгое время вдоль немецких окопов, которые затейливо то уходили вглубь лесной опушки, то возвращались, выписывая свои замысловатые фортификационные узоры. Я думал, что было бы интересно взглянуть на эти геоглифы войны с высоты. Сейчас я уже смотрю на это иначе, послание индейцев Перу читать интересно, оно уникально и индивидуально, узор окопа банален, как третий повтор слова «Внимание» перед началом важной трансляции.

После долгого пути, бесконечных блужданий вокруг, мы вышли на хутор. Как оказалось, хутор был не таким уж покинутым. Там жило несколько стариков. Они, разобравшись, что мы не мародеры, показали нам разрытую могилу. По их словам, год назад здесь был другой отряд, и они перезахоронили останки из этой могилы. Мы двинулись в обратный путь, чтобы успеть дойти до базового лагеря до захода солнца.

Обратная дорога казалась длиннее, хотя я был абсолютно уверен, что путь тот же, те же сточенные временем углы окопов, грунтовые дороги, белый песок у опушки соснового бора. Закатные лучи на прощание погладили кроны деревьев, наступили сумерки. Мы шли вдоль засыпанных немецких траншей, я бросил взгляд в лес, показалось, что там кто-то ходит, я присмотрелся и стал различать отдельные тени, казалось, что там на старой линии обороны суетятся люди. Меня кинуло в дрожь, вокруг тишина, только наши шаги и дыхание. Я не сбавляя шага двигался вместе с колонной, не отрывая взгляда от опушки, мы шли в лагерь, а параллельно нам, в лесу, в окопах шла какая-то своя потусторонняя жизнь. Я читал еще в детстве, в каком-то псевдонаучном журнале, насыщенном желтыми сенсациями, о том, что на полях кровавых сражений люди иногда видят странности. Мелькают силуэты людей, слышат крики, видят вспышки. Это отмечено и на Сомме, и Вердене, и Геттисберге. Можно воспринимать это как случайность, помутнение рассудка из-за усталости, но я так не считаю.

Базовый лагерь был уже рядом, мы пришли как раз, когда солнце почти село. Кто-то пошел умываться и спать, кто-то уселся у костра и стал открывать консервы, кто-то просто сидел на бревне и думал о своем. Я продолжал смотреть на мелькающие в лесу тени. Сколько времени я так сидел, не помню, но будучи так погружен в созерцание, я не обратил внимание, как в том же направлении смотрят еще двое.

— Тени? — спросил Василий.

— Да.

— Здесь были страшные бои в 41-м году, советская армия непрерывно атаковала через то поле. — Василий махнул рукой в сторону юга. — Переправлялись через Жиздру и бежали через поле. — Он затянулся сигаретой и добавил: — Много людей погибло. Василий рассказал о боях в этой местности, он показывал рукой направление, где у немцев стояла артиллерия и минометы (позже мы проходили по указанным им местам и сами видели эти позиции), откуда шли атаки, вспоминал номера частей и даты сражений. Рассказал, как немцы использовали уловки, например, сдавали заранее пристреленные позиции и накрывали их артиллерией. В очередной раз я поразился познаниями нашего проводника.

— Тут таких мест много, — подытожил рассказ Василий. Помолчав еще немного, он начал рассказывать разные истории из своего поискового опыта. Было видно, что ему нравится рассказывать о деле, которое он любит. В основном его собеседники — такие же местные поисковики, для которых поиск — каждодневная, опасная работа, а не экзотика, как для нас, городских. Они уже слышали эти истории по несколько раз, да и сами могут поведать не меньше. Но для нас это диковинка, всем было очень интересно слушать такие рассказы.

Занимаясь поиском, особенно уходя вглубь леса, дальше и дальше от цивилизации, ты не можешь отделаться от ощущения, что кто-то все время наблюдает за тобой. Возможно, ты всегда чувствуешь этот взгляд на краю сознания, но в изоляции от привычных визуальных и звуковых раздражителей большого города, мы просто не обращаем на это внимание, мало ли, какая видеокамера нас записала? В поисковой работе есть свой мистический подтекст. То, чем мы занимались, я бы назвал ритуальной археологией, задачей поискового отряда стояла не в выяснении каких-то фактов, подготовке монографий или установлении истины, а в поиске и перезахоронении останков погибших солдат. Ты не можешь просто так отмахнуться от этого факта и, принимая его во внимание, все остальные невероятные вещи уже не кажутся такими невероятными. Просто уходя в лес, ты попадаешь в другое пространство, становишься частью мистерии, которая началась до тебя и продолжится после. Порой кажется, что лес сам решает, что показывать, а что скрывать от глаз. Однажды, возвращаясь после очередного выхода ни с чем, мы встретили небольшой отряд «черных» археологов. Перекинувшись парой слов, они показали на карте место, где лежат останки красноармейца. Мы договорились встретиться с ними завтра, на рассвете, однако утром никто к обозначенному месту не явился. Мы прошли мимо их лагеря, но там тоже никого не было и казалось, что последний раз люди там останавливались несколько лет назад. Уже без всякой надежды мы выдвинулись по оставленным координатам. По описанным ориентирам мы нашли место, небольшую воронку со старыми шурфами, если тело покоится здесь, то как они его определили, оставалось решительно не понятно. Несколько шурфов были сделаны не меньше года назад, никаких останков или чего-то хотя бы косвенно свидетельствовавшего о наличии здесь тела не было.

Металлоискатель сразу зазвенел в первой же обследуемой воронке, мы стали аккуратно снимать слой за слоем, опасаясь наткнуться на старый снаряд. Где-то на глубине одного метра появились первые кости. Рядом мы откопали ручку от ложки или вилки с накорябынными инициалами. Да, наводка «выстрелила», мы подняли еще одного красноармейца. А тех поисковиков мы больше не встречали, да и местные здесь никаких отрядов, кроме нашего, тоже не видели.

Василий рассказывал, как в 1944 году, сразу после освобождения, в деревню (кажется, Хотьково) вернулся демобилизованный офицер. Он стал председателем колхоза и, помимо прочего, занимался расчисткой местности после боев. Он составлял карты минных полей, санитарных захоронений. Долгое время, практически до самой своей смерти, он водил по лесам и полям отряды военных саперов и поисковиков, ищущих останки. Своими силами обустраивал места воинских захоронений. В общем, человек занимался подвижничеством. Жаль, что не запомнил его имя.

По словам нашего проводника, до начала 90-х в лесах можно было найти и подбитую технику и неразграбленные склады, рассказывал как вскрывали блиндажи и находили там множество артефактов в отличном состоянии. Однако с открытием коммерческих пунктов приема метала, все, что было в пределах проходимости тягача, было распилено и вывезено, отдельная техника попала в частные коллекции, ходят байки, что у председателя одного из колхозов в амбаре стоит немецкий танк «Тигр», не удивлюсь, если так. Однако, технику в лесу встретить можно, откапали и вывезли еще далеко не все, а лес сам решает, кому открывать свои секреты.

Василий рассказал, как с друзьями, глубоко в лесу, они наткнулись на оставленные советские позиции: небольшая поляна, несколько блиндажей, окопы и брошенная техника, кузов от полуторки и британский гусеничный тягач. По словам проводника, он и его спутники залазили внутрь, все было совершенно реально. Утром группа пошла домой, решив вернуться на поляну через неделю для более детального изучения. Через неделю они не смогли отыскать то самое место, при том, что это очень опытные следопыты и на своей территории они ориентируются лучше, чем кто-либо. Это не такая уж удивительная история. Опытные поисковики сталкиваются с подобным часто. У костра была рассказана история, как на Валдае отряд нашел сохранившийся блиндаж, пошел на встречу за основной группой, но место так и не смогли найти, хотя, казалось бы, ушли не так далеко. Да что там поисковики. Мой дед был заядлым грибником. В сезон он уходил в Подмосковные леса и возвращался с большим запасом грибов и ягод. Однажды он рассказал невероятную историю, как в лесах, неподалеку от подмосковной станции Электроугли, увидел в лесу разбившийся немецкий самолет. Он был в той местности ещё несколько раз, но так и не смог отыскать место падения. Стоит сказать, что история про якобы упавший немецкий самолет в тех местах существует очень давно, якобы даже есть показания очевидцев, но ни разу ни одна экспедиция так и не смогла ничего найти.

Та поисковая экспедиция длилась 17 дней. За это время отряд обнаружил и перезахоронил 19 человек, бойцов Красной Армии, погибших в годы Второй Мировой. На церемонии захоронения было много людей: жители прилегающих деревень, школьники, официальные лица и правильные речи. В общем, все то, без чего подобные мероприятия не обходятся. Прогремел салют последнего пути, оркестр отыграл траурную музыку, землекопы закидывали последние комья земли на могильный холм, а мы уже мысленно возвращались домой, к нашим повседневным заботам: семьям, скучной работе в офисе, экзаменам и нудным парам.

Опыт, полученный здесь, запомнился большинству из нас навсегда. Дети большого города, для которого всё, что начинается за серыми бетонными стенами, уже экзотика. Часто, в самых невероятных местах, я мысленно возвращался к той экспедиции. В других странах, тяжелых испытаниях и праздных беседах. Всегда эти воспоминания выводили меня на какие-то новые, важные для меня умозаключения, главные из которых касались ценности человеческой жизни и мирного неба над головой, ведь именно за это сражались те павшие воины, останки которых мы нашли и похоронили с подобающими им почестями.

8 апреля 2020. Редакция 27 марта 2025.