Смотрит и оценивает. Он ищет смысл, рассматривает эту жизнь. И когда он находится один, то он может найти смысл. Увлечённый вовлекается, занимается мелочами, спорит, дело может дойти до серьёзных конфликтов из пустых вещей. Люди семейные знают, из чего разгораются пожары, которые сжигают весь дом, разрушают семью.
Так на что смотрит философ? Сейчас каждого думающего человека мучает мысль, которая вызывает страдание от невозможности решить её. Мы не знаем, куда идти. С одной стороны находится мощный поток, с другой – слабый, который не имеет таких средств, чтобы выразить себя в полную силу.
Вспоминается «Одиссея» Гомера. Одиссей после Троянской войны долгое время путешествовал по морю, попал на остров к волшебнице, которая влюбилась в Одиссея, своими чарами обворожила его, и он с друзьями остался там. Наслаждается жизнью, все блага реальные и волшебные перед ним, но проходит время, и он вспоминает: его дома ждёт красавица-жена Пенелопа, а чем он здесь занимается? Где друзья?
С этими вопросами, поставленными самым решительным образом, он обратился к волшебнице. Она сначала не хотела ему говорить, но поскольку он требовал, говорит: «Ну, иди, посмотри». Перед ним прекрасный чистый загон, беленькие, чистенькие свиньи, которые хрюкали от удовольствия, пожирая свой корм. Само блаженство было написано на их физиономиях и маленьких хвостиках, которыми они крутили от восторга. Не жизнь, а блаженство. Правда, на Одиссея это произвело совершенно другое впечатление: он настолько был возмущён, что его друзья, сподвижники по войне, люди превратились в свиней, что потребовал, чтобы они возвратились в своё состояние.
Какую мысль Гомер проводит: два совершенно различных мировоззрения противостоят человеку. Одно из них говорит, что человек должен быть человеком. Другое говорит: нет, человек – это очень скучно, это даже страшно, лучше быть свиньёй: ни о чём не надо думать, вся цель жизни в том, чтобы найти корм и от удовольствия хрюкать.
Один из сподвижников Дарвина, его друг Уоллес, который так же был увлечён теорией эволюции, прочитав его «Происхождение видов», написал ему краткую записку: «А зачем надо было дикарю иметь ум философа?» Речь шла о предшественнике человека, о том, откуда возник человек.
Все животные отлично приспособлены к жизни, так зачем эволюции – если она действительно имела место, — нужно было порождать ум, ум философа, из-за которого у человека возникают ужаснейшие вопросы, которые только мешают жить, из-за которых некоторые кончают с жизнью. Это простой, но самоубийственный вопрос: а зачем я живу? Какой смысл в моей жизни? Каждый день умирают люди, их хоронят, говорят об этом, будто не знали, что человек приговорён к смерти с рождения. С изумлением, удивлением говорят: «Как? Разве?!»
Это говорит не разум, а чувства. Разум прекрасно знает, чувства протестуют. Сама душа человеческая против этого. Потрясающее несоответствие между смертью, которая неминуема, и жизнью, которой человек живёт, и в себе самом чувствует, что она закончиться не может. Это парадокс, который выходит за границы моего внутреннего душевного понимания.
История человечества написана кровью
Зачем нужен ум философа, к чему он привёл? Наше поколение, как ни одно предыдущее, убедилось, к чему приводит этот ум человечество. Когда-то думали, что человечество развивается, и развивается его ум, душа, то, что именовалось всегда гуманностью и гуманизмом. Напротив, история свидетельствует о другом: чем дальше в лес, тем больше дров. Недаром Фромм говорил: «История человечества написана кровью, это история непрекращающегося насилия».
Когда-то наивные гуманисты думали, что это только сейчас, люди не понимают многого, а пройдут столетия, и на земле будет рай, ибо девиз: homo homini deus est — «человек человеку божество». Если бы они воскресли в ХХ веке, как бы они были разочарованы, увидев, сколько войн, революций, смертей люди сотворили.
Куда же ведёт нас этот ум? Ум не должен вести к тому, что мы наблюдаем.
Научно-технический прогресс, который обещал нам столько благ, дал нам эти блага: радио, телевидение, самолёты, мобильные телефоны. Скоро человека будут делать, каким угодно, генная инженерия открыла колоссальные возможности. Учёные уже дрожат от страха, что ожидает человечество. Наш ум уже привёл мир к такому состоянию, что мы на грани гибели. Скоро вместо хлеба и соли будут подносить бутылочку чистого воздуха и стакан воды – это будет лучший подарок.
Учёные говорят, что уровень углекислоты в воздухе за ХХ век увеличился на 20-21 %. А если увеличивается углекислота – увеличивается живая масса, она этим же питается. И вдруг оказалась, что биота не откликнулась на это увеличение. Начинаются необратимые процессы. Учёные с печалью утверждают, что недалеко то время, когда эти процессы приведут к глобальной катастрофе, причём такой, которую невозможно будет остановить никакими техническими средствами.
Мы об этом слышим и думаем: ну да, когда-нибудь это произойдёт, когда-нибудь и солнце погаснет, через миллиарды лет. Но учёные говорят, что эта катастрофа моментально или почти моментально, исходя из тех условий, которые мы имеем, может произойти уже в середине XXI-го века. Кто интересуется этим подробнее, могут об этом почитать. Об этом хорошо пишет академик Моисеев в своей книге «Быть или не быть человечеству?». Это не религиозные книги или пророчества, не фантазии – это строгие научные выкладки.
Тем более надо учитывать, что сейчас каждый день открывается что-то новое, что только ускоряет тот процесс, о котором мы сейчас говорим. Как прав был Уоллес, правда, он спросил только об одной части нашей бедной головы: «Зачем дикарю ум философа?», но тут не только философия, тут прагматика, которая ведёт нас к неминуемой гибели. В конце концов, философские и социальные концепции, разработанные умниками, ведут нас туда, к гибели в середине XXI века. К этому стоит прислушаться, хотя древнюю пророчицу Кассандру ненавидели и проклинали, потому что она предсказывала трагические события, но, увы, это пророчества сбывались.
Итак, мы, нынешнее поколение, видим – не верим, не предполагаем, а видим – куда мы идём. В чём причина? Есть ли какой другой вариант жизни? Причина уже всем ясна: полный отрыв научно-технического прогресса от нравственного закона, религиозных требований, этических норм. Нас десятилетиями убеждали, что наука против религии, не атеизм, а именно наука.
Чуть-чуть ошиблись: наука – против атеизма. Наука считает, что познаваемый мир бесконечен, и любые наши знания есть только островок в океане непознанного, поэтому даже если бы не было Бога, наука никогда не могла бы об этом сказать. Напротив, лучшие умы приходят к тому, что такой мир мог возникнуть только, если есть Высший Разум, который религия называет Богом.
Аморализм начинается от пресыщенности
Есть два различных, несводимых друг к другу понимания жизни. Первое – это вот эти хрюкающие свинки, которым ничего больше не нужно, и этот тип жизни нам внедряется по всевозможным каналам: радио, телевидение, пресса. Как-то по радио корреспондент спрашивает психолога: «Многие подростки сейчас интересуются смыслом жизни – как вы могли бы оценить это?» Психолог, врач Нечаева отвечает: «Это очень опасно». Опасно – он ведь станет человеком… Нас хотят превратить в хрюкающих свинок, не думающих о нравственности, Боге, смысле жизни.
Слава Богу, сейчас есть возможность сказать и о другом. Оказывается, те, кто пошли по этому свинскому пути, не получают того, что думают. Для свиньи достаточно корма, для человека – нет. Психолог Юнг говорил, что больше половины его пациентов приходят по причине потери смысла жизни. И это в Западной Европе, обеспеченные пациенты, у которых «корма» достаточно. На одной из встреч в Финляндии один из финнов сказал: «Согласно некоторым исследованиям, больше половины людей на Западе потеряли смысл жизни. Мы уже убедились, что предметом работы психиатров будут являться чувства уныния, тоски в гораздо большей степени, чем само страдание. Поводом к самоубийству всё чаще становится экзистенциальная опустошённость человека».
Когда наши приезжают на Запад, то ахают: тротуары порошком моют, всюду цветы, в магазинах полно, рай земной. Но всё надоедает очень скоро, и человек приходит к диким вещам. Аморализм начинается от пресыщенности. Как в «Камо грядеши» — когда Петроний устраивал пиры, то на десерт подавали соловьиные язычки. Человек с ума начинает сходить.
Антонов, наш современный писатель, правильно сказал: человек, который в материальных благах уже не нуждается, а потребностей в духовном развитии не воспитал – страшен.
Православие предлагает нечто иное. Есть странные стереотипы, данные подчас врагами христианства, или людьми непонимающими, будто христианство утверждает: дух, аскеза – и больше ничего, тело – это враг, то, что надо мучить, уничтожать. Ничего подобного: христианство утверждает, что человек – это душа и тело, но первичной, управляющей должна быть душа, ум, совесть. Без этого человек погибнет. Переверните человека с ног на голову – он погибнет. Человек – не животное, он нечто другое, в чём есть ум и совесть.
Чем сильнее ты ударишься о стену, тем больнее тебе будет
Христианство утверждает, что смысл жизни не в этой жизни самой по себе – эта жизнь имеет огромное значение для жизни, но не в этой жизни, но уже здесь этот смысл открывается. Есть Бог, есть вечность, душа, человека ожидает вечность, причём та вечность, в которой человек находит полное удовлетворение тем исканиям, идеалам, которые чувствует в своей душе. Этим идеалом является Бог, Который не есть существо, сидящее где-то на другой планете, Бог есть Дух, то, что не ограничено ни пространством, ни временем. Христос сказал: «Царство Божие внутрь вас есть».
Человек есть образ Божий, а не животное, в нём присутствует возможность стать богоподобным существом. Для этого есть нормы христианской жизни. Христианство настаивает, что человеком может стать только тот, кто станет христианином, т.е. будет жить согласно нравственным требованиям христианства. Речь идёт не о требованиях Бога, а о существующих нравственных и духовных законах, которые столь же объективны, как и законы физического мира.
Третий закон Ньютона гласит: чем сильнее ты ударишься о стену, тем больнее тебе будет. Христианство говорит: чем сильнее ты возненавидишь кого-то, тем больший вред ты причинишь себе. Христианство называет грехом всё то, что является нарушением законов человеческого бытия. Например, экологический кризис является следствием греховного отношения людей к тем закономерностям нашего мира, которые мы постепенно постигаем.
Не Бог бьёт человека, а сам человек наказывает себя, Бог не может нарушить свободу человека, мы обладаем свободой добра и зла. У Максима Исповедника, замечательного духовного писателя VII-го века есть такие слова: твоим богатством является только то, что ты отдал другим. Поэтому, делая другому зло, это зло является моим.
Христианство утверждает первичность духовного начала, т.е. всё основное в человеке находится в его душе, которую никто не видит, не слышит, не знает. Внешние наши действия – это проявления нашего духа. Христианство призывает, чтобы наш дух был свят. Никто ведь не хочет жить в обществе обманщиков, лицемеров, злодеев, все чувствуют, как прекрасно быть среди порядочных людей. Как хорошо сказал Чехов: «У человека всё должно быть прекрасно: и мысли, и желания, и чувства, и лицо, и руки, и одежда». К этой красоте зовёт христианство, но утверждает, что красота эта начинается внутри человека.
Если я увижу своего друга, знакомого в грехе: напился, например, — то могу всем рассказать об этом, и всадить нож в своё сердце, а могу покрыть его грех молитвой. Основной закон христианства – это закон любви, сочувствия, сострадания. Только следуя этому закону, можно стать человеком. Христианство даёт возможности этого.
То благо, к которому мы часто неосознанно стремимся, обусловлено нашей свободой в духовной области. Человека счастливым делает только внутреннее состояние его души, его отношение к голосу совести. Там, где нет любви – нет истины, нет добра, нет правды.
Сейчас все говорят о любви, все фильмы об этом, но никто и никогда не говорит, как приобрести это. Мы все знаем, чувствуем, что счастлив тот, у кого есть любовь. Но мы ищем случайного, а христианство показывает прямой, правильный путь к этому величайшему достоянию. Дар любви присутствует в человеке, потому что он – человек, вся суть только в том, сумеем ли мы раскрыть этот драгоценный ларчик.
Молодость – роковая пора
Христианство предлагает молодому человеку поверить в одну важную мысль: у Владимира Соловьёва есть такие слова: «И ад, и земля, и небо с особым участием смотрят на человека в ту роковую пору, когда в него вселяется эрос». На определённом этапе жизни с человеком происходят серьёзные изменения в психологии, это период, когда человек может стать прекраснейшим существом или превратиться в грязь.
В фойе одной из старых гостиниц на двух стенах были изображены две картины, слева и справа. Слева был изображён хоровод девушек и парней в чистой сверкающей одежде с высоко поднятыми горящими факелами, атмосфера торжества и радости. Невольно каждый приходящий зачарованно глядел на это.
А на другой стене было то, от чего сжималось сердце: угасшие и упавшие факелы, мрак, пронизывающий атмосферу, и змееподобно переплетающиеся тела тех, кто здесь был и стоял…
Именно в эту пору решается судьба и будущее счастье человека. В старых романах великолепно было описано чувство любви. Возьмите «Дворянское гнездо» — это искусство, гении писали! Как они описывали чувства, как люди могли переживать, и сейчас многие переживают. Говорят об этой любви: «Это то, выше чего на земле нет ничего».
Но тот, кто не останется в эту пору с высоко зажжённым факелом, теряет самое драгоценное в его жизни. Каждому дана чаша любви: её можно сохранить, а вступив в брак, испить её полное блаженство, а можно расплескать по каплям. Блуд приводит к разрыву душу, к опустошению души, блуд убивает душу. Человек становится неспособным к любви, начинаются игры в любовь. Теряются чувства, остаётся одна биология.
Берегите это сокровище, которое на религиозном языке называется целомудрием, не дайте ему упасть и быть втоптанным в грязь! Для молодёжи важно сохранить это сокровище, не поддаваться негодяйской пропаганде, когда человека хотят превратить в скотину. Нужно сохранить и донести до брака, чтобы узнать, что выше этого счастья не может быть.
Христианством жил наш народ тысячелетие, и мы видим, какое счастье было в тех семьях, в которых был сохранён этот залог, данный человеку. Пропаганда безобразного образа жизни идёт не от друзей, это надо понять и бросить это.
Вопросы:
– Спасутся ли после смерти члены секты «Адвентисты седьмого дня»? В чём различие между Православием и адвентистами?
– Речь идёт не только ведь об адвентистах, а вообще – спасутся ли люди неправославные: католики, лютеране, баптисты, мусульмане, индуисты. Это один из трудных вопросов. Трудность в том, что с одной стороны, мы имеем множество утверждений, в том числе и авторитетных, о том, что спасение только в Православии. С другой стороны, мы имеем не менее сильное утверждение Евангелия, которое гласит: «Бог есть любовь». Он знал, для чего и кому даёт бытие.
Если Бог есть любовь, и Он знал, что кто-то погибнет, то мы оказываемся тут в неразрешимой ситуации. Если Он – любовь, то не должен был давать бытие, ибо Он ведь знал, что человек использует во зло свою свободу. А если Он дал это – тогда, может быть, Он и не любовь?..
В мусульманстве и иудействе всё проще: там Бог милостивый, но и справедливый: каждому по его делам, поэтому одни пойдут в рай, другие – в ад. Христианство говорит: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, чтобы каждый верующий не погиб, но имел жизнь вечную».
В настоящее время на земном шаре больше 6-ти миллиардов человек, а православных – 170 миллионов. Причём 170 миллионов – по статистике, тех, кто называет себя так, а кто из них настоящие, кто живёт по-христиански?
Ответ на этот вопрос можно дать только тот, который исходит из почти последних строк Евангелия: кто первый вошёл в рай? – Разбойник. Покаявшийся на кресте. Это было не случайно, а промыслительно, что рядом со Христом были распяты два разбойника. Не адвентист, а разбойник и убийца оказался первым в раю.
Православие действительно истинный путь. Все прочие пути: иных христианских конфессий, иных религий, нерелигиозные пути – я считаю ошибочными. Но когда меня спросят: погибнет или спасётся вот этот адвентист – я вешаю на свой рот вот такой замок: не знаю, кто спасётся. Никому и в голову не могло прийти, что первым в рай войдёт разбойник. Это антирелигиозная вещь: ни одна религия не согласится, чтобы первым в рай вошёл негодяй. Поэтому мы должны рассуждать о путях религиозного спасения, но когда дело касается оценки конкретного человека – я молчу.
Во время Второй мировой войны было, наверно, всего три случая, когда лётчик падал со сбитого самолёта без парашюта и оказывался невредимым, попадал в толщу снега под откос. Поэтому «не судите, да не судимы будете», людей не судите, а мировоззрения – важно. Прыгать надо только с парашютом.
– Согласны ли Вы со знаком равенства между любовью и жертвенностью? Может ли быть счастливым брак, когда приносят себя в жертву?
– Жертвенность является одним из важнейших условий любви, но нет любви там, где нет христианского смирения. Под смирением часто понимают какое-то рабство, покорность, забитость, пассивность – ничего подобного, самые смиренные люди были величайшими героями. Митрополит Филипп, когда Иван Грозный пришёл в храм, при всех обличил того, зная, что ему грозит гибель. И таких примеров множество, смирение – это потрясающее мужество.
Под смирением в христианстве понимают видение того, что я совсем не тот, каким должен быть. И когда я вижу себя несоответствующим тому, каким должен быть, и другого, такого же, то я и отношусь к нему соответствующе: больной больного не осуждает.
Как писал Макарий Великий, которого называли земным богом: «Боже, очисти мя, грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою». Даже добро сделаю – и тут же тщеславие. Как у Феофана Затворника сказано: «Сам дрянь дрянью, а всё твердит: «Несмь, якоже прочии человецы»».
Поэтому истинная любовь может быть там, где есть вот это христианское смирение. Тогда оно всегда сопрягается с великодушием, я сочувствую человеку, потому что знаю, что у меня самого ещё хуже. Не потакательство, а сочувствие. Это сочувствие даёт правильное отношение к человеку. Сочувствие ведёт, конечно же, к жертвенности, ибо подчас у человека такие недостатки, что надо или пожертвовать своим самолюбием, или разрушить семью. В этом смысле можно согласиться, что любовь там, где есть самопожертвование.
Если этого нет с другой стороны, то должна исполнять это хотя бы одна сторона. Апостол Павел справедливо пишет: «Не спасётся ли муж неверующий женою верующею», — или наоборот. Под верующим понимать надо не того, кто верует, что есть Бог, Христос, что Он жил две тысячи лет назад и прочее. Не об этой вере идёт речь: «Бесы веруют и трепещут». Под верующим понимается тот, кто живёт по тому правилу, образу, которое указывает Евангелие, стремится жить. Не суди, не злись, не притворяйся, не лукавь, не лицемерь – говорит Христос. Если бы я был верующий – я бы изо всей силы старался этого не делать. Не верю – потому так спокойно это делаю. Бесовская вера: признаёт, что есть Бог и Христос, проку только нет никакого от этого. Вера – только тогда, когда претворяется в действие.
Поэтому если одна сторона, верующая этой евангельской верой, живёт так, то другая сторона, тронутая этой верой, сама начнёт жить так же. Нет более убедительных средств в христианстве, как только собственный пример.
– Вы говорили, что философ не вовлечён в жизнь, и у него есть возможность со стороны взирать на неё. Но философ всё же человек, и мы лишь со стороны смеёмся над сварливой женой Сократа. Как найти возможность человеку взглянуть на жизнь со стороны, непрерывно участвуя в ней?
– Я не люблю употреблять иностранные термины, но тут вынужден употребить такой: нужно объективировать себя, т.е. посмотреть на себя со стороны. Простой пример: я услышал, что кто-то сделал дурное, и у меня тут же порыв — рассказать это соседке или другу. Нужно посмотреть на себя со стороны: сделаю я это или нет, расскажу или сдержусь. Вот такой философский взгляд на себя чрезвычайно полезен, когда мы имеем евангельские критерии жизни.
– Очень хочется жить по заповедям Божьим, быть подобающим христианином, но выходишь из дома – и масса искушений. Я согласна, что всё происходит с нами по воле Божьей, но где воля Божия, а где – моя? Как разграничить?
– У нас есть разум и совесть. По геометрии нас учили: если пересекаются две линии, то в этом пересечении есть точка. Мы читаем Евангелие, знаем, что хорошо, а что плохо, совесть нам подсказывает – я имею знания. Я могу руководствоваться этим знанием, понимая, что Бог не может коснуться моей свободы. Я настаиваю на этом – моей свободы желания добра или зла. Я не могу делать всё, что мне хочется, но могу выбирать между добром и злом. Бог не может меня заставить делать добро помимо моей воли.
Поэтому я знаю, что делаю я – совесть и разум мне об этом говорят, надо следовать этому. А когда мы говорим, что делает Бог – это всё то, что с нами случается совне, а это случается в соответствии с нашим духовным состоянием. Мы можем менять нашу внешнюю жизнь, только меняясь сами.
Нельзя понимать промысл Божий так, что он действует на нас безусловно, нет, он призывает нас к действию. Если понимать так, что как делает Бог – так и нужно, то мы попадём в очень затруднительную ситуацию: если упал в лужу, то не смей подниматься – ведь по промыслу Божьему упал. Нет, основной принцип христианства выражается с помощью греческого слова синергия, т.е. совместное, Бог ничего не может сделать со мной без меня, с моей свободой. И я ничего не могу сделать без Бога – Бог есть дух, живущий во мне. Степень моего произволения жить по Богу и определяет характер моей жизни.
Поэтому насчёт искушений замечательно говорят отцы: «Не искушен – не искусен». Искушения нам нужны, поскольку мы находимся в состоянии гордости и самомнения, пока мы таковы – Бог отступает от нас. Мы как бы говорим: Господи, отойди, я сам. И Он отходит. А мы плюх – и в грязную лужу. И всю жизнь плюхаемся туда, не понимая, что причиной является наше самомнение. Если бы мы действительно обратились к Богу с искренней молитвой: «Господи, помоги мне, я вижу, что я никто и ничто пред Тобою», — но это так трудно, что просто удивительно.
