Лига историков

После поражения в Русско-японской войне 1904-1905 годов, особенно в Цусимском проливе, где были практически полностью уничтожены тихоокеанские эскадры Российского императорского флота, в России остро осознали необходимость радикального обновления своих морских сил. Появление в 1906 году британского «HMS Dreadnought», совершившего революцию в военном кораблестроении, поставило Россию перед выбором: присоединиться к гонке дредноутов или навсегда отстать...

Строительство корабля

Под руководством вице-адмирала А.А. Бирилёва были разработаны амбициозные тактико-технические требования к проектам новых кораблей. Несмотря на международный конкурс с участием ведущих иностранных верфей, предпочтение отдали отечественным инженерам - гениям корабельной науки профессорам И.Г. Бубнову и А.Н. Крылову. Их проект стал компромиссом между мощной броней немецких кораблей и тяжелым вооружением британских, воплотив в себе уникальные русские инженерные решения.

Строительство столкнулось с серьезными препятствиями. Государственная Дума отказалась финансировать дорогостоящий проект стоимостью 158 млн рублей золотом, считая его непосильным для бюджета. Лишь настойчивость премьер-министра П.А. Столыпина, заявившего: «Без флота нельзя быть равноправным государством», позволила провести финансирование через Государственный совет. Торжественная закладка головного корабля серии, названного «Севастополь», состоялась 16 июня 1909 года на Балтийском заводе в Санкт-Петербурге. Строительство стало национальным проектом: броню поставляли Ижорские заводы, орудия - Обуховский, сталь - Сормовский, а турбины системы Парсонса и котлы Ярроу собирали на месте.

29 июня 1911 года «Севастополь» наконец-то сошел на воду. Церемония прошла с имперским размахом: в присутствии императора Николая II, великих князей, адмиралов и высших чиновников. Несмотря на пасмурную погоду, набережную заполнили тысячи рабочих, инженеров и горожан. Ровно в 11:00 под артиллерийский салют с кораблей Кронштадта и гимн «Боже, Царя храни!», дредноут начал движение по стапелям. За 50 секунд, под грохот разбиваемых о нос бутылок шампанского, он коснулся вод Невы.

Характеристики корабля

«Севастополь» представлял собой инженерный шедевр своего времени, сочетавший мощное вооружение с передовыми техническими решениями. Его корпус длиной 181,2 метра и шириной 26,9 метра при полном водоизмещении 23 300 тонн отличался характерной «мониторной» формой с минимальным надводным бортом. Эта особенность улучшала остойчивость, но серьёзно снижала мореходность: при волнении свыше 6 баллов носовая часть полностью уходила под воду, затрудняя использование артиллерии.

Силовая установка включала 25 паровых котлов системы Ярроу, питавших 4 турбины Парсонса общей мощностью 42 000 л.с. Эта энергетическая установка разгоняла корабль до рекордных для русского флота 24,6 узлов. Запас угля в 3100 тонн обеспечивал дальность плавания до 4000 миль на экономичной 14-узловой скорости. Бронирование стало компромиссом между мощью и скоростью: главный пояс по ватерлинии достигал 225 мм (против 300-350 мм у немецких дредноутов), башни главного калибра защищались 203-мм бронёй, а палубы - 25-50 мм. Противоторпедная переборка толщиной всего 50 мм считалась слабым местом против современных снарядов.

Вооружение стало гордостью проекта. Главный калибр включал 12 орудий 305-мм/52 образца 1911 года, размещенных в четырех трехорудийных башнях - революционное решение для того времени. Орудия Обуховского завода превосходили зарубежные аналоги по дальности стрельбы (23,2 км) и скорострельности (выстрел каждые 40 секунд). Боекомплект составлял 100 снарядов на ствол (бронебойные, фугасные, сегментные). Уникальное расположение башен позволяло вести залп всеми двенадцатью орудиями на один борт. Противоминная артиллерия состояла из 16 скорострельных 120-мм/50 пушек Канэ в бортовых казематах с боекомплектом 250 выстрелов на орудие и дальностью 15 км. Архаичным элементом были 4 подводных 457-мм торпедных аппарата с запасом в 12 торпед. Зенитное вооружение первоначально отсутствовало, но к 1915 году добавили 4 75-мм пушки Миллера и 8 пулемётов, позже заменённых на 37-мм автоматы и 12,7-мм ДШК.

Экипаж в мирное время насчитывал 1125 человек (31 офицер, 28 кондукторов, 1066 матросов), увеличиваясь до 1260 в военное время. Условия жизни отличались суровостью: матросские кубрики под бронепалубой имели высоту потолков всего 1,83 метра, офицерские каюты - 2,1 метра. Системы вентиляции часто не справлялись с жарой от котлов. Среди технических инноваций выделялись электроприводы башен (вместо гидравлики), централизованная система управления огнём с дальномерами Барра и Струда, стабилизированные прицелы и экспериментальный «бульбообразный» форштевень для улучшения обводов.

Боевая служба

Первая мировая война

После ввода в строй в декабре 1914 года корабль вошёл в состав 1-й бригады линкоров, базируясь в Гельсингфорсе (Хельсинки). Его основная задача заключалась в обороне Финского залива от германского флота. В августе 1915 года «Севастополь» прикрывал минные постановки в Ирбенском проливе, где минные поля сыграли ключевую роль в срыве попытки германской эскадры прорваться в Рижский залив. Однако в открытом артиллерийском бою с вражескими дредноутами ему так и не довелось участвовать.

15 августа 1915 года во время операции по восстановлению минных заграждений дредноут трижды ударился о грунт на стратегическом фарватере. Повреждения оказались серьёзными: смят форштевень, пробоины в днище, затопление отсеков (350 тонн воды). Ремонт в кронштадтском доке занял полтора месяца. Ещё один инцидент произошёл 17 октября 1915 года: при погрузке боеприпасов воспламенился полузаряд в погребе, погиб один матрос. К 1918 году, после Брестского мира, корабль был экстренно переведён из Гельсингфорса в Кронштадт, избежав захвата немцами.

Гражданская война

В октябре 1919 года «Севастополь» участвовал в обороне Петрограда от войск генерала Юденича. 20-21 октября он произвёл серию залпов главным калибром (305-мм снарядами) по позициям белых армий у Красносельской возвышенности. Корректировка огня велась с крыши Исаакиевского собора, что способствовало успешному контранступлению Красной Армии.

В марте 1921 года линкор стал центром Кронштадтского восстания. Поддерживая мятежников, он выпустил 375 снарядов главного калибра по форту «Красная Горка», городам Ораниенбаум, Сестрорецк и железнодорожным станциям на северном берегу Финского залива. После подавления мятежа команду почти полностью расстреляли и заменили, а корабль переименовали в «Парижскую коммуну».

Великая Отечественная война

В годы Великой Отечественной войны «Парижская коммуна» действовал как флагман Черноморского флота. С ноября 1941 года корабль базировался в Севастополе и сразу вступил в боевые действия. Осенью 1941 года он трижды выходил для поддержки обороны Одессы, выпустив 345 снарядов главного калибра (104 бронебойных и 241 фугасный) по румынским позициям у сёл Дофиновка и Гильдендорф, уничтожая технику и укрепления.

В декабре 1941 года линкор передислоцировался к Севастополю, где провёл 15 артиллерийских стрельб. 28 декабря залп из 179 снарядов калибра 305 мм остановил прорыв 170-й немецкой пехотной дивизии к Северной бухте, уничтожив 13 танков, 8 орудий и до батальона пехоты. Всего за осаду города корабль израсходовал свыше 300 снарядов главного калибра, поражая колонны войск и артиллерийские позиции в Бельбекской долине и у Мекензиевых гор. В январе 1942 года дредноут поддерживал Керченско-Феодосийскую десантную операцию, обстреливая порт Феодосия и позиции 46-й немецкой дивизии, нанеся ей значительные потери, включая ликвидацию командира дивизии.

К 1943 году износ стволов орудий и общее устаревание линкоров как класса сократили боевую активность. В мае 1943 года кораблю вернули имя «Севастополь» в знак признания роли в обороне города. Всего за войну «Севастополь» совершил 15 боевых походов (7700 миль), отразил 21 авианалёт и сбил зенитным огнём 3 самолёта. После 1944 года он использовался для перевозки войск. В 1956 году корабль исключили из состава флота СССР и разобрали в Инкермане.

За 40 лет «Севастополь» не потопил ни одного вражеского корабля, но стал единственным российским дредноутом, участвовавшим в трех войнах. Его главный калибр нанес значительный урон сухопутным силам противника, особенно в 1941-1942 годах. «Севастополь» был создан для генеральных морских сражений, но прославился в итоге как артиллерийская платформа береговой поддержки.

P.S Подписывайтесь, чтобы всегда быть в курсе интересных событий, произошедших в мировой истории за сегодняшний день. Ваша поддержка очень важна!

Достаточно ли для славы, если в твою честь названы три горы (на Сахалине, Курильских островах и на острове Хоккайдо), три выдающихся в море мыса, озеро, три острова в двух океанах и пролив в Охотском море? Для профессионального мореплавателя — не всегда. Имя датчанина Мартина Шпанберга (в другой транскрипции — Мортена Спангсберга, а на русский манер — Мартына Петровича Шпанберга) известно немногим. Оно потерялось на фоне его знаменитого современника и соотечественника Витуса Беринга, вместе с которым Шпанберг принимал участие в первой и второй Камчатских экспедициях.

В сущности, Беринг был его начальником. Он и стал знаменитостью, а Шпанберга, который возглавлял «южную» часть экспедиции Беринга и 18 июня 1739 года впервые под русским флагом достиг берегов Японии, несправедливо оговорили и чуть было не казнили. Но некоторые историки полагают, что в какой-то параллельной вселенной, где придворные интриги тасуются чуть иначе, всё могло случиться наоборот, и руководство всей второй Камчатской экспедицией планировалось передать именно Мартыну Шпанбергу. Вероятно, тогда бы его слава вполне могла затмить славу Беринга. Что же это был за человек, откуда он взялся?

Об этом точно не известно никому. Датская биографическая энциклопедия безапелляционно утверждает, что «его жизнь неизвестна, пока он не поступил на русский флот лейтенантом в 1720 году». Другие, менее достоверные источники говорят, что родился он 31 декабря 1696 года в городе Рибе (Датская Голштиния), в 14 лет поступил на датский флот и «находился там всё время в шедшей тогда войне». То есть речь о Великой Северной войне, в которой Россия и Дания были союзниками.

Она закончилась в 1719 году, а в 1720-м Шпанберг уже нанялся на морскую службу Его Императорского Величества в качестве премьер-лейтенанта и вскоре стал командовать небольшим пакетботом, возившим почту и товары между Кронштадтом и германским Любеком.

Вероятно, он хорошо себя зарекомендовал, поскольку в 1725 году его включили в состав первой Камчатской экспедиции, задуманной ещё Петром I. Экспедицию возглавлял Витус Беринг, тоже датчанин, но на 15 лет старше Шпанберга (то есть он, можно сказать, «в отцы ему годился»). К тому же на службе у русских Беринг провёл более двух десятилетий и уже дослужился до чина капитана I ранга, потому Император ему доверял. По мысли Петра, главной задачей Камчатской экспедиции, помимо обследования восточного побережья России (о котором тогда мало что знали), было проверить, есть ли пролив между Азией и Америкой или имеется перешеек, соединяющий континенты?

Конечно, за 80 лет до того торговец Семён Дежнёв уже плавал в тех местах на своих утлых кочах и никакого перешейка не нашёл, но это надлежало теперь проверить силами профессиональных мореплавателей. Правда, самому Петру узнать о результатах этих поисков не довелось, поскольку в 1725 году, когда экспедиция стартовала из Петербурга, он уже отошёл в мир иной. Но Екатерина I не вмешивалась в приказы почившего мужа, и экспедиция благополучно продолжилась.

Вообще, камчатские экспедиции Беринга, продлившиеся в совокупности чуть больше 15 лет, поставили своего рода рекорд, «пережив» в эпоху переворотов пять правителей России: от Петра I до Бирона и младенца Ивана VI, и закончившись в царствование Елизаветы Петровны. Большинству новых глав российского государства на ход этих исследований было глубоко наплевать. А если и нет — расстояния от Петербурга до участников экспедиции были велики, и приказы из столицы поступали к Берингу с той же расторопностью, с какой откушенная голова диплодока могла бы управлять хвостом. Кто знает, может быть, именно по этой причине дело шло довольно успешно. Хотя и медленно.

Первая Камчатская экспедиция добиралась от Петербурга до Охотска два года, с января 1725 по январь 1727. Ехали через Сибирь на лошадях, иногда сплавлялись по рекам, на речных судах. У Шпанберга было особое задание, от которого зависел, в сущности, весь успех экспедиции: именно под его руководством строились на Лене суда для перевозки груза, а потом в устье реки Камчатка он построил главное мореходное судно экспедиции — бот «Святой Гавриил». Именно на нём Беринг и Шпанберг прошли летом 1728 года на север и северо-восток вдоль материка и вышли в Чукотское море через пролив, который потом назовут Беринговым. На карту было нанесено много тысяч километров побережья, открыты многочисленные заливы и острова. Но никакого «мостика» между континентами не обнаружилось, и Беринг, посчитав задание выполненным, отправился с отчётом в Петербург.

Он успел как раз к кончине Петра II, который, как осторожно писали летописцы, «не успел проявить интереса к государственным делам» (хотя кто знает, хорошо это или плохо?). Теперь всем управляла Анна Иоанновна, племянница Петра I, которая, помимо любви к весёлому времяпрепровождению, шампанскому и фейерверкам, обожала флот и всё связанное с мореплаванием. Продолжить дело своего дяди, развить успехи русских корабелов — это она ощущала своей исторической миссией. Поэтому уговорить её на продолжение экспедиции Берингу не составило никакого труда. Надо ведь было ещё найти за Камчаткой два маршрута — дорогу в Америку и путь в Японию. Этому и была посвящена вторая Камчатская экспедиция, стартовавшая в 1733 году.

За два года, пока она готовилась, Шпанберг в Петербурге как-то обжился, даже женился и завёл семью. У него родилось два сына. Карьера тоже шла удачно — его произвели в капитаны III ранга. И при дворе он, несмотря на довольно ершистый характер, видимо, завёл кое-какие связи. Впрочем, и врагов у него появилось множество, что, прямо скажем, совсем не удивительно. Говорят, человеком он был жёстким, раздражительным, «к подчинённым зело требовательным, а с начальством несговорчивым». Откровенно говоря, и с Берингом (даром что соотечественники) отношения у него тоже не ладились, однако к тому моменту именно они двое считались лучшими капитанами, кому можно доверить плавание у берегов Камчатки.

Возможно, именно по этой причине чиновники в адмиралтействе решили разбить вторую экспедицию на два отряда. Один, под командованием Беринга, должен был искать путь к американскому побережью, а второй, под началом Шпанберга, отправлялся на поиски японских берегов. Формально всей экспедицией руководил, как и раньше, Беринг — но у Шпанберга теперь имелся собственный отряд и собственные корабли. Вернее, корабли ему предстояло построить в Охотске самостоятельно. На это ушло три года.

В 1737 году он и его люди спустили на воду одномачтовую бригантину «Архангел Михаил» и менее мореходную, зато более вместительную дубель-шлюпку «Надежда». Плюс отремонтировали переживший первую камчатскую экспедицию бот «Святой Гавриил» и лежавший уже лет десять на берегу старый шитик «Фортуна» («шитик» в морском деле означает плоскодонку, сшитую кожаными ремнями, никаких англицизмов, однако качество этого судна и впрямь оказалось сомнительным — едва отойдя от берега, оно развалилось на части, экипаж едва спасся). Так или иначе, в распоряжении Шпанберга всё равно оставалась небольшая флотилия, с которой он в конце июня 1738 года решительно вышел в море. Сам он вёл лучший корабль, бригантину «Святой Гавриил», а остальными судами также командовали иностранцы — капитаны Уолтен, Шельтинг и Эрт. В ту эпоху других первооткрывателей новых русских земель у России не было.

Первое плавание вдоль западной стороны Курильской гряды прошло благополучно, удалось обнаружить и нанести на карту несколько десятков островов (некоторые, как выяснилось позднее, по нескольку раз, потому что они то прятались в тумане, то вновь из него появлялись). Но тот же туман не позволил продвинуться дальше, и в конце августа пришлось вернуться на Камчатку, в Большерецк, где была развёрнута импровизированная база экспедиции. Там во время зимовки был построен ещё один корабль, шлюп, логично получивший название «Большерецк». В начале лета 1739 года флотилия под командованием Шпанберга вновь вышла в море, продвигаясь на этот раз вдоль восточной стороны Курильской гряды. Кораблей в ней прибавилось, но вот дисциплины, судя по всему, стало меньше.

В процессе зимовки у требовательного Шпанберга ухудшились отношения практически со всеми капитанами в отряде, особенно с Уильямом Уолтеном, англичанином на русской службе, командовавшим «Святым Гавриилом». И, едва попав в первую полосу тумана, Уолтен решительно пошёл своим курсом, отбившись от основного отряда. Вскоре он увидел землю, которая оказалась одним из японских островов, и даже разглядел крупное селение. 18 июня посланные на берег матросы вступили в переговоры с японцами, которые вели себя в высшей степени дружелюбно, однако общего языка с ними найти не удалось — и осторожный Уолтен, заметив на берегу вооружённых людей, счёл за лучшее сняться с якоря и продолжить путь. К концу лета он благополучно вернулся в Большерецк, считая себя первым капитаном, проложившим путь с Камчатки в Японию.

Но абсолютно синхронно с ним (а, возможно, на несколько часов раньше) корабли основной флотилии также добрались до берегов Японии, и перед ними открылись пашни, поля, деревни, лодочная пристань. Навстречу вышли японские лодки, на которых гребцы жестами приглашали матросов сойти на берег. Однако Шпанберг также проявил осторожность, и, услышав удары гонга на берегу, с наступлением ночи решил сняться с якоря. Мало ли что там сигнализируют? Может, созывают народ для расправы над пришельцами? Тем не менее, постепенно он убеждался в дружелюбии японцев. Суда неспешно шли вдоль берега, и от деревни к деревне встречали всё более тёплый приём. Вскоре началась торговля товарами с лодок — японцы подвозили рис, табак, овощи, рыбу. В ответ матросы отдавали им вино, одежду, монеты и игральные карты (японцы долго считали эти кусочки бумаги, полученные от русских, чем-то вроде банкнотов).

Наконец, 22 июня из центра префектуры, города Сендай, прибыл чиновник Тиба Канситиро. В сопровождении других японцев он взошёл на корабль Шпанберга, и контакт между Россией и Японией наконец стал официально подтверждённым фактом. Правда, разговора не получилось — никто на корабле не знал японского. Поэтому диалог прошёл в форме ритуальных поклонов, в которых обе стороны столь усердствовали, что у всех участников встречи заболели поясницы. Чтобы закрепить успех, Шпанберг угостил японцев водкой, подарил им меха и монеты и показал на карте Россию. О своих гостях он в донесении писал так:

«Японцы среднего и маленького роста. Одежда напоминает татарскую. Ходят они босиком, панталонов и кальсонов не носят. Бреют волосы от макушки до лба. На затылке волосы собирают в пучок. Среди японцев имеются белокожие, но большинство смуглых. Глаза маленькие, волосы чёрные. Усы носят с изгибом вниз».

Шпанберг вернулся в Большерецк, а затем в Охотск победителем. Его донесения, ушедшие в Петербург, поначалу стали сенсацией. Ещё бы, первая задача экспедиции решена, путь в Японию открыт! Беринг ещё только собирался отправляться к берегам Америки, а Шпанберг уже слал в Адмиралтейство карты островов Курильской гряды и японских берегов! В Петербурге даже задумались, не назначить ли теперь Шпанберга начальником всей экспедиции (всё-таки Берингу было под 60 лет, его энергия таяла на глазах). Говорят, в начале 1740 года был даже подготовлен и выслан из Петербурга соответствующий указ, в котором было сказано, что ему передаётся командование Камчатской экспедицией, а Берингу предписывается немедленно явиться в Петербург «для некоторого рассуждения». Но указ этот внезапно отозвали на полпути.

И вообще, ближе к концу 1740 года в судьбе Шпанберга начало происходить что-то странное. Он хотел скорее развить успех, подготовить в 1741 году новое плавание к берегам Японии, но для этого были нужны новые корабли. Они строились в Охотске — но на них претендовал Беринг. Попытка договориться с ним не привела ни к чему, кроме скандала. А вскоре из Петербурга внезапно пришёл приказ — отменить экспедицию Шпанберга до дальнейших распоряжений. Кто-то написал донос, будто он вовсе не был у берегов Японии, а принял за них корейское побережье. Кто? В точности не известно, при Анне Иоанновне доносы вообще были в России обычной вещью, они брались как бы из воздуха, из ничего.

Но началось следствие, которое продлилось год. Едва оно закончилось, и правота Шпанберга была доказана, как последовал новый донос — на этот раз штурман Петров, бывший в плавании на «Архангеле Михаиле», сказал в Якутской воеводской канцелярии «слово и дело по 2-му пункту» на Шпанберга, то есть обвинил его в бунте или измене. Тут тоже было всё понятно, у штурмана накопилось обид на требовательного капитана, об этом свидетельствовали многие матросы. Но пока то да сё, самому Шпанбергу, который уже ехал в Петербург, чтобы лично объясниться «в высоких кабинетах», приказали оставаться на месте. В Якутске, где и шло следствие. То есть теперь он не мог ни доказать своей невиновности, ни готовить новую экспедицию. Только сидеть и ждать.

Это, конечно, было совсем не в его характере, и в 1745 году Шпанберг нарушил приказ, самолично явившись в адмиралтейство. Там он был немедленно схвачен и приговорён к расстрелу. Два года он просидел в тюрьме, ожидая казни, но хорошие капитаны в России были по-прежнему нужны, и в 1747 году его простили, понизив чином до «поручика по флоту». Спустя год он снова встал на капитанский мостик. Правда, после смерти Анны Иоанновны интерес к географическим открытиям у российских властей на время иссяк, и камчатские экспедиции прекратились.

К тому же в конце 1741 года погиб (и был на несколько десятилетий забыт) Витус Беринг, успешно разыскавший морской путь в Америку и нашедший могилу на одном из островов у южного побережья Аляски. Однако для войны корабли русскому государству были нужны как и прежде, и летом 1749 года Шпанбергу поручили ответственную миссию: вывести только что построенный линкор «Варахаил» с Соломбальской верфи Архангельска в Белое море. Дело было ответственное и сложное, на пути у новопостроенного корабля имелось пять коварных мелей и приливное течение. Шпанберг всё это учёл. Но он не подозревал, что устье Северной Двины в этом месте буквально наполнено остовами погибших кораблей. Приливное течение подхватило линкор, и его корма упёрлась в «скелет» одного из затонувших судов. В результате «Варахаил» перевернулся и затонул. То есть русский военный корабль под руководством Шпанберга решительно отправился по известному адресу, и ему, как человеку, дважды бывшему под судом, теперь явно не следовало ждать снисхождения.

Как минимум, ему грозила отправка на «пожизненные галерные работы» — именно такого наказания требовал для немолодого уже капитана суд. Но судьба в очередной раз доказала, что заслуги и грехи человеческие для неё не столь уж важны. При дворе получил влияние кто-то из бывших фаворитов Анны Иоанновны, благоволивший в своё время Шпанбергу. И в 1752 году его не только освободили от всех обвинений, но и вернули ему чин капитана I ранга. Так что старость он встретил не в тюрьме и не на каторге, и не в штормовом море, как Беринг, а в кругу семьи, в петербургской квартире. Можно сказать, что ему повезло. Правда, имя его ныне знают лишь историки и те капитаны, кому приходится часто ходить вдоль островов Курильской гряды, мимо мыса Шпанберга, минуя залив Шпанберга, ориентируясь на вершину Шпанберга. И всё это зачастую скрыто в тумане.

В общем, в Марселе нам ничего не оставалось, кроме как побродить по историческим местам, полюбоваться местной архитектурой, оценить местных девушек и прийти к однозначному выводу, что наши абсолютно по всем показателям были лучше. Пойти в кино мы не могли из-за отсутствия денег, да это и не приветствовалось нашими помполитами. Куда мог пойти советский моряк с его словарным запасом? Конечно, на фильм, где без слов только стреляют, скачут на лошадях, дерутся. А ещё на фильмы с участием таких актеров, как Фернандель, Луи же Фюнес и других звёзд экрана. Но это наша мораль ещё как-то могла перенести.

Но ведь некоторые не совсем сознательные моряки иногда стремились попасть в какой-нибудь небольшой кинозал, чтобы посмотреть откровенно аморальное и, страшно сказать, порнографическое кино. А это уже приравнивалось к походу в публичный дом и попахивало чем-то, граничащим с изменой родине.

В это время во Франции кого-то куда-то избирали. Везде висели красочные листовки и плакаты с фотографиями кандидатов, которых было очень много. Будучи идейно подкованными, мы понимали, что являемся свидетелями загнивающей буржуазной демократии, когда трудящимся предлагают выбрать одного кандидата из нескольких представителей эксплуататорского класса. У нас в стране всё было проще и понятнее: один плакат "Все на выборы!", возможность выбрать одного кандидата из одного. И никаких буржуазных заморочек.

Зашли в какой-то магазин, где увидели большой отдел по продаже телевизоров. Их было огромное количество самых разных размеров. И, главное, почти все телевизоры были цветными. Я их вообще увидел впервые. Все работали, правда без звука и на одном канале. Шёл какой-то документальный фильм о животных, снятый где-то в Африке. Всё было красиво и ярко. Время от времени фильм прерывался такими же яркими роликами с рекламой каких-то кандидатов.

Очередной ролик – почему-то чёрно-белый. Грязный снег, небольшое, немного покосившееся деревянное здание станции с названием на русском языке. Люди с сумками и чемоданами у входа, ожидающие поезд.

В десятке метров сарай, рядом железнодорожная дрезина с небольшой грузовой платформой, на которой лежит с десяток шпал. Несколько женщин носят на дрезину лопаты, вибраторы для подбивки шпал, кувалды, вёдра. Одеты в фуфайки или солдатские бушлаты, тёмные платки, сапоги или валенки.

Крупный план: хмурые лица и безразличный взгляд. Руки одной из них - тёмные, с трещинами и следами обморожений. Это не руки — это инструмент. Женский образ, к которому мы привыкли в книгах и песнях, — отсутствовал. Были тётки неопределённого возраста, заброшенные в лютый холод на рельсы, будто это и есть их предназначение.

Следующая сцена: женщины ломиками и лопатами освобождают от щебня и вытаскивают старую шпалу. Вчетвером снимают с дрезины новую, несут и укладывают её на место. Кувалдами забивают в шпалу костыли, подключают вибраторы и делают подбивку щебнем. На этом ролик закончился и появилась надпись, которую нам перевёл доктор: "Если вы хотите, чтобы ваши женщины так же выглядели и так же работали, голосуйте за коммунистов!".

Мы вышли из магазина молча. Шли до судна, не говоря ни слова, без споров, без комментариев. Потому что каждый из нас знал, что это не монтаж, не постановка, не выдумка, не пропаганда. Мы видели таких женщин не по телевизору. На железной дороге. На стройках. В деревнях. Не в кино — в жизни. Они делали эту работу. Это была норма. Мы знали этих женщин. Иногда они были нашими матерями.

Почему я вспоминаю это сейчас

Прошло больше полувека. Сегодня я не связан с морем, но с уважением слежу за тем, как меняется железная дорога. И я надеюсь, что сегодня такие сцены невозможно представить ни в одном подразделении РЖД. Но помнить о прошлом — значит двигаться вперёд, не теряя главного: уважения к человеку труда.

Я надеюсь, что сегодня женщины на железной дороге — это инженеры, технологи, машинисты, диспетчеры, руководители. Их работа — умная, а не изнуряющая. Форма их защищает, техника помогает, а труд оценивается по достоинству. Их руки не в мазуте, без трещин и обморожений.  Их труд — не самопожертвование, не «трудовой подвиг», а профессиональная норма. Сегодня — это современные технологии, санитарные стандарты, автоматизация и уважение к человеку.

Сейчас я вспоминаю марсельскую историю — не чтобы упрекнуть. Даже не из-за стыда — нет. Из-за боли, которая не даёт её забыть. Потому что железная дорога — это не только вагоны, рельсы и расписания. Это — судьбы. Это — лица. Это — история про правду, которая дороже всего.

Я надеюсь, что если бы сегодня где-нибудь в Европе показали фильм о нашей стране, о российской железной дороге, то он был бы цветным. И даже не в техническом смысле — а по смыслу жизни.

Память не должна быть только ностальгией. Она — предупреждение.
История не для осуждения, а для понимания, откуда мы пришли и ради кого мы больше не хотим туда возвращаться.