Домик, где правят звери
Без рейтинга.
Длиннопост.
С разрешения А.М. Мурашова.
Авторы фото и текста – биологи Яна и Алексей Мурашовы.
Биологи Яна и Алексей Мурашовы
Яна и Алексей Мурашовы – профессиональные биологи, москвичи, волею случая оказавшиеся 38 лет назад в Богом забытой деревушке Тверской губернии.
Останься они жить в Москве, вряд ли довелось бы им так близко пообщаться с волками, рысями, лисами, куницами, хорьками, енотовидными собаками и, конечно, многочисленными птицами самых разных видов.
В Тверской области, в тогда ещё «медвежьем углу», до которого можно было доехать лишь на тракторе да экспедиционном ГАЗ - 66, они организовали первый в СССР, а потом и в России, Центр реабилитации диких животных «Ромашка», где за это время перебывало несколько тысяч зверей и птиц, многие из которых после лечения, обучения и подготовки вернулись в свой Дом – дикую ПРИРОДУ, а кто по состоянию здоровья сделать этого не смог, живут в Центре, образовывают семьи, обзаводятся потомством, которое улетает и убегает на волю вместо своих родителей. Кроме животных, которые пожизненно «прописались» в Центре, есть и временные – те, которые не полиняли, не долечились и не обучились ко времени выпуска. Такие живут в Центре год-два, но рано или поздно обретают свободу.
Яна и Алексей опубликовали более пятидесяти научных и научно-популярных статей и рассказов в научных сборниках и научно-популярных журналах: «Миллион друзей», «В мире животных», «Друг», национальном охотничьем журнале «Охота», «Охотничий двор», «Юный натуралист», «Собака и Я», «Приусадебное хозяйство». Все статьи написаны о животных и направлены на их защиту. О Центре реабилитации диких животных «Ромашка» снято более двадцати научно-популярных и информационных роликов и фильмов российскими и зарубежными кинематографистами.
В последнее время вышли книги «Сумасшедший домик в деревне» и «О волках с любовью» с увлекательными рассказами о питомцах Центра реабилитации диких животных "Ромашка" и готовится к выходу ещё одна, продолжение, - «Домик, где правят звери».
Вот один из рассказов из жизни биологов и их подопечных:
«Когда волчице Грушеньке, родившейся в Центре (Груня – плод любви нашей восьмилетней волчицы Герды и совершенно дикого волка), исполнился месяц, нам принесли маленького лисёнка, найденного в подъезде одного из московских домов. Вероятно, кто-то привёз его из леса или купил на Птичьем рынке, не представляя себе, что такое содержать лисёнка в квартире. Но, поняв, что лис – вовсе не домашнее животное, его выбросили на улицу. Спасибо, нашёлся добрый человек, который подобрал зверька и передал его в наш Центр. Лис был одного возраста с Груней, но если волчонок ещё еле ковылял по комнате, то лисёнок летал по ней. У зверят было полно разных игрушек, Груня относилась к ним очень бережно, а Лис норовил всё унести к себе в клетку и там разодрать на мелкие кусочки.
Играла Груня как щенок собаки, а вот ела как волчонок. Угрожающе рычала и норовила укусить за протянутую руку. В полтора месяца Груня сделала свой первый запас корма. Наевшись до отвала мяса, она взяла несколько кусочков в рот и стала искать, куда бы их припрятать. В конце концов закопала в кресле под накидку и осталась очень довольна собой. Пока она радовалась, Лис, который внимательно следил за действиями волчонка, отрыл запас и, посчитав, что самое лучшее место хранения – собственный живот, быстро уничтожил припасы Груни. Сделать ответный ход волчонок смог только в три месяца. Мы дали утку Лису, он моментально убил её, а съесть не успел. Груня отобрала трофей и унесла на диван. Там она профессионально ощипала утку, съела голову и шею, а остальное прикопала на потом в кресле и укрыла покрывалом. Но вечером, когда она решила подкрепиться, там обнаружились только одна лапа и хребет, видно, Лис успел поужинать раньше.
Спали зверята всегда вместе в домашней клетке. Предварительно вечером они устраивали в доме такие игры и наводили такой свой звериный порядок, что мы тратили немало времени на приведение комнаты в нормальный вид. В августе мы стали приучать зверей к улице. Вернее, Груня уже с месячного возраста гуляла с нами, а Лис был такой независимый и шустрый, что мы опасались вольно отпускать его. Рос он полудиким, да мы и не стремились его приручить, планировав выпустить на волю. Для совместных прогулок выделили мы зверятам уличный вольер, где они могли резвиться от души весь день. Лис виртуозно разделывался с живой добычей, начиная с мышей и заканчивая кроликами и утками, а Груня, хотя и брала уроки мастерства у лиса, убивать не умела, но разделывала добычу не хуже взрослого волка, кости очищала от мяса до белизны. В сентябре мы перевели Лиса в уличный вольер окончательно, а Груня продолжала жить с нами в доме. Мы выпускали её к Лису только днём. Звери встречались с огромной радостью, нежно покусывали друг друга за морды. С декабря и Груня переселилась в уличный вольер к Лису, с которым продолжала дружить. Ссорились звери редко и только во время еды. Лис, не обращая внимания на свою миску, пытался стащить у Груни все самое вкусное, а Груня, погрузившись в миску, урчала себе под нос, не делая, впрочем, попыток укусить Лиса. Когда Груня уходила с нами на прогулку, Лис печально смотрел ей вслед и усаживался на полочку, поджидая свою подружку. Брать его в лес во время охотничьего сезона мы не решались, выпуск Лиса был намечен на май. По возвращении Груни звери очень радовались, целовались, ели корм и укладывались спать. Груня ложилась на сено, а Лис устраивался или за её спиной, или прямо сверху на Груне.
И вот в феврале ночью нас разбудил протяжный, полный тоски вой Груни. Надо сказать, что до трех лет Груня не отзывалась на вой ни диких, ни наших волков. Выращенная человеком в изоляции от своих родственников, она не понимала волчий язык, зато с удовольствием переговаривалась с нами и с собаками. Как только мы начинали выть – Груня моментально присоединялась. А наша внучка научила Груню очень своеобразному вою. Он всегда начинался с долгого звука А-А-А-А, потом следовал звук У-У-У. И Груня в точности воспроизводила этот вой. Спутать ее голос невозможно. Даже сейчас он отличается от воя остальных наших волков, хотя она и взяла у них несколько уроков вокала. Но тут Груня выла с хрипотой, так ужасно и надрывно. Едва дождавшись рассвета, мы побежали к вольеру. Груня была в нем одна, Лис исчез. У нас ёкнуло сердце: неужели придавила и прикопала? Войдя в вольер, мы переворошили все сено, но никого не обнаружили, а Груня рвалась на улицу. И тут мы заметили, что сетка около кормушки отогнута и на ней остались клочки лисьей шерсти. Мы стали звать и искать Лиса, но безрезультатно. Тогда решили выпустить Груню. Едва очутившись на свободе, Груша рванула в лес. Минут через двадцать она появилась с довольной физиономией, шла не спеша и оглядывалась, а за ней трусил Лис. Около дома звери затеяли веселую игру. Пока мы думали, как будем зазывать Лиса в клетку, звери сами зашли в нее и стали дожидаться корма. После этого случая мы хотели брать с собой гулять и Лиса, но в отличие от волчицы он гулял «сам по себе», и вся прогулка сводилась к розыску Лиса и возвращению его домой. Так дожили мы до весны. В мае мы торжественно предоставили Лису свободу, но… ненадолго. Груня чуть не разнесла вольер, глядя вслед уходящему Лису, и стала выть так, что соседи прибежали с вопросом, что такого ужасного у нас случилось. Мы поскорее открыли вольер, и через час звери были уже дома. После этого мы решили зверей больше не разлучать.
Груня охраняла Лиса от посторонних людей. Стоило кому-то подойти близко к клетке, она начинала скалить морду и плеваться, а Лис прятался за её спиной. Если же Лис начинал метаться по вольеру, Груня отлавливала его за хвост или спину, прижимала к полу и заставляла успокоиться. Решили мы сделать для зверей новый вольер с большим выгулом, думая, что они навсегда останутся вместе. Но переселиться зверям в новый вольер вместе было не суждено. После двух лет дружбы Лис решил прервать её. Видно, он стал взрослым, а взрослые лисы стаями не живут. Лис перестал спать вместе с Груней, огрызался на неё при кормлении, да и в играх уже участие принимал неохотно. И хотя после прогулок Груня бежала к нему со всех ног, Лис встречал её без особой радости. И вот наступил момент, когда он просто не впустил волчицу к себе в клетку. Стал на неё кидаться и кусать за морду. Груня сначала восприняла нападки Лиса как новую игру, а потом, поняв, что Лис не шутит, тоже обозлилась. Пришлось срочно переводить волчицу в новый вольер. Несколько раз мы пытались вновь объединить зверей, но все было напрасно. Произошло это в ноябре, опять перед началом охоты. Мы решили не рисковать и выпустить Лиса в мае, думая, что теперь ему ничто не помешает уйти на волю. Но ошиблись. Теперь уже сам лис не собирался покидать свои обжитые за три года апартаменты. Так и жили у нас эти звери, но теперь уже в разных вольерах. А мы рассказывали экскурсантам эту удивительную историю, похожую на сказку».
Вопросы и ответы.
1. Сколько у вас бывает животных в год и сколько удается выпустить? (Олег, Республика Беларусь, и ещё 18 таких вопросов)
Количество животных, которых мы можем принять в Центр, строго ограничено. Сам Центр, когда он создавался в 80-х годах, был рассчитан на 100 голов различных животных, бОльшую часть которых составляли птицы. БОльшая часть приходилась на птенцов и молодых зверей. Мы готовили их и выпускали от 20 до 80 голов в год. Покалеченных и травмированных животных получали мы мало, и их бОльшая часть оседала в зоопарке и живых уголках. Животные с незначительными травмами восстанавливались и выпускались, но это составляло едва 3% от всех животных.
В 90-х ситуация изменилась. Птенцы и молодые звери стали поступать к нам реже, так как люди сначала пытались их продать и получить за них деньги. При этом состояние этих птиц по здоровью и оперению стало намного хуже. Если в 80-е годы их восстановление и обучение составляло от одного до трёх месяцев, то уже с 1992 г. восстановление (реабилитация) занимало от шести месяцев до полутора лет. Также увеличилось количество калек, которых выпустить в природу не было никакой возможности. В 1996 г. у нас накопилось только обыкновенных канюков с травмами 60 птиц. Хорошо, что их у нас стали забирать в институты на исследования. В 2000-х годах количество калек возросло в 10 раз, а птиц, пригодных к выпуску, ежегодно было от 10-14 голов до 20-25, восстановление оперения нередко затягивалось на год. Слабо травмированных взрослых животных мы выпускали в течение месяца, а то и раньше, если анализ на инфекционные заболевания был отрицательным.
В связи с тем, что калек и больных животных стало очень много и их реабилитация затягивалась на годы, мы стали из таких животных составлять пары и размножать их. На волю пошли их дети.
2. Как давно вы этим занимаетесь и скольким животным вы помогли? (Татьяна, г. Томск, и ещё 13 подобных вопросов)
Официально эта работа начата только по птицам в мае 1978 г. в Московском зоопарке. С 1 марта 1988 г. по соглашению с академиком В.Е. Соколовым работа продолжена на Зубцовском научно-опытном участке Института эволюционной морфологии и экологии животных (ИЭМЭЖ) АН СССР в Тверской области, где и продолжается до сих пор. За 30 лет работы к нам поступило более 6000 различных животных. К сожалению, более 50% это были травмированные птицы и звери. БОльшая часть калек не смогла вторично вернуться в природу, и была передана в различные живые уголки и зоопарки, некоторые переданы безвозмездно в частные руки и научные лаборатории. Около 20% пало в процессе работы. Остальные были реабилитированы, обучены (птенцы и молодые звери) и выпущены в природу. Это 142 вида птиц общей численностью 2640 особей, а также в качестве эксперимента еще 619 особей зверей (в основном ежей), земноводных и пресмыкающихся. Этими экспериментами мы также нащупали пути и методы возврата в природу разведённых в питомниках рысей, лисиц, енотовидных собак, ежей, белок и т.д. (всего 12 видов). Наиболее сложны в этой работе оказались зайцы. Тем не менее, один наш заяц-русак с дырочкой в ухе прожил в нашей деревне 9 лет, успешно прятался на заросших бурьяном огородах.
Выпущенные наши четыре рыси также успешно прижились. Две из них живы и сейчас уже более семи лет. Самка ежегодно приходит к нам с потомством. Правда, она за это время вырастила до взрослого состояния всего одного рысёнка из семи. Остальные доживали только до осени и гибли от кошачьих болезней. Сказалась здесь и депрессия численности зайцев, что подорвало кормовую базу рысей. До сих пор рядом с нами живут косульки – потомки выпущенных нами ещё в начале 90-х годов семи косулят. Трудно, но успешно прошел эксперимент по возврату в природу и созданию микропопуляций земноводных и пресмыкающихся, повсеместно исчезающих из-за урбанизации и коттеджного строительства.
Мы не отказываем в помощи ни одному животному, будь то птица, зверь или рептилия. Мы не разделяем животных на вредных и полезных, для нас они все пострадавшие, в том числе и хищники, а кроме того, для природы все животные одинаково важны. Основу работы составляют птицы, их 80 процентов от всех поступающих животных. В настоящее время, по 34 видам птиц отслежены факты удачной реабилитации, а среди 9 видов и успешное размножение после возвращения в природу.
3. Откуда вы берете средства на свою работу? И почему вас не финансирует государство? (50 похожих вопросов от разных людей)
Мы тратим бОльшую часть своих денег, сейчас это минимум одна пенсия из двух. Есть пожертвования простых людей – «малых» спонсоров, вернее, меценатов. Это учителя, студенты и другие скромно зарабатывающие люди. И, как ни странно, пенсионеры. Есть люди с достатком, которым природа небезразлична или они просто любят животных, но таких единицы, и они чаще других наших помощников вскоре бросают помощь, особенно когда начинается очередной кризис. По-настоящему богатые люди просто так деньги свои никогда не выкладывают, особенно если они с этого ничего, кроме «спасибо», не имеют. Время от времени нам помогали и помогают отдельные организации: кооперативы в 80-е гг., НИИ с биологическим уклоном, кардиоцентры, виварии, станции разведения лабораторных животных, институты, лаборатории МГУ. Они поставляли нам на корм и обучение выбраковку и контрольные группы лабораторных животных. В настоящее время большинство из них не способно этого делать, так как сами не имеют этих животных в достатке.
Мы всем им кланяемся в ноги за поддержку и помощь, но в настоящий момент эта помощь не покрывает наших потребностей, особенно в подготовке животных к выпуску. Так, на подготовку одной совы надо минимум 200-300 живых мышей, обучение длится от 1 до 3-х месяцев.
Нас поддерживали некоторые российские и зарубежные фонды, но, к сожалению, недолго и не слишком щедро. Но это их право выделять столько, сколько они считают нужным или возможным.
Что касается второй части вопроса, то об этом надо спросить само государство. Надо думать, что прежде всего мы частные лица, а не организация. Мы и наша деятельность не в приоритете у государства. А вообще-то во всем мире это дело общественности, а не государства. Также в нашем государстве не разработана система помощи частным лицам по этой статье, и у госчиновников очень большие требования к таким частным лицам, как мы, а чтобы соответствовать этим требованиям, тоже нужны немалые деньги, коих у нас не было и нет.
4. Кто вам помогает в работе? Пользуетесь ли вы услугами волонтёров или трудом гастарбайтеров? (Наталья, Тамбовская обл., и ещё 10 сходных вопросов)
Специфика нашей работы, где с животными нельзя общаться посторонним людям, исключает возможность использования волонтёров в работе на территории Центра. Волонтёры у нас участвуют только в подвозе в Центр кормов и оборудования. Что касается наёмного труда, это также невозможно. Всё мы делаем сами: и строим, и кормим, и убираем.
5. Как можно к вам приехать и посмотреть? Водите ли вы экскурсии, читаете лекции? (Кирилл, г. Москва)
В связи с тем, что мы теперь взяли направление на разведение животных, не способных по тем или иным причинам вернуться в природу, то с марта по июль у нас закрытое время. Это время гона и размножения животных в нашем Центре, и мы даже журналистам отказываем чаще, чем в другое время. Чтобы не причинять беспокойства животным, к нам нельзя приезжать без согласования по телефону, большими группами и с детьми. У нас не зоопарк, а научный центр, хотя и частный, и посещение ограничено.
Для чтения лекций, экскурсий и семинаров у нас нет условий после того, как в 1992 году сгорела институтская база. Все сосредоточено в нашем однокомнатном домике. По вопросам реабилитации животных мы часто консультируем по телефону, обмениваемся опытом с друзьями за рубежом, поддерживаем связи. Раз десять за год у нас бывают гости и знакомые, телекомпании из России и из-за рубежа. Это максимально возможная нагрузка для нас. Мы хотели построить небольшой лекционный корпус у дороги, чтобы больше принимать гостей и специалистов по работе, где можно было бы на экране транслировать записи и картинку из наших вольеров, не беспокоя животных, рассказывать, читать лекции, проводить семинары, передавать свой опыт другим. Но это требует денег, а их нет, и нам пока приходится думать, как бы выжить в таких условиях и поменьше затратить на содержание животных и прокормить их. Печально, но факт.
6. Почему вы не хотите зарабатывать деньги? (Игорь, г. Санкт-Петербург, и ещё 13 таких вопросов)
Во-первых, для этого нет условий в Центре. Выезжать на заработки, как мы делали в 90-х, когда за животными следили наши пожилые родители, мы уже не можем. Во-вторых, мы уже пенсионеры. А в-третьих, если заниматься бизнесом, то реабилитационной работой заниматься будет некогда. Тут либо бизнес, либо реабилитационная работа. В 90-х мы заработали кучу денег, но был самый низкий процент выпуска животных в природу. А эти деньги успешно сгорели в трех банках в 98-м. Даже при маленьких деньгах в последующие годы процент выпуска был выше, чем в 90-е, так как мы только этим и занимались с помощью небезразличных к родной природе людей.
Вообще специалист по реабилитации должен заниматься реабилитацией и получать за это деньги, а бизнесмен должен заниматься бизнесом, и часть денег от бизнеса должна идти на сохранение родной природы; частичка этих денег могла бы попадать и к нам и такой центр, как наш, мог бы помогать животным обрести свободу, поддерживать и даже восстанавливать популяции живой природы.
