«Это не мой прекрасный дом. Это не моя красавица-жена». Это слова из песни «Once in A Lifetime». Пожалуй, большинство людей знает группу Talking Heads именно по ней, и сейчас эта песня актуальна для меня, как никогда. Это не мой дом, и да, это – не моя жена.
Это было видно невооружённым глазом, но они продолжали водить меня за нос. Моя жена – метр восемьдесят три ростом, у неё коротко стриженые волосы и красивые зелёные глаза. А сейчас напротив меня за столом сидит… швабра. Швабра, щётка которой выкрашена в чёрный цвет, с приклеенными к ней маленькими игрушечными глазками. И к ней тянутся длинные нити, уходящие в потолок. Когда она изображает, будто ходит по дому, то просто подпрыгивает, а когда говорит, то делает это визгливым голоском, который совсем не похож на её обычный бархатистый голос – так мог бы говорить кукловод в маппет-шоу. Обри и Лиза, кажется, не замечают ничего необычного, но им обоим всего по два года, и я списываю это на детскую глупость.
И это не мой дом. В моём настоящем доме стены выкрашены настоящей краской, как в доме любого нормального человека, а не размалёваны, как страничка в книжке-раскраске. К тому же, вся мебель жёсткая, даже кровать. Вчера я разрезал подушку и обнаружил, что это, на самом деле, кусок слоёного картона.
Понятия не имею, чьих это рук дело, но с меня хватит. Чёрт побери, да я уже три дня не могу выйти из дома – моя проклятая «жена»-швабра бросается наперерез к двери и говорит, что хочет проводить со мной больше времени. Мне не удалось выскользнуть наружу даже ночью, потому что окна, похоже, заколочены, хотя я и не нашёл никаких гвоздей. Если это не прекратится в ближайшее время, я сделаю всё возможное, чтобы вытащить отсюда себя и детей.
Сегодня я ударил свою «жену». Я не хотел, она сама напросилась. Она лежала на диване и делала вид, будто смотрит что-то на нашем вырезанном из картона телевизоре. Я подошёл и прямо спросил её – за что она так со мной поступает? «В чём дело, милый?» ‑ спросила она. Чёрт побери, она отлично понимала, в чём дело. Я схватил её за ручку и начал трясти, крича ей в лицо. Это был просто бессвязный крик, без слов. А потом я оттолкнул её. Она отлетела назад и упала на пол. Швабра-«жена» начала плакать, а я бросился к выходу.
Входная дверь была не заперта, я распахнул её и бросился вперёд. И оказался в спальне. Это длится уже чересчур долго для простого кошмара. Теперь моя «жена»-швабра не разговаривает со мной, а дети, кажется, боятся, что папа обидит и их тоже. Я бы никогда не поднял на них руку.
Вчера подменили и Обри, её место заняла маленькая метёлка для пыли. У неё тот же голос, что и у моей «жены», только она притворяется, будто говорит, как маленький ребёнок. А раньше Обри говорила полными предложениями. Я игнорирую её и стараюсь не спускать глаз с Лизы. Не хочу, чтобы забрали и её.
«Жена» делает вид, будто разделывает курицу на кухне – то есть скачет вверх-вниз перед разделочной доской, на которой лежат нож и кусок сырого мяса. Кажется, у меня появилась идея.
Я обрезал ей нити. «Жене», не «Обри». Даже если всё это – какой-то кошмарный сон или галлюцинация, я не хочу навредить детям. Она упала на пол, из обрезанных нитей потекла какая-то белая жидкость, похожая на молоко, а имитировавший её голос пронзительно закричал. Дом содрогнулся, и я упал на колени. Лиза схватилась за «Обри», и их обеих начало поднимать в воздух. Я схватил их и изо всех сил потянул на себя, но то, что управляло нитями, было слишком сильным. Я мог только смотреть, как Лизу и метёлочку-«Обри» втягивает в потолок. Я схватил останки «жены»-швабры, взобрался на стул и начал стучать ею о потолок, крича, чтобы они вернули моих детей, но безрезультатно.
Теперь я остался один в этом картонном доме. Я перебрал все варианты – инопланетяне, социальный эксперимент, который проводит правительство, безумие – но что толку? Что бы ни играло со мной, оно меня бросило. Еда закончилась два дня назад, я грызу картон. Может быть, моя настоящая семья находится в другом картонном домике? Жаль, что я убил «жену»-швабру. Да, это не моя настоящая красавица-жена, но даже с ней было лучше, чем остаться здесь в полном одиночестве.
