Facebook (ссылка) + СССР

Литва официально вошла в состав СССР 21 июля 1940 года. Но уже 7 июля, не дожидаясь окончания этих формальностей, директор тамошнего Департамента государственной безопасности коммунист Антанас Снечкус утвердил «План подготовительной работы и оперативной ликвидации антигосударственных партий» — националистов, христианских демократов, троцкистов, социал-демократов, эсеров и других.

Тут же начались массовые аресты литовских граждан, неблагонадежных с точки зрения коммунистического режима. Масштабы чисток были такими, что в современной Литве их считают геноцидом. К маю 1941 года в списки лиц, подлежащих аресту, включили 28 600 «антисоветских» и «социально чуждых элементов» — и это было только начало. Всего в небольшой стране с населением около 3 млн человек планировалось задержать более 320 тысяч человек. Первыми под удар попали руководители и активисты запрещенных советской властью партий, бывшие высокопоставленные полицейские и чиновники, а также члены польского антисоветского подполья (часть Польши, доставшаяся СССР после раздела этой страны с нацистской Германией, вошла в состав Литовской ССР).

К июню 1941 года в ЛитССР арестовали 6606 человек, большинство — за «антисоветскую деятельность». Пенитенциарная система небольшой республики не справлялась с таким наплывом политзаключенных, и их начали вывозить в тюрьмы и лагеря в других частях СССР. Впрочем, такая скорость изъятия «неправильных» литовцев из общества для советской власти была явно недостаточной. 16 мая 1941 года появилось Постановление ЦК ВКП (б) и Совета народных комиссаров «О выселении социально чуждых элементов из Прибалтийских республик, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии». В соответствии с ним 14−18 июня была проведена первая массовая депортация литовского населения. В списки включили 21 214 жителей Литвы, из которых 17 600 успели депортировать до начала немецкого вторжения.

Когда началась война, в литовских тюрьмах находились тысячи заключенных, политические составляли немалую долю. Перед лицом быстрого наступления немецких войск советские силовики начали зачищать места лишения свободы. В прифронтовой полосе все дела узников официально были переданы военным трибуналам. Фактически местным органам НКВД и НКГБ (Народного комиссариата государственной безопасности) предоставили полную свободу действий в отношении сидевших в тюрьмах людей. Сотрудники этих ведомств официально рассматривали расстрел как метод эвакуации заключенных, в документах такие расправы назывались «эвакуацией I категории».

Более тысячи человек убили на месте — в том числе политзаключенных, священников, врачей и даже фермеров, арестованных за неуплату налогов. Их не только расстреливали, но и кололи штыками, проламывали черепа. Перед смертью садисты в форме многих мучали и пытали — избивали стальными прутьями, жгли на кострах, били током, сдирали с людей кожу, выкалывали им глаза, отрезали носы, языки и гениталии, ошпаривали кипятком. Отметим, что расправы над заключенными в первые дни войны происходили и в Беларуси — например, в Ошмянах и в Глубоком. А вот в Новогрудке при попытке НКВД вывезти узников местной тюрьмы из города на конвой напали местные жители, которые освободили заключенных

Другой части литовских узников «повезло» чуть больше. Их успели вывезти на восток — в Беларусь. Впрочем, большинство из них вскоре разделило судьбу товарищей, убитых на родине.

Так, в ночь с 23 на 24 июня 1941 года из Каунасской тюрьмы № 1 железной дорогой на восток отправили, по разным данным, от 90 до 118 политзаключенных. Всех вместе их довезли до Молодечно, после чего разделили. Часть состава ушла в сторону Полоцка и оказалась у станции Бигосово (сейчас это Верхнедвинский район).

Прямо там их и расстреляли. Среди них были один из подписантов Акта о независимости Литвы Казимирас Бижаускас, дипломат Йонас Яблонскис, двое госслужащих, четверо полицейских, рабочий, трое военных, ремесленник, студент и даже школьник.

Остальные узники из Каунаса оказались в минской тюрьме — Пищаловском замке (позже — СИЗО на улице Володарского). Вечером 24 июня часть из них расстреляли — в том числе министра внутренних дел Литвы в 1929—1934 годах полковника Степонаса Рустейку, монаха Мартинаса Гедвиласа, журналистку Ванду Пранцконене

В Минск перевезли и политзаключенных из нескольких других литовских тюрем — в том числе Вильнюсской и Паневежской. Их точное число неизвестно, но, по свидетельствам выживших, среди них были не только литовцы, но и жители ЛитССР других национальностей — в том числе поляки.

Червенская дорога смерти

24 июня немецкие войска заняли Вильнюс, а 25 июня уже приближались к Минску со стороны Молодечно. В этих условиях литовцев и других узников Пищаловского замка общей численностью около 2 тысяч человек (среди них были не только политзаключенные) отправили пешком из Минска в сторону Могилева под «охраной» 226-го полка 42-й бригады Конвойных войск НКВД. Задача была вполне привычной для этого соединения: до войны 42-я бригада как раз выполняла задачи по отправке «спецконтингента» (то есть арестованных) из Барановичской, Пинской и Брестской областей на высылку и в лагеря. Колонну сопровождал начальник Тюремного управления НКВД БССР Евгений Степанов.

По некоторым оценкам, около трети узников были женщинами, некоторые шли с маленькими детьми. Промежуточной целью энкавэдэшники наметили райцентр Червень в 50 км от Минска. При передвижении заключенных не кормили и почти не поили. По пути ослабленных и неспособных идти расстреливали, убили и беременных женщин. По воспоминаниям чудом выжившего офицера литовской армии Юозаса Тумаса, где-то на половине пути до Червеня им устроили полуторачасовой привал на большом лугу, во время которого разрешили напиться воды из речки.

Другой выживший литовский офицер Йонас Петруйтис так описывал этот марш смерти в своей книге «Как они нас расстреливали»:

«Мы, огромная толпа из нескольких тысяч почерневших, оборванных, босых мужчин и женщин, идем очень быстро, петляя по разрушенным улицам (Минска. — Прим. ред.), неизвестно куда. Вернее, бежим, даже задыхаясь. С обеих сторон, в паре шагов от нашей толпы, нас подгоняют сотрудники НКВД:

— Бегом! Бегом! Не стойте на месте!

Пробежав сквозь жуткую ночную тьму, освещенную лишь огнем пожарищ, мимо трупов людей, лежащих на улицах, мы видим, что покидаем разрушенный, горящий город. Куда нас ведут, куда мы так быстро бежим — мы не знаем. Кроме того, нас сопровождает очень раздражающая „музыка“: пах, пах-пах, пах, пах-пах! Это НКВД постоянно расстреливает заключенных, которые пытаются оставить толпу, и тех, которые отстают. Мы начали беспокоиться: если они проведут нас таким образом 200 км, не давая ни еды, ни питья, то наверняка перестреляют всех по пути еще прежде, чем дойдут до Могилева

26 июня уменьшившаяся таким жутким образом колонна добралась до Червеня, людей загнали в местную тюрьму. Степанов связался с начальством, доложил о перемещении «двух тысяч килограммов груза» (так в телеграмме был закодирован контингент заключенных) и запросил вагоны для дальнейшей их перевозки по железной дороге (ближайшая к Червеню станция находилась в 30 км в Пуховичах). Не получив транспорт, он решил «эвакуировать» заключенных «по I категории» — то есть расстрелять.

В ночь с 26 на 27 июня большинство узников вывели из тюрьмы. Чтобы мотивировать уставших людей идти дальше, им пообещали, что в полночь на привале накормят горячим ужином.

Когда колонна вышла из Червеня, сотрудники НКВД начали добивать из револьверов обессиленных отстающих. А затем, углубившись в лесное урочище Цагельня, стали расстреливать всех остальных.

Расправа с использованием винтовок и пулеметов велась около полуночи, почти в полной темноте, поэтому примерно двум сотням заключенных удалось сбежать. Среди них оказалось около 50 жителей Литвы. Юозас Тумас в своих мемуарах рассказывал, что энкавэдэшники после расстрела стали искать обездвиженных раненых с фонариками и добивать их. Сам он в этот момент укрылся в канаве и приготовился к худшему:

«Я сжал зубами левую руку и приготовился укусить ее и вымазать лицо кровью, если услышу, что энкавэдэшники пойдут проверять в мою сторону. Я думал так: я лежу не среди трупов, а отдельно. Энкавэдэшники, проверяя застреленных, увидят мое окровавленное лицо и подумают, что выстрел попал мне в голову, я лежу мертвый — и они оставят меня в покое. В этот момент мне было гораздо страшнее, чем в тот миг, когда я готовился к побегу.

Стрельба вскоре прекратилась. При этом где-то еще были слышны стоны раненых и предсмертные крики умирающих. Я не могу выразить словами, насколько велика была моя радость, когда командир энкавэдэшников громко крикнул: „Да кому это, черт возьми, нужно?!“ <…>. Через несколько минут они выстроились на дороге и пошли прочь, громко разговаривая».

Среди убитых сотрудниками НКВД в эту страшную ночь под Червенем были участник войны за независимость Литвы, министр обороны полковник Балис Гедрайтис, журналист Винцас Даудзвардс-Даугвардис, врач Пятрас Купчюнас и десятки других литовских офицеров, чиновников, студентов, фермеров и рабочих.

Тем из заключенных, которым удалось уцелеть, помогли выжить беларусские крестьяне из окрестных деревень, которые кормили их и помогали спрятаться от еще не сбежавших на восток представителей советской власти. Также от местных жителей выжившие узнали, что 27 июня силовики погрузили трупы расстрелянных в машины и увезли в сторону Бобруйска. В это же время окрестный лес прочесывали энкавэдэшники с собаками и расстреливали заключенных, не успевших спрятаться

Таким образом, всего в этой трагедии, начиная с марша и заканчивая резней в лесу, погибло порядка 1800 человек: по меньшей мере 70 с лишним литовцев, польские подпольщики и много сотен узников-беларусов.

Память о трагедии

В документах силовиков, согласно некоторым источникам, случившееся было представлено как расстрел 209 человек в результате замешательства из-за немецкой воздушной атаки. Известно также содержание оперсводки командира 42-й бригады начальнику Управления Конвойных войск:

«В ночь с 24 на 25.6.41 конвоем 226 полка в количестве 170 чел. эвакуированы заключенные из всех тюрем г. Минска за реку Березина для отрывки окопов. В пути движения в районе Червень состав конвоя вместе с колонной заключенных подвергся сильной бомбардировке с воздуха, распоряжением начальника тюремного управления НКВД БССР Степанова заключенные за контрреволюционные преступления были расстреляны, а остальных распустили. Конвой в полном составе 3.7 возвратился в часть».

Таким образом, масштабы убийств были занижены примерно вдесятеро (если правдивые рапорты и были, то о них до сих пор ничего не известно).

Все последующие десятилетия существования СССР история Червенской дороги смерти замалчивалась — как и другие эпизоды расправ НКВД над заключенными во время войны.

Только 26 июня 1991 года в урочище Цагельня в 400 метрах от Червеня по дороге на Дуброву Беларусский Народный Фронт и общественная организация «Мартиролог Беларуси» установили шестиметровый деревянный крест. В 1993 году его дополнила бронзовая плита на каменном постаменте с надписью «Жертвам большевистского террора» на беларусском, литовском и польском языках. Еще несколько памятных знаков в Цагельне были установлены с участием польских и литовских граждан и общественных организаций.

В 2021 году, накануне 80-й годовщины устроенной НКВД бойни, польские и литовские дипломаты возложили цветы к кресту, установленному в память о ее жертвах.ц

хищение огнестрельного оружия и боеприпасов, их незаконное хранение и перевозка;

незаконное получение и разглашение государственных секретов;

действия, направленные на насильственный захват власти;

совершение государственной измены в форме шпионажа.

Заочно приговорен к 20 годам заключения и лишён всех воинских званий и наград.

Пруф - личная страница Альнура Мусаева в ФБ.

https://www.facebook.com/alnurKZ

Пруф - биография Мусаева в Википедии:

https://ru.wikipedia.org/wiki/Мусаев,_Альнур_Альжапарович

В интернете популярна история о том, что Сталин, вручая вирусологу Льву Зильберу премию своего имени, лично извинился перед ним за арест и лагеря. Мы проверили достоверность этой информации.

Спойлер для ЛЛ: если и извинился, то так аккуратно, что об этом не рассказывал ни сам Зильбер, ни его близкие. Так что мы считаем, что не было такого.

Многие авторы считают историю об извинениях Сталина самой яркой деталью в биографии Льва Зильбера, что отражается в заголовках статей о нём: «Зильбер, который победил Сталина», «Как Сталин прощения попросил», «Советский учёный, перед которым лично извинялся Сталин» и т. д. Тексты о противостоянии Зильбера и Сталина особенно популярны в Facebook, где набирают сотни и тысячи репостов. В большинстве публикаций говорится, что в 1945 году «Сталин лично извинился перед учёным и вручил ему премию своего имени», в то время как в некоторых утверждается, что извинения были принесены не лично, а в письме от советского вождя.

Лев Зильбер — известный советский вирусолог и микробиолог, старший брат писателя Вениамина Каверина. Он подавлял вспышки брюшного тифа в Дзержинске, чумы — в Нагорном Карабахе и оспы — в Казахстане, изучал клещевой энцефалит. Его неоднократно арестовывали, причём всегда обвиняли в попытке тайно заразить этими опасными болезнями население. Два первых ареста были недолгими — коллегам и друзьям учёного удавалось добиваться его освобождения всего за несколько месяцев. Однако на третий раз, в 1940 году, Зильбера всё-таки отправили в лагеря. Тогда же коллективная работа об энцефалите, в работе над которой он принимал участие, была представлена к Сталинской премии 1-й степени, но имени Зильбера в списке лауреатов, разумеется, не было.

В заключении Зильберу «повезло» — он принял роды у жены начальника лагеря, после чего его сняли с общих работ и назначили руководителем лазарета (эта история со ссылкой на устные рассказы учёного в кругу друзей приводится в книге сына Л. А. Зильбера Льва Киселёва и Елены Левиной «Лев Александрович Зильбер, 1894–1966: жизнь в науке»). Так он смог продолжать научную работу — в частности, изобрёл препарат от пеллагры (болезни, развивающейся от нехватки витаминов, которой страдали почти все заключённые) из лишайника ягеля (известного также, как «олений мох»), который в изобилии рос в тундре, а также нашёл способ делать из того же ягеля спирт. После этого его перевели из лагеря в Москву, в химическую шарашку (так в просторечии называли НИИ и конструкторские бюро тюремного типа, в которых работали заключённые учёные, инженеры и техники).

Параллельно всё это время Вениамин Каверин, бывшая жена Зильбера, создательница первого советского антибиотика Зинаида Ермольева и его многочисленные коллеги продолжали бороться за освобождение учёного. В книге Киселёва и Левиной приводятся тексты нескольких написанных ими обращений в самые разные инстанции. Однако самым важным из них сам Зильбер считал письмо, адресованное лично Сталину. Его подписали девять лауреатов Сталинской премии, включая академика Николая Гамалею и главного хирурга Красной Армии Николая Бурденко. «Письмо было передано в Кремль в 10 часов утра 21 марта [1944 года], а в тот же день, в первом часу ночи, я уже был на свободе. Казалось  ясным, что я освобождён по прямому распоряжению И.В. Сталина, документы об освобождении, по-видимому, не успели ещё приготовить», — писал Зильбер в воспоминаниях. Однако затем он добавлял: «Много лет спустя я узнал, что это не так. Письмо столь видных учёных произвело переполох в руководящих кругах тогдашнего КГБ. Было, вероятно, не ясно, как будет реагировать на него И. В. Сталин. А вдруг и им достанется. Решили освободить и не передавать письмо Сталину. Эту версию сообщил мне один из военных прокуроров, близко знакомый с моим делом. Но как бы то ни было, я был на свободе».

Авторы книги «Лев Александрович Зильбер, 1894–1966: жизнь в науке» предполагают, что ключевую роль в освобождении учёного сыграла подпись Николая Бурденко: «Он пользовался полным доверием И. Сталина, в его рабочем кабинете стояла "вертушка" — прямой провод к Сталину — Верховному главнокомандующему, с которым главный хирург его армии мог связаться практически в любое время. <…> Фантастическую поспешность, с которой был освобождён Зильбер, можно объяснить боязнью Берии, он знал, что Бурденко может по своей инициативе позвонить по "вертушке" и спросить о реакции Сталина на письмо. Скорее всего, Сталин вовсе ничего не знал о Зильбере и об его аресте, поэтому попадание такого письма прямо к Сталину, а тем более возможный звонок Бурденко, могли вызвать нежелательные вопросы ("Почему не согласовали?" или "Кто велел арестовать?"), поэтому проще и безопаснее было выпустить Зильбера из тюрьмы, что и было сделано», — пишут они, уточняя, впрочем, что это «только предположение, поскольку вся "операция" по освобождению Зильбера осуществлялась, скорее всего, только путём устных распоряжений».

Эта теория косвенно подтверждается и свидетельством Каверина. В очерке «Старший брат» он пишет, что на конверте того самого письма Зинаида Ермольева (которая была инициатором его отправки) указала «только одно имя: Н.И. Бурденко. И это был обдуманный шаг, потому что главнокомандующий не может не прочитать письма главного хирурга армии — на всех фронтах генеральное наступление».

Вопреки тому, что пишут авторы интернет-публикаций, Сталинскую премию Зильбер получил не в 1945, а в 1946 году. В 1945 году он опубликовал монографию «Эпидемические энцефалиты» (она была по большей части написана ещё между его вторым и третьим арестами в 1939–1940 годах), за которую ему и вручили Сталинскую премию 2-й степени. Постановление об этом было опубликовано 27 июня 1946 года. Торжественное вручение дипломов и почётных знаков лауреатам премии состоялось 21 октября 1946 года. Как правило, Сталинские премии в области науки, военных знаний и изобретательства вручали председатель комитета премии или его заместители, и этот раз не был исключением. Как сообщала в тот день «Вечерняя Москва», «дипломы вручали заместители председателя комитета по Сталинским премиям С. В. Кафтанов, академик Т. Д. Лысенко и учёный секретарь комитета профессор К. Ф. Жигач». Никаких сведений о том, что на церемонии присутствовал Сталин, в прессе тех лет нет.

Извинения от Сталина были бы довольно заметным событием в жизни учёного, и сведения о них наверняка сохранились бы если не в его собственных мемуарах, то в беседах с братом. Однако в них нет ни одного упоминания ни о личных встречах с вождём, ни о полученных от него письмах. Не упоминается эта история и в воспоминаниях друзей и коллег Зильбера, собранных в книге «Лев Александрович Зильбер, 1894–1966: жизнь в науке». Наиболее раннее найденное «Проверено» упоминание об извинениях Сталина перед Зильбером содержится в статье украинского журнала «Здоровье ребёнка», опубликованной в пятом номере за 2009 год. К сожалению, имя автора этой статьи в архиве публикаций журнала не указано.

Таким образом, свидетельств об извинениях Сталина перед Львом Зильбером — как устных, так и письменных — не сохранилось ни в мемуарах самого учёного, ни в его рассказах, записанных братом, ни в воспоминаниях его коллег и учёных. Более того, сам Зильбер (со ссылкой на некоего военного прокурора) считал, что Сталин и вовсе не знал о его заключении и освобождении.

Наш вердикт: неправда

Другие проверки

Ещё нас можно читать в Телеграме, в Фейсбуке и во Вконтакте

В сообществах отсутствуют спам, реклама и пропаганда чего-либо (за исключением здравого смысла)