В 2006 папе удалили почку. Онкология, причём выявили совершенно случайно, он проходил обследование по иному вопросу.
Папка мужик, не то что я. В тот же день в другую больницу. Надо резать, можем упустить... Надо так надо. И на следующий день всё и произошло, доктор сказал - очень вовремя. И то ли вследствие наркоза, то ли по иным каким то причинам скачкообразно усилилась стенокардия, до таких степеней, что папка лёжа просто не мог дышать, дикие боли, все дела. Из этой больницы мы вышли, но этот процесс - отдельная история ужасов, не хочу об этом.
Конечно радовались. Всё, кошмар позади.
А потом стенокардия заявила о себе в полный рост.
За два с лишним года мы с ним отлежали в больнице тринадцать раз. И если поначалу капельница - и десять дней лежим читаем книжки, то потом по трое суток болевой синдром не могли снять...
Наверное тогда я понял впервые, что всем всё равно. Мне двадцать пять, книжный домашний ещё ребёнок, даже сомнений не было, что мантра "всё будет хорошо" обязательно всех спасёт... Мама приезжала вечером с работы, собирала еду, одежду, бельё, вплоть до подушек, и тащила всё вот это вот на себе на автобусную остановку - под взглядами соседей, сидевших на скамеечке у подъезда. Тех самых соседей, которые приходили в гости, расспрашивали о жизни, о здоровье, улыбались, желали счастья и здоровья, у которых в каждой семье была машина, а то и не одна. Нет, никого ни в чем не обвиняю. Они нам ничего не должны. Да, но.
Это день я помню очень хорошо. Нет, не день, вечер. Это шестое марта, я искал подарок маме на праздник, объехал кучу магазинов, нигде так и не встретил её любимую туалетную воду, зашёл наугад в магазин рядом с домом. Вечер, часов пять наверное, я стою у прилавка в очереди из мужиков конечно же. Звонит мобила в кармане. Как услышал то ещё. Папка.
Сынок. Мне очень плохо. Эта интонация. Ужасная. Я часто потом думал об этом. Как эти ужасы ломают человека, каким бы сильным и крутым он ни был.
За это чувство мне стыдно до сих пор. Досада. Ну опять что ли... А потом. Иду в сторону дома, прохладно так на улице, розовое небо, смеркается. И уже не просто прохладно, а ледяным ветром в спину. Ох как я побежал...
Потом. Всё стандартно, по привычке - ноль три, состояние, адрес. Говорю - па, чего сам то в скорую не позвонил? Не хотелось, что я, не понимаю что ли. Только утром оттуда приехали...
Приехала машина скорой, фельдшер - высоченный парень молодой - выслушал, осмотрел, вроде ничего такого. А папка повеселел, отпустило немного, голос появился, говорит - да нет, не поедем, ну его, лучше же. Фельдшер настоял - сейчас вот легче, через пять минут хуже станет - что тогда? Я его поддержал, поедем. Уговорили короче.
Привычно. Скорая, приёмник, каталка сидячая, кабинет. А перед нами какая то девчонка заскочила. Сорок минут! Сорок минут мы её ждали... А я успокоился, ну больница же, приехали же уже. А смотрю, папке хуже, хуже, хуже, голову повесил...
Зашли наконец. Доктор даже смотреть не стала, нас там как родных уже знали и в лицо, и в фамилию, и в полис, говорит - поднимайтесь в отделение, в интенсивку.
И мы пошли. Я стараюсь быстрей, ну и как то отвлечь, развеселить что ли - йуху! - и ускоряюсь. Папка меня тормозит, тебе, говорит, йуху, а мне хуже... Понял, медленнее... Коридор пустой и черный, на улице уже стемнело пока мы туда сюда катались, ночь совсем, стоим ждём грузовой лифт. Я руки на папкины плечи положил. И обомлел. Папка, несмотря на то, что в зрелом возрасте никаким спортом не занимался, имел спортивную юность, и хоть ниже меня ростом - крепче. Я помню его плечи, каждое как половина моей головы наверное. А тут. Одни косточки под пальцами. Как так то. Так защемило сразу. В душе где то.
В отделении его сразу забрали в интенсивку, положили, пока мы заполняли документы - звонит мама. Пришла с работы домой, свет горит, вещи разбросаны, никого нет. Сейчас приедет. Жду. Час наверное, с пакетом этим дурацким с вещами стою там на посту рядом с медсестрой как бедный родственник...
Приехала. Зашла к папке в палату, тот лежит - простыня белая до подбородка, во рту и в носу трубки, не поговорить, но в сознании, мама его за руку взяла, что то говорит, он в ответ моргнул. Всё, поехали домой.
После такого знаете какое чувство. Вот когда кино заканчивается. Все враги повержены, усталый герой под победную музыку в обнимку со спасенной принцессой уходит в закат. Всё, наши победили, теперь всё будет хорошо, мир во всем мире. Вот такое. Всегда такое. Облегчение что ли. Приехали, успели, теперь помогут.
Так смешно, зашли домой, а котик наш, подобрыш, папка домой привёз, сидит в пакете зелёном и смотрит оттуда глазами своими жёлтыми.
Перекусили наскоро да и свалились спать. Даже заснуть сразу не получилось от нервов.
В три часа зазвонил телефон домашний. Всё. Два обширных инфаркта подряд. Приезжайте, забирайте.
Вышел в коридор с этой трубкой. Вот специально рядом держали на ночь, вдруг позвонят. Позвонили. А я стою с этой трубкой в руках. И не знаю что сказать.
Мама вышла в коридор, спрашивает - что? А я сказать не могу. Стою, смотрю на неё и молчу. Что сказать, как. Не знаю. Она сама уже поняла, плачет стоит, и всё равно спрашивает.
Кое как дождались утра. Сходил за сигаретами, хоть бросил давно. Какая разница.
Позвонили соседке, она зашла, я с пацаном, её сыном, поехал. Они тоже отца похоронили недавно.
Больница. Тетушки внизу как всегда заохали привычное про хорошего сына, каждый день приезжает, какой молодец. Больше не приеду, говорю. Замолчали.
Дежурные соболезнования от врача. Пакетик - цепочка с крестиком, кольцо.
И как назло - такой день... Розовый рассвет, нежный нежный, солнце, небо такое синее, снег ещё лежит, уже тает. Весна.
Потом. Похоронное бюро. Костюм, гроб, обивка. Прайс, цена.
Потом. Приехали родственники, дома стало тесно, все из других городов, шум, гам. Только внутри что то сбивается, так же радостно должно быть, все наконец увиделись... А потом вспоминаю почему все увиделись.
Потом. Привезли. Второй раз в своей осознанной жизни я разревелся. Даже не от факта. А потому что папка. Ну не он это. Не он. Совершенно другой человек, ничего похожего.
Помню эту чёртову крышку в подъезде у входной двери. Как сосед прошел мимо с каменной рожей и ни слова не сказал. Да ничего мне от тебя и не нужно... Оставь себе.
Сигарета за сигаретой. Мальчишки, друзья. Тогда они были.
Я помню всё. Как сослуживцы несли гроб на плечах до самого поворота, до газели белой. Девчонки зарёванные, мама уже не плачет, нечем. Я как дурак притащил из аптеки нитроглицерин, ещё хероту какую то, ну типа если вдруг плохо станет. А она улыбнулась только. Разве это поможет. Мама сильнее меня.
Газель. Рядом гроб. Нет, это не я, это какой то дурной сон, этого всего не может быть.
Кладбище. Разрытая оранжевая глинистая земля, последние почести - три залпа вверх, серое низкое небо, режущий ветер, так холодно. Восьмое марта... Я без шапки. Пусть. Это всё неважно.
Кафе. Я там что то говорил. Несколько дней не спал и не ел, а там водка. Не помню.
Через несколько дней. Мама и девчонки возились на кухне. Я что то делал на своём столе, случайно залез в ящик стола за чем то. А там два листа с текстом. Папкины стихи. Он о себе писал. Как его не станет.
Не помню как добежал до кухни. Плачут все. И я. Наверное. Я не помню.
Ничего больше не помню в тот год. Совсем. И не хочу. Не было его больше... Тогда не стало половины меня. Не знаю чего бы я ни отдал, чтобы всё было не так.
Иначе хотел закончить. Но не буду.
Зачем всё это пишу. Не знаю. Не помещается горе внутри. Ничего кроме него и не осталось.
