Особый путь Америки - это словосочетание Линдберг употребил раз пятнадцать - и в инаугурационной речи, и теперь, в выступлении вечером 22 июня. когда я спросил у отца, что это значит (читая газетные заголовки и испытывая в связи с ними нарастающее беспокойство, я все чаще просил отца объяснить мне смысл того или иного выражения), он, нахмурившись, сказал: - Это значит отвернуться от собственных друзей. Это значит подружиться со своими врагами. А еще, сынок, это значит разрушить все, на чем стоит Америка.
Тебе ведь делали обрезание, верно? - Он принялся раскачивать меня у себя на ноге, то поднимая ее, то опуская. - Ты ведь знаешь, что такое обрезание, верно? - Это когда удаляют крайнюю плоть, - ответил я. - А куда ее потом девают, тебе известно? Вот отрезали тебе кончик, а дальше что? - Не знаю, - признался я. - Так вот знай! Оставляют твой кончик, еще чей-то, потом еще, а когда накопится много кончиков, сдают их в ФБР, а Бюро делает из них своих агентов.
Непредсказуемым оказалось, как выяснилось, и наше прошлое, которое мы изучали в школе, ошибочно именуя этот предмет историей, - безобиднейший предмет, суть которого заключается в том, чтобы все, что оказывалось неожиданным для современников, задним числом описать как неизбежное. Ужас перед непредсказуемым - вот что закапывает в землю история, превращая катастрофическое развитие событий в эпическое течение.
Скромный, неброский, но неотразимо обаятельный, Линдберг напоминал толпам на аэродроме и радиослушателям о том, кто он такой и что сделал, - и к тому времени, как он вновь поднимался на борт, чтобы продолжить полет, люди были настолько очарованы, что стерпели бы от него и известие о том, что вслед за фон Риббентропом они с Первой леди собираются пригласить в Белый дом и самого Гитлера с сожительницей и предложить им провести ночь на 4 Июля в мемориальной спальне Авраама Линкольна, - мало того, что стерпели бы, но и по-прежнему славили бы его как спасителя демократии.
Главное для него - деньги, но не затем, чтобы тратить на всякую ерунду, а чтобы остаться на плаву при любом шторме: сохранить положение, не потерять сбережения и скупать по дешевке все, что подвернется, как во времена депрессии, когда он хорошо погрел руки. Деньги - чтобы делать деньги, чтобы сделать все деньги.
- Вот что я вечно внушаю своим сыновьям. - Впервые за весь день мой отец беззаботно расхохотался. - Подбери себе жену не хуже, чем у президента Вашингтона. Богатство - любви не помеха.
Семья, как частенько говорил мой отец, это война и мир под одной обложкой.
Я был еще настолько мал, что мог восхищаться лифчиками на расстоянии.
Если тебе предложат работу, соглашайся. Спросят: „Справишься?“ Отвечай: „Конечно!“ А к тому времени, как они сообразят, что ты ничего не умеешь, ты уже кое-чему научишься, и работа останется за тобой по праву. И, как знать, не поймаешь ли ты тем самым удачу за хвост!
- Больнее всего? - повторил он. - Больнее всего было, когда папа прищемил мне палец автомобильной дверцей, а было мне тогда шесть лет от роду. - Он рассмеялся, поэтому и я рассмеялся. - А папа и говорит, когда я разревелся, а ростику я был во-от такого: "Прекрати, слезами горю не поможешь". - Все еще - но уже беззвучно - смеясь, Элвин продолжил: - Но хуже, чем боль, другое. Это ведь мое последнее воспоминание о нем. Позже в тот же день он просто упал и умер.
