Притча + Юмор

Что может быть прекрасней испуганной женщины?

Только лошадь на полном скаку.

Утренние лучи светили розовым цветом сквозь листья осенней рябины, склонившейся над вокзальной скамейкой. Лао приоткрыл один глаз и оценил обстановку. Тихо, мягко дует приятный ветерок из степи. Он снова закрыл веко, чтобы спокойно обдумать свой путь в России. Собственно, планов особенных не наблюдалось и не образовывалось. Идея околоточного надзирателя посетить Санкт-Петербург ему нравилась, но уж очень много препятствий образовалось из пространства. Так много, что аж беги не оглядывайся. Тяжело вздохнув, Лао Дзы открыл оба глаза и уставился на крохотный вокзал, обшитый крашеной доской. Ядовито-зелёный цвет, обычный для казённых зданий, ему показался здесь неуместным.

«И-эх, и чё бы не покрасить в жёлтый с пятнами, как африканскую жирафу? Обязательная нужда превратить вполне себе приличное такое помещение в злобную гусеницу? Здеся люди судьбу поджидают, а они такие плюшки строят для пассажиров. Хоть крышу суриком закатали. Всё радость», – вынес вердикт местной архитектуре странствующий монах и начал разглядывать плывущие в недостижимой высоте бесконечно-белые облака. Но мечтательное настроение переменил хриплый голос с небес. Над бродягой склонился начальник станции Феоктист Савельевич Пыщин:

– Отдыхаем?

– От жизни? Ни в коем случае! Она всегда рядом, вот, как вы, – немедленно откликнулся Лао, садясь на скамейке.

– Да ты, братец, философ.

– Ни в коем случае. Я их мудрёность не знаю. Ни одного словечка. У них там целый словарь пруссаков бегает – страсть.

– Тогда какими судьбами здесь?

– Сам удивлён. Где я, и где «Критика чистого разума»?

– Отстали от поезда? – не поняв экивоков монаха, поинтересовался начальник станции.

– Можно и так сказать. Но с жеребцом не поспоришь. Ведь так?

– С каким таким жеребцом? – оживился Феоктист Пыщин, питавший слабость к скачкам.

– Чистокровный американец. С самого Владивостока везут, – соврал Лао, заметив блеск в глазах начальника станции.

– Уж не Билли Берк? В газетах писали, что сто тысяч отвалили за него?

– Точно, он и есть.

– И что же не поделили?

– Вышел проведать и отстал. Так бывает.

– Вы тренер? Не похоже. Одежда затрапезная, уж извините.

– Что поделаешь, капризный жеребец. Порода – что тут скажешь. Привык к подряснику, вот и ношу, чтобы не злить благородную животину.

– Говорят у американцев особая метода тренировок?

– Китайский цигун взяли на вооружение.

– Болтаете, – опять усомнился Пыщин.

– Вот ещё. У меня и бумага есть соответствующая, – с этими словами всемилостивый Лао показал направление в психиатрическую клинику Токио.

– Уж простите, но китайский я не знаю.

– Это японский! Но неважно. Я переведу. Вот, слушайте: достопочтенный мастер Лао Дзы, это я, дипломированный специалист по цигуну направляется в Санкт-Петербург для улучшения племенной работы в «Петербургское беговое общество». Ну, тут дальше перечисляются мои достижения. Из скромности читать не буду. Печать видите? – Лао ткнул пальцем в документ, где посреди квадрата сияла священная гора Японии. – Префектура Фудзиямы. Так-то!

– Послушайте, да вы знаток! – немедленно начал обхаживать заморского специалиста Пыщин. – Следующий поезд на Санкт-Петербург будет только через неделю. Так что, мне вас сам бог послал.

– Это, что это?

– Ну как же. Тут такое дело. Да что я вам говорю. Вы и сами уже всё поняли. Рыбак рыбака видит издалека. Ведь так? Иначе зачем он вас здесь высадил? Судьба! А как иначе? Я вас сейчас чаем напою. Можете совсем не беспокоиться: устрою со всем удовольствием. А о делах мы потом поговорим. Нет, ну в самом деле, вам же нужно где-то переночевать! Да что там переночевать. Впереди целых семь дней. А это самая что ни на есть неделя! И что вам здесь делать, в этакой глуши? А я вас в Читу отправлю. Там и сядете на поезд. В лучший вагон определю. Персональное купе устрою. Вот-с. Ну что скажите?

– Мудрёно. И совсем непонятно. У вас интерес имеется. И весьма значительный. Я правильно говорю?

– Именно-именно, дорогой вы мой человечище! Сразу видно мастера цигун. Вы не подумайте. Здесь, конечно, глубинка, но и мы кое-что разбираем. Газеты читаем, вот-с. Вы ведь в лошадиных головах копаетесь – я угадал?

– Ну не в хвостах же? Странный вы человек? – перенял манеру словоохотливого господина всемилостивый Лао.

– Тогда и сладили? А как же иначе? Вам сплошные привилегии, а нам выгода.

Достав карманные часы, открывшиеся с призывной мелодией к забегу лошадей, Пыщин нахмурился:

– Нужно торопиться. Через десять минут пойдёт скорый на Читу. Вот что. Вставайте, сейчас мигом билет оформлю, и в путь. Чая попьём в поезде. Идёмте уже. Можете ни о чём не беспокоиться. Все расходы беру на себя.

Ошарашенный скоростью событий, Лао Дзы не стал сопротивляться энергичному лошаднику, тем более что провести на местной скамейке целую неделю ему вовсе не хотелось.

Уже в вагоне-ресторане за стаканом горячего чая Лао поинтересовался у неожиданного благотворителя:

– Я так понял, у нас купе на двоих?

– Именно что, люкс!

– Иногда я во сне медитирую. Вы уж не удивляйтесь.

– Хорошо, что не храпите.

– Ну что вы. Как можно. Если и соплю, то чуть-чуть.

– Я а, вы себе не представляете, иногда такую трубу делаю, что окна трясутся. Стерпите?

– Господь милостив на искушения. И рык человеческий – одно из них.

– И что делаете?

– Сплю дальше. А что остаётся?

– Ну вот и сладили.

Под перестук колёс купе медленно заполнило пульсирующее свечение. Пыщин открыл глаза, думая, что подъезжают к большой станции, но скорый поезд не сбавил ход, к тому же уж очень разноцветные пятна ползли по стенам. Он посмотрел на соседа, расположившегося на другой стороне. Головы не было видно из-за столика, но, но именно там находился особенный источник света. Мягкий муар охватывал всё тело мастера цигун. Пыщин встал и осторожно потыкал муаровый кокон свёрнутой в трубку газетой. Свечение слегка усилилось в месте прикосновения. Лао Дзы медленно приподнялся в воздух и завис в нескольких сантиметрах над кроватью.

Расправив газету, Пыщин присел на корточки и провёл под левитирующим телом, чтобы собственноручно удостовериться в чуде.

«Дела… Да он и впрямь самый что ни на есть настоящий цигун! Я на нём кучу денег заработаю. Долги, какие там к чертям долги, прости господи за сквернословие. Здесь тысячными барышами пахнет. Стоп, от него и впрямь воняет чайным деревом. Святой, как есть святой. Только бы его святость делу не помешала. А я думал – бродяга. Вот тебе и бродяга! Да его надобно губернатору представить в самом лучшем виде, как великого тренера. Шутка сказать, Билли Берка сопровождал! Теперь понятно, почему этот американец с такой скоростью летает по ипподрому», – подумал Пыщин, на цыпочках отправляясь в свою постель.

Начавшаяся осень высвободила массу людей от работы на лоне природы. В центр губернии, Читу, приехали за развлечениями и на зимовку разного сорта граждане. Ярмарки и прочие увеселения проходили почитай во всех уголках большого города, но особенным притяжением обладал ипподром, недавно основанный графом Шереметевым. Здесь крутились и буряты, азартные любители лошадей, и забайкальские казаки, и золотодобытчики, и прочие купцы-помещики, не считая, конечно, обычных для таких мест проходимцев и авантюристов.

Не успел ночной экспресс прибыть на перрон, а слух о необычном монахе со скоростью снайперской пули достиг нужных ушей.

Чтобы конкуренты не перехватили заморскую птицу, на встречу отправился конезаводчик Збруев Александр Петрович. Номер вагона телеграфист принёс самолично, боясь доверить важную информацию посыльному. Увидев кличку Билли Бёрка, конезаводчик аж подпрыгнул от возбуждения.

«Шутка сказать, стотысячный жеребец! Такому в тренеры только самых лучших берут!» – заключил Збруев, садясь в модную бричку на дутых шинах.

Заметив на перроне известную всей Чите персону конезаводчика, Пыщин хотел увернуться, но был остановлен крепкой рукой:

– И какими судьбами?

– Дела, дела востребовали, – забегал глазами Пыщин.

– Уж не долги ли?

– Всё отдам, да ещё и с верхом. Верьте на слово. Богом клянусь. Вы же меня знаете – ни разу не подводил.

– Во именно, что знаю. У вас, сударь, что ни слово, то ветер с листьями. Если бы не должность начальника станции, то и слушать нечего. Петух на заре и тот честнее.

– Оскорбить пытаетесь?

– Я?! Помилуйте. При ваших талантах нам и делать нечего. Сами справляетесь.

– Нам некогда!

– Кстати, что за человек рядом с вами. Товарищ?

– Знакомый. Монах, он до наших дел не имеет никакого отношения. Личность весьма далёкая от азарта.

– И всё же представьте меня.

– Извольте. Уважаемый Лао Дзы, мой знакомец, конезаводчик, Збруев Александр Петрович, весьма уважаемый человек.

– Вот что, без долгих экивоков. Господин Лао Дзы, у нас здесь конкуренция, сами понимаете. Если будем долго стоять на открытом месте, то набегутся всякие проходимцы. Уж извините. Пожалуйте в бричку. Доставлю, куда укажете.

– Да я, собственно, жду поезда на Санкт-Петербург… Отстал, знаете ли.

– Ну вот, гостиница и всё такое. Да что там гостиница! Давайте прямо ко мне. У меня отличная банька есть. С дороги – замечательное дело. А там поезд прибудет. Извольте не отказываться. Домчимся в пять минут. Александр Петрович, тем временем билет оформит. Ему сам бог велел, у него на вокзале все ходы-выходы имеются. Ведь так? – Збруев посмотрел на начальника станции, с недавнего времени ходившего у него в должниках. На что Пыщин с возмущением поднял брови:

– Одного я его не оставлю. Удостоверюсь в приёме, а уж потом билет изготовлю. Тут делов-то на секунду, – и обернулся к монаху:

– Уважаемый Лао Дзы, ведь так?

– Ваша забота не знает границ. Я человек благодарный. Это чтобы вы знали. Как скажете, так и будет.

Победно посмотрев на Збруева, Пыщин помог устроиться монаху в бричке и сел рядом.

Глава 2 Искушение цигуном – скоро...

У всех своя правда, и все кричат от боли.

Оказавшись на плато Алатау с котелком мочёных яблок в руке, Лао Цзы вдруг сообразил, что оказался вдали от жилья исключительно из-за своего вздорного характера. Но хорошо, что в горах, а не среди людей, как предлагали бродячие циркачи.

Чистый горный воздух приятными молекулами ласкал больные лёгкие старого отшельника.  Пронзительное солнце двоилось в небесном ультрамарине, отчего казалось, что беспощадных лучей слишком много для одиноко бредущего путника.

«Может быть, именно здесь я и найду своё счастье?» –  мысленно спросил себя странствующий философ, но ответить не успел.  Впереди показался серый валун, на котором огромный волосатый человек с задумчивым видом ковырялся в носу.

Подойдя ближе, всемудрый Лао спросил:

– Мил человек, и чё ты здесь делаешь, в пустынных землях?

На что монстр прервал своё занятие и молча повернулся белой волосатой спиной к путнику, показывая своё нежелание разговаривать с чересчур любопытным бродягой.

– Экий ты байбак!

– Я йети, и никакой я не байбак, – сердито буркнул себе под нос монстр.

– Йети, куда вас дети. Кстати, а дети у тебя есть?

– Это зачем? – удивился волосатый человек.

– Ну так, для разговора. Ты, если что, не стесняйся, тута всё одно никого нет. Можешь в открытую ковырять свой нос.

– Подглядывал?

– Да ладно! Вот ещё. Тут и слепой заметит. Вон, у тебя какой мощный кратер торчит.

– А говорить зачем?

– Чудак ты человек, для разговора.

– Я йети, а не человек.

– Да мне всё одно, что человек, что этот твой распрекрасный йети. Какая разница?

– Чё хотел?

– Снова-здорово, разве так беседуют? Так, ничего хорошего не получиться, так ты ещё и рассердишься. А парень, как я погляжу, ты большой, просто огромный. Куда мне против тебя. Махнёшь рукой и всё, и нет бродяги. Потом мучиться будешь за свой вспыльчивый характер. Живую душу сгубил.

– Мясо будет. Что нервничать-то. Наоборот, счастье, – улыбнулся йети, обнажив здоровенные белые клыки.

– Вот-вот, я и говорю, что всё счастье переведёшь на еду. Вон какой большой сидишь, как овца холмогорская. Разве это жизнь?

– Иди, куда шёл, и не зли меня.

– Точно, всё точь-в-точь, как я сказал – злодей ты, и другого имени тебе нет на свете. И зачем живёшь, тоже непонятно.

– А ты знаешь?

– Я? Окстись! Кабы знал, так непременно бы уже и почил, где-нибудь в посадках у дороги. А так, видишь, по миру шастаюсь, судьбу испытываю. Взял и тебя встретил, а пользы ноль, по-другому и не скажешь. По-о-олнеший ноль! – заклеймил волосатого монстра Лао Дзы.

Подобное заявление чрезвычайно задело горного йети. Вообще-то, его звали  Чампо, что на тибетском языке означало дружелюбный. С имечком родители явно погорячились. Особой любезностью житель снежных вершин не обладал, вообще не имел понятия, что это такое. А вот вялой злости могло хватить на всех и даже дальше. Почему вялой? Так, высокогорье, больно не побегаешь – задохнёшься от избытка озона в атмосфере.

Вредный старик появился совсем некстати. Именно сейчас хмурый Чампо решал сложнейшую задачу: ему хотелось есть, а что-то для этого делать совсем не хотелось. Он критически посмотрел на конституцию бродяги и сморщился, как от зубной боли.

«Кожа да кости, а хорохориться», – мысленно констатировал Чампо.

– Не советую, – поспешил предупредить Лао, мгновенно прочитавший по глазам мысли йети.

– Это почему?

– Я костлявый и жилистый.

– Ерунда, зато ехидный. А ехидные очен-но полезны для моего пищеварения.

– Это почему?

– Придают смысл жизни.

– О как! Неожиданно. Значит, борешься с мировым злом?

– Точно. С голодом. А ему, сам понимаешь, без разницы наличие костей.

– Чувствуется, мы о разном говорим.

– Есть предложения? – оживился йети, на самом деле не любивший пахнущих мочой и тленом старых бродяг.

– Тут меня обидели.

– Интересный поворот, но перспективный. Нельзя же, в самом деле, жрать без повода!

– И я о чём говорю. Яблочек мочёных хочешь? – всемудрый Лао протянул котелок.

– Украл? – откусывая сморщенную антоновку, поинтересовался йети.

– Подарок, но странный. Просил воды, а дали яблок. Неужели ради фокуса? Так и нет меня уже. Кого удивит их фокус? А мне без разницы.

– Зубы заговариваешь?

– Ничуть. Давай догоним и спросим. У них огромная такая кибитка. Кони и циркачи ничего себе такие, откормленные, не то что я. Аж целых два. Правда, один латыш. Но ведь тебе без разницы. А?

– Я что за кибиткой должен бегать?

– Ну вот, опять не угодил. Не удивительно, что у тебя детей нет. Кто с таким жить будет. И-эх, пустой ты человек, тьфу ты, йети, куда тебя дети.

– Давно расстались? – поинтересовался Чампо.

– Да вот прям щас. Вот-вот перед тобой.

– И кто злодей после этого? Смотри, какой ты мстительный!

– Помилуй, господи, так интересно до жути, что за фокус такой придумали. Конечно, один латыш, ну и что с того? Может, тебя подкармливают? – блеснул подозрением Лао.

– Здесь форменная неправда. Врёшь, как дышишь. Очень мне нужны старые бродяги. От вас только изжога и ничего приличного.

– А чё козочки там разные, горные козлы? Поймал и кушай на здоровье.

– Переживаю. Такие красивые, а пользы ноль для человечества.

– Мстишь?

Изучающе посмотрев на старого путника, йети произнёс особенно тихим голосом, от которого остатки волос под чёрной монашеской скуфьей взметнулись в испуге вверх:

– Вот что, дед, иди прямо по дороге и никуда не сворачивай, пока тень не станет длиннее в локоть. Направо будет аил. Расскажешь там, что встретил меня. Обязательно спать оставят за сказку. Ночью выпустишь овцу холмогорскую и в расчёте.

– Обмен?

– Он самый.

– А как же кибитка?

– Мне встать? – приподнял белые как снег брови йети.

– Всё-всё, понял. Чё непонятного? Выпустил овцу и гуляй себе, пожалуйста. Котелочек верни.

На следующее утро дружелюбный Чамбо встретил бродягу за околицей аила и рассказал, почему старику не дали воды. Он ведь сам решил уйти, когда его хотели подвезти до города. Только не подумал, что циркачи будут чувствовать, бросив путника на дороге.  Вот латыш и отомстил в наказание. Но фокусник постарался извиниться, положив мочёные яблоки в котелок.

Довольно улыбнувшись, если это можно, конечно, назвать улыбкой, йети погладил изрядно располневший живот, но увидев испуг в глазах бродяги, добавил:

– Ты не переживай. Я им рассказал, что нашёл тебе мёртвым. Ну чтоб не горевали…

< Пьяный монах

И возрадовался Бог.

Но воззлился Сатана злата. И нашептал на уши царю чужеземной державы: "Поставлю тебя над царями земными. Но должен ты пойти войной на страну труда. И убить их царя, и многих других. И сокрушить дома их, и храмы".

И возгордился царь, и собрал войско большое. И пошел войной на царство труда.

И была великая битва, и силен был натиск врагов. И ослабли члены людей труда, и опустились мечи. И слезы потекли из глаз, и уныние пробралось в сердца.

Но воскликнул царь труда: "Братья и сестры, укрепите сердце свое. Ибо вижу луч надежды. Бог нас любит, и поможет нам".

И возгорелись сердца, и ковали люди оружие, и сражались, не щадя себя. Стали одерживать верх люди труда, и разгромили войско чужеземное.

И разодрал царь чужеземный свои одежды, и бросился на меч.

Но не смирился Сатана. И нашептал он на уши царю державы заморской: "Иди, и забери страну труда, помогу тебе". И научил, как вызывать адский огонь на землю. Была слаба страна труда, и не выдержала бы нового нападения.

Но пришел Бог во сне к царю труда, и сказал: "Вели сотворить ковчег из тяжкого металла, и устрой хитро крышку его. И если нападут на тебя заморские люди, скажи им, что пламя из ковчега пожрет их".

И сделал царь труда как сказано было. И явил Бог чудо, и показал чужеземцам небесный огонь, но не убил никого по милосердию своему.И убоялся царь заморский, и не стал нападать.

Но истощил силы царь труда от работы тяжкой, и закрыл глаза, и восплакали все.

Наследник его был деятелен, но глуп.

Приказал посеять он злаки заморские, и не взошли они. И хотел умножить он скота всякого, но умножил лишь падеж. И стал грозиться он силой всем царям окрестным.

И стали люди роптать. Но явился Бог во сне царю глупому, и тот в глупости своей понял его. И приказал построить небесную лодку. И полетела лодка, и отправил через нее Бог труда на страну благодать, а враги убоялись.

И понял Сатана, что не победить страну труда силой, но решил хитростью.

Новый царь был не только глуп, но и ленив. Стал он возлежать с утра до вечера, и пить вино, и украшать себя. А к голосу Бога перестал прислушиваться.

И стали появляться среди людей труда сильные и могучие, а были равны все. И стали требовать себе повозки, и дворцы, и яхонты.

И посеял среди народа Сатана семена алчности, и зависти и похоти. И стали говорить большие и малые: "Трудимся мы, не покладая рук, а ничего не имеем. А Бог труда не слышит наших молитв".

И умер ленивый царь. А Сатана отправил в страну труда ложного царя с отметиной своей. И стал ложный царь смущать умы сладкими и льстивыми словами: "Будете жить все как вельможи, сладко есть, и сладко пить. Следует только разрушить храмы труда, и попрать изображения Бога и пророков, ибо ложны они".

И послушал его народ труда, и сделал все, как ложный царь сказал. И построил многие храмы Сатане.

И разгневался Бог труда, и наслал на народ свой несчастия многие, чтобы наставить его на ум. И разлился яд по земле, и настала нужда великая, и голод. И вышли тати и разбойники, и стали грабить. И расхитили вельможи сокровищницы, и возлежали в злате.А народ тощал, но в глупости своей говорил: "Гневается на нас истинный бог за то, что не молились ему. Давайте еще построим храмов во славу его".

И отвернулся Бог от страны труда, а называться она стала не страна злата, а страна битых черепков. И угасла у людей надежда.

Но нетленным осталось тело пророка. И говорят, восстанет он, и поведет снова народ.