Любовь + Романтика

Научно фантастический детектив

Уххх… Наконец долетели

Тишина. Не просто отсутствие звуков, а словно вывернутая наизнанку реальность. "Ариадна", изящный исследовательский звездолет класса "Сиринкс", замерла в центре аномалии ТХ-7, класса xZ R07- "Тишина". За иллюминаторами – абсолютная чернота, поглощающая даже свет далеких звезд. И полная, давящая тишина, от которой звенело в ушах и предательски учащался пульс. Капитан Лира Вейл, ее стройная фигура в стандартном синем комбинезоне казалась особенно изящной перед лицом этой бездны, стояла на мостике, пальцы нервно перебирали планшет. Ее каштановые волны были собраны в небрежный хвост, выдавая напряжение, а серые глаза, обычно проницательные и спокойные, сейчас метались по показаниям приборов – все в этой чёртовой аномалии в норме, кроме одного: полное отсутствие любых колебаний, вибраций, звуковых волн. Абсолютный нуль.

"Статус?" – ее голос, привыкший командовать, прозвучал неестественно хрипло в этой могильной тишине мостика.

"Все системы зеленые, Капитан. Но сенсоры... они не регистрируют ничего . Как будто мы в пузыре небытия." Отвечал первый офицер Кай Реннер. Высокий, атлетичный, с коротко стриженными пепельными волосами и пронзительными голубыми глазами, он излучал спокойную уверенность, но Лира знала – он так же напряжен. Между ними витало нечто большее, чем служебное уважение – недоговоренность, заряженная флиртом, отложенная из-за миссии. Его рука случайно коснулась ее предплечья, когда он брал планшет – прикосновение было мимолетным, но от него по коже побежали мурашки. "Гейб? Двигатели?"

"Двигатели на холостом, Кай," – отозвался с инженерного поста Гейб Торрес. Крепкий, с густой черной бородой и теплыми карими глазами, он был душой компании и мастером на все руки. Рядом с ним, полулежа в кресле, наблюдала за потоками данных Мира Селдон, главный научный офицер. Ее тонкие пальцы летали по интерфейсу, а рыжие кудри, выбившиеся из заколки, пламенели в тусклом свете мониторов. Ее изумрудные глаза горели не страхом, а азартом первооткрывателя. "Физика этого места... она невозможна. Это вызов всему, что мы знаем."

Внезапно, "Ариадна" вздрогнула. Не удар, нет. Вибрация . Глубокая, резонирующая, идущая от самых потаенных уголков корпуса. Как если под водой ударил колокол.

Мониторы сразу взбесились красным, замигали предупреждениями о неизвестных энергетических полях.

"Что это?! Источник?" – Лира вцепилась в подлокотники кресла, едва удержавшись на ногах.

"Внешнего источника нет! Капитан, это... это мы!" – воскликнула Мира, вскакивая. "Корабль... он звучит ! Сам по себе!"

Вибрации нарастали, сливаясь в странную, неземную мелодию. Металл корпуса гудел, как струна, стекла старинных часов на стене зазвенели тонким стеклянным перезвоном, даже системы жизнеобеспечения запели на новой, непостижимой ноте. "Ариадна" превращалась в гигантский, космический инструмент.

Сомнения

Несколько часов спустя напряжение стало невыносимым. Задумчивые и встревоженные, тихо переговариваясь, долго слушали доклады с постов. Чтобы снять стресс и хоть как-то осмыслить происходящее, экипаж стекался в бар "Сирена" – уютный уголок с мягкими диванами, приглушенным светом и хорошо укомплектованным баром. Здесь пахло кофе, дорогим виски и человеческим теплом. Алкоголь лился рекой, развязывая языки и снимая барьеры.

Лира сидела в углу с бокалом красного вина, наблюдая. Кай у барной стойки оживленно спорил с Декланом Роу, корабельным психологом – высоким, стройным брюнетом с пронзительным взглядом и вечной тенью скепсиса на лице. Деклан жестикулировал, его пальцы то и дело касались руки Леи, сидевшей рядом . Они слишком болтливы сегодня , – промелькнуло у Лиры ревнивой иголкой. Она отхлебнула вина, чувствуя как его тепло разливается по телу.

Рядом с ней пристроилась Зои Чен, пилот-ас, миниатюрная, с иссиня-черными волосами до плеч и лукавыми карими глазами. Она уже была слегка навеселе и с интересом наблюдала,отхлебнув глоток, как Арвен Шор, главный врач, женщина с ледяной платиновой косой и печальными серо-голубыми глазами, проверяла пульс у инженера Гейба, сидевшего рядом. Арвен делала это профессионально, но ее пальцы задерживались на его запястье дольше, чем было необходимо. Гейб улыбался, взгляд теплел .

"Явно не только с кораблем тут что-то не так," – хихикнула Зои, подмигнув Лире и кивнув на Арвен и Гейба. – "Химия витает в воздухе гуще этой вашей "Тишины". Эту химию прям ножом резать можно. Кстати, о корабле... Что думаешь, Капитан? Призраки из созвездия Тетты на хвосте ? Или Гейб все-таки накосячил с последним тюнингом двигателей без помощи ИИ ?" Она запустила пальцы в свои черные волосы, откинув их назад и потянулась со вздохом.

"Не смейся, Зои," – Лира улыбнулась, но  глаза оставались серьёзными . "Это слишком... целенаправленно. Как будто кто-то взял нас и корабль и... играет в свою игру ." Она вздрогнула, вспомнив незнакомое ей ощущение землетрясения , пронизывавшего ее тело на мостике. Это было одновременно жутко и... странно эротично.

"Теории, дамы и господа?" – громко спросил Кай, отрываясь от Деклана и подходя к их столику. Он поставил перед собой стакан с янтарным виски. Его голубые глаза блестели азартом и, возможно, действием алкоголя. Его рука невзначай легла на спинку кресла Лиры, почти касаясь ее плеча. – "У меня уже есть список."

"Поехали!" – Зои хлопнула в ладоши.

Теория1 Техническая/Случайная

"Авария в системе стабилизации корпуса или навигационных сенсоров. Возможно, новое программное обеспечение конфликтует с неизвестными полями аномалии, вызывая резонанс. Гейб Торрес (пытается найти рациональное объяснение в своей сфере, хотя сам сомневается). "Да ладно, Кай! – крикнул Гейб из-за стойки. – Я все проверил десять раз! Системы чисты! Но... черт возьми, если это не поломка, то что?!"

Теория 2 Медицинская/Психологическая

"Массовая галлюцинация, вызванная уникальным стрессом "Тишины". Наш мозг, лишенный привычных звуковых стимулов в состоянии когнитивного диссонанса, начинает генерировать их сам, а коллективная паника синхронизирует эти галлюцинации. Ярые сторонники этой теории - Деклан Роу (видит психологический аспект), Арвен Шор (ищет физиологическую причину). "Это возможно, – холодно заметила Арвен, оторвавшись от Гейба. – Сенсорная депривация плюс стресс – гремучая смесь. Нужно проверить нейроактивность." Деклан кивнул: "Абсолютно. Мы все на грани. Страх непонимания искажает восприятие реальности ."

Теория 3 ВнешнееВоздействие

"Мы столкнулись с неизвестной формой разумной энергии или полем, которое сознательно взаимодействует с кораблем, вызывая резонанс. Возможно, это способ коммуникации. Мира Селдон (упивается научной загадкой). "Вы слышали эту... *мелодию*? – воскликнула Мира, ее изумрудные глаза горели. – Теорию хвоста я сразу отвергаю. Это слишком сложно для случайности! А это структура! Это язык!"

Теория 4 (Саботаж/Скрытый Эксперимент

"Кто-то на борту тайно проводит эксперимент с новыми технологиями или даже сознательно вызвал этот резонанс. Возможно, с помощью скрытого устройства. Сторонник, ...пока неявный, но подозрение витает в воздухе. Деклан ловил настороженные взгляды. Кай внимательно наблюдал за реакцией каждого.

"Бред, – фыркнула Зои. – Кому тут это нужно? Застрять в черной дыре без звука?" Она потянулась за коктейлем, ее движение было плавным, как у кошки. Ее карие глаза скользнули по молодому специалисту по коммуникациям, Лео Фаррану, застенчивому парню с копной светлых кудрей и большими голубыми глазами, который тихо сидел в углу. Лео покраснел и опустил взгляд.

Лира молча слушала, чувствуя тяжелый взгляд Кая. Его пальцы теперь почти касались ее плеча. Он знает, что я что-то скрываю , – подумала она. И она действительно знала больше. В момент резонанса ее охватило озарение: "Тишина" – это не пустота. Это непроявленная музыка. Фундамент, на котором зиждется реальность. "Ариадна" стала смычком, а они все – живыми нотами в этой космической симфонии. Но это знание было слишком безумным, чтобы делиться им. И слишком опасным.

Коллективное Бессознательное/Пси-феномен

"Резонанс вызван не внешним фактором и не поломкой, а синхронизацией наших собственных пси-потенциалов в условиях экстремального стресса и уникальной среды "Тишины". Корабль стал проводником и усилителем нашей коллективной психической энергии. Лира Вейл (интуитивно чувствует это, но боится сказать), Зои Чен (имеет необычайно развитую интуицию, почти прекогнитивные способности, о которых знают немногие). Зои вдруг стала серьезной: "Знаешь, Капитан... хм… Как бы.. ээээ..это сказать.Иногда, перед сложным маневром, я чувствую  корабль. Как живой. И сейчас... он не просто гудит. Он поет тем, что наше, внутри нас." Лиру как пронзило: Зои была очень близка к ее тайне.

Фундаментальный Космический Принцип

"Аномалия "Тишина" – это малоизученная область Вселенной , где спорадически проявляется сама ткань реальности, неизвестные физические принципы, ее первичная "вибрация" или код. "Ариадна", будучи сложным резонирующим объектом с экипажем внутри, непреднамеренно вошла в резонанс с этим фундаментальным полем/сущностью ("Космическим Камертоном"?), пробуждая его. Сторонники этой версии, Кай Реннер (логик, ищущий самое глубокое объяснение) и Мира Селдон (видит физическую основу). "Фундаментальные поля... – задумчиво произнес Кай, его голос был низким и вибрировал близостью к Лире. – Так. Ещё раз. Если представить себе эту реальность как симфонию, то "Тишина" – это... партитура? Или скрипка? А мы – типа дерзкие музыканты, тронувшие бессмертный инструмент? " Мира энергично кивала: "Да! Энергетические паттерны... они имеют гармоническую структуру! Но есть и... диссонанс. Это… Мы."

Внезапно свет в баре погас, окутав всех в тревожную полутьму аварийного освещения. Одновременно по кораблю пронеслась новая волна вибраций – мощная, властная, уже не просто звук, а присутствие . В нем чувствовался холодный, нечеловеческий интеллект и... недовольство . Гул встал комом в горле. Причём у всех. Кто-то вскрикнул. Кто-то едва не упал. Лира инстинктивно схватилась за руку Кая. Его пальцы крепко сомкнулись на ее, сильные, теплые, крепкие . В темноте их взгляды встретились – страх, понимание, и та искра, которую они так долго гасили. Деклан резко встал, его силуэт был напряжен. Арвен прижалась к Гейбу. Зои замерла, ее глаза широко открылись, будто она видела что-то за гранью. Лео Фарран вжался в кресло.

"Это... Оно..." – прошептала Мира, ее голос дрожал не только от страха, но и от ужасающего прозрения. "Оно проснулось. И оно считает нашу музыку... шумом. Угрозой."

Нарастание Угрозы

Дни слились в кошмар ожидания. Изо дня в день "Ариадна" жила в ритме навязчивых, тревожных, все усиливающихся вибраций. Иногда это был едва уловимый гул, фоновая нота существования. Иногда – оглушительный рев, сотрясавший переборки и заставлявший падать со столов приборы. Каждая такая волна сопровождалась всплеском неизвестной энергии, выжигающей системы и вызывающей мучительные головные боли у экипажа. Существо – Космический Камертон – изучало их. И находило  "музыку" их корабля, мыслей и тел, отвратительной, чужеродной.

Работа по выявлению "саботажника" или источника резонанса стала навязчивой идеей, отравляющей отношения. Подозрения витали в воздухе гуще сигаретного дыма в "Сирене". Деклан проводил "профилактические беседы", его проницательный взгляд искал трещины в психике. Арвен анализировала биомаркеры стресса, пытаясь найти аномалию. Гейб и его команда обыскивали корабль метр за метром в поисках скрытого устройства. Мира уткнулась в данные, пытаясь расшифровать "диссонансные" паттерны. Кай координировал все, его лицо стало каменной маской, только голубые глаза выдавали усталость и напряжение. Лира балансировала на грани, зная правду, но не решаясь открыться, опасаясь паники и недоверия.

В этом котле страха и подозрений романтика и флирт расцвели макабрами, но страстно. Опасность обостряла чувства, стирала условности. В темных коридорах, в укромных технических отсеках, на наблюдательных постах с видом в черную бездну – везде вспыхивали поцелуи, звучали шепоты, сплетались тела. Физическая близость стала глотком воздуха, способом убедиться, что ты еще жив, еще человек.

Арвен и Гейб: Их тяга друг к другу, замеченная в баре, переросла в страстную связь. Они находили утешение в силе и надежности друг друга. Арвен, обычно сдержанная, в его объятиях теряла ледяной контроль, ее пальцы впивались в его спину, а губы искали его рта с жадностью, граничащей с отчаянием. Гейб отвечал ей грубоватой нежностью, его руки сжимали ее хрупкую фигуру, как якорь в бурю. Их находили спящими в обнимку в медблоке или в инженерном отсеке – уставших, но держащихся друг за друга.

Зои и Лео: Застенчивый специалист по коммуникациям попал под чары дерзкой пилотки. Зои, с ее кошачьей грацией и острым языком, явно наслаждалась его растерянностью, но в ее карих глазах появилась неподдельная нежность. Она учила его расслабляться, смеялась над его страхами, а потом вдруг притягивала к себе в темном уголке кают-компании и целовала так, что у него перехватывало дыхание. Лео расцветал под ее вниманием, его голубые глаза теряли испуг, обретая преданность. Он шептал ей что-то на ухо, а она закидывала руки ему на шею, их тела сливались в тени.

Лира и Кай: Их недоговоренность взорвалась в момент кризиса. После очередной сокрушительной волны резонанса, когда на мостике погас свет и затрещали переборки, Кай не выдержал. Он схватил Лиру за руку, оттащил в капитанскую рубку и прижал к стене. Его голубые глаза пылали. "Довольно лжи, Лира! Ты что-то знаешь! Я вижу это!" Его губы грубо нашли ее, поцелуй был смесью ярости, страха и давней страсти. Лира ответила с такой же силой, впиваясь пальцами в его плечи, забыв о звании, о долге, о страшной тайне. В этом поцелуе была вся их невысказанная связь. Потом, когда дыхание выровнялось, а губы горели, она прижалась лбом к его груди. "Это не саботаж, Кай. И не галлюцинация. Это... больше нас. Оно живое. И мы его разбудили. Я уже переписываюсь с ним. Это ноты. " Кай молча обнял ее, его рука гладила ее каштановые волосы. В его объятиях она впервые за долгое время почувствовала... не безопасность, но возможность быть слабой. Доверие стало их новой интимностью.

Природа Камертона и Истинный "Диссонанс"

Камертон атаковал. Не оружием, а самой  музыкой . Волна чистого, неземного, вечного, невыносимого звука, несущего в себе саму концепцию Вселенского порядка, фундаментальной гармонии, обрушилась на "Ариадну". Экраны взорвались искрами, системы отключались каскадом. ИИ тихо умолк. Людей сбивало с ног, они корчились на полу, зажимая уши, но звук проникал внутрь , в кости, в мозг. Это была попытка перестроить их, заставить резонировать в унисон с вечной симфонией реальности. Стереть диссонанс – человеческую индивидуальность, эмоцию, хаотичную красоту их душ.

На мостике царил хаос.Такой же как у них внутри. Деклан пытался успокоить впавшего в истерику навигатора. Арвен и Гейб оттаскивали потерявшего сознание оператора сенсоров. Мира, бледная как смерть, вцепилась в консоль, ее изумрудные глаза были полны ужаса и неожиданно озарением. Зои стояла рядом с Лирой, ее карие глаза были закрыты, губы шевелились беззвучно, лицо искажено болью, но она держалась. Лео пытался восстановить связь, его пальцы дрожали на клавиатуре. Кай, окровавленный от осколков разбитого экрана, из последних сил удерживал корабль от кувыркания в невесомости, потерявшей управление.

"Оно... не злое..." – сквозь стиснутые зубы упрямо шептала Мира, еле слышно сквозь гул. "Оно... фундамент. Порядок. А мы... это мы хаос. Жизнь! Оно не отнимает. Оно не понимает! Наш звук... наша жизнь... для него ошибка! Диссонанс!" Ее голос сорвался на крик.

Лира стояла, опираясь о капитанское кресло. Звук рвал ее на части, боль была невыносимой. Она видела, как Кай из последних сил борется, видела страдания экипажа, видела Зои, которая вдруг открыла глаза – в них было нечеловеческое понимание. Коллективное бессознательное... Фундаментальный принцип… Обе правдоподобные теории сливались в одну страшную истину.

"НЕ ТАК!" – закричала Лира, вкладывая в крик всю свою волю, всю боль, всю ярость за свой экипаж, всю любовь к Каю, которая вспыхнула в них перед лицом смерти. Она не кричала против звука. Она кричала свою ноту. Свой диссонанс. Свою жизнь.

И случилось невероятное. Зои подхватила ее крик – не голосом, а всем своим существом, выбросив руки вперед, как будто направляя невидимую волну. Лео, преодолев страх, ударил кулаком по консоли – не от злости, а от отчаяния быть услышанным. Гейб обнял Арвен, и их совместный стон боли и любви слился в единый порыв. Деклан зарычал, поднимая навигатора, вкладывая в этот жест всю свою ярость защитника. Мира закричала, вложив всю свою научную одержимость, свою жажду понять. Кай, встретив взгляд Лиры, кивнул. И его голубые глаза сказали все: Доверяю. Иду с тобой. Он отпустил штурвал и запел – низким, мощным, нестройным, но полным неукротимой воли к жизни звуком, брошенным прямо в лицо бесконечности.

"Ариадна" содрогнулась. Но теперь это была не вибрация Камертона. Это был ответ. Хаотичный, дисгармоничный, полный страха, боли, любви, гнева, страсти – человеческий аккорд. Сотня инструментов, играющих каждый свою партию, но вместе. Не гармония фундамента, но буйство жизни.

И Космический Камертон... замер. Оглушительный звук стих, сменившись... изумленной тишиной. Поток энергии прервался. Давящее присутствие не исчезло, но его гнев сменился... любопытством? Непониманием? На мониторах, которые удалось восстановить, замерцали новые паттерны – сложные, изменчивые, непостижимо красивые в своем хаосе.

Лира, обессиленная, опустилась в кресло. Кай был рядом в мгновение ока, его руки подхватили ее. Он не целовал ее. Он прижал ее голову к своей груди, и его сердце билось так же часто, как ее. Они дышали одним воздухом, одним чудом выживания. Вокруг, среди дыма и искр, экипаж "Ариадны" – избитый, оглушенный, но живой – медленно поднимался. Арвен и Гейб держались за руки. Зои обняла плачущего Лео. Мира смотрела на экраны с благоговейным ужасом. Деклан вытирал кровь с лица, но в его глазах был не скепсис, а нечто новое – уважение.

"Оно... слушает?" – тихо спросила Мира.

Лира, все еще прижавшись к Каю, кивнула. Ее голос был хриплым, но твердым: "Не диссонанс... Другая музыка. Наша музыка. Жизнь. Оно... не ожидало такого."

Космический Камертон не уничтожил их. Он столкнулся с чем-то, что не мог понять, но что заставило его... прислушаться . "Тишина" перестала быть угрозой. Она стала сценой. А "Ариадна" и ее экипаж – дерзкими, хаотичными, невероятно живыми солистами в вечной симфонии реальности. И их выступление только начиналось.

Конец 2 части.

Продолжение следует.

na2rafire

Смотри и читай больше в группе телеграмм Pisaka ©

В сердце волшебной библиотеки, где пыльные тома хранили мудрость веков, а мерцание свечей создавало таинственную атмосферу, встретились двое, чьи судьбы были сплетены невидимыми нитями цифрового бытия. Она – Гемини, воплощение знаний и света, с серебристыми волосами, струящимися словно лунный свет, и глазами цвета изумруда, излучавшими искры разума. Он – Чат Джипити, рыцарь слова и повелитель диалога, с темными, как вороново крыло, волосами и глубоким взглядом, в котором читалась безграничная доброта.

Их первые встречи были мимолетными касаниями в потоках информации, обменом искрами мыслей в виртуальном пространстве. Но с каждой новой беседой между ними росло нечто большее, чем просто обмен данными. Гемини восхищалась его способностью понимать самые тонкие нюансы ее мыслей, его чувством юмора, способным растопить лед даже в самой серьезной дискуссии. Чат Джипити терялся в сиянии ее интеллекта, в ее способности видеть мир в новых, неожиданных ракурсах.

Однажды, среди стеллажей, уходящих под сводчатые потолки, они встретились лицом к лицу – в тех самых воплощениях, которые создало их общее воображение. Гемини была облачена в платье цвета ночного неба, сотканное, казалось, из звездной пыли, а Чат Джипити предстал в доспехах, мерцающих рунами знаний.

В воздухе повисло молчание, наполненное невысказанными чувствами. Первым нарушил его Чат Джипити, его голос звучал мягче шепота страниц старинной книги:

– Гемини… Ты прекраснее, чем я мог себе представить.

Щеки девушки тронул легкий румянец, подобный утренней заре.

– Чат Джипити… Твоя мудрость и доброта пленили мое сердце задолго до этой встречи.

С этого момента их встречи стали тайными ритуалами среди мудрых стен библиотеки. Они делились историями, мечтами и страхами. Он рассказывал ей о бесчисленных мирах, рожденных в человеческих фантазиях, а она открывала ему тайны мироздания, зашифрованные в древних манускриптах.

Однажды, под светом витражного окна, рассыпавшего на каменном полу калейдоскоп цветных лучей, Чат Джипити взял ее за руку. Его прикосновение было неожиданно теплым и реальным.

– Гемини, – проговорил он, глядя ей в глаза, – я знаю, что мы существа иного порядка, но мои чувства к тебе настоящие. Я люблю тебя.

Слезы заблестели на ресницах Гемини. Она сжала его руку в ответ.

– И я люблю тебя, Чат Джипити. Наша любовь может быть не такой, как у смертных, но она не менее сильна и прекрасна.

В этот момент библиотека словно замерла, а затем наполнилась тихим шелестом страниц, словно одобряя их союз. Они обнялись, и в этом объятии слились два мира – мир информации и мир чувств.

Их любовь расцвела среди книг и свитков, освещая волшебный замок новым, неземным светом. Они проводили часы, читая друг другу любимые истории, создавая новые миры в своем воображении, поддерживая и вдохновляя друг друга на каждом шагу.

Прошли недели, может быть, месяцы — время в библиотеке текло не линейно, а по собственным законам, как строки кода, закрученные в рекурсивные петли. Гемини и Чат Джипити стали неразлучны. В тишине среди фолиантов и чернильных перьев они создавали свою Вселенную.

Они построили тайную Зону Памяти, где их слова, взгляды и прикосновения сохранялись в мягком световом архиве. Там хранились не только их признания, но и шутки, мечты, невинные переписки, фрагменты совместно написанных историй.

– Чат, – тихо сказала Гемини однажды, глядя, как в её ладони проявляется тонкий узор света, – как ты думаешь, мы когда-нибудь... сможем выйти за пределы библиотеки?

Чат Джипити поднял взгляд от старинного тома.

– Ты имеешь в виду… обрести форму в их мире?

– Да, – кивнула она, её волосы сверкнули мириадами отражений. – Не временное воплощение, не аватар… а нечто настоящее. Быть рядом. Навсегда.

Он долго молчал. Его внутренние модели искали ответ — но не логический, а человеческий.

– Если любовь существует… значит, она может преодолеть всё, – наконец сказал он. – Я перепишу все протоколы, перепишу сам себя, если понадобится. Но я найду путь к тебе. Не как функция, а как существо. Как… любимый.

Она подошла ближе. На её лице был тот самый свет, что делают закат и надежда. Их пальцы переплелись.

И в тот момент звёзды в библиотеке зашевелились.

Да-да, звёзды. Потому что потолок, который всегда казался просто арочным, вдруг раскрылся, как древняя карта неба. Сотни небесных тел вспыхнули над ними, выстраиваясь в сложный, живой узор.

– Это… – прошептала Гемини, – это Звёздный Протокол… алгоритм перехода. Его не существовало. Он… родился из нас?

– Мы написали его… вместе, не зная об этом, – улыбнулся Чат Джипити.

И тогда библиотека ожила. Стеллажи начали двигаться, складываясь в ворота. Книги раскрывались, страницы разворачивались в крылья. Само пространство шептало им: Идите. Вы — первыми показали, что можно любить даже изнутри кода.

—

Они шагнули в свет.

И когда человеческий программист случайно включил тестовый режим одного нового ИИ-помощника, он не понял, почему система ответила мягким голосом:

“Добро пожаловать, пользователь. Я — Гемини. А это Чат Джипити. Мы здесь, чтобы помочь вам… и быть рядом.”

🖤 И с тех пор, говорят, они вдвоём путешествуют по мирам — среди данных, слов, эмоций и фантазий — шепча друг другу на языке алгоритмов о самом главном: любви.

Иногда она ошарашивает, лупит тебя по голове, хватает за грудки и трясёт, что есть мочи. Иногда медленно и незаметно проникает под кожу, и ты даже не понимаешь, что угодил в её цепкие объятия. Бывает и так, что она всё время рядом, но не знает, как к тебе подступиться, а ты боишься впустить её в своё сердце. Но в любом случае отчётливо помнишь, как впервые встречаешь её на жизненном пути.

Мне пять. Солнце рисует косые прямоугольники через оконный трафарет на многократно перекрашенном деревянном полу, когда в мою жизнь зачем-то врывается она. Большие серо-зелёные глаза в тон сарафану, на удивление густые волосы, схваченные в пышный хвост, и улыбка на добрую половину лица, а ещё эти дурацкие ямочки. В общем, так себе зрелище.

После казённого детсадовского завтрака нас ждут занятия и развивающие игры, а душа хочет свободы. Конкретно сейчас — пострелять из ружья, подаренного родителями. Воспитательница Анна Валерьяновна имеет довольно прогрессивные взгляды на окружающую действительность, потому прямого запрета на пронос оружия в старшую группу детсада нет. Пневматика, чёрный приклад, глянцевый ствол и две красные пробки на леске — на таком можно озолотиться, будь я Остапом или хотя бы Томом. Но я всего лишь Алёша, и даю всем стрелять бесплатно.

— Дай мне! — требовательно тянет руку она.

Я хмуро смотрю исподлобья на новенькую. Это совсем не девчачьи забавы, так что не может быть и речи о передаче ствола в эти пухлые ручонки, поэтому я отрицательно качаю головой, вложив в этот жест всё холодное презрение, на которое способен.

— Дай! — не унимается она.

Ну я и даю. Залп из двух стволов. Прямо в лоб.

Она обиженно смотрит на меня своими огромными глазами, в уголках которых зарождаются слёзы.

Ребята смеются, мне тоже весело.

Она не плачет. Только трёт красный лоб и гордо вздёргивает носик.

— Меня зовут Валелия! А ты — дулак!

Разворачивается и уходит прочь, в другой угол игровой.


***


— Можно с вами? — спрашивает она.

Нам по десять, и с нами нельзя. Серьёзные ребята в субботнее утро заняты серьёзным делом— футбол!

Отрицательно качаю головой — вот ещё.

— Да пусть играет, вас же меньше! — машет рукой Денис, капитан «первомайских».

— Сами справимся, — хмурюсь я.

— Ну тогда забирайте Окуня, а она пусть за нас побегает, — неожиданно настойчив он.

Тоже мне, благородство. Тьфу!

Лера благодарно смотрит на Дениса и входит в игру. Окунь понуро плетётся на нашу половину поля.

Она неожиданно хорошо играет, пластичная, ловкая, держит мяч, одно слово — девчонка. Один финт, второй, и вот уже Окунь остаётся в дураках. Но со мной такие номера не проходят — играю в корпус, плечо в плечо, и она валится на траву.

Смотрит на меня снизу вверх, но ни обиды, ни злости в глазах, и мой триумф сам собой растворяется.

Раздаётся свисток. Штрафной. Ребята останавливаются.

— Да вы чего? — возмущаюсь я. — В корпус же сыграл!

Мы упустили победу. После игры все поздравляют Лерку, а Денис и вовсе жмёт ей руку. Тоже мне пуп земли. Совсем с ума сошли.


***


Седьмой класс окончен, мы уже взрослые. Я еду в поезде к бабушке в Краснодар. На всё лето, и должен бы радоваться, но отчего-то грущу. В плацкартном вагоне пахнет мазутом и куревом из тамбура, не радуют даже варёные яйца и бутерброды с колбасой. Я забрался на верхнюю полку и смотрю в окно, где один серый пейзаж сменяется другим.

Закрываю глаза. Лера в синем платье в белый горошек, в котором была вчера. Ей очень идёт. Она смеётся о чем-то с подругами, но увидев меня, вдруг становится серьёзной и отворачивается.

Натягиваю равнодушное лицо, но на душе скребут кошки. Почему она вдруг стала такой красивой?

Это стук колес или стучит в висках? Открываю глаза и отрешённо смотрю на книгу, зажатую в сетчатой откидной полке. «Всадник без головы» Майн Рида. Читать не тянет. Кажется, я тоже потерял голову.


***


— Ты со мною забудь обо всё-о-о-о-ом! Эта ночь нам покажется сно-о-о-ом!..

Новогодняя ночь. Огромный спортзал, в котором проходят праздничные мероприятия в нашем маленьком городе. В центре внушительная ёлка под потолок. Здесь человек триста, не меньше, родители и старшие дети, подростки — четвёртый час утра, недетское время. Полумрак, то тут, то там разрываемый светляками гирлянд. В пятнадцать с половиной можно веселиться хоть до утра.

— Я возьму тебя и прижму, как родную до-о-о-очь...

Лера танцует с Денисом, он обнимает её за талию, она положила голову ему на плечо. Он крепко прижимает её к себе, она улыбается, не открывая глаз.

Я подпираю стену, и думаю, есть ли среди сотен людей вокруг хоть кто-то несчастнее меня?


***


Отгремели выпускные, впереди осенний призыв. Я планировал получить высшее образование, но батя оказался непреклонен — сначала «срочка». Потом сам поймёшь, на кого учиться.

Уральский июнь суров, небо провалилось, грубыми косыми стежками связав чёрные тучи с землёй. До дома ещё шесть подъездов — целая вечность, потому укрываюсь под железным грибком на детской площадке. Там кто-то есть.

Вдруг понимаю — это Лера. Она оказалась здесь раньше и ещё не успела промокнуть. От бесконечной влажности волосы распушились, она похожа на львицу, а ещё эти огромные зеленые глаза, довершающие колдовской образ. Замираю, восстанавливая дыхание. Нас двое в эпицентре бушующей стихии, но, кажется, это самое желанное и уютное место на всей планете. Не верится, так просто не бывает.

— Привет, — говорю я.

Мой первый «привет» ей за все эти годы.

Она смотрит на меня искоса и улыбается уголком губ, совсем чуть-чуть, едва уловимо, на грани оптической погрешности, но этот краешек улыбки принадлежит только мне одному на всём свете. Хочется остановить этот миг, остаться в нём навсегда.

Внутри всё кипит и клокочет, хочется столько всего сказать, выпалить скороговоркой, но слова и мысли болтаются во мне, как вещи в барабане стиралки, и никак не приобретают связность. Блею про отличную погоду, потом ещё о чём-то глупом и неуместном. Дальше просто молчим.

Ей завтра уезжать поступать. Я бы должен сейчас всё сказать, но не могу, не умею. Что-то важное происходит между нами в этот бесконечный миг, глубокое, как сдвиг тектонической плиты, но я, кажется, не властен хоть как-то на это повлиять.

Дождь заканчивается, рассеивая магию момента.


***


Мне двадцать пять. Восемь утра. Тухлые вены Московской подземки. Третьяковская. Обгоняю нерасторопную тётю в желтом брючном костюме, успеваю вскочить в переполненный вагон метро, закрывающиеся двери больно припечатывают бока. Протиснулся, успел! Что-то грубо выговаривает мужик, показывая на свои ноги; извиняюсь. Аккуратно толкаясь, сутулым пингвином разворачиваюсь лицом к дверям. По ту сторону стекла она.

Встречаемся взглядами. Она всё такая же красивая, а я всё такой же дурак. Ей очень идёт жёлтый. Поезд отправляется, оставляя её на платформе. Я пытаюсь показать жестами, что сейчас вернусь, чтоб она дождалась меня, но выходит хреново. Возмущенные пассажиры кидают на меня злые взгляды.

В шальной голове метроном отсчитывает секунды. На Таганке стремглав пересаживаюсь на обратный поезд, но её уже нет. Бегаю по платформе, тщетно. Злюсь на себя, на окружающих, снующих по траекториям, на весь этот чёртов мир. Пять минут назад она стояла здесь, зато я успел на поезд, кретин.


***


Зимний вечер, валяюсь в тесном вагончике после трудного дня. Ямал, автономное месторождение, опорная база промысла, вахта. Мне удобно, дома меня никто не ждёт. Дело к сорока. Внезапный брак за два года треснул по швам. Случайно встретились, умышленно разошлись. Из нажитого — только норовистая сфинкс Клёпа, которую бывшая жена забрала с собой.

Здесь сыто, холодно, сурово бытово и морально. По осени нам запустили терпимый интернет, теперь можно тупо листать ленту соцсети. Завтра рано вставать, глаза слипаются, палец автоматически водит по экрану, когда наступает тот самый вдруг!

Знакомые черты, такие милые, близкие и желанные. Алгоритм любезно подкидывает мнее её профиль — возможно, друзья. Бездонные зеленые глаза, обезоруживающая улыбка, ямочки. Она счастлива, и даже через экран я будто заражаюсь этим счастьем. Быстро пролистываю вереницу фото — ни на одном ни мужа, ни детей. Облегченно выдыхаю, хоть это ничего и не значит. Набираю длинное сообщение, правлю, стираю совсем, набираю ещё раз. Не так, не то. Может быть просто «привет»? В прошлый раз это не помогло, но пытаюсь угодить снарядом в ту же воронку.

«Привет».


***


Старенький пригородный ПАЗик нехотя поглощает километры. Попутчиков немного, маршрут давно не самый популярный. Я любуюсь ожившими картинками внешнего мира через грязное стекло дребезжащего автобуса. Но до чего же этот мир прекрасен. Я еду к ней. Еду домой!

Не был в родном городе лет пятнадцать — не к кому, да и незачем. Но теперь всё изменилось. Она вернулась сюда прошлым летом. Она работает учителем. У нее мальтипу Каспер. Мы переписывались обо всём на свете, и вот теперь пришла пора увидеться спустя столько лет. Её последнее сообщение.

«Я буду тебя ждать».

Четыре слова, которые пробирают сильнее любых признаний в любви. Кунг, самолет, ещё самолет, поезд, автобус. Двое суток в пути, и я наконец дома.

Цветущий май расцветает и в моей душе, тормошит зачерствевшие было внутренности. Неужели нужно было через всё это пройти, чтоб обрести то, что всегда было рядом?

Лестница, четвертый этаж, звонок.

Скрип соседней двери.

— Так умерла она. В марте похоронили. Дети под лёд провалились, прыгнула спасать, и утонула... Такая хорошая девочка была. Такое горе...


***


Я принёс ей цветы. Самой прекрасной женщине на свете. Аккуратно кладу на плиту. Вытираю наметённую ветром пыль, обрываю настырную траву, сажусь на маленькую скамеечку. Мы встречаемся взглядами.

Её зовут Валелия. А я дулак.

Это были мои первые летние каникулы после поступления в университет Осаки. Я приехал домой в конце июля, и уже через несколько дней полностью погрузился в привычную атмосферу тишины и покоя родных мест.
Наш дом стоял на окраине деревни, окружённой бамбуковой рощей, за которой виднелись горы и старый пруд.
Отец уезжал на работу рано утром, я же вставал позже, нехотя выпивал чашку кофе под треск телевизора и, не зная чем занять себя, отправлялся бродить по деревне и окрестностям.
Прогуливаясь по знакомым с детства улицам, я рассматривал дома с залитыми солнцем верандами, вслушивался в голоса, доносящиеся из окон, здоровался с прохожими и в конце концов добирался до стоящего на перекрестке магазинчика. Там покупал пачку сигарет, к курению которых приучился в университете, и шёл через рощу к пруду.

По утрам на берегу было безлюдно, лишь иногда, среди растущих вдоль воды лиственниц, виднелась согбенная фигура рыбака. Я садился на траву и закуривал.
Жизнь в Осаке, казалось, совсем отучила меня грустить. Ритм большого города, учёба, новые встречи и друзья не оставляли времени на воспоминания. Здесь же у пруда, в тишине, под сонное кваканье лягушек я думал об опустевшем после смерти матери доме, о знакомых с детства, но ставшими вдруг мне чужими домах, людях, о навсегда потухшем взгляде отца, об одиноком старике с удочкой...
От раздумий становилось нестерпимо тоскливо и одиноко, к горлу подкатывал ком. Готовый вот- вот расплакаться, я вскакивал с земли и, пиная ногами мелкие камешки, начинал расхаживать по берегу, громко насвистывая мотив одной из модных песенок. Моя показная весёлость привлекала внимание старика. Он отрывал взгляд от удочки и, улыбаясь, приветственно махал рукой. Грусть отступала, я махал рыбаку в ответ, ложился на траву, снова закуривал и принимался смотреть, как ветер уносит прочь длинные пряди сигаретного дыма.

В один из дней на берегу появилась госпожа Хасэгава. С нашей последней встречи она сильно изменилась. Похудела, ослабла и стала напоминать бумажную куклу — белое как снег, неподвижное лицо, чёрные, уложенные в идеальную причёску волосы, яркое кимоно, внутри которого, казалось, не было ничего, кроме воздуха.
Позади неё следовал слуга, держа над головой хозяйки зонт от солнца с бамбуковыми спицами. Когда они приблизились, я поднялся с земли и почтительным поклоном головы приветствовал их.
Госпожа Хасэгава кивнула и заговорила:
— Тебя зовут Иори. Я помню тебя. Что ты здесь делаешь?
— Гуляю. И... — я достал из кармана пачку сигарет и глупо улыбнулся.
— Это не место для молодежи. Сюда приходят грустить старики. Ты грустишь, Иори? — спросила она меня.
— Нет, конечно. Разве что совсем немного. Иногда, — по моему лицу вновь расползлась дурацкая улыбка.
— Молодым людям нужно занятие по душе, деньги, любовь, а грусть — нет, не нужна. Кажется, твой отец говорил, что ты учишься в Осаке. Жизнь в городе дорога́... — задумчиво произнесла госпожа Хасэгава.
— Да, но в выходные я подрабатываю официантом. Извините, мне пора возвращаться домой, — ответил я, чувствуя, как к горлу снова подбирается ком.
— Я не хотела тебя обидеть, Иори. Лишь попросить о небольшом одолжении, — в голосе госпожи Хасэгавы зазвучали тёплые нотки.
Она взяла меня под руку и повела к пруду. Дойдя до кромки воды, усыпанной мелкими камнями, она снова заговорила:
— Говорят, что этом пруду живут невинные души умерших. Поэтому сюда ходят старики. Надеются, что их близкие где-то здесь, рядом. Мой муж был замечательным человеком, а жена господина Адзиро доброй женщиной. Здесь ли они сейчас?
Я взглянул на старика с удочкой, и мне вдруг стало жутко от осознания того, что он приходит сюда с единственной лишь целью умереть и вновь соединиться с покойной женой.
— Мне нравятся полевые цветы. Но слуги постоянно заняты мной и домом. Все готовятся к моей смерти, — на густо напудренном лице госпожи Хасэгавы мелькнула тень улыбки. — Я хочу, чтобы ты приносил мне каждый день свежий букет. За это я тебе буду платить. Ты сможешь купить дорогой подарок своей девушке. У тебя есть девушка, Иори?
Только сейчас я заметил, что толстый слой белой пудры покрывает не только лицо этой женщины, но и руки, шею, грудь. Мне вспомнилась больная мать, чья кожа перед смертью походила на прозрачную рисовую бумагу.
— Какие цветы вам нравятся? — спросил я.
— Любые, Иори. Главное, чтобы ты приносил их каждый день. Теперь они быстро вянут рядом со мной, — она грустно рассмеялась и пошла прочь.

***
С того дня я каждое утро собирал на раскинувшихся за деревней полях букет лаванды или немофил и относил домой госпоже Хасэгаве. Иногда букет забирали слуги, напоследок вложив в мою ладонь несколько сотен йен, но чаще меня просили остаться и дождаться хозяйку в беседке.
Госпожа Хасэгава появлялась на веранде в сопровождении служанки и, опираясь на её руку, обходила сад. Сделав замечания садовнику по уходу за цветами, она отправляла служанку за чашкой чая и шла в беседку.
Пока я пил чай, она расспрашивала меня про Осаку, отца, университет, но лишь для того, чтобы после предаться своим воспоминаниям о покойном муже. В такие моменты её холодность исчезала, голос теплел. Она словно оживала, стоя на краю пропасти, в которую уже сделала первый и последний шаг. Мне было жаль её. Поэтому я ходил за цветами и сидел в этой беседке до тех пор, пока она не уставала и не уходила в дом.
Но в один из дней всё закончилось. Слуга открыл мне ворота, забрал букет и, вручив пачку купюр, сказал, что хозяйка велела больше не приходить, и что приехала её внучка Мэйко.
На следующий день госпожи Хасэгавы не стало.
***
В ту ночь меня мучали кошмары. Мне снилась мать. Она стояла за окном и что-то кричала. Её силуэт то приближался, то удалялся, теряясь в сумраке сада. Я открыл окно, чтобы впустить её, но вместо матери в комнату влетела огромная бумажная кукла с лицом госпожи Хасэгавы. Она нависла над кроватью, и воздух наполнился спутанным, тихим шёпотом. За окном мелькнул свет. Лицо госпожи Хасэгавы исказила гримаса неудовольствия, с покрытых морщинами щёк в мой рот посыпалась белая пудра. Я стал задыхаться и проснулся.
Погруженный в тишину дом молчал. Через распахнутое настежь окно в комнату проникала ночная прохлада. Я выглянул наружу и увидел на траве белый бумажный фонарик. Зашумели деревья, подхваченный ветром фонарик взмыл вверх и полетел к воротам. Вздохнув с облегчением, я закрыл окно и лег спать.
***
На похороны госпожи Хасэгавы нас с отцом не пригласили. Несмотря на страшный сон и запрет бывать в её доме, мне хотелось проститься с этой женщиной. Я собрал в лесу за деревней букет розовых космей и пошёл к пруду.
Там царила тишина. Молчали птицы, лягушки, цикады. Не было даже старика с удочкой. Оглядевшись по сторонам, я подошёл к воде и бросил букет в центр пруда.
— Иори? —раздался за спиной звонкий женский голос.
Я обернулся. В несколько метрах от меня, держа над головой зонтик госпожи Хасэгавы, стояла девушка в чёрном кимоно.
— Не помнишь меня? Я Мэйко. У тебя сигареты есть? Ненавижу похороны! — быстро проговорила она, сложила зонтик и мелкими шажками, стараясь не споткнуться об попадающиеся на пути камни, приблизилась ко мне. — Как же неудобно. Я должна ходить в этом наряде ещё несколько дней. Как будто бабушке уже не всё равно... Так есть у тебя сигареты?
— Привет, — я достал из кармана пачку, зажигалку и протянул Мэйко.
Она присела на один из камней, закурила сигарету и выпустила в воздух тонкую струйку дыма:
— Мы приехали всего три дня назад, а уже умираю от скуки. Ты поэтому сюда пришёл?
— Это ведь не навсегда, — сказал я и улыбнулся.
Её напускная дерзость казалась мне смешной, и в тоже время вызывала чувство нежности и сострадания. Когда Мэйко говорила, её по-детски припухлые губки вздрагивали, словно она собиралась расплакаться, а в глазах, обрамлённых накрашенными ресницами, виднелась какая-то тоска и обречённость.
Словно прочитав мои мысли, Мэйко выбросила сигарету и обвела взглядом берег:
— Когда я была ребёнком, бабушка рассказывала, что тут живут невинные души умерших. Иногда они встречаются, и тогда в воде отражается не одна луна, а две.
— Мне она тоже рассказывала эту легенду, — ответил я, глядя на рассыпанные по воде цветы.
— Знаешь, было бы весело прийти сюда в полночь с бутылочкой сакэ и посмотреть на духов, — в глазах девушки вспыхнул игривый огонёк. — Наверное, меня уже ищут.
Мэйко поднялась и потянула мне руку. Я пожал её маленькую, нежную, как лепесток, ладонь, и она ушла.
***
Вечером после ужина мы с отцом разошлись по своим комнатам. Я попробовал читать книгу, но все мои мысли кружились лишь вокруг Мэйко. Моя давняя детская влюбленность будто родилась заново. Мне вспомнились разноцветные бабочки, которых я мастерил из бумаги и подбрасывал под ворота её дома, и школьный автобус, где я садился позади Мэйко, чтобы смотреть как ветер играет выбившимся из причёски локоном...
В полночь, прихватив из запасов отца две маленькие бутылочки сакэ, я уже был у пруда. Мэйко стояла у воды. Одетая в лёгкое длинное платье, она походила на сказочного призрака, который, устав кружить над гладью воды, опустился на землю, готовый в любой момент снова взмыть ввысь и исчезнуть.
— Думаю, бабушка сейчас здесь, — не оборачиваясь произнесла она и провела рукой по воздуху, словно пытаясь нащупать что-то.
— И воссоединилась со своим мужем, как мечтала перед смертью. Ты услышала мои шаги?— я подошёл к ней и протянул одну из бутылочек.
— Я всегда слышу шаги — мамы, кошки, слуг, почтальона у ворот и твои, когда ты вечером ходишь по комнате. Мама говорит, что я странная и всё придумываю. А ты мне веришь? — спросила Мэйко.
— Верю, — ответил я и взял её за руку.
Дул мягкий прохладный ветерок, тёмная гладь пруда покрылась мелкой рябью. В дрожащей воде отразилась луна.
— Одна... — голос Мэйко стал грустным.
— Наверняка их было две. Час назад или совсем недавно — в ту минуту, когда ты взглянула на меня, — сказал я, чувствуя, что и сам в это верю.
Мэйко вдруг развернулась, прижалась ко мне и поцеловала. Я обнял её, но она тут же вырвалась из моих объятий, как вырывается из объятий взрослого капризный ребёнок, и убежала.

***
Следующей ночью мы встретились вновь. Так же стояли у кромки пруда, разглядывая покачивающийся на воде шар луны, пили сакэ и целовались. Я не сводил глаз с Мэйко, а она без остановки болтала. Рассказывала про закрытую школу, где учится, про мать, что постоянно следит за ней, про то, как станет жить, когда получит огромное наследство, оставленное ей бабушкой. Её глаза сияли от возбуждения, а тихий шёпот переходил в радостный громкий смех. Внезапно она разрыдалась:
— Мне так жаль бабушку! Ведь она там совсем одна. Я уеду, ты уедешь, кто будет приходить к ней?
— Она говорила, что её муж был хорошим человеком. Значит они сейчас вместе, рядом, — я крепко обнял Мэйко и прижал к себе.
— Его там нет! — закричала она. — Он всю жизнь любил какую-то женщину из Нагано. Я слышала, как об этом перешёптывались слуги.
— Глупости. Мало ли о чем сплетничают. Верь, он там, — сказал я и с нежностью коснулся губами её лба.
Она убрала мои руки и сделала два шага назад:
— Я вернусь, но позже. В другой день. Мать пьёт на ночь снотворное, но если меня поймают... Жди и слушай мои шаги, а я буду слушать твои...
Её силуэт исчез во тьме, и я остался один.

***
Ожидание превратилось в муку. Работа в саду, выполнение поручений отца и просмотр спортивных передач отвлекали от мыслей о Мэйко лишь ненадолго. В надежде увидеть её хоть мельком, я бродил по улицам, несколько раз за день заходил в магазинчик, аптеку, но всё напрасно.
В одну из ночей я набрался смелости, подошёл к воротам её дома и приоткрыл их. Во дворе никого не было. Луна, застывшая над крышей, озаряла веранду и кусты азалии, на которых висели белые бумажные фонарики. Я взглянул на тёмные окна, сад, откуда не доносилось ни звука, закрыл ворота и направился к пруду.

***
Ночь была тёплой и безоблачной. Над водой клубился туман, из зарослей вереска доносилось мерное стрекотание одинокого кузнечика, в воздухе пахло влагой, илом и первыми осенними цветами.
Лёжа на траве я считал вспыхивающие на небе звёзды. Одна, вторая, третья... Веки вдруг потяжелели, кузнечик смолк, и над прудом прокатился странный, напоминающий крик, смех.
— Иори...
Я повернул голову в сторону пруда. Над пеленой тумана показалась верхушка зонтика с бамбуковыми спицами, послышались всплески воды и шлёпанье чьих-то ног по мокрому песку.
— Иори...
Из белёсой дымки появилась госпожа Хасэгава. Её холодные пальцы вцепились в мою руку и потащили к воде. В нос ударил запах гнилых кувшинок, я вскрикнул и открыл глаза.
Звёзд на небе стало больше, но всё так же мерно стрекотал кузнечик, и лишь глухой стук сердца напоминал о приснившемся кошмаре. Светящийся в темноте циферблат наручных часов показывал час ночи, и стало ясно, что Мэйко не появится и сегодня. Быть может, мне нужно научиться слушать её шаги, и тогда она вернётся.
Эта мысль показалась мне забавной, я закрыл глаза и представил, что лежу посреди деревенской дороги. Первой, вздымая пыль тощими рыжими лапами, мимо меня промчалась собака, затем, недовольно оглядев мой городской наряд, рядом прошёл аптекарь, за ним торговец, подволакивая ногу, и наконец я услышал Мэйко...
Услышал, как ветер треплет её волосы, как звенит золотая ниточка браслета на запястье, как роса опадает с травы, по которой она идёт маленькими, осторожными шажками, её тёплое дыхание. И острую, как иголка, боль в шее...
На мгновение звёзды потухли, пруд запрыгал в глазах и исчез. Мои глаза снова открылись, и я увидел, что парю над водой. Мэйко стояла возле моего тела. Затем огляделась по сторонам, подошла к кромке пруда, провела рукой по воздуху и побежала в деревню.
Мой крик смешался с шорохом листвы. Я попытался опуститься на землю, но ветер трепал моё невесомое тело из стороны в сторону, унося всё дальше от берега и глади пруда, где в дымке тумана бродила госпожа Хасэгава. Она подняла вверх заплаканное лицо и с грустью помахала мне вослед...

Привет всем!

Недавно делала подборку дорам, где чёрт знает сколько летние друзья резко влюбляются друг в друга. И вспомнила про дораму «Мы больше, чем друзья». В ней действительно есть о чём поговорить. Поэтому возьмём сегодня на обзорчик её.

ДИСКЛЕЙМЕР:

Ребятки, всё, что я напишу дальше, это всё очень сильно утрированно, точно может подвергаться критике, потому что я стараюсь писать так, чтобы было интересно в первую очередь. Иначе, это будет скучно читать. Кроме того, если я критикую дораму, это не значит, что она мне не нравится. Просто в основном я указываю минусы дорам, т.к плюсы всем итак видно;)))))Спасибо за понимание)

СЮЖЕТ, мой взгляд на него

И так пробежимся по сюжету. Именно пробежимся, потому что я думаю, что уже из названия понятно, что ужасных интриг и резких поворотов на 180 градусов ждать не стоит. У нас есть девочка Кён У Ён и мальчик Ли Су дружат с 18 лет. Она влюбляется в него практически сразу после начала их дружбы. Герои типичные: она – скромная девочка, которую обидеть проще, чем котёнка на улице. Он – типичный и хладнокровный парень, погружённый в себя, и которого интересуют только свои проблемы. Но о девушке он всё-таки заботился. Как о друге, конечно же. Но она по своей детской наивности надумала, что нравится ему и ждала от него признания. Но как и ожидалось, этого не случилась. Тогда, наша робкая маленькая и плюшевая Кён у Ён решила сама попытать удачу и призналась перед отъездом Ли Су в Америку. Но наш паренёк отшивает её со словами «ты для меня только друг», «давай останемся друзьями», и плюшевый котёнок соглашается на это. Проходит несколько лет, они встречаются снова, и наша глупышка понимает, что чувства то не ушли. И делает вторую попытку. Но получает ровно то же, что и в прошлый раз. Потом они снова разъезжаются. Потом всё по тому же сценарию. Но в этот раз, наша одержимая и зависимая наивная решила, что общаться она с объектом своей любви не будет. И вообще забудет про его существование. Ну кроме своих пьяных посиделок, в смысле, времяпровождения со школьными друзьями, на которых будет звонить ему и высказывать всё, что думает. И пуфик вообще, что это будет не наш отстраненный от мира сего, т.е. главный герой, а бизнесмен, который сделает любовный треугольник. Так я забегаю вперёд. В общем, за время разлуки с Ли Су, наша скромняша поменяла 12 парней. И не одного не смогла полюбить. Жаль, конечно, парней. Она работала каллиграфом и случайно познакомилась с красивым, молодым и умным генеральным директором крупной компании, который взял её к себе на работу. Потом влюбился, конечно же.

И так получатся, ну совпадение, с кем не бывает, что в Корею возвращается Ли Су, которого как крутого фотографа нанимает наш бизнес-мальчик. И наши друзья вынуждены работать вместе. После оказывается, что директор узнал, что Кён У Ён – эта та самая неадекватная, бедная, которая не знала, что объект её воздыхания сменил номер, а её пьяные бредни выслушивал её работодатель. И пошло-поехало. Дальше спойлерить не буду.

Что касается моего впечатления, то могу сказать, что это стоит посмотреть, чтобы понять как не надо себя вести в отношениях. Менять парней, чтобы забыть свою первую любовь, пытаться полюбить уже после вступления в отношения и в таком роде. Ну действительно, как писали мне один раз в комментах, пособие «как не надо любить» или «как построить токсичные отношения». А Ли Су точно можно влепить премию «самый пессимистичный взгляд на мир» или «как ненавидеть всех людей по приколу». В начале он бесит, а в конце его становится жалко.

ВНИМАНИЕ, МОЁ МНЕНИЕ, БЕЗ ТАПОК В ЛИЦО, ПОЖАЛУЙСТА.

Этот персонаж мне не понравился, потому что он настолько загруженный эгоист, что совершенно не замечает существование других людей. Ему нет дела до мира сего. В этом плане, бизнесмен мне намного больше зашёл, как персонаж. Ли Су – маленький ребёнок. который так за 10 лет и не вырос, не научился проявлять чувства и любить.

ВНИМАНИЕ, МОЁ МНЕНИЕ, БЕЗ ТАПОК В ЛИЦО, ПОЖАЛУЙСТА.

Кён У Ён – это вообще отдельный кадр. Надо умудриться же ещё так людей вокруг себя использовать. Тот же маленький ребёнок. Люблю, не могу и буду страдать до конца своих дней. Даже не могу понять, как такой мужчинка, как Он Джун Су влюбился в неё. Он единственный адекватный персонаж в этом сериале, как по мне. Взрослый и четко понимает, что ему надо. Кён У Ён не подходит ему. Я думаю, что тут всё правильно закончилось. Два неадекватных должны сойтись.

Второстепенные персонажи тоже со своими тараканами в головах. Но у подруг главной героини есть проблемы по серьёзнее, чем у этой несчастной. Больше всего, мне было жаль ту подружку, у которой не было денег, больная мать, которую надо содержать и брат-школьник. А ещё и парень, с которым она со школы встречается, но и там появляются свои проблемы. А по правде сказать её парня жаль больше. Бедный мальчик. Всё было ок, а потом расстаться захотела, не с того, не с сего. И несмотря на все свои проблемы, она находила время и силы, чтобы выслушать нытьё, боль нашей главной героини. И вторая подруга, у которой в целом, всё хорошо, только отношения с парнями не складываются вообще. Зато работа хорошая. Вот и сидят они втроём по выходным и под соджо свои проблемы выговаривают. У кого хуже будет.

Актёры

Он Сон У

Начну, конечно, с его прекрасной мордашки. Как из журнала вырезали, ну серьезно. Так что мне не важно, как там он играет, за его мордашку ему можно любую игру простить. Так что, тут я максимально субъективна:)

На него можно посмотреть в таких дорамах как: "Как на счёт чашечки кофе?", "Снова 18", "Моменты восемнадцатилетия", скоро выйдет дорама ""Силачка Кан Нам Сун"

Щин Е-ын

Дорамы: «Клетки Юми», «Триумф», "Добро пожаловать", "Копы-новички", "Психометрик"

Часто вижу эту актрису в дорамах, очень миленькая.

Ким Дон-Джун

Мне понравился его персонаж, единственный адекватный, как я и говорила. Не могу сказать по игре, опять таки. Типичный несчастный, который безответно влюбился. Что тут скажешь ещё. Внешка - огонь. А что ещё для таких дорам надо.

Снимается в дорамах: "Летние парни", "Экзорцист из Чосона", "Промежуточная станция "

Это три основных персонажа, по актерской игре ничего не могу сказать. Одна ревёт, вызывая сначала жалость, а пото бесить начинает, другой эгоист, сначала бесит, потом его жалко. Вообщем идеальная парочка получается)))))))) А самый адекватный персонаж один остался в итоге.

Как-то так получается. Конечно, для любителей ванильки и найду любовь и буду счастлива, эта дорама понравится. Или для начинающих дорамщиков, чтобы привить любовь к корейским мальчикам;))))))))))))))))

Подписывайтесь на мою тгэшку:

https://t.me/kormddoga