... Лео понимал, что это вопрос жизни и не жил...
Я медленно открыл глаза. Не в мягких объятиях собственной постели, а в ледяном чреве Творения – бесконечно тянущемся мраморном коридоре лабиринта, что возвел по заказу таинственного «Сомнуса». Воздух тяжелый, пропитанный запахом сырого камня и древнего тлена, словно гробницы, вскрытой после тысячелетий. Стены, в проекции казавшиеся лишь игрой тревожного воображения, обрели жуткую, осязаемую плотность, смыкаясь надо мной испещренными извивающимися мраморными барельефами страданий, куда более явными, чем я задумывал. Глухой стук сердца и моих шагов по гулкому полу – единственное доказательство, что я еще не стал частью этого каменного кошмара. Так как же Я, Лео Ван Гельдер, лучший Архитектор Онейроса столицы, создатель воздушных городов радости и дворцов сладких грез… попал в собственную ловушку? Техника «Нейросонного проектирования», которой меня учили в закрытой Академии Сновидцев на островах Фиджи , позволявшая материализовывать сны через «Камертон Сознания», обернулась против меня.
Стены дышали, зловеще, холодом, и я почувствовал, как знакомое чувство контроля, гордыни мастера, утекает сквозь пальцы, сменяясь первобытным страхом. - Как выбраться?
Блуждая как загнанный зверь по бесконечным переходам, где своды тонули в стелящемся, мертвенном мареве, я наткнулся не на выход, а на первого пленника. Не человек – лишь его призрачный слепок, полупрозрачный, мерцающий контур, прикованный незримыми узами к стене ниши-склепа. Его глаза, огромные от немого вечного крика, впились в меня. Не слова – поток чистого, леденящего отчаяния хлынул в сознание, и я понял : это не сон. Это тюрьма, созданная мной, для живых ещё осколков сознаний, вырванных из тел. «Сомнус» – не наивный мечтатель, а хищный и опасный паразит, пирующий на этой агонии. И сквозь всю жуть этого открытия, как солнце сквозь грозовую мглу, пробился образ Сони . Ее смех в библиотеке Академии, когда я, первокурсник, пытался неуклюже оживить сонную бабочку, и она, уже признанный талант, помогла мягким советом. Помню, как ее пальцы коснулись «Камертона» в моей руке, и бабочка вспорхнула – первый наш совместный шедевр. - Зачем я взял этот проклятый заказ, Соня? Зачем променял наши споры о природе снов, наши прогулки по реальным садам, где цвела сирень, на эту бездну? – прошипел я себе, и ее образ стал единственным теплом в этом ледяном аду, надёжным якорем в бушующем море кошмара. Я полюбил ее не за красоту, вернее, не только, а за ту ясность духа, за ту несгибаемую веру в светлую суть сновидений, что всегда противостояла моей склонности к мрачной виртуозности.
Яростно, с силой отчаяния, обжигающего стыдом за свое слепое тщеславие, я ударил кулаком по кладке возле пленника – нет, возле прозрачника, этого призрачного узника. Мои руки, привыкшие виртуозно лепить сонную материю через «Камертон», лишь ободрались о холодный камень. Стена ответила глухим гулом, а из глубин лабиринда донесся зловещий скрежет, заворочалось, будто пробуждалось нечто древнее и голодное. Статуи ожили: застывшие муки скривились, лица скорчились в немых стонах. Воздух сгустился, давя на грудь. В ушах завыл вихрь из шепотов проклятий и мольбы . Тревога, липкая и холодная, как паутина могил , сковала. Каждый нерв звенел, предупреждая о близости его. «Сомнус» чувствовал меня. Мое присутствие . Его мрачный взгляд висел в воздухе незримой, давящей глыбой. Я отпрянул, сердце истово колотилось, как птица в клетке.
Бежать!!! Но куда? Лабиринт – ведь бесконечное каменное чрево , а прозрачников – легионы. И снова – Соня. Ее голос в памяти, тихий, но твердый: - «Сила не в контроле, Лео. Сила в сердце. В том, что реально». Это был не совет тогда , а истина теперь. Правда высеченная в душе. Приказ – не сдаваться.
Он возник не из воздуха, а из самой гущи мрака меж колонн – пульсирующая тьма абсолютной черноты, излучающая волны чистого, вымораживающего сердце ужаса. Из нее вытянулись щупальца не мрака , а Нечто , эфирные жала, жадно тянущиеся ко мне, к моей жизненной силе, к моим страхам. Я побежал. Побежал спотыкаясь, ощущая, как ледяная волна отчаяния отнимает ноги от страха . Мысли о Соне спасали. Грели. Напоминали. Любимая, добрый друг. Мой щит . Я увидел не ее лицо, а ее руки, держащие «Камертон» рядом с моими, в тот день, когда мы вместе оживили спящий сад для больного ребенка. Увидел ее веру в меня , в то светлое, что я мог творить, веру, которую я предал ради демонстрации мрачного мастерства. Эта вера, эта любовь вспыхнула во мне пылающим жаром, отбрасывая ледяные жала. «Ради нее. Ради всех, кого я невольно заточил сюда!» . Я не создавал иллюзию – я собрал всю свою волю, всю ярость раскаяния, всю силу искренней любви к ней, к жизни, что связывала меня с миром за пределами кошмара. С диким криком, рожденным не страхом, а яростью защитника , любимого и любящего, я ринулся навстречу этой пульсирующей тьме, к самому ядру паразита, в немой шипящей пустоте лабиринта мысленно крича: «Ты не получишь нас!»
Столкновение было не физическим. Это была Схватка света и пустоты, воли и всепоглощающего голода.Ментальная битва. Смертельный бой яви и сна, света и мрака. Призрачный Мир вокруг – камень, статуи, само дрожащее марево – завибрировал, затрещал, как стекло. Я чувствовал, как чудовищный холод «Сомнуса», его эфирное жало, впилось в душу, пытаясь заковать память о тепле, о сирени, о смехе Сони, стереть их… Наша безумная битва длилась, как мне показалось тогда , целую вечность. Сомнус силен. Но я, все же, был не один. Со мной была она .Моя любовь. Соня. Вдруг ее образина, ее улыбка в утреннем свете на балконе нашей мастерской, ее руки, нежно и крепко державшие меня, когда я тонул в отчаянии после первого крупного провала, – вдруг стали гореть ярче . Это была уже не картинка, а жизнь. Моя единственная реальность. Я выбрал ее. Выбрал свет.
С оглушительной тишиной , словно рушились детские мечты, лабиринт стал рассыпаться. Камни падали, бесшумно исчезая в клубах мёртвого, серого тумана. Прозрачники замерцали ярче – их стоны теперь стали криками освобождения, возвращения. Я падал вниз. Долго. Падал в бездонную пропасть чёртова небытия, теряя ощущение тела, но не ощущение любимой рядом . Ее голос, уже не в памяти, а будто пробивающийся сквозь саму ткань реальности,подушку безопасности, зовущий через океан : «Лео!... Лео!... Лео! Домой!» . Этот зов был сильнее гравитации распада, сильнее страха, сильнее самой жизни и смерти. Я ухватился за него всем существом. И… проснулся.
Первое – боль. Все тело ныло, вывернутое наизнанку. Второе – тепло. Луч настоящего солнце на щеке. Третье – запах. Кофе, сирень… и ее духи. Я открыл глаза. Потолок моей реальной мастерской. Пылинки в солнечном луче. И рядом – Соня. Глаза, красные от бессонных ночей и слез, но сияющие таким немыслимым светом радости, что затмили солнце. Ее пальцы, теплые, живые, трепетные крепко сжимают мою руку. Я не смог говорить. Ком сдавил горло. Я лишь слабо сжал ее руку в ответ, чувствуя, как ее частичка , как сама жизнь , ее непоколебимая вера и любовь, текут в меня, смывая остатки кошмарного холода, наполняя пустоту, оставленную паразитом. Лабиринт рухнул. Паразит повержен. Я вернулся. Не с виртуозностью Архитектора, а с хрупкой, но несокрушимой нитью любви, протянутой сквозь бездну этой женщиной. Она была моим якорем в реальности. Моим спасением. Моим домом. Моей Вселенной. И в этом мире, с ее рукой в моей, я был там, где должен быть. Дома.
Смотри и читай больше в группе телеграмм Pisaka ©
