Иннокентий Михайлович Смоктунович (настоящая фамилия актера) появился на свет 28 марта 1925 в крестьянской семье в деревне Татьяновка, расположенной в Томской губернии. Прадедушка его работал егерем в Беловежской Пуще и за ненамеренное убийство зубра был вместе с родными отправлен в Сибирь. В семье Иннокентий был вторым из шестерых детей. Про своих родителей будущий актер говорил: «Образования у них никакого не было — это были просто хорошие русские люди, что называется «от земли». Мать, Анна Акимовна, — маленькая, добрая и очень тихая женщина. Отец, Михаил Петрович, — во всем ее прямая противоположность. Двухметрового росту, невероятно сильный, рыжеволосый, залихватского характера…»
В 1929 Смоктуновичи покинули родную деревню и двинулись в Красноярск, где жили родственники отца. По прибытию в город Михаил Петрович нашел работу в качестве портового грузчика, а Анна Акимовна устроилась на колбасную фабрику. Детство великого актера проходило в тяжелых условиях — многодетная семья была далека от мира книг, музеев, театров и едва сводила концы с концами. В одном интервью Смоктуновский произнес: «В юные годы я и не слышал о карманных деньгах. Заслужить мороженое — редкостная радость». Его мать часто приносила с работы мясные косточки, из которых готовила суп. По словам Иннокентия Михайловича, вкус того бульона он запомнил на всю свою жизнь.
В школе Смоктуновский учился средне. Учителя недолюбливали его за невероятное упрямство, а также постоянные споры с ними в попытках защитить собственную, пусть и неправильную, точку зрения. Именно в Красноярске состоялось первое знакомство юноши с театром. Иннокентий Михайлович писал: «С переездом в город мне открылось ранее неведомое — театр. Каждое посещение становилось праздником, хотя ничего особенного там, разумеется, не было. Но мне казалось, что сам воздух наполнен таинственностью, все было незнакомо и от этого немного пугало». Учась в шестом классе, Смоктуновский записался в школьный драматический кружок, который вел актер местного театра. Однако первое же выступление в спектакле по произведению Чехова «Предложение» закончилось провалом. Смоктуновский писал: «Выйдя на сцену в первый раз, я от волнения истерически захохотал, заразив смехом весь зрительный зал. После этого из кружка меня выгнали».
В 1941 году началась война, и глава семьи — Михаил Петрович — отправился на фронт. На Иннокентия же легли заботы о содержании родных. Юноше приходилось совмещать занятия в школе с учебой на курсах киномехаников. Несмотря на множество проблем, театр продолжал манить Смоктуновского, и он всеми правдами и неправдами старался выкраивать время, дабы посетить очередной спектакль. Денег на билеты у него, конечно, не было, и Иннокентий шел на всякие хитрости, вплоть до их подделки. А через некоторое время у него получилось устроиться в театр статистом.
Однако в театре Смоктуновский проработал недолго. В конце 1942 пришло известие о гибели отца, а уже в январе 1943 парня забрали в Киевское военное училище, перебравшееся в Ачинск. Не задержался Смоктуновский и там — в августе этого же года он был в срочном порядке отправлен рядовым на Курскую дугу на пополнение 75-ой гвардейской стрелковой дивизии. Впоследствии он принял участие в форсировании Днепра и боях за освобождение Киева. Вспоминая те годы, Иннокентий Михайлович говорил: «Не верьте тем, кто говорит, что на войне не страшно. Страшно всегда… Храбрость — это когда ты преодолеваешь животный ужас и идешь вперед». В ходе наступления на Киев воинская часть, в которую входил Смоктуновский, угодила в окружение, и в начале декабря после ожесточенного сражения под Житомиром Иннокентий Михайлович оказался в плену.
Будущий актер побывал в лагерях для военнопленных в Бердичеве, Шепетовке, Житомире. Он хорошо понимал, как мало у него шансов уцелеть в заключении, однако за малейшую попытку сбежать следовал немедленный расстрел. Иннокентий Михайлович признавался, что был и другой вариант: «Нам предлагали служить в РОА. Но такой вариант меня не устраивал». В другом интервью Смоктуновский говорил: «Страшны минуты перед сигналом к атаке, но самое ужасное — это плен, чувство, что жизнь твоя тебе не принадлежит. Любой фашист мог подойти, приставить к затылку пистолет и все…». Шанс сбежать представился Смоктуновскому спустя месяц. Его ближайшая подруга Римма Маркова рассказывала: «Когда их конвоировали, у Иннокентия стало плохо с желудком. Ему разрешили выйти из строя. До конца жизни Смоктуновский с благодарностью вспоминал солдата, жестом показавшего ему сидеть под мостом и смазавшего следы на снегу». Почти сутки Иннокентий Михайлович находился в сугробе, а после несколько недель бродил по лесам и прятался от немцев. Шатаясь от голода, он брел сквозь чащи, пока, в конце концов, не вышел к деревне Дмитровке. Здесь умирающего от истощения бойца подобрали местные жители. С их стороны это был крайне рискованный поступок — за укрывательство советских военнопленных немцы расстреливали всех жителей дома. Впоследствии Смоктуновский вспоминал: «Разве могу я забыть семью Шевчуков, после побега укрывавших меня. Эти душевные, дорогие люди приезжают к нам, и мы их всегда радушно принимаем».
У Шевчуков Иннокентий Михайлович, набираясь сил, прожил больше месяца, и в феврале 1944 влился в партизанский отряд Каменец-Подольского соединения. Объединение партизанского отряда с частями Красной армии произошло в мае 1944. После этого Смоктуновский продолжил службу уже в звании младшего сержанта, командуя отделением роты автоматчиков 641-го гвардейского стрелкового полка 75-ой гвардейской дивизии. Он принял участие в освобождении Варшавы, а в январе 1945 за то, что в сражении в районе села Лорцен его бойцы одними из первых ворвались в траншеи противника, Иннокентий Михайлович был удостоен второй медали «За отвагу». Первую медаль он получил еще в 1943. К слову, вручена она ему была только сорок девять лет спустя на сцене МХАТа после спектакля «Кабала святош». Войну Смоктуновский закончил в немецком городе Гревесмюлене. Удивительно, что за все годы сражений Иннокентий Михайлович не получил ни одного ранения. Сам он говорил по этому поводу: «Честное слово, сам удивляюсь — дрался в окружении, стоял под дулами автоматов, бежал из плена. А ранен вот не был. Правда, землей при бомбежке меня однажды засыпало — так, что наружу одни ботинки торчали…».
После демобилизации осенью 1945 Смоктуновский возвратился в родной Красноярск и какое-то время раздумывал чем заняться в дальнейшем. Сначала он пошел учиться на фельдшера, потом устроился работать в порту, а после принял решение поступать в лесотехнический институт. Все это время его не покидали мечты о театре, и, в конце концов, Иннокентий Михайлович устроился в ту же театральную студию, в которой до армии был статистом. Она работала при Красноярском театре, и студийцев зачастую задействовали в спектаклях. За короткое время Смоктуновский успел отметиться несколькими выходами на сцену, однако отсутствие театральной подготовки сказывалось — на публике он был жутко скован. Великий актер вспоминал: «От страха перед зрителями меня бросало в озноб. Тихий голос делался едва слышным. Я не знал, куда деться, что делать с ногами и руками». Несмотря на это, будущий актер имел довольно неуступчивый характер, неоднократно он выражал режиссеру свое недовольство, и в итоге (в 1946) был из театра выгнан.
После этого Иннокентий Михайлович принял решение отправиться в Норильск. В Норильске Иннокентий Михайлович устроился в состав Второго Заполярного театра музыкальной комедии и драмы. В театре было много новых постановок, и молодой актер оказался задействован сразу в нескольких спектаклях. Именно в этом месте Смоктуновский прошел профессиональную актерскую школу, а десять премьер в год помогли ему жестко и быстро адаптироваться к условиям сцены. В труппе работали многие замечательные актеры, а самым близким другом Иннокентия Михайловича стал Георгий Жженов.
В Норильске Смоктуновский проработал четыре года. В конце концов, скверное питание и суровый климат сделали свое дело. У актера развился авитаминоз, и он начал часто болеть. Георгий Степанович всячески убеждал товарища покинуть город и отправиться в Ленинград. В связи с этим он даже отправил Аркадию Райкину рекомендательное письмо. В результате в 1952 Иннокентий Михайлович действительно уехал из Норильска, но отправился он не в Северную столицу России, а в солнечную Махачкалу. По прибытии в город он устроился работать в Дагестанский русский драматический театр. Здесь он познакомился с известной советской актрисой Риммой Марковой, ставшей его хорошей подругой на всю жизнь. Впоследствии она вспоминала: «В первый раз я его увидела в местном театре… Поняла, какой это артист, и загорелась перевезти в Москву». Римма Васильевна написала о Смоктуновском театральному режиссёру Софье Гиацинтовой. Помимо прочего в письме были следующие слова: «Если Вы его возьмете, то можете смело выкинуть полтеатра». Софья Владимировна, заинтересовавшись, ответила. Завязалась вялая переписка, а Иннокентий Михайлович, тем временем (в 1953) переехал в Сталинград. О своем нахождении в махачкалинском театре он позднее писал: «За год работы я «испек» пять главных ролей, не принесших мне ни истинного профессионального опыта, ни радости, ни даже обыкновенного умения проанализировать действия и мысли образа». К слову, на переезд актера подвигло не только нищенское положение в местном театре, но и личные мотивы — Смоктуновский в первый раз женился. Супругой его стала известная впоследствии актриса Римма Быкова, которой в Сталинграде предложили работу.
Город на Волге, почти до основания разрушенный в годы войны, в начале пятидесятых при поддержке всей страны поднимался из руин. Большое внимание уделялось и культурной жизни — в частности, в 1952 при помощи столичных архитекторов был восстановлен местный театр им. Горького. Первой постановкой стала пьеса Горького «На дне», второй — спектакль Шекспира «Укрощение строптивой», в котором Иннокентий Михайлович сыграл эпизодическую роль слуги Бьонделло. Однако эту маленькую роль он сыграл так хорошо, что был удостоен хвалебной рецензии во всесоюзном журнале «Театр». А последовавшие за этим спектакли «Большие хлопоты» Лэнга и «Доходное место» Островского позволили Смоктуновскому завоевать симпатии местной публики. Казалось, что актер, в конце концов, нашел свой коллектив и свой театр, однако за показным благополучием скрывались серьезнейшие проблемы. У Иннокентия Михайловича возникли разногласия с театральным режиссером Фирсом Шишигиным, наделенным, к слову, диктаторскими замашками и буквально подавлявшим молодого актера своим темпераментом. Помимо этого Смоктуновский столкнулся с неприятностями на семейном фронте. У его молодой жены неожиданно вспыхнул роман с одним из актеров. Выяснение отношений закончилось дракой, и собравшийся на следующий день профком постановил, что кто-то из супругов обязан оставить труппу. Свою жену и заодно театр покинул Иннокентий Михайлович. На дворе шел январь 1955.
Ободренный перепиской с Гиацинтовой Смоктуновский отбил Софье Владимировне телеграмму: «Готов на постоянную работу. Сообщите когда сможете предоставить дебют». И хотя в своем ответе Софья Владимировна была сдержанна и ничего не обещала актеру, Иннокентий Михайлович отправился покорять Москву. Дело это оказалось весьма непростым. Несмотря на помощь Риммы Марковой, в Ленком Смоктуновского не приняли. Никого не поразил он и в Театре сатиры, Центральном театре Советской Армии, Театре драмы и комедии, Театре-студии киноактера, Драматическом театре им. Станиславского. В итоге Смоктуновский побывал во всех столичных театрах за исключением Вахтанговского, Малого и МХАТа, к которым, по его словам, «боялся подступиться». Не стоит говорить о «недогадливости» администрации и режиссеров столичных театров, прозевавших гения. Все они видели перед собой тридцатилетнего мужчину из провинции сомнительной внешности и скользкой биографии, чье театральное образование исчерпывалось шесть месяцами обучения в Красноярской студии. Безусловно, фронтовое прошлое внушало уважение, но настораживало пребывание в плену. Ситуацию также усугубляло отсутствие московской прописки.
Таким образом, актер попал в совершенно безвыходную ситуацию. Деньги скоро закончились, но Смоктуновский не спешил уезжать из столицы, постепенно распродавая свои вещи. К счастью, в тот момент его поддерживали Леонид и Римма Марковы, которые кормили актера и предоставляли кров. Однако чаще голодный, в потрепанном лыжном костюме (единственном его туалете) Иннокентий Михайлович бродил по летнему городу, ночуя на чердаках. В конце концов, ему удалось устроиться на работу в Ленком, где он выходил на разовых ролях без слов. Платили за подобный выход, к слову, по семь рублей.
В один из этих трудных дней Смоктуновский повстречал Суламифь Кушнир. Впоследствии она рассказывала: «Я появилась на свет в Иерусалиме. Моя мать — молодая идеалистка из Литвы — приехала организовывать в Палестине коммуны, а затем перебралась в СССР на строительство новой жизни… Когда я повстречала Иннокентия Михайловича, мне было около тридцати и никаких серьезных отношений я не знала… Был это солнечный удар? Нет. Скорее чувство, разгоравшееся все время. Полнейшее понимание друг друга, глубокая любовь, мое осознание его предназначения настали позже». Вскоре после знакомства актер сделал Суламифь Михайловне предложение, и она к его удивлению дала согласие. Вторую жену Смоктуновский ласково называл Соломкой, и она действительно явилась для него той самой соломкой, уцепившись за которую он поплыл навстречу новой жизни, своей славе и своему успеху. Суламифь Михайловна была известным художником-костюмером и имела множество друзей в московской артистической среде. Одним из них был знаменитый режиссер Леонид Трауберг. Благодаря его помощи Смоктуновского получилось представить Ивану Пырьеву. По этому поводу Леонид Захарович рассказывал: «Однажды я сказал Пырьеву: в Москве живет один диковатый актер из провинции. Говорят, что он талантлив, но не имеет ни театра, ни угла. По амплуа — что-то вроде «неврастеника». Пырьев тогда отмахнулся: «Какой же он талант, если не состоит в Театре киноактера? Все таланты и сверхталанты там! Ладно, пусть будет хоть один неврастеник без таланта. Надо бы ему выделить комнатку в общежитии...». После этой беседы Иван Александрович написал письмо руководству Театра-студии киноактера с просьбой принять Иннокентия Михайловича к себе в штат. Его желание было выполнено, однако с новичка взяли слово — не стараться пролезть в кино. Впоследствии Смоктуновский так и делал — если роль ему не предлагали, он сам никогда ее не просил.
В Театре-студии киноактера Иннокентию Михайловичу дали роль в пьесе Шоу «Как он лгал ее мужу». Его напарницей стала жена прославленного режиссера Михаила Ромма Елена Кузьмина. Она-то и порекомендовала Смоктуновского своему супругу, снимавшему в то время фильм «Убийство на улице Данте». Михаил Ильич внял ее совету и пригласил актера на небольшую роль молодого доктора, работавшего с немцами. Эпизод, в котором Смоктуновский был занят, по сюжету длился всего несколько секунд, однако его съемка неожиданно затянулась. Актер Михаил Козаков вспоминал: «В кадре Иннокентий Михайлович выглядел зажатым, постоянно оговаривался и «порол» дубли, затем останавливался и извинялся... Ромм успокаивал его и объявлял новые дубли, однако история повторялась... Съемка не ладилась, и всем окружающим передался нерв дебютанта. Забегали ассистенты режиссера, предлагая заменить бездарного актера. Вдруг Ромм побагровел, и шепотом зло сказал: «А ну, прекратите возню! Актер все это чувствует и это ему мешает. Он же снимается в первый раз. Разве вы не видите, насколько он талантлив?!». Необходимо сказать, что все, включая меня, к стыду своему удивились словам Ромма о талантливости этого ничем с виду не примечательного провинциала».
В том же 1956 Иннокентий Михайлович сыграл в фильме Иванова «Солдаты». Образ лейтенанта Фарбера, созданный актером, получился очень запоминающимся и живым. Эта кинолента изменила его судьбу — на одном из просмотров Смоктуновского увидел Товстоногов, бывший режиссером Ленинградского Большого драмтеатра. Глаза актера буквально пленили Георгия Александровича. В БДТ в те дни шла постановка «Идиота» Достоевского, и великий режиссер никак не мог отделаться от мысли, что у Смоктуновского глаза Мышкина. Когда Иннокентий Михайлович появился в театре, роль князя исполнял другой актер. В связи с этим ввод в спектакль «варяга» большинством труппы был встречен враждебно. Некоторое время Смоктуновский стоически сносил все насмешки и обиды, однако затем не выдержал и написал сначала одно, а вскоре и второе заявление об уходе. Однако Георгий Александрович, чуткий к актерским дарованиям, каким-то непостижимым образом уговорил его изменить решение. Поддержала гениального актера и его супруга, успокаивая: «Затаись, Кеша. У тебя отличный помощник — Федор Достоевский. Все у тебя получится».
Сказать, что у Смоктуновского все получилось — это не сказать ничего. Премьера, состоявшаяся 31 декабря 1957, имела невероятный успех. Это был сенсация, фурор, Событие в театральной жизни. Критики писали: «В БДТ появился не играющий, но живущий актер». Римма Маркова рассказывала: «Когда уже спектакли пошли, он позвонил мне: «Ты приедешь когда-нибудь? Я на каждый покупаю по два билета, все надеюсь». И я поехала. Вот это была высота! От восторга и потрясения у меня аж зубы болели… Спустя некоторое время я оказалась в обществе народных-пренародных артистов, обсуждающих игру Смоктуновского. Один из них рассуждал: «Да какой из него актер. Только пена изо рта идет». Я не сдержалась: «Не знаю, откуда и что у него идет, однако он там (я указала наверх), а вы здесь (и показала в пол)». Для самого актера «Идиот» явился судьбоносным спектаклем. Спустя годы он писал: «Моя единственная великая работа на сцене в «Идиоте». Она легендарная, вечная — по лицам зрителей видел, как они трепетали… Не знаю, как сложилась бы моя творческая жизнь, если бы я не столкнулся с наследием Достоевского». В дальнейшем всех своих героев Смоктуновский измерял по выдуманной им «шкале Мышкина».
Несмотря на успех, легче работать в коллективе БДТ актеру не стало, и, сыграв еще в нескольких спектаклях, в 1960 он ушел в кинематограф. Период с 1960 по 1966 годы стал самым плодотворным в биографии Смоктуновского. Началось все с киноленты «Девять дней одного года» Михаила Ромма. Изначально главных героев должны были играть Юрий Яковлев и Алексей Баталов, однако перед началом съемок Юрий Васильевич попал в аварию. Потребовалось срочно найти замену, и тут автор сценария Даниил Храбровицкий вспомнил про Иннокентия Михайловича. На экраны картина вышла в 1962 и имела огромный зрительский успех, а Смоктуновский на тринадцатом кинофестивале в Карловых Варах был удостоен приза за лучшую мужскую роль. Еще больший успех ожидал его два года спустя (в 1964), когда мир увидел «Гамлета» Козинцева, в котором Иннокентий Михайлович сыграл принца Датского. Мысль позвать Смоктуновского на эту роль явилась к режиссеру случайно, сам он рассказывал: «Никаких колебаний, сомнений, кинопроб, фотопроб не было. Был только такой Гамлет и никакой иной!». Кинокартина триумфально обошла весь мир. Висбаден, Венеция, Сан-Себастьян, Панама, Сан-Франциско, Лима — это далеко не полный перечень кинофестивалей, где кинолента удостаивалась высоких призов. В 1965 в Англии «Гамлет» был признан лучшим иностранным фильмом года, а Иннокентий Михайлович — лучшим иностранным актером. В этом же году Смоктуновскому вручили Ленинскую премию.
К середине шестидесятых Иннокентий Михайлович был уже всемирно известен. Среди коллег он имел чрезвычайно высокий авторитет, зрители не раз выбирали его лучшим киноактером года, а большинство начинающих артистов стремилось играть «под Смоктуновского». Не было сложностей и с работой — среди режиссеров он был нарасхват. А в 1965 Эльдар Рязанов предложил актеру сыграть в его новой киноленте «Берегись автомобиля». Кинематографическое начальство сразу же заявило, что артист, сыгравший Ленина, играть жулика не может. Рязанову стоило огромных трудов переубедить руководство, самому министру кинематографии он твердил: «У нас ведь персонаж глубоко положительный, «жулик» благородный». К счастью, Смоктуновскому разрешили сниматься, и «Берегись автомобиля» стал на долгие годы одним из самых любимых советскими гражданами фильмов.
При всей своей талантливости, Смоктуновский оставался необычайно застенчивым и скромным человеком, так и не привыкнувшим к своей популярности. По этому поводу Римма Маркова отмечала: «Сам он хорошо понимал, что гораздо талантливее большинства актеров. Однако был настолько не уверен в себе… Получая приглашение в кино, каждый раз мне говорил: «Все, сегодня я провалюсь». А один из современников писал: «Признавая, что он — гений, Смоктуновский смущенно опускал глаза, точно стеснялся, и не мог не отметить бесспорного факта». При этом чувство юмора не покидало актера в любой ситуации. Хорошо известен разговор между Ефремовым и Смоктуновским, когда они летели с гастролей. В самолете актеры сидели рядом, и Олег Николаевич решил поинтересоваться: «Кеша, как по твоему мнению, я играл?». Иннокентий Михайлович ответил: «Хорошо, ты ведь замечательный артист». Тогда Ефремов спросил: «Ну, а ты в таком случае, какой артист?». Смоктуновский вздохнул: «А я, Олег, космический...». Ефремов позже признавался, что всю дорогу не знал, что на это возразить.
В 1966 Иннокентий Михайлович откликнулся на предложение Товстоногова, собравшегося показать спектакль «Идиот» за рубежом. Гастроли в Лондоне и Париже продолжались месяц, Смоктуновский сыграл семнадцать спектаклей, и каждый имел оглушительный успех. Британские критики писали: «Исполнение роли князя Мышкина Смоктуновским возвышается над всеми впечатлениями сезона». Но вскоре после приезда на родину у актера начались проблемы со здоровьем, и он больше года практически не появлялся на сцене. Триумфальное возвращение произошло в 1968, когда Смоктуновский сыграл в кино две яркие роли — Порфирия Петровича в ленте Льва Кулиджанова «Преступление и наказание» и Петра Чайковского в одноименном кинофильме Игоря Таланкина. Работы отметили многочисленными премиями и призами, Иннокентий Михайлович вновь был назван лучшим актером года. А в 1973 Смоктуновскому предложили место в Малом театре. Он дал согласие, однако долго там не задержался, перейдя в 1976 в МХАТ, где и проработал до конца жизни.
Настоящей опорой Смоктуновского во всех жизненных ситуациях являлась его крепкая семья. Когда актеру было трудно, он сомневался в себе, супруга говорила: «Не скромничай, не прибедняйся, не жалуйся — ты одаренный человек». В марте 1956 у них родился первый ребенок — Надежда, однако в сентябре этого же года дочь умерла. В 1957 на свет появился сын Филипп, а в 1965 — дочь Мария. Суламифь Михайловна рассказывала: «Жили мы скромно, и к этому же приучили своих детей. Сам Кеша в быту был абсолютно нетребовательным, далеким от показухи и светской жизни». Дочь Смоктуновского вспоминала: «Отец любил праздники, посидеть за столом. Обожал уху, очень уважал японскую и китайскую кухню, даже научился кушать палочками. Семья являлась его крепостью. Свободные часы он проводил только дома. Между прочим, был очень хозяйственным и умелым, любил быт обустраивать, часто что-то сверлил дрелью, прикручивал, прибивал. Правда, временами его нельзя было отвлекать. Скажем, посуду моет и шепчет что-то про себя. Спрашиваешь: «Что?», а он с укором: «Ну, я же репетирую!». Известно, что Смоктуновский очень любил водить машину. Из всех марок актер предпочитал «Волгу», за руль которой впервые сел на съемках кинокартины «Берегись автомобиля».
В восьмидесятых годах Иннокентий Михайлович сыграл главные роли в кинокартинах «Поздняя любовь», «Маленькие трагедии», «Дети солнца», «Дело Сухово-Кобылина» и «Сердце не камень». За роль в фильме «Дамский портной» в 1991 актер был удостоен «Ники» и отмечен дипломом на кинофестивале в Сан-Ремо. После раскола МХАТа в 1987 Смоктуновский и Ефремов оказались в театре под названием МХТ имени Чехова. Два актера, составившие блестящий дуэт ещё в фильме «Берегись автомобиля», в последующие годы с нескрываемым удовольствием играли вместе в «Возможной встрече» Барца и «Кабале святош» Булгакова.
С начала девяностых Смоктуновский стал все чаще соглашаться играть роли «проходные». Причина была банальной — не хватало средств к существованию. Сам актер сообщал: «Раньше я к выбору ролей относился строже... А сейчас — со стыдом говорю это — мною руководит другое. Осведомляюсь: «Сколько вы заплатите мне за это безобразие?». Однако и в «проходных» ролях великий актер продолжал демонстрировать свой талант и мастерство. Про свою же жизнь в целом Иннокентий Михайлович как-то сказал: «Я — счастливый человек, и мне кажется, что я чего-то достиг. У меня много наград за творчество, есть и военные. Награды — это замечательно, но не самое главное. Существеннее то, что меня признал мой народ. А я счастлив, что не обманул его ожиданий и надежд. Разве не счастье — услышать, как человек, потративший на просмотр спектакля или фильма два-три часа, уходя, произносит: «Смотри, вот этот длинный, по-прежнему хорош, хоть уже и старенький».
О последнем годе жизни Смоктуновского его дочь говорила: «В феврале 1994 у отца случился микроинфаркт, однако он быстро пошел на поправку. И все-таки папа недолечился, продолжив съемки сразу в двух фильмах «Белый праздник» Наумова и «Притяжение солнца» Апасяна. Снимался он с увлечением, а когда все закончилось, поехал в санаторий восстанавливаться. Но спустя несколько дней попросил забрать его, не понравилось там. Однако мы не успели, случился второй инфаркт…».
В одной из последних бесед Смоктуновский произнес: «Нельзя одолеть роль, не отправив свое сердце в нокаут». 4 августа 1994 в три часа ночи отдыхающий в санатории Смоктуновский внезапно почувствовал себя плохо. Были вызваны врачи, на место прибыла реанимационная «скорая помощь», однако медики оказались бессильны. Выдающийся актер был похоронен на Новодевичьем кладбище. В последний путь его — первого из российских актеров — провожали овацией, а один из очевидцев писал: «В этот день у Иннокентия Михайловича было всё как всегда».
По материалам сайтов http://chtoby-pomnili.com/ и http://www.rusactors.ru.
Автор: Ольга Зеленко-Жданова
https://topwar.ru/74662-skromnyy-geniy-innokentiy-mihaylovic...
(с.) сайт topwar.ru
