Изобретатели + СССР

Рассказ о человеке-изобретателе в области взрывчатых веществ, открытия которого надолго опередили свое время. По крайней мере, 50 лет никто в мире не смог достичь таких результатов. Благодаря примененной технологии изготовления взрывчатки в Советском Союзе появилось оружие, которое до сих пор применяется в бронебойных противотанковых и авиационных пушках. А применение взрывчатого вещества в авиационных бомбах существенно помогло одержать победу в Курской битве, а затем и в Корейской войне. Однако советская военная бюрократическая система не только незаслуженно забыла талантливого ученого-химика, но и присвоила себе его заслуги.

Британская сейсмическая бомба, начиненная торпексом.

Евгений Григорьевич Ледин родился под Сухуми в 1914 году в семье земского фельдшера. Окончивший в 1938 году Ленинградский технологический институт, молодой инженер-химик был направлен на работу в IX отдел, созданной и построенной еще Д.И. Менделеевым Научно-технической лаборатории Артиллерийского научно-исследовательского морского института. Приняли его инженером по вольному найму, что позволяло Ледину выполнять работы в свободном поиске в направлении повышения качества взрывчатых веществ.

К началу войны многие страны имели на вооружении сверхсильное взрывчатое вещество — гексоген, которое далеко превосходило, широко применяемый тротил. Смеси гексогена с другими веществами позволяли существенно усилить его технические качества, однако в бронебойных снарядах, торпедах или морских минах, где требовалась особая пробивная мощность, эффективно применить это взрывчатое вещество никому не удавалось. Если обычный снаряд при ударе о не очень твердые препятствия выдерживает сотрясение и взрывается только тогда, когда его подорвет детонатор взрывателя, то бронебойный снаряд летит с очень высокой скоростью, и его удар о броню очень резкий. Взрывчатое вещество не выдерживает удара и взрывается немедленно. Снаряд разрушается на броне, не пробив ее. Для того чтобы  взрывчатка преждевременно не взрывалась, в него вводили флегматизаторы — вещества, делающие взрывчатку более устойчивой к удару. Но при этом мощность взрыва падала в разы, и снова броню не пробивала.

Химики брали более мощные взрывчатые вещества, но все они были еще более нежные и уже не выдерживали  не только удар о броню, но даже толчка при выстреле — взрывались прямо в стволе пушки. Им вводили флегматизаторы в увеличенных объемах, после чего мощность взрыва падала до обычного тротила. Таким образом, к началу войны химики перепробовали все и пришли к выводу, что эту задачу решить невозможно.

Немцы, работая над этой проблемой, смогли получить новое сильное взрывчатое вещество на основе гексогена – Schießwolle — знаменитый торпедный аммонал которым во время войны снаряжалось большинство немецких торпед и морских мин. Британцы в 1942 году тоже изобрели мощную взрывчатку для торпед, которую назвали торпекс (торпедная взрывчатка). Но проблема поражения брони оставалась не решенной.

В 1939 году немцы по программе обмена достижениями в сфере вооружения, стали пускать советские делегации на свои военные заводы. Якобы во время одного из таких посещений, советским военным удалось умыкнуть образец взрывчатки, которой немцы снаряжали свои торпеды. Вот эта проба и попала к химику Е.Г. Ледину, который проанализировал образец и создал свою первую взрывчатку — копию немецкой. Названа она была ТГА. В торпедах ТГА была весьма эффективна: она не давала преждевременной детонации, и при этом была сильнее тротила в 1,5 раза.

Еще в 1940 году Совет Труда и Обороны СССР принял постановление снаряжать боевые отделения советских торпед взрывчаткой ТГА. А в 1942 году Ледин узнал, что советская подводная лодка К-21, под командованием капитана второго ранга Н.А. Лунина, попала двумя торпедами в немецкий линкор «Тирпиц», но тот не затонул. Обеспокоенный тем, что советские торпеды не снаряжаются взрывчаткой ТГА, Ледин написал письмо наркому военно-морского флота адмиралу Н.Г. Кузнецову, сравнив атаку «Тирпица» с немецкой атакой  английского линкора «Ройял-Оука», который сразу пошел на дно. Кузнецов проявил «живое» участие в этом деле, он на письме собственноручно начертал: «Товарищу Шибаеву: «Ройял-Оук» — стар. Но почему не снаряжают? Кузнецов». Далее Ледин пишет от себя: «На этом дело и закончилось. И только после войны в снаряжении минно-торпедного вооружения наступила пора коренных усовершенствований, значительно повысивших его эффективность».

До сих пор не выяснено, почему «легендарный» советский ВМФ стрелял не только устаревшими торпедами, которая одна из 5 попадала в цель, но и снаряжали их боевую часть «допотопным» тротилом. А уж о наказании виновных военных штабных чиновников и речи не шло.

Еще в 1938 году Ледин начал заниматься «безнадежной» проблемой — поиском флегматизаторов для гексогена. Поскольку он был вольнонаемным сотрудником военной лаборатории, на Ледина не распространялся тематический план ее работы, и он мог всецело заниматься выбранным исследованием, техническое задание на которое все-таки было утверждено руководством, учитывая талант ученого. Он уже был близок к разрешению задачи, но в конце 1939 года Ледина призывают на действительную службу на флот. Руководство лаборатории не хотело отпускать перспективного сотрудника, и предложило Ледину штатную офицерскую должность в лаборатории вместо флотской службы. Однако, в таком случае он уже не смог бы заниматься своей взрывчаткой и вынужден был бы работать только по планам лаборатории. Ледин отказался, и руководство лаборатории предложило компромисс – службу в лаборатории матросом, но с возможностью заниматься прежним делом. Таким образом, Ледин потерял зарплату вольнонаемного инженера и перешел на  матросский паек. Денег на съем квартиры для семьи и ее содержание не стало. Пришлось отправить ребенка к матери, ночевать с женой у друзей. Но несмотря, ни на что, работа не прекращалась, и в начале 1940 года Ледину удалось завершить свои исследования.

Он разработал новое взрывчатое вещество А-IX-1 на основе гексогена, которое представляло собой однородное, порошкообразное, негигроскопичное сыпучее вещество. У взрывчатки была снижена чувствительность к удару при первом соприкосновении с броней без потери мощности взрыва. А-IX-1 оказалась мощнее тола в два раза. Пробивая броню, заряд проникал внутрь поражаемого объекта и, обладая высокой температурой, сжигал все, что было внутри. Как только Е. Ледин представил свою чудо-взрывчатку на суд лабораторного начальства, оно решило выдвинуть изобретателя на соискание Сталинской премии. Однако добросовестный матрос-инженер неожиданно отказался. Он попросил еще год на доработку взрывчатки и на дополнительные испытания. Евгений хотел создать более мощную взрывчатку и новую технологию наполнения ею снаряда в промышленных условиях. Ледин сам снаряжал корпуса снарядов всевозможных калибров. Производственные стрельбы дали блестящие результаты. Отчеты о доработанном могучем оружии уже под обозначением  А-IX-2 (А — Артиллерийский НИИ, IX — номер отдела, 2 — номер изобретения), были разосланы во все инстанции. Последний отчет матрос Ледин печатал в блокадном Ленинграде. Отчет о A-IX-2, как пишет сам Ледин, был «разослан в Артиллерийское управление ВМФ, Главное артиллерийское управление РККА, Народный комиссариат боеприпасов и Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского», но «ни Артиллерийский комитет ГАУ РККА, ни наркомат боеприпасов не только не отозвались по существу изложенных вопросов, но даже не подтвердили его получения». Создалась абсурдная ситуация, руководство лаборатории считало изобретение Ледина достойное Сталинской премии, а военные бюрократы его в упор не видели.

Кристаллы гексогена. Приблизительно также выглядит и гексал.

Далее, в середине октября лабораторию эвакуируют в тыл, а матроса Ледина, из-за нехватки офицеров посылают в Москву в Наркомат ВМФ за таблицами стрельб. А в Москве уже паника, и Наркомат ВМФ выехал во главе с наркомом и со всем самым ценным в эвакуацию.

Оставленный в здании наркомата в Москве капитан первого ранга приказывает матросу Ледину принять участие в сжигании «малоценных» бумаг. Так Ледин случайно обнаружил, брошенный на полу в одном из кабинетов, и спас от костра свой отчет о A-IX-2, посланный «легендарному» флотоводцу Н.Г. Кузнецову.

Дежурному по Наркомату ВМФ  было не до взрывчатки, у него под окном стояла машина в готовности умчать  из Москвы, и он отсылает Ледина с его отчетом в наркомат боеприпасов. Оставшимся в этом наркомате тоже не до взрывчатки Ледина, но по другой причине: в дни всеобщей паники в Москве наркомат боеприпасов вывез из Москвы все оборудование по снаряжению снарядов и мин взрывчаткой, а теперь наркомату дана команда начать их снова снаряжать в Москве. Снаряжать не на чем. И дежурный по этому наркомату посылает Ледина организовать снаряжение снарядов и мин взрывчаткой на карандашных, конфетных и других фабриках Москвы. И Ледин и на этом поприще делает открытие. В современном энциклопедическом сборнике «Оружие победы» в разделе «Пороха, взрывчатые вещества и пиротехнические средства» инженер Ледин сначала упоминается как автор «раздельно-шашечного метода снаряжения», а уж потом как автор взрывчатки на основе гексогена.

Поскольку «Обращения к командованию Артиллерийского управления ВМФ по поводу реализации результатов разработки новых ВВ для повышения эффективности противотанковой артиллерии РККА оказались совершенно безрезультатными», — пишет Ледин,  —  от отчаяния, приходит в голову  мысль обратиться в политорганы — к комиссарам. Он пишет рапорт начальнику политотдела Центральных управлений и Главного Морского штаба генерал-лейтенанту Н.Д. Звягину, и тот, по сути, не будучи военным специалистом,  понял тем ни менее, матроса с полуслова. Звягин идет к наркому ВМФ адмиралу Кузнецову и заставляет его заняться взрывчаткой «А-IX-2». Нет, Кузнецов не побежал докладывать о ней Сталину, но милостиво согласился, чтобы Ледин написал письмо в ГКО за подписью Кузнецова. Так о взрывчатке «А-IX-2» наконец узнал Сталин.

Дело немедленно закрутилось. Сначала ГКО выдает команду наркомату боеприпасов, но там дело запутывают и называют ГКО мизерные цифры производства «А-IX-2». Тогда 7 декабря матроса Ледина, вернувшегося с московских фабрик, хватают чины наркомата боеприпасов, сажают в машину и везут в Кремль к Сталину, где Ледин докладывал ему без регламента – 40 минут. Измученный сплошными отказами, изобретатель, чтобы не нарваться на отказ и в ГКО, высказал предложение о производстве своей взрывчатки в объемах, возможных с точки зрения тогдашнего производства гесогена, то есть довольно маленьких. Это возмутило Верховного: — Красная Армия должна иметь оружие не сколько можно, а сколько нужно! Кроме этого, Сталин тут же нашел этой взрывчатке и другое применение, о котором Ледин сам не догадался, – снаряды авиационных пушек.

Постановление ГКО об испытании гексала.

На совещании у Сталина было принято решение о создании при наркомате боеприпасов Специального экспериментально-производственного бюро (СЭПБ), которому поручалось испытать с новой взрывчаткой все имеющиеся на вооружении бронебойные снаряды, развернуть производство взрывчатки A-IX-2 и снаряжение ею бронебойных боеприпасов. Руководителем этой группы инженеров был назначен матрос Ледин.

Уже вечером Ледину сообщили, что личным приказом Верховного ему присвоено воинское звание военного инженера третьего ранга, что соответствовало званию майора. Военные чинуши, потом целый месяц потратили на то, что б скопировать этот приказ, и провести его по военно-морскому ведомству, дабы выдать изобретателю положенную ему по табелю морскую офицерскую форму. Целый месяц Ледин командовал офицерами своей группы в простой краснофлотской робе.

В начале становления работы взорвалась мастерская по снаряжению корпусов снарядов, в которой находилась взрывчатка A-IX-2. Погибло 12 человек. Сталину «доброхоты» немедленно сообщили об этом с вопросом  —  «что будем делать»? Ожидался ответ о прекращении работ, но Сталин распорядился:  —  «пошлите Ледину еще 24 человека». Взрыв не был связан со свойствами взрывчатки, возможно, это была и диверсия, но списали на несоблюдение техники безопасности. Тем не менее, люди перепугались. Тогда Ледин вместе с главным инженером первого главка П.В. Лактионовым убрали из мастерской всех, и сами стали за снаряжательные прессы и снарядили A-IX-2 все снаряды опытной партии.

Государственная комиссия под председательством командующего артиллерией Красной Армии генерал-полковника артиллерии Н. Н. Воронова признала высокую эффективность и надежное зажигательное действие бронебойных снарядов с составом на основе гексогена. В феврале 1942 года вышло специальное решение ГКО о принятии новых составов на вооружение и о плане поставок боеприпасов, снаряженных этими составами.

Как говорится, скоро сказка сказывается да не скоро дело делается. Производство боеприпасов в условиях дефицита гексогена наладить в ускоренном режиме не получилось. Кроме того, наркомат боеприпасов, руководимый Б.Л. Ванниковым и начальником первого главка этого наркомата Г.К. Кожевниковым, по словам Ледина, заняли, мягко говоря, «недружелюбную позицию». И только контроль освоения производства новой взрывчатки со стороны НКВД по поручению Берии, не позволил завалить дело окончательно. Во второй половине 1942 года снаряды противотанковых, авиационных и морских пушек, снаряженные новыми мощными взрывчатыми веществами, стали поступать в действующую армию во все возраставших количествах. К концу 1942 года все снаряды танковой, противотанковой артиллерии и авиационных пушек поставлялись только в снаряжении мощными гексогенсодержащими составами. К августу 1943 года заводы освоили производство более 12 видов артиллерийских боеприпасов с новыми мощными взрывчатыми веществами.

Авиабомбы ПTAБ-2,5-1,5.

Артиллерийский расчёт 76,2-мм дивизионного орудия ЗИС-3 с бронебойным подкалиберным снарядом 53-БР-350П.

Взрывчаткой Ледина заряжали не только противотанковые снаряды, но и противотанковые кумулятивные авиабомбы — ПТАБ. Государственный Комитет Обороны СССР принял этот боеприпас на вооружение, не дожидаясь оформления отчета по войсковым испытаниям, и распорядился начать его серийное производство. Рабочую документацию на изготовление авиабомбы и взрывателя разработали на заводах №67 и №846 Наркомата боеприпасов. От народного комиссара боеприпасов Б.Л.Ванникова потребовали в срок до 15 мая изготовить 800 тысяч таких авиабомб с донными взрывателями АД-А. Снаряжали эти боеприпасы в Подмосковье на заводе №12. В ходе Курской битвы, советская сторона массово применила ПТАБ-2,5-1,5. Кумулятивный боеприпас падал на танк сверху и прожигал броню до 70 миллиметров. Такой толщины крыши ни у одного танка нет и сегодня, а в 1943 году и подавно. Поэтому капли раскалённого металла от точки касания бомбы поражали мотор, экипаж и боеукладку. Каждый Ил-2 сбрасывал по 192–280 таких бомб за вылет, имея вполне хорошие шансы уничтожить танк противника. На Курской дуге ПТАБами только за первый день  боев уничтожили от 128 до 160 Пантер из 240, которые немцы сумели свезти для битвы. Через 5 дней в строю осталась всего 41 Пантера. Всего в Курской битве было использовано полмиллиона ПТАБов, а в целом за годы войны 12,4 миллиона.

Зенитные снаряды, снаряженные лединской взрывчаткой, резко увеличили эффективность поражения самолетов противника, особенно снаряды крупного калибра. Если же стрельба велась ночью, то вспышки взрывов были настолько яркими, что немецкие летчики временно слепли и уже не видели ни земли, ни приборов, ни соседних самолетов.

Напомнила о себе лединская взрывчатка и во время корейской войны. Советским реактивным истребителям Миг-15 пришлось воевать на стороне КНДР против американской авиации. США располагали тяжелыми реактивными истребителями F-86 и бомбардировщиками В-29, которые окрестили летающими крепостями за бронирование и 12 крупнокалиберных пулеметов. В-29 считались неуязвимыми, поскольку МИГи имели возможность стрелять по бомбардировщику в течение двух-трех секунд, после чего они либо проскакивали мимо цели, либо их сбивали пулеметы. Однако один из вторников оказался для армады летающих крепостей роковым. Хотя 21 самолет В-29 сопровождало прикрытие из 200 истребителей F-86, 44 МИГа, вооруженные двумя 23-мм и одной 37-мм пушками, применив остроумный тактический прием, сверху вниз пронзили строй американских самолетов. Сделали они это только один раз, расстреляв противника лединскими снарядами. Было сбито 12 летающих крепостей, а на всех оставшихся В-29, по данным разведки, были убитые и раненые. Попутно сбили и 4 американских истребителя. Потерь с советской стороны не оказалось. Исход воздушного удара обеспечила опять-таки взрывчатка А-IX-2, поскольку попадание снаряда проделывало в бомбардировщике дыры размером 2м². Три дня ошарашенные американцы вообще не вылетали на боевые задания. Затем под мощным прикрытием послали на пробу тройку летающих крепостей. Эти были сбиты все.

Когда немцы добыли советские бронебойные снаряды, снаряженные взрывчаткой Ледина, то немецкие химики попыталась ее воспроизвести. Захваченный после войны отчет немецкого института Chemisch-Technische Reichanstalt Institut начинается с приказа Гитлера открыть секрет взрывчатки Ледина. В отчете описывается огромная работа немецких химиков по разгадке секрета этой взрывчатки. Из чего она создана, они, разумеется, немедленно поняли. Но технологию ее производства,  до конца войны освоить так и не смогли. Эстафету у немцев приняли химики НАТО, США, Европы и всего мира. Бесполезно! СССР сумел сохранить тайну, и 50 лет  бронебойные снаряды, боевые части ракет были у Советской Армии самыми мощными в мире. Секрет взрывчатки, возможно, оставался не раскрытым до сих пор, если бы после распада СССР «демократы» не поделились им с западными «коллегами».

В 1943 году Ледина  назначили начальником морской технологической лаборатории  ВМФ, в которой он работал до войны.  Ледин отстраивает лабораторию в разрушенном Ленинграде, собирает оборудование. Но в итоге, победным летом 1945 году лабораторию вдруг закрывают, а его переводят  —  в Министерство сельскохозяйственного машиностроения. Затем в его биографии идет ряд должностей, никак не связанных с научной работой, и в 56 лет его отправляют на пенсию капитаном I ранга запаса. Умер  Евгений Григорьевич 7 ноября 2008 года, —  на 95 году жизни.

Ледин Евгений Григорьевич  после войны. Единственное доступное фото.

Несколько слов о признании заслуг Ледина. Он был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалью «За оборону Москвы» и медалью «За победу над Германией». В 1985 году ему вручили юбилейный орден Отечественной войны 2 степени. Но это боевые награды. Научная деятельность Евгения Георгиевича была отмечена лишь сталинской премией 3 степени, размер которой на то время составлял 50 тысяч рублей.

Знак Сталинской премии.

Как ни странно, но о присуждении ему Сталинской премии Ледин узнал из газет в марте 1943 года. Изобретатель был удивлен, увидев среди награжденных Кожевникова Г.И. — начальника 1-го ГУ НКБ СССР, который активно мешал ему во внедрении взрывчатки. Среди награжденных не оказалось сотрудников СЭПБ, которые, по мнению Ледина, тоже должны были получить награды. Инженер представил наркому Ванникову свой список с просьбой исправить досадную промашку. Через некоторое время появился Указ Верховного Совета СССР о награждении 35 работников наркомата, из которых никто не имел отношения к работе над А-IX-2. Таким образом, поговорка о наказании невиновных, и награждении непричастных была претворена в жизнь военными бюрократами.

После войны Ледин напишет: «…я пришел к выводу, что мне надо было доложить о выполнении задания лично председателю ГКО, а не наркому, и поэтому являюсь единственным виновником происшедшего. Но кто мог подумать?». То есть, Евгений Григорьевич считал виновным себя, а не обворовавшего его коллектив наркома.

Примечательный и случай, описанный изобретателем в своих воспоминаниях: — «Как-то, много лет спустя, я встретился, в ожидании поезда, на платформе московского метро, с бывшим председателем Артиллерийского комитета ГАУ, генерал-лейтенантом, доктором технических наук Константином Константиновичем Снитко. Он был в штатском, с портфелем в руке и, видимо, ещё продолжал свою преподавательскую деятельность в Артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского, где был долгое время начальником кафедры взрывчатых веществ. Мы были хорошо знакомы, так как до этого часто общались на деловой почве. Поздоровавшись со мной, Константин Константинович задумался и спросил: «Знаете ли вы, почему вам удалось осуществить ваше предложение?» и, видя, что я недоумеваю, ответил сам: «Потому, что никого из нас здесь не было»…

Другими словами, взрывчатку удалось внедрить лишь потому, что военных чиновников Артиллерийского управления наркомата обороны не было в Москве, они прятались в эвакуации. После такого признания, сталинские репрессии в армии почему-то не кажутся необоснованными, как об этом твердят «либералы с демократами». Более того, явно видно, что Лаврентий Палыч недорабатывал …

Под конец отметим. Пусть государство забыло о Ледине, не получил он ни научного признания, ни должностей, ни званий, ни почета, ни славы. Все это забрали такие как Снитко. Но помнить мы будем не Снитко, а Ледина. И в энциклопедию внесено навечно имя Ледина без титулов и званий, а не обвешанного регалиями Снитко. Такая вот суровая, правда, жизни.

Источник

Мечтой мальчишек в СССР был моторный велосипед, а по простому мопед. Это единственный вид мототранспорта, для вождения которого не нужны были водительские права. Мопеды комплектовались специальными моторами серии Д, модификации начиная от Д-4 и до Д-8. Мало кто из нас знал, что этот двигатель был создан сельским плотником, а по совместительству конструктором-любителем.

В начале 30х годов создаются первые мотоциклы СССР и как правило на основании иностранных образцов-собственной конструкторской школы попросту не было. Наряду с мощными мотоциклами

Создаются и легкие модели "Стрела" и “К-1Б” “Киевлянин”

Создавались и модели на базе велосипедов, но до серийного выпуска ни одна разработка так и не дошла в силу разных причин.

В начале 50х годов, в правилах дорожного движения появилась поправка, обязывающая получать водительские права владельцам всех мотоциклов. Для людей без водительских прав было решено создать велосипедные моторы с рабочим объемом меньше 50 куб. см. Пытались использовать иностранный опыт ("Иртыш", “МД-65”), а так же придумывали свои различные компоновки.

Опыт эксплуатации этих разработок дал плачевный результат-жалоб было гораздо больше хвалебных отзывов.

На фоне этой несуразицы появляется интересная модель харьковского велосипедного завода с двигателем, созданным сельским плотником Филиппом Александровичем Прибылой.

Откуда же взялся этот кулибин-самоучка?

Филипп Александрович с юных лет увлекался различными механизмами. Со всей округи несли к нему на ремонт часы. Изучив устройство фотоаппарата, собрал самодельный из спичечной коробки. Хотелось кататься на велосипеде, а денег на покупку нет, не беда: из дерева сделал раму и приспособил колеса от сенокосилки. Ни цепи, ни звездочек не было, поэтому использовал ременную передачу. Окончив 4 класса сельской школы начал работать плотником. На зарплату смог купить уже настоящий велосипед. В 18 лет впервые увидел мотоцикл и решил сделать бензиновый двигатель на свой велосипед.

Чего только не случалось в процессе создания двигателя: и взрывались и в больницу попадал, однако с каждым разом двигатели получались все лучше и мощнее. Когда очередная модернизация двигателя получилась достаточно надежной, решил показать создателям велосипедов и поехал на нем в Харьков. Мотовелосипед грохотал и чадил как паровоз, но развивал очень приличную скорость. Смелости молодому конструктору хватило только до ворот велозавода. Постояв чуток перед проходной , он постеснялся, развернулся и поехал домой.

На его счастье в окошко заводоуправления выглянул главный конструктор велозавода-уж очень его заинтересовал источник непонятного грохота. Увидев отъезжающего мотовелосипедиста, отправил вдогонку служебного водителя на "Победе".

Инженеры долго не могли поверить, что двигатель создан плотником-самоучкой. С того дня Филипп Александрович Прибылой становится штатным работником завода, мастером экспериментального цеха. На рабочем месте коллеги подтягивают его образование: он научился читать чертежи, проводить расчеты и занимался усовершенствованием двигателя.

В 1955 году завод выпустил опытную партию из 300 велосипедов с моторами "Д-4". Двигатель имел степень сжатия 5,2 единицы, работал на бензине А-56, А-66 и развивал мощность в одну лошадиную силу и расходовал всего 1,2 литра бензина на 100 км.

Московская комиссия высоко оценила разработку харьковчан и было принято решение о массовом производстве такого двигателя на Ленинградском заводе «Красный Октябрь». Вот воспоминания заводчан тех лет:

Поручили нашему заводу освоить двигатель Прибылого. Прислали из Харькова образец. Мы сделали точно такой же. Стали его заводить. А он не заводится. Харьковский заводится, а наш нет. Бились, бились — ни в какую! Тогда вызвали в Ленинград Прибылого. Он приехал. Всех стесняется. Посмотрел наш двигатель, говорит: «Ясно, що не заведется! Вон в моем карбюраторе дирочка!» Наши инженеры спрашивают: «А зачем она? Ни в одном карбюраторе таких дырочек нет». — «Та бис ее знает! Тильки без дирочки не заведется». Пошли в Политехнический институт к специалистам. Те посмеялись: «Ерунда! Никакой дырочки не нужно. Это у него от технической неграмотности». А факт остается фактом: с дырочкой заводится, без дырочки — нет.

И, подивившись такому казусу, парень простился с нами и уехал...

В первые годы двигатель продавался отдельно для установки на имеющиеся у граждан велосипеды. Только в 1958 году на Харьковском велозаводе выпустили первый мопед специально сделанный под двигатель "Д-4". Модель получила название "В-901"

Вслед за ним выпуск мопедов на двигателях "Д-4" освоили и другие заводы.

Так получила путевку на долгую жизнь разработка современного Кулибина- Филиппа Александровича Прибылого. Простой и надежный, как автомат Калашникова, двигатель служил многим поколениям. Даже после развала СССР двигатель не умер, а массово продолжает выпускаться........в Китае.

источник

В ВИДЕО К ПОСТУ: интереснейшая передача из цикла "Это вы можете" (1992). На мой взгляд, интересна она не только изобретениями людей, которые они представляют, но и тем, в какое время они жили, как видели свою жизнь в нашей стране и жизнь остального мира.

Как известно, "Кулибиными" у нас называют мастеров-самоучек, которые что-то улучшают или переделывают в механизмах и машинах или вовсе изобретают что-то доселе невиданное. Кого-то этим "титулом" награждают с восхищением, а кого-то - с иронией.

К чему это я? Да к тому,  что  сегодня исполняется 286 лет со дня рождения человека, послужившего, так сказать, прототипом народных умельцев - великого русского изобретателя-механика Ивана Петровича Кулибина (1735-1818).

В юности Иван Кулибин изучил слесарное, токарное и часовое дело, а начиная с 1769 года, в течение 30 лет был заведующим механической мастерской в Академии наук Петербурга. Ещё до этого он сделал часы с механизмом часового боя, музыкальный аппарат с несколькими мелодиями и маленький автоматический театр с движущимися фигурами. В дальнейшем Кулибин изготовил и провёл испытания модели 300-метрового одноарочного моста, предназначенного для установки на Неве, изобрёл фонарь-прожектор, водоход для передвижения против течения, экипаж с педальным приводом и многое другое.

Несмотря на свою новаторскую неутомимость, в быту Кулибин был консервативен: одевался не по моде, никогда не курил и не играл в карты, зато писал стихи, много балагурил и был большим шутником. Иван Кулибин был трижды женат, и от трёх жён у него родилось 12 детей.

В видео нас ждут:

- история про выращивание лимонов для Кубы в домашних условиях;

- колонки с панорамным звучанием для использования в домашних условиях (кстати, отдельного внимания заслуживает рассказ их автора - обычного таксиста о жизни в капиталистической Италии, какой он её увидел);

- встреча с конструктором А.Кулыгиным и его автомобилем «Панголина» (дизайнерская машина для путешествий исключительно по хорошим дорогам!);

- встреча с конструктором А.Карлошем, конструкторским бюро Д.Парфёнова и "автомобилем субботней ночи";

- в заключение - фокусы, головоломки и комбинаторно-вычислительные игры ветерана войны К.П.Лазарева.

Исключительно интересно - то, как говорят люди, как они мыслят, какое место отводят себе и нашей стране в общем мире, который начале 90-х мы, так сказать, начали осваивать...

ДОРОЖНЫЙ “СЮРПРИЗ”

По ходатайству комиссии профессора Златоврацкого было решено отправить аппарат молодого изобретателя в Москву для демонстрации перед научно-техническим советом экспертов ВСНХ РСФСР. Командировку в столицу получил и Грабовский вместе со своим верным помощником Белянским. Это был реальный шанс заявить о своем открытии на всю страну, а быть может, и на весь мир.

Как драгоценный и хрупкий сервиз, изобретатели упаковали телефот и всю сопутствующую аппаратуру в два больших ящика, затем наняли арбу и лично сопроводили багаж до вокзала. На грузовом дворе с величайшей осторожностью погрузили ящики в товарный вагон. Сами же, полные радужных надежд, отправились в Москву скорым поездом, куда и прибыли намного раньше своего груза.

Дня не проходило, чтобы беспокойные изобретатели не наведывались в контору станции. Наконец, им сообщили, что долгожданный груз прибыл.

Грабовский и Белянский вскрыли ящики здесь же, на грузовом дворе.

Увы, их взорам предстала груда битого стекла и сорванные, деформированные трубки. Это означало, что о демонстрации прибора не может быть и речи, как и о его восстановлении здесь, в Москве, и что всё нужно начинать с самого начала, включая бесконечные хождения по инстанциям. Вдобавок ко всему, железная дорога наотрез отказалась выплачивать какую-либо компенсацию за повреждение груза.

А буквально назавтра Белянский получил извещение о том, что он должен незамедлительно вернуться в Ташкент в связи с призывом на военную службу.

Совершенно отчаявшийся Грабовский уехал к родственникам на юг России.

ПОСЛЕДНИЙ УДАР

Между тем, через какое-то время военнослужащий Иван Белянский оказался в Ленинграде, где был зачислен лаборантом электротехнического факультета связи Военно-технической академии Красной Армии.

Как раз в это время на факультете активно обсуждался вопрос о перспективах телевидения в военном деле. На исследования в этой области даже были отпущены определенные средства, вот только специалистов нужного профиля найти не удавалось. И тогда Белянский, воспользовавшись ситуацией, доложил начальству о своем учителе Борисе Грабовском. Бойкий и красноречивый лаборант сумел до такой степени заинтересовать своих командиров, что Грабовскому тут же отправили депешу с предложением прибыть в академию, посулив обеспечить оптимальные условия для творческой работы.

Казалось, ну, наконец-то судьба улыбнулась талантливому самоучке!

Без малейшего промедления изобретатель примчался в Ленинград, располагая чертежами нового варианта телефота, на который уже имелись положительные отзывы.

На факультете новичка встретили прекрасно. Тут же безо всяких бюрократических проволочек зачислили на должность инженера, выдали подъемные и даже снабдили талонами на питание в академической столовой. Перспективы и в самом деле казались обнадеживающими, и Грабовский, засучив рукава, включился в работу, надеясь, что теперь-то непременно доведет свое детище до логического завершения.

Оказалось, однако, что не всё так благостно. Уже через несколько дней руководитель сектора научно-исследовательской работы в категорической форме объяснил изобретателю, что по утвержденному плану в лаборатории должна создаваться не электронная, а механическая телевизионная система.

Грабовский пытался спорить, но что он мог доказать военным людям, имевшим сверху четкое распоряжение на этот счет? Самое обидное, что эксперты академии, бегло ознакомившись с новыми чертежами изобретателя, назвали телефот бесперспективным аппаратом. Это был достаточно краткий период в истории развития телевидения, когда в научных и инженерных кругах механическая система имела больше сторонников, чем электронная. Механические телевизионные передатчики с успехом работали в наиболее индустриально развитых странах мира – США, Англии, Германии… Принципиальные недостатки этих передатчиков еще считались в тот период технически устранимыми.

И всё же Грабовский не собирался сдаваться так легко. Хоть ему было и неловко беспокоить в очередной раз своего доброго заступника Бориса Львовича Розинга, но всё же он решил ради интересов дела снова прибегнуть к авторитету маститого ученого.

На Васильевский поехали вместе с Белянским, прихватив скромные гостинцы. Предупреждать о своем визите телефонным звонком не стали. Пускай уж будет сюрприз.

А вот и знакомый дом.

На звонок дверь открыла жена Розинга – Александра Вильгельмовна. Уже по ее виду стало ясно, что стряслась какая-то беда. Не скрывая слез, супруга ученого сообщила гостям, что Борис Львович арестован ОГПУ и сослан в Котлас.

По воспоминаниям Белянского, именно эта новость стала последней каплей в той горькой чаше фатальных неудач, которую довелось до дна испить Грабовскому. Изобретатель был потрясен до глубины души, не в силах осмыслить произошедшее. К вечеру он заболел тяжелым нервным расстройством. Воспользовавшись удобным предлогом, руководство факультета поспешило избавиться от строптивого сотрудника, освободив его от занимаемой должности по болезни. Это случилось в 1931-м году.

С той поры Борис Грабовский никогда более не пытался воссоздать свой радиотелефот, хотя продолжал активно заниматься изобретательской деятельностью вплоть до последних дней своей жизни.

А тогда, после сокрушительной ленинградской неудачи, он вернулся в Ташкент, откуда в 1934-м году переехал с семьей в столицу Киргизии – Фрунзе. Устроился на механический завод, получил, наконец, высшее образование, закончив физико-математическое отделение Киргизского пединститута. Характерно, что именно за изобретательскую деятельность он был освобожден от экзаменов. К началу 60-х на его счету имелось 12 авторских и свыше 50 заявочных свидетельств на изобретения.

Тем не менее, радиотелефот, казалось, был забыт им напрочь. Как отрезало. И только через тридцать лет после драматичного визита в квартиру Розинга, Грабовский снова вернулся к этой теме, правда, уже по другому поводу.

В ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

В начале 1961 года в руки Грабовского попала книга известного американского писателя Митчела Уилсона “Брат мой, враг мой”, выпущенная издательством “Иностранная литература” в 1956-м году. Сюжет романа основывался на научной проблематике, и книга была особенно популярна в кругах советской технической интеллигенции. Вот и Грабовскому ее посоветовал прочитать кто-то из коллег.

Был обычный зимний вечер. В маленьком домике на окраине Фрунзе царила тишина. Внезапно Борис Павлович оторвался от чтения и воскликнул, обращаясь к жене:

- Нет, ты только послушай, Лида! Автор в точности описывает наши ташкентские опыты! Он словно прочитал наши старые дневники! Помнишь, как на экране появилось изображение твоей руки?! И здесь всё совпадает до мелочей! Вот только приоритет автор отдает почему-то своим землякам, американским изобретателям!

- Боря, но ведь это роман, чисто литературное произведение, - возразила жена. – Любой автор имеет право на творческий вымысел.

- На вымысел – да, но не на искажение конкретных фактов! – не уступал муж, вдруг проникаясь боевым духом. – А ведь здесь и даты названы! 1929 год! И утверждается, что американцы совершили это впервые в мире! Так и написано, черным по белому! Но ведь мы это сделали годом раньше! Нет, Лида, дело тут не в моей прихоти, а в приоритете страны! “(Мне за державу обидно!” – мог бы воскликнуть Грабовский, существуй в то время фильм “Белое солнце пустыни”.) Будь что будет, но я этого так не оставлю! Если потребуется, напишу в Москву!

ЗАПОЗДАЛАЯ СЛАВА

Первая большая статья о Борисе Грабовском и его соавторах после длительного периода забвения появилась в “Экономической газете” в номере от 20 ноября 1961 года под заголовком “Правда о телевидении”. Стоит, пожалуй, напомнить, что в тот период “Экономическая газета” являлась органом ЦК КПСС, и ни один крупный материал в ней, особенно связанный с тем или иным конкретным персонажем, не мог появиться без санкции высшего партийного руководства страны. Этой статьей была дана своеобразная отмашка. После нее материалы о неизвестном широкой публике изобретателе посыпались как из рога изобилия. В них подчеркивалась непреходящая значимость того, что совершили Грабовский и его товарищи.

В частности, в корреспонденции ЛенТАСС этого периода говорилось: “26 июля 1928 года должно стать одной из памятных дат в истории отечественной техники”.

Еще через некоторое время начали выходить публикации, адресованные зарубежному читателю.

Так, 7-го марта 1964 года в “Вестнике информации”, выпускаемом ТАСС для Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Токио, появилась заметка о давних опытах Грабовского и Белянского. Эта небольшая публикация стала настоящим откровением для большинства западных специалистов, связанных с созданием телевизионной техники. Многие высказывали сомнения по поводу содержавшихся в ней утверждений. Но советская сторона приводила всё новые и новые факты – архивные документы, копии патентов и т.д.

Всего же в первой половине 60-х годов в советской и зарубежной прессе появилось около двухсот журнальных и газетных статей, которые убедительно ответили на вопрос, кому же всё-таки принадлежит мировой приоритет в области создания электронного телевидения.

Наконец, с признанием приоритета СССР вынужден был выступить президент Международной ассоциации прессы по радиотехнике и электронике господин Э.Айсберг, автор широко известных книг “Радио – это просто” и “Телевидение – это очень просто” (неоднократно издававшихся и в Советском Союзе).

Во французском научно-техническом журнале “Телевисион”, № 157 за 1965 год, он отметил:

“Нами тщательно изучена вся научно-техническая литература, касающаяся этих работ, и все относящиеся к этому делу документы, которые подтверждают факт осуществления Б.П.Грабовским и И.Ф.Белянским первой в мире телевизионной передачи с помощью электронных телевизионных устройств в 1928 году в СССР. Фактически вся стопроцентная телевизионная система, использующая трубки с катодными лучами, была предложена еще в 1925 году русскими изобретателями Б.П.Грабовским, В.М.Поповым и Н.Г.Пискуновым. Затем Грабовскому с помощью И.Белянского удалось смонтировать и окончательно доделать “телефот” (связь между передатчиком и приемником осуществляется по радио) в ташкентской лаборатории. В 1928 году они окончательно и успешно завершили свои опыты.

К несчастью, замечательное изобретение не было оценено по достоинству в годы, когда господствовала механическая система телевидения. Заслуги Грабовского в развитии электронного телевидения неоспоримы…”

Документы были рассмотрены комиссией ЮНЕСКО, Академией наук СССР, организацией Интервидения, рядом министерств и ведомств Советского Союза, которые также пришли к выводу о несомненном приоритете Грабовского и его коллег по затронутому вопросу. На этот счет не было ни малейших разночтений.

Казалось, ну, сейчас справедливость восторжествует, и на наших изобретателей обрушится водопад славы, почестей и наград.

Чем же отметила страна их выдающиеся заслуги?

В июле 1963 года Грабовский был награжден памятным значком “25 лет телевидения”. Несколько ранее он был премирован “ за изобретательскую инициативу, проявленную в 20-30 годах” разовой суммой в размере двухсот рублей, что примерно соответствовало полуторамесячному окладу рядового инженера. Наконец, в ноябре 1965 года Грабовскому и Белянскому было присвоено звание “Заслуженный изобретатель Узбекской ССР” с вручением соответствующей медали. Вот, собственно говоря, и всё.

Характерно, что львиная доля публикаций о телефоте появлялась либо в ведомственных и отраслевых изданиях центральной печати (“Экономическая газета”, “Радио и телевидение” и т.д.), либо же в региональных средствах массовой информации (“Правда Востока”, Ташкент; “Советская Киргизия”, Фрунзе и др.).

После того, как приоритет Советского Союза в области создания электронного телевидения был признан на международной арене, партийные власти, как, впрочем, и официальная наука, снова утратили всякий интерес к творческому потенциалу талантливейшего изобретателя, чьи оригинальные замыслы так и остались нереализованными.

ОДИНОЧЕСТВО ТАЛАНТА

Среди тех, кто хорошо знал Грабовского, был Константин Константинович Сливицкий (1906-1983), сам человек весьма интересной, яркой судьбы, один из первых радиолюбителей-коротковолновиков СССР. Сливицкий помогал изобретателю в самый успешный период его деятельности на научно-испытательной станции округа связи в Ташкенте. Но затем молодого радиоинженера командировали в Кушку для выполнения особого задания, и на какое-то время он утратил связь с Грабовским. Позднее контакты возобновились, и Сливицкий, главным образом, через общих знакомых, имел полное представление об образе жизни в киргизской столице Грабовского, к которому он относился с трепетным почтением.

Вообще, Сливицкий немало сделал для популяризации изобретательской деятельности Грабовского: давал интервью, писал статьи, выступал с лекциями. А на рубеже 80-х годов, сумев добиться от городских властей выделения необходимых средств и собрав вокруг себя группу энтузиастов, Сливицкий организовал в одном из пригородов Ташкента – Спутнике - музей электронного телевидения имени Грабовского, укомплектовав его экспозицию уникальными экспонатами – частично из домашней лаборатории изобретателя.

Автору этих строк довелось неоднократно встречаться со Сливицким, который откровенно поведал о тех мытарствах, что выпали на долю Грабовского.

- Жил он в небольшом собственном домике на околице Фрунзе, - вспоминал Константин Константинович. – Местность напоминала, скорее, сельскую. Участок огибал тихий ручей, заросший камышами. Над этим ручьем Грабовский соорудил из досок и горбылей сарай, ставший его лабораторией, мастерской и научно-экспериментальной базой. Он был переполнен идеями и замыслами. Много сил отдал конструированию оригинальных очков для слепых, идеей которых был одержим еще с детства. Здесь, на территории своей “последней пристани”, Грабовский разработал и построил лодку без мотора, способную двигаться исключительно за счет энергии волн даже против течения. Здесь он придумал и смастерил собственными руками “жабры” для подводного плавания, малолитражный вертолет, планер с тремя крыльями… Среди других его разработок - несколько типов аккумуляторов и гальванических элементов, термитный патрон и граната с крыльями (даже человек с обычными физическими данными мог метнуть ее на расстояние порядка ста метров). Работая за письменным столом, он разгадал секрет конструкции плотов древних перуанцев и написал несколько научно-фантастических романов, так никогда и не издававшихся.

Он пытался продвинуть свои изобретения и идеи, рассылал заявки и письма, но в лучшем случае получал лишь вежливо-обтекаемые ответы.

- Прошумевшая волна всемирной славы, - сетовал Сливицкий, - не принесла ему ни официального признания со стороны академических учреждений, ни материального достатка, ни привилегированного положения в обществе. Да, его могли выслушать в каком-нибудь высоком кабинете, но дальше вежливых обещаний дело не шло, для местных чиновников он оставался “самоучкой”, “чудаком” и даже “городским сумасшедшим”. А в центре о нем, похоже, и вовсе забыли. Идеи замечательного изобретателя так и остались невостребованными.

* * *

Грабовский умер в январе 1966 года. Траурная церемония была очень скромной, крохотные некрологи появились лишь в местных газетах. Наверное, по этой причине весть о кончине первопроходца электронного дальновидения докатилась даже до хорошо информированной французской прессы с большим опозданием. Во всяком случае, некролог в газете “Электроник актюалите” под символическим заголовком “Смерть пионера телевидения” появился лишь 15 мая.

С той поры прошло более сорока лет.

Сохранилась ли его могила сейчас, после всех потрясений?

https://zen.yandex.ru/media/id/5fc9f23bd0ef2f71c92ac147/pion...

На протяжении нескольких десятилетий продолжалось развитие идеи мобильной огневой точки – особого бронеобъекта, пригодного для быстрой доставки на заданную позицию.

С определенного времени предлагались проекты самоходных изделий такого рода. Один из самых интересных вариантов мобильной огневой точки был предложен в СССР. Его разработал коллектив конструкторов во главе с Н. Алексеенко.

Инициативная разработка

С началом Второй мировой войны многие энтузиасты, инженеры и представители других профессий, стали предлагать свои проекты военной техники и огневых средств, способных повысить боеспособность РККА. Сотрудники Магнитогорского металлургического комбината не стали исключением. В первой половине 1942 г. они начали разработку собственного проекта, обозначенного как «Шагающий ДОТ».

Инициатором и главным конструктором был инженер Н. Алексеенко. Ему помогали несколько сослуживцев по заводу.

В качестве консультантов энтузиаст привлек специалистов Ленинградских бронетанковых курсов усовершенствования командного состава, в то время эвакуированных в Магнитогорск.

Кроме того, Алексеенко смог заручиться поддержкой наркома черной металлургии И.Ф. Тевосяна. При получении положительного заключения профильного ведомства, тот был готов организовать строительство опытного дота.В июле пакет документов по «шагающему доту» отправили начальнику Главного автобронетанкового управления РККА.

Специалисты ГАБТУ рассмотрели проект, указали на его слабые места – и не рекомендовали к дальнейшей разработке, не говоря уже о запуске производства и внедрении в армии. Документы закономерно отправились в архив.

Технические аспекты

Проект Н. Алексеенко предлагал строительство огневой точки оригинального внешнего и технического облика. По сути, речь шла о самостоятельной орудийной башне с необычным движителем. Такое изделие могло бы выходить на позицию, осуществлять круговой обстрел и, при необходимости, перемещаться по полю боя с невысокой скоростью на небольшие расстояния.

Основой шагающего дота был броневой корпус-башня со скругленной носовой и кормовой частями и вертикальными бортами. Низкие требования к подвижности позволили использовать максимально мощное бронирование, давшее значительную массу. Лоб и корма должны были иметь толщину 200 мм, борта – по 120 мм, не считая внешних агрегатов движителя. В крыше предусматривались люки для доступа внутрь.

На лобовом листе башни предлагалось поместить установку под 76-мм орудие неуказанного типа. Сбоку предусматривалась шаровая установка под пулемет ДТ. Горизонтальную наводку предлагалось осуществлять поворотом всего дота при помощи опорной плиты под днищем. Для вертикальной, вероятно, планировалось использовать отдельные механизмы. В свободных объемах можно было разместить до 100 унитарных выстрелов для пушки и до 5 тыс. патронов к пулемету.

В кормовой части дота разместили бензиновый двигатель ГАЗ-202 от танка Т-60. При помощи несложной трансмиссии двигатель соединялся с мостом, заимствованным у пятитонного грузовика ЯГ-6. Полуоси моста соединялись с эксцентрическим приводом, через который осуществлялось перемещение бортовых «башмаков».

ДОТ Алексеенко использовал шагающий принцип перемещения при помощи днища корпуса и пары бортовых башмаков, известный с середины двадцатых годов. При работающем двигателе, башмаки должны были совершать круговое движение, принимая на себя вес машины, поднимая и перенося вперед корпус. Каждый такой шаг, по расчетам, перемещал объект на 1,3 м.

Вид сверху. Современная реконструкция от Type Proto / artstation.com

Масса конструкции достигала 45 т, и ограниченная мощность двигателя позволяла получить скорость не более 2 км/ч. Маневренность тоже была крайне низкой. Однако и такие характеристики посчитали достаточными для выхода на позицию или для перемещения на небольшие расстояния.

Очевидные преимущества

Подвижная огневая точка конструкции Алексеенко имела целый ряд положительных особенностей и преимуществ перед традиционными дотами. В первую очередь, это мобильность и возможность перемещения между позициями, в т.ч. во время боя. Наличие таких дотов могло бы серьезно упростить и ускорить организацию обороны на отдельных участках.

Проект предлагал использование бронекорпуса с защитой до 200 мм. В 1942 г. ни одно немецкое орудие не могло пробить такую броню с реальных дистанций боя. Поражение гаубичной или минометной артиллерией либо силами авиации не гарантировалось ввиду их низкой точности. Уязвимым местом дота могла бы считаться опорная плита, но в боевом положении она надежно защищалась корпусом и землей. Таким образом, «Шагающий ДОТ» по живучести и устойчивости не уступал бы традиционным огневым точкам.

В исходном проекте предлагалось использование 76-мм пушки. При дальнейшем развитии проекта конструкцию можно было бы адаптировать под орудия большего калибра. Ценой роста массы и габаритов подвижный бронеобъект повысил бы огневую мощь – с очевидными последствиями для общей боевой эффективности.

Как в исходном, так и в доработанном виде шагающие огневые точки Алексеенко были способны стать грозным оружием и серьезной проблемой для противника.

В 1942-43 гг. линия обороны с артиллерией, танками и подвижными дотами могла бы успешно сорвать наступление немецких войск на своем участке, а прорывать ее было бы крайне трудно, если вообще возможно в конкретных условиях.

Врожденные недостатки

Впрочем, имелись врожденные недостатки, исправление которых было невозможным или нецелесообразным. В первую очередь, в ГАБТУ отметили низкую подвижность предложенного бронеобъекта. Даже если учитывать, что ему предстояло вести бой с места, скорость в 2 км/ч была недостаточной. Также следовало опасаться низкой надежности агрегатов реального дота, сталкивающихся с высокими нагрузками.

Также следовало ожидать затруднения с общей мобильностью. Ввиду малой собственной скорости дот Алексеенко пришлось бы перевозить к месту применения при помощи тяжелых грузовиков. Собственная техника этого класса на тот момент отсутствовала, а объем поставок иностранных машин по ленд-лизу мог не покрыть все имеющиеся потребности.

С точки зрения боекомплекта «Шагающий ДОТ» с 76-мм пушкой был в целом похож на танки Т-34 и КВ-1. Они тоже несли до 100 снарядов, но имели меньший боекомплект пулеметов. Возможная продолжительность боя такого дота была невысока. Для улучшения подобных характеристик требовалось найти объемы для увеличения боекомплекта или создать их, увеличив корпус.

Любопытно, что проект Н. Алексеенко имел не только технические ограничения и проблемы. Российский историк бронетехники Ю.И. Пашолок, впервые опубликовавший материалы по проекту, считает, что присутствовал и организационный фактор.

Огневые точки, в т.ч. подвижные входили в сферу деятельности инженерного управления РККА, а не ГАБТУ. Соответственно, подача документов в неправильное ведомство негативно сказалась на перспективах разработки.

В случае получения положительного заключения и рекомендации к строительству и испытаниям проект тоже мог столкнуться с проблемами организационного и технического характера.

«Шагающий ДОТ» по своей конструкции серьезно отличался от других изделий бронетанковой промышленности, и освоение его производства не было бы простым.

Впрочем, в годы войны наша промышленность с успехом решала множество крайне сложных задач, и проект Н. Алексеенко вряд ли стал бы исключением.

Инициатива и практика

В годы Великой Отечественной войны все основные управления наркомата обороны регулярно получали разнообразные предложения о совершенствовании существовавших образцов и создании принципиально новых.

Значительная часть таких предложений была заведомо нереализуемой, но среди странных «проектов» встречались и разумные идеи. Именно к этой категории можно отнести «шагающий ДОТ» конструкции Н. Алексеенко.

Впрочем, любопытный и стоящий внимания проект не был идеальным, и его не стали доводить даже до полноценной разработки. Из-за этого оригинальный «гибрид» дота и танка отправился в архив, а Красная Армия до конца войны продолжала использовать огневые точки и бронемашины традиционного облика.

Автор: Рябов Кирилл.Источник:https://topwar.ru/