Я удачно сходил на рыбалку, и Люся сварила много ухи, хоть ее и ненавидит. Больше варить было нечего, потому что продукты в холодильнике закончились, а рабочие смены на этой неделе я просрал.
Четверг был рыбным днем, как и вся следующая неделя.
Люся брезгливо бросила в пустоту зала:
— Жрать хочешь? — И, зная ответ, плеснула мне два половника супа в чашку. — Компанию тебе не составлю, меня тошнит.
Тошнит ее от ухи, мужа-слюнтяя или ребенка в животе, она еще, видимо, не решила.
Я зашел на кухню и почувствовал аромат из детства: уха с угольком и перегар. Только перегар теперь был не от бати, а от меня. Наследство — дело такое.
Решил недавно, что, как сын родится, точно возьму себя в руки. Если девчонка — обещаний особых не давал. Все мы любим ставить себе условия с поблажками, типа здоровой пищи с понедельника без конкретной даты или чтения книг по вечерам пятниц вместо бухалова, но искать хорошее чтиво лучше под кружечку светлого.
В раздумьях о жизненных переменах ковырялся ложкой в мутной воде. Есть особо и не хотел в жару, ждал, пока пройдет хотя бы пять минут, чтобы налить еще водки и закусить рыбной жижей. Часов на стене не было, я досчитал до шестидесяти несколько раз, опрокинул горящую стопку в глотку и поднял ложку со дна тарелки. На меня смотрел рыбий глаз.
Он моргнул.
Я моргнул два раза, но не для того, чтобы поддержать игру, а потому, что испугался галлюцинаций.
— Вань.
Я бросил ложку.
Повернулся в надежде увидеть жену, спросил робко:
— Чего, Люсь? — но услышал журчание воды и всплески в ванной.
Допился, придурок.
— Вань, не бойся.
В тарелке булькнуло. Я снова поковырял ложкой, чтобы выловить источник звука.
Серый, мутный глаз на полуразвалившейся рыбьей голове с торчащими жабрами подмигнул.
— Вань, у тебя есть три желания. Я смогу их выполнить, если ты отпустишь меня обратно в реку.
— Так ты же дохлая.
— Не беспокойся. Я и дохлая — волшебная. Желания твои исполню, вернусь в родную воду и смогу снова переродиться.
— Чудеса какие… Или белочка.
— Чудеса, чудеса, конечно. Договорились, значит, по условиям?
Я обернулся проверить, не вышла ли Люська из ванной и не слышала ли она мою безумную болтовню с содержимым столовой ложки.
— А три желания любые, что ли?
— Считай, да. Если какие исполнить не смогу — заменим.
— Добро.
Я подмигнул рыбе, чтобы как-то закрепить нашу договоренность.
— Думай, мой хороший. На каждое желание по две минуты.
— Как это — по две?
— А вот так. Практика показала: чем дольше человек желания придумывает, тем хуже и вычурнее получается, а если время ограничить, так хотелки самые сокровенные и важные озвучивает. Все для вас, в общем.
Я снова посмотрел на стену, где должны были висеть часы. Точно, надо часы попросить. Ваня, какие часы?! Купишь потом. Так, а время как засечь? Считать, что ли. Раз, два, три, четыре. Тьфу, пока считать буду, ничего не придумаю. Соберись, тряпка, подумай о Люсе. Точно. Надо загадать, чтоб у Люськи не было токсикоза. Вот она обрадуется. Хотя месяц, другой — и он сам пройдет, а желание в трубу… Детскую кроватку? Чтобы ребенок здоровый был? Чтобы счастливый?
Я посмотрел на рюмку. Точно. Пусть рыба меня закодирует. Навсегда. Нет, месяцев на шесть, или на месяц. Хотя на месяц я и сам закодируюсь, у меня же сила воли есть. Зато если не пить — экономия какая. Или попросить волшебную пивную кружку, чтобы всегда полная была? Кайф. И денег. Во, точно. А сколько просить-то? Косарь Толе, десять Петровичу, у матери там занимал по мелочи. Коляска, пеленки. Тысяч двести, наверное. Нет, миллион.
Я почесал голову, посчитал пальцы; рыбий глаз пристально смотрел.
— Рыба! А к тебе можно обращаться так? Или надо как-то по-волшебному?
— Вань, имя мое Василина. Но разве сейчас это важно при моем виде? Вот не сварили бы меня… Желание-то придумал?
— Ага, рыба Василина, хочу денег, два миллиона двести тысяч.
— Точно?
— Точнее не бывает.
— Тебе как: в коробке, в конверте или на счет?
— Со счетами не дружу, давай в коробке: понадежнее, что ли.
— Первое желание: два миллиона двести тысяч. Красная коробка на антресоли за елкой. Проверишь чуть позже. Пришло время второго.
Лоб вспотел, я нервно застучал ногами по полу. Выходило похоже на звук часов. Тик-так.
Какое второе-то загадать? Квартиру новую. Черт, надо было просить пять лямов, и на квартиру бы хватило. Ну не зря все-таки жена дебилоидом называет. Теперь сам понимаю. Квартира отменяется. Еще раз попросить денег? Чтобы дохлая рыба высмеяла? Нет уж. Два миллиона хватит, в хрущевке ребенка поднимем, мы же так выросли. Тысяч пятьсот можно на вклад, или на счет, или на бизнес там. Жена разберется. О-о-ох. Машину? На машину тоже надо было деньгами брать. Или уж не так стыдно еще раз их попросить, рыба, может, войдет в положение, поймет, что я волнуюсь, не сразу понял, как надо, плюс время ограниченное. Сколько еще надо денег на двушку, трешку, дом загородный? Автоваз или иномарку? Так, миллионов десять.
Я перестал стучать ногами, хлопнул стопку без закуски, потому что в ложке лежала Василина, а выкидывать ее, чтобы зачерпнуть новой жижи, было неудобно. Горло обожгло.
— Василина! А можно еще денег?
— Конечно, Ванюша, хоть все три желания на них потрать.
Усы вспотели. Губы задрожали. В ванной перестала журчать вода.
Я наклонился поближе к ложке и прошептал:
— Де-е-есять. — Выдохнул, нервно сглотнул и продолжил: — По пять раз миллионов рублей.
Сердце стукнуло и будто остановилось.
— Пятьдесят миллионов получается?
— Получается, что так.
— Еще четыре красные коробки за елкой. Хочешь, проверь сейчас, но на третье желание останется мало времени.
Я поставил табуретку и полез наверх.
— Вань, ты че? — Люська с полотенцем на голове застала меня врасплох.
— Огурцов хочу соленых, тут были вроде.
— Жрешь опять?
— Да я чуть-чуть, видишь же.
Люська хлопнула дверью в зал.
Я с помощью поварешки отодвинул пыльный мешок с елкой. Четыре красные коробки были на месте. На глазах выступили слезы. Достал одну, открыл. Пятитысячные купюры, вонючие, яркие, лежали одна к одной, щекотали пальцы при пересчете. Вернулся на кухню и еще раз хлопнул водки. Подумал, что теперь смогу пить дорогую, а не эту из ларька, разведенную с водой.
Василина моргнула.
— Я придумал третье желание!
Рыба посмотрела с интересом.
— Удиви же меня, Ванюша!
— Я всегда хотел летать, как во сне. Потрогать облака руками, почувствовать невесомость, посмотреть, какие все маленькие сверху.
— Банально, конечно, но сделаю. Подходи к окну и прыгай, полетаем с тобой вместе.
Мне стало страшно: вдруг она обманет и я размажусь кровавым пятном у подъезда. Соседи будут смеяться, что допился или жена наконец-то довела. Бабки станут придумывать небылицы, а детвора — сбегаться каждый день и пытаться найти следы моих мозгов на асфальте. Я мотнул головой, чтобы отбросить глупые мысли, схватил ложку с рыбьей головой покрепче и сделал шаг.
Мое тучное тело подхватил ветер, я стал грести одной рукой по воздуху, вдыхая с жадностью его свежесть. Посмотрел вниз: люди, машины, вывески на домах, да и сами дома постепенно превращались в маленькие точки. Они становились рябью, причудливыми узорами, как на старых обложках тетрадей. Я улыбался. Чувствовал себя снова ребенком, чьи мечты наконец-то стали явью. Облака окутали меня, обняли со всех сторон.
— Как тебе, Ванюша?
— Это лучший день в жизни!
— Нужно возвращаться.
— Так быстро?
— Все три желания исполнены, тебе пора меня отпустить.
Мы полетели в сторону реки, рыба молчала: заметила мою легкую грусть. Я все так же крепко держал ложку и почти не смотрел на приближающийся поселок недалеко от города.
Василина моргнула, я моргнул ей два раза в знак благодарности и перевернул ложку.
Падая в воду, она прокричала:
— Всего хорошего, Ваню-ю-юша!
Около дома я еще раз взлетел повыше, потрогал облака, как ласкучий кот провалился в них головой и даже зачем-то сказал: «Прощайте», а затем вернулся и уверенно шагнул на подоконник своей квартиры.
Замер.
Опрокинувшись на стол, лежал человек в моей рубашке, с моей залысиной и держал мою недопитую бутылку. За его спиной стояли Люся и полицейский с бумагами. Жена ревела, и из ее мокрого от слюней и слез рта обрывками хрипели фразы: подавился рыбой… за что… пьяница несчастный.
Я посмотрел на пустую ложку в руке, на дверь антресоли, на Люсю.
Ну хоть полетал немножко.
