Еще пишется + Роман

К краю помоста вышел гном. Из одежды на нём оставили лишь свободную льняную рубаху до колена. Но даже в таком неказистом виде он излучал уверенность и величие. Никто не мог сказать, что видел на его лице даже тень страха или отчаяния. Когда он начал, голос его звучал громко и сурово, будто он тут был обвинитель, а не обвиняемый. От его слов у многих по телу пошли мурашки.

— Я Идриннвар Вулмакос, король Харендуя. Я не калечил ваших стражей, они сами напали на меня, и будь желание, я мог убить каждого, но я сдержался. Порядок ваш я не нарушал, а что насчёт оружия – это мои родовые топоры, символ моей власти в Харендуе, отказаться от них — значит отказаться от власти и титула.

— Насчёт оскорбления Великого Гоблина — так же полная ложь. Я ещё не оскорблял, но сейчас сделаю это. Я обвиняю власти Шарглутии и, в частности, Шургона, в нападении на мою гору и полном уничтожении моего народа. Я обвиняю вас в подкупе и предательстве, лжи и в преступлениях против моего народа. У вас много денег, много влияния и власти. Вы решили, что можете безнаказанно творить, что захотите? Думаете казнить меня без последствий?

Идни остановился, обводя взглядом толпу рабочих и стоящих неподалёку знатных вельмож. В глазах его бушевало пламя, пламенный изумруд, это было мистически великолепно. Голос его обрёл крепость металла и звон наковальни.

— Я вызываю власти Шарглутии на Ночную Жатву – Никс Харвест. Даже вашего влияния не хватит отказать мне в этом. Империя не простит мою смерть после официального вызова.

Стоящая толпа взорвалась гулом. Оглушительный ропот пронёсся по площади: одни гоблины, потрясённые смелостью гнома, недоверчиво переглядывались, другие, охваченные каким-то первобытным восторгом, начинали громко шептаться и возбуждённо толкать друг друга локтями. Некоторые рабочие, забыв о страхе и давлении стражи, невольно вскидывали кулаки, а их лица искажались в смеси изумления и надежды.

Никс Харвест — это безжалостный турнир, подчёркивающий влияние Вардолийской Империи во всём мире. Это смертельные состязания, где из непокорных городов сгоняют людей, чтобы они сражались насмерть под взором толпы. Жестокий спектакль власти и устрашения, призванный сломить волю, наказать сопротивляющихся и развлечь верных подданных.

Гном был прав, проигнорировать вызов означало подорвать авторитет Императора людей, такое не прощают.

— Ты свободен, Идриннвар. Шарглутия принимает твой вызов. Встретимся в столице империи, — ответил ему из толпы совершенно неприметный и заурядный гоблин. Был он низкий и худой и одет в одежду простого работника, но окружало его больше двух десятков стражей и вельмож. — Верните гному его вещи, — приказал он в конце и, развернувшись, пошёл прочь.

Ксавуда, до этого отброшенного и почти забытого, вспомнили. Его резко подняли с земли и оттащили к центру помоста, где уже лежала плаха. Толпа, ещё недавно поглощённая драматичным вызовом гнома, теперь с интересом уставилась на гоблина. Что же натворил их сородич и каким будет наказание?

Судья, ещё не до конца оправившийся от шокирующей отмены приговора, вновь занял своё место. Он бросил быстрый взгляд на влиятельного гоблина, что только что принял вызов Идни. Голос судьи вновь загремел на площади:

— А теперь, — начал он, указывая на Ксавуда, — мы переходим к делу этого ничтожного существа! Он обвиняется в подлом, низком, гнусном преступлении! В краже у уважаемого гостя нашей столицы, благородного Идриннвара Вулмакоса! Десять двурлей чистого золота! Неслыханная дерзость! За такое тяжкое преступление, за этот позор, брошенный на нашу столицу, Шарглутия назначает справедливое и неотвратимое наказание!

Толпа с откровенной ненавистью смотрела на преступника. Десять двурлей — слишком большие деньги. "Как он посмел? Почему он, а не они?" Их глаза, полные злобы, жадности и зависти, словно клеймили его. Но также каждый взгляд выражал тайную, невысказанную радость от того, что это происходит не с ними, а с другим.

Идни, уже забравший свои родовые топоры и облачившийся в доспехи, собирался уходить. Но услышал, как судья зачитывает обвинение против Ксавуда, и замер на краю площади. На словах об «уважаемом госте столицы» и «благородном Идриннваре Вулмакосе» гном презрительно усмехнулся, покачал головой. В его глазах блеснул гнев от невыносимого лицемерия гоблинских властей. Он видел, как быстро меняются их «принципы» в зависимости от выгоды. Двуличие гоблинов поражало.

— ...Он приговаривается к отсечению левой руки и пожизненному заключению в самых глубоких и тёмных подземельях! Да будет это уроком для всех, кто посмеет посягнуть на чужое добро в нашей свободной Шарглутии!

Услышав приговор, Идни отбросил всякое равнодушие. Он остановился и обернулся, его взгляд остановился на Ксавуде. Гном наблюдал с небольшим, горьким злорадством, как этого гоблина готовят к расправе.

Идни ощущал праведный гнев за украденное золото, хоть дело было даже не в монетах. Ксавуд оказался таким же, как все гоблины, хотя в какой-то момент даже понравился Идни, разрушая предрассудки и предубеждения.

— По обычаю нашей свободной страны, тебе предоставляется последнее слово! — закончил судья, театрально взмахнув рукой.

Ксавуда подтолкнули к краю помоста. Он поднял взгляд на толпу и разрыдался. Такие же гоблины, как и он, смотрели на него. Жажда расправы читалась в каждом их взгляде. Им не было его жаль, они жаждали зрелища, как и он когда-то, стоя внизу. Теперь, с помоста палача, мир ощущался совершенно по-другому: чужим, враждебным, безжалостным. Горькие, крупные слёзы текли по его грязному лицу, смешиваясь с пылью. Он пытался взглядом найти в толпе гнома; лишь от него исходящая ненависть была заслужена.

— Я… я не брал! Клянусь! Ничего не брал! — захлёбываясь слезами, прокричал он, пытаясь оправдаться. И тут он встретился глазами с Идни: — Я не знаю, куда делись твои деньги! Это не я! Я лишь пошёл на сделку с властями, чтобы спасти семью, остальное — ложь! — уже более твёрдо закончил Ксавуд, обращаясь исключительно к гному.

Гоблинские стражники лишь посмеивались, а толпа шикала и улюлюкала, раззадоренная его слезами и жалким состоянием. Но Идни Вулмакос, король Харендуя, внимательно посмотрел на Ксавуда. Он увидел не хитрость или ложь, а искреннее, безудержное отчаяние. И гном, к своему удивлению, поверил ему. В этот момент Ксавуд говорил правду. Укол совести пронзил гнома. Ведь это из-за его слов сейчас рубят руку гоблину, что пытался искренне помочь ему.

Палач взмахнул топором. Глухой удар.

Но крика боли не последовало. Вместо этого из горла Ксавуда вырвался смех. Это был смех, родившийся из хаоса, смех, который танцевал на обломках его прежней жизни. Он был громогласным и раскатистым, пронзительным и заразительным, звучащим как ода безумию. Это был смех безграничного ужаса и сломленной души, смех гоблина, который потерял всё и в чьём сознании что-то необратимо треснуло.

Этот омерзительный, звенящий смех, не знающий боли, разносился по площади, нагоняя на толпу непонятный, липкий ужас. Он был голосом полного и окончательного безумия, знаком того, что Ксавуд пересёк черту, откуда нет возврата. Многие гоблины, до этого радостные и смеющиеся, теперь попятились, испуганные этим чудовищным звуком, который был хуже любого предсмертного крика.

Скрюченное тело Ксавуда, теперь с окровавленной культёй, тут же подхватили стражники. Его небрежно бросили в сырую, холодную тюремную камеру, словно мешок с мусором. О его ране никто не позаботился.

Культя пульсировала невыносимой болью, каждая вспышка которой отзывалась огнём в мозгу, выжигая последние крохи рассудка. Кожа вокруг гноилась, источая сладковато-тошнотворный запах разложения, смешивающийся с затхлой вонью тюремной сырости, въевшейся в лёгкие. Жар лихорадки сменялся пронизывающим ледяным ознобом, заставляя зубы стучать, а тело — биться в неуправляемой дрожи. Мир вокруг расплывался, терял чёткость, превращаясь в череду кошмарных видений. Ему чудились лица Блезы и Вирлы, искажённые страхом, их беззвучные крики доносились сквозь пелену бреда. Потом — оскаленные морды стражников, мерзко хохочущие, толкающие его во всепоглощающую, бездонную тьму. Мысли обрывались, фразы путались. Он забыл, сколько времени прошло, забыл, кто он. С каждым прерывистым вздохом Ксавуд чувствовал, как жизнь мучительно покидает его, как его сознание медленно, но верно тонет в бездне боли и безысходного безумия.

— Выкиньте на улицу этот воняющий кусок мяса, — на четвёртый день, войдя в камеру, приказал охранник. — Пусть его лучше там приберут, чем нам потом хоронить.

Единственное, что успел подумать гоблин, прежде чем потерять сознание в грязном переулке, куда его кинули умирать:

"Прощай, Ксавуд".

— Где моя жена?! Моя дочь?! — хрипло выкрикнул Ксавуд, бросаясь к стражникам, что крепко держали Идни. — Вы обещали! Вы сказали, что отпустите их! Где они?!

Стражники лишь насмешливо усмехались. Главный, с нашивками, холодно окинул его взглядом.

— А об этом ты будешь беспокоиться потом, — процедил он сквозь зубы.

— Двое останутся здесь, — скомандовал главный стражник, кивая на дом Ксавуда. — Обыскать всё! И чтобы ни одна вещь отсюда не пропала! Возьмите лишь гномье барахло: шлем, топоры, вся его броня — это нужно для суда. Отнести всё на площадь! Этого взять! — указал он на дрожащего в стороне гоблина.

Прежде чем Ксавуд успел что-либо понять, его тоже схватили. Грубые руки впились в плечи, дёрнули назад.

— Эй! Отпустите меня! Вы обещали! — взвыл Ксавуд и отчаянно забился, пытаясь вырваться. — Мне нужно к жене и дочери! Мы уезжаем! Вы сказали, что отпустите!

Главный стражник медленно подошёл ближе. Его лицо пыталось изобразить дружелюбие, если бы не кривая ухмылка.

— Скоро отпустим. Пара формальностей, Ксавуд. Гнома казнят, и ты нам понадобишься как свидетель. Мелочи, понимаешь?

Слова про казнь ударили сильнее, чем любой удар. Ксавуд замер. Он смотрел на Идни Вулмакоса, чью массивную фигуру грубо толкали вперёд по улице. Гном шёл уверенно, не сутулясь. Он смотрел по сторонам и тихонько насвистывал, уверенный в своей правоте. Слова про казнь его, казалось, совершенно не трогали, хотя он наверняка их слышал. Ничто в его походке не выдало ни тревоги, ни даже капли страха.

"Казнить? Не может быть. За что? Он же никого не убил и не покалечил. Если его казнят, это будет на моей совести, ведь я пообещал помощь, но сам и сдал его в руки этих мерзких стражей. Отпустят ли они меня, как обещали? И главное — куда они дели Вирлу и Блезу?" – панически прокручивал в голове Ксавуд.

Ксавуда крепко держали, не давая ему сопротивляться. Он чувствовал, как волны жестокого мира уносили его от главной цели, что двигала им последние недели – спасения дочери. Дурное предчувствие охватило его, горькие слёзы потекли из глаз. Его опять обманули. Увидит ли он жену и дочь? Сможет ли помочь им?

Их потащили по утренним улицам Дрюклаара, направляясь к главной площади. Гоблины, спешившие по своим делам, шарахались в разные стороны, видя стражников, ведущих такого приметного пленника, как гном, и, что удивительнее, в компании одного из своих сородичей — запуганного, жалкого Ксавуда.

— Куда его? — тихо спросил один из младших стражников. — Неужто тоже на виселицу?

— Это не мне решать, но он помог врагу и напал на городскую стражу, сам как думаешь? — ответил главный страж.

— Но ведь вы сказали, что отпустите, если он поможет взять гнома?

— Мёртвому ему не будет дела до моих обещаний, — расхохотался главный. — Да и тащить его испуганного и визжащего не хочется, а если вырубить, так придётся на себе нести. Тебе бы пришлось его тащить!

Младший страж лишь дёрнул головой, в знак того, что таким ему заниматься совершенно не хотелось. Старший заметил это, и в его взгляде прочиталось: "То-то же."

Ксавуд, погружённый в тяжёлые мысли и поглощённый свалившимися испытаниями, не слышал их шёпот. Он всё ещё цеплялся за призрачную надежду, что был нужен им, что его отпустят и путешествие пройдёт, как запланировано. Ах, зачем он вчера во всё это ввязался? Стоило просто пройти мимо, как он делал уже тридцать три года. Стоило лишь задуматься о добром, в его понимании, поступке, как тут же система жёстко сломала его. А семья... Они, должно быть, уже в тюрьме.

"Проклятая система, поганые правила, провались они все под землю!"

На главной площади уже вовсю готовился помост для казни, но пленников повели сначала в стоящий сбоку большой шатёр. Даже если дело было кристально ясное, в Шарглутии проводили суд — не всегда честный и часто для галочки, но всё же суд.

Ксавуда грубо швырнули в пыльный угол, где он свернулся клубком, как не заслуживающий внимания мусор.

"Так со свидетелями не поступают," – зародилось лишь сейчас в нём явное сомнение.

Идни же под конвоем подвели к массивному столу. За ним сидел судья — толстый, лысеющий гоблин с маленькими, прищуренными глазками, которые, казалось, интересовали всё вокруг, кроме справедливости. На его пухлом пальце поблёскивал массивный золотой перстень, украшенный большим бриллиантом.

Судья даже не стал задавать вопросов. Вместо этого он откашлялся и начал монотонно и длинно зачитывать обвинения, будто список продуктов:

— Ты, гном, обвиняешься в нападении на городскую стражу. В увечье доблестных защитников порядка славного города Дрюклаара. В нарушении общественного порядка. Ношении запрещённого оружия. Сопротивлении законной власти. А также, — сделал он драматическую паузу, показывая, что это самое главное в обвинении, — в оскорблении Великого Гоблина Шургона – Короля нашей дорогой Шарглутии и потомка родоначальника страны – Шаргона!

Закончив, судья постучал по столу.

— Что вы нашли? Есть какие-то доказательства? — бросил он, обращаясь к страже.

Главный стражник шагнул вперёд.

— Ваша честь! Мы обыскали дом обвиняемого, где он скрывался. Вот его оружие, доспехи, шлем! — Он торжественно выложил на стол массивные гномьи топоры, изъятые части брони и украшенный шлем. Рядом бросил заплечный мешок Идни, откуда на пол вывалилось несколько сухих лепёшек и кусок вяленого мяса. — Это всё, что мы нашли.

Судья, бросив взгляд на скромное содержимое мешка, недовольно цокнул языком.

— Ну да, ну да, — протянул он, не особо скрывая насмешку, но с нотками небольшой зависти в голосе. — Деньги, конечно, у обвиняемого отсутствовали.

При этих словах стражники заволновались, начали переглядываться.

— Нет, Ваша честь! — хором зашумели они, отчаянно отнекиваясь. — Никаких денег! Мы клянёмся! Сами удивились, но у гнома с собой ничего не было! Кошель был совершенно пуст!

И вот тут, в этот самый момент, Идни Вулмакос, до этого стоявший спокойно, с гордо поднятой головой, не проявлявший ни тревоги, ни страха, вдруг вздрогнул. Его взгляд, до этого выражавший лишь безразличие к словам обвинителей, мгновенно вспыхнул холодной яростью и презрением. Он коробился от этих слов, словно его только что облили ледяной водой. Его палец резко метнулся в угол, туда, где свернулся Ксавуд.

— Этот мерзавец забрал их раньше вашей стражи! — громко и отчётливо произнёс гном, и металл заскрипел в его голосе. — У меня было почти десять двурлей с собой. Он украл их все!

— Лишь на миг я поверил, что среди вашего народа могут быть честные гоблины, как сразу в том жестоко разочаровался, — почти шёпотом, горько закончил гном, и лицо его вновь превратилось в камень.

Слова Идни, а особенно сумма, словно удар молнии, поразили всех присутствующих. Ксавуд, до этого не издававший ни единого звука и надеющийся, что про него просто забудут, от этих слов задрожал. Он не брал эти деньги! Даже не думал об этом. А теперь его обвиняет тот, в ком он увидел справедливость, так не хватающую этому городу. И даже отсюда на Ксавуда посыпались несправедливые слова, ввергнувшие его в шок.

Стражники оцепенели, впав в немое изумление. Даже судья, обычно такой невозмутимый, был ошарашен. Его маленькие глазки расширились. Десять двурлей? Около четырёх килограммов чистого золота! Это было невообразимое богатство, сумма, которой хватило бы, чтобы не работать всю жизнь, купить себе целую деревушку и предаваться там наслаждениям. В шатре воцарилась гробовая тишина, прерываемая лишь тяжёлым дыханием и звоном осознания.

— Я ничего не брал! Это ложь! — возопил слегка оправившийся от шока Ксавуд. — Я клянусь, у меня ничего нет! — смотрел он при этом на гнома, а не на окружающих его стражей и судью. Для него было важнее его мнение, чем мнение этой системы, но гном уже отвернулся и лишь недоверчиво повёл плечами в ответ на крики.

Судья махнул рукой в сторону Ксавуда, и к тому быстро подскочил стражник и резким ударом в грудь выбил весь воздух, заставив согнуться и замолчать.

— Что ж... — негромко произнёс судья, стараясь придать голосу вескость. — В свете вновь открывшихся обстоятельств дело переносится на более позднее время!

Он кивнул одному из стражников, который стоял ближе всего. Тот, не дожидаясь повторения, сорвался с места и со всех ног выбежал из шатра.

Не прошло и часа. Томительная тишина шатра давила на Ксавуда, каждая минута казалась вечностью, наполненной неясными страхами. Внезапно два стражника схватили его под руки и грубо выволокли наружу. Чуть поодаль маячил казавшийся зловеще пустым трактир, куда его и оттащили.

Вскоре дверь трактира открылась, и на пороге стоял запыхавшийся гоблин огромных размеров, лицо его было мокрым от пота, который градом капал вниз. Было видно, что он редко куда-то спешил, и сейчас — один из тех случаев.

Ксавуд со смесью ужаса и удивления узнал его. Он видел его лишь однажды, чуть больше трёх недель назад, но это лицо с тех пор являлось ему в кошмарах. На пороге стоял Мизгратак, тот гоблин, что обещал отнять у Жмула дом, тот, из-за кого Ксавуд две недели ходил с синяками и ссадинами, даже сейчас ещё не до конца зажившими.

— А ты молодец, парень, — отдышавшись, начал Мизгратак. — Мне сказали: предатель страны, а ты просто ловко обчистил этого гномьего болвана. Такие, как ты, нам нужны. Это ж надо… десять двурлей! Вот так везение. Хочешь прямо сейчас пойти домой, и никто. Никто, — он повторил, — не тронет тебя. Я тебе обещаю.

Ксавуд смотрел на него и видел, что этот вельможа его не узнаёт: ни лицо, ни имя. Хоть Ксавуда и избили тогда за попытку пожаловаться на него, он понимал: для такого, как Мизгратак, он был лишь пылинкой, о которой даже не стоило докладывать. Просто "сделали, что должны". Ксавуд уже понимал, что разговор не сулит ничего хорошего, но всё же медленно кивнул, ожидая продолжения.

— Вот это деловой разговор, — потёр руки Мизгратак. — Ты же знаешь, что самое главное — это делиться с ближним своим. Вот и тебе надо поделиться: пять двурлей тебе и пять мне. И потом отправляйся куда хочешь. Даже в этот трактир приходи в любое время, тут тебя бесплатно накормят и напоят, это мой трактир. А если не знаешь, куда свою долю вложить, так я тебе ещё и подскажу и помогу — за небольшой процент. Ну что, по рукам?

Ксавуд приуныл, опустил голову и тихо произнёс:

— Но я и впрямь не брал у гнома ни одного двурля. Он дал мне лишь кусок золотой монеты на покупку продовольствия, и ту забрала ваша стража. Я понятия не имею, куда пропали его деньги.

— Стража! — громко крикнул Мизгратак. — Вы обыскивали этого негодяя?

— Да, почтенный Мизгратак, мы обшарили весь дом, там нет ничего интересного, перевернули всё вверх дном. А самого сию секунду обыщем, — страж принялся ловко ощупывать Ксавуда. Не найдя ничего, он закончил: — Чисто, ваше превосходительство.

Со злостью Мизгратак топнул ногой так, что стаканы на стойке зашатались.

— Если я узнаю, что это твои стражники взяли деньги, ты пожалеешь о том дне, когда родился на свет!

— Кто ещё с этим, — пренебрежительно махнул рукой Мизгратак в сторону Ксавуда, — вместе живёт в доме? Кто мог взять деньги, если их нет ни в доме, ни при себе? Друзья? Жена? Родители?

— Жена, он постоянно упоминал свою жену и дочь, господин. Они собирались куда-то уезжать сегодня утром. Может, он передал все деньги ей? — торопливо рассказывал страж.

— Но ведь это вы забрали мою жену и дочь, чтобы я вывел вам гнома, как она могла уехать, если сейчас, наверняка, сидит в сыром подземелье? — с горечью и непониманием попытался вставить Ксавуд, за что опять получил удар в грудь от стражника.

— Живо узнай на всех воротах, выезжала ли его жена сегодня из города или нет. Баба вдвоём с девкой — приметная пара. Доложи и отправь за ними погоню, — совершенно не обращая внимания на Ксавуда, приказал Мизгратак. В его голосе читалась лишь жадность и жажда наживы.

Ожидание казалось Ксавуду вечностью, в его голове всё перепуталось.

"Блеза уехала из города? Блеза украла деньги? Не может этого быть, наверняка это очередные уловки поганой власти. Им что-то от меня надо, и так они пытаются запутать, вывести из себя. Это ведь стража схватила и Блезу, и Вирлу. Я видел это по их лицам. Ведь именно поэтому мне пришлось предать Идни."

Но, продолжая свои мысли, сомнение забиралось всё глубже и глубже.

"Для любого гоблина десять двурлей — это огромные деньги. Не зря даже сам Мизгратак притащил сюда свою жирную задницу. Мы никогда не жили в достатке, и Блеза могла решить хоть так вырваться из нищеты."

Ксавуд отгонял от себя эти ужасные выводы. Даже жестокий мир Шарглутии не мог быть настолько ужасен. Если даже жена его предаст, то кому же тогда верить?

Тишину нарушил гремящий доспехами страж, вошедший внутрь. Он скороговоркой доложил:

— Вы правы, господин Мизгратак, их видели на южных воротах города. Они отправились по Растер тракту в сторону Дувартиса. Это было четыре или пять часов назад. За ними отправились в погоню пять конных стражников.

Мизгратак раскраснелся так, что даже на его зелёной коже это стало заметно. Подойдя ближе к Ксавуду, он наотмашь влепил ему пощёчину.

— Мерзавец, сговорился с женой и отправил её подальше из города с деньгами. И сам хотел сбежать. Так в Дрюклааре дела не делаются. Ты решил меня обмануть? По закону ответишь за всё!

Потом Мизгратак в гневе повернулся к стражу и рыкнул:

— Почему всего пять? Отправьте ещё двадцать всадников, она может попробовать затеряться в каком-то из близлежащих городов, надо успеть перехватить их.

Разгневанный, он выскочил из трактира, и Ксавуд увидел, как Мизгратак вошёл в большой шатёр. Через минуту, видимо сказав судье пару слов, удалился.

Но Ксавуду было не до Мизгратака и не до судьи.

"Блеза и впрямь уехала из города. Но попробует ли она спасти Вирлу? Путь до Эльдории и так слишком опасен, а с такой суммой тем более. Может, Блеза просто решит пожить для себя? Бросив дочь умирать? Нет, я не верю в это, моя любимая не сможет так поступить."

"Они поехали в сторону Дувартиса, это путь на Светлый лес. Но также это в сторону других городов гоблинов, где проще затеряться."

"Она украла деньги и сбежала, ничего тебе не сказав", – шепнула тёмная часть его сознания.

"Будь она проклята эта Шарглутия, будь прокляты эти деньги. От них лишь одни беды."

Отчаяние сжимало горло, он чувствовал себя преданным и растоптанным.

После слов Ксавуда зелёные глаза гнома метнулись в сторону поверженного стражника, затем на говорящего. В этом взгляде угадывалась лёгкая растерянность, нерешительность и вслед за ней некое угрюмое принятие. Гном, не произнеся ни слова, последовал за Ксавудом, двигаясь с поразительной для своей комплекции скоростью.

Ксавуд же, опьянённый собственным дерзким поступком и необычными для себя чувствами, не мог умолкнуть. Он болтал без умолку, пока они бежали по запутанным переулкам.

— Ну и силища у тебя! — задыхаясь, восхищался Ксавуд, перепрыгивая через кучу мусора. — А топоры-то! Где ж ты такие взял? Они ж размером с меня! Как ты этих стражников уделал-то? Их ведь целых пятеро было, а ты один. Вот это да! А ты вообще кто такой? Откуда взялся в Дрюклааре?

Гном лишь тяжело сопел, не сбавляя шага. Наконец, когда они свернули в очередной тёмный проход, расспросы Ксавуда его заставили заговорить, и его низкий, рокочущий голос нарушил тишину:

— Я Идни Вулмакос. Король Харендуя. Бывший король. – очень тихо и грустно закончил он.

Слова гнома, словно удар молота, отрезвили Ксавуда. Он резко затормозил, едва не врезавшись в стену дома. В голове тут же всплыли давние слова Мидвака: "Ходят слухи, что Харендуй полностью разрушен, что дракон разбил гору. Всё население обеих гор было уничтожено." И ещё: "Я слышал, что даже наша специальная армия участвовала в атаке на Харендуй."

"Король Харендуя... Бывший король... Получается, что он, возможно, единственный выживший?" — осознал Ксавуд, и по спине пробежал холодок. Каково же быть последним из своего народа? Наверняка гном пришёл сюда мстить тем, кто отнял у него всё. Если даже Мидвак упомянул слухи про участие наших армий шёпотом, возможно, это была чистая правда. Либо же этот гном направляется в столицу Вардолийской Империи, а путь туда есть только по Растер тракту, через Шарглутию.

И Ксавуд не осуждал его и искренне сочувствовал. Эта прогнившая система, что отняла у гнома горы и народ, точно так же пыталась лишить его самого всего, что ему дорого — денег, дочери, надежды.

Он никогда не общался с гномами, так же как до недавнего времени не общался с эльфами. Но в его памяти свежа была встреча с Иллианом — тем эльфом, который бескорыстно и как только мог помог совершенно незнакомому гоблину, отчаявшимся спасти своего ребёнка. Если Иллиан, чужак, способен на такую доброту, то, возможно, и гномы... были такие же, пока их горы не уничтожили? Ксавуд не знал, но это было и не важно.

Он почувствовал глубокий порыв, как дань уважения Иллиану, надо помочь Идни. Нечто внутри него требовало совершить ответное доброе дело, подобно тому, что сделали ему. Это был способ поблагодарить мир за обретённую надежду. Хоть и опосредованно, но вернуть долг. Ксавуду это было необходимо.

Они наконец добрались до дома Ксавуда, незаметно проскользнув в открытую дверь. Быстро войдя, Ксавуд втолкнул тяжёлого гнома внутрь, а затем сам привалился к стене, пытаясь отдышаться.

В тусклом свете жилища Ксавуд смог получше рассмотреть своего нового спутника. Массивная фигура гнома была облачена в тёмные, слоистые доспехи, сотканные из металла, который гоблину никогда прежде не встречался. Броня казалась невероятно прочной и износостойкой, подходящей для самых суровых битв. На голове гнома восседал внушительный шлем, увенчанный короной, украшенной зубчатыми элементами и древними руническими узорами, что придавало ему вид легендарного правителя. Его зелёные глаза, чуть прищуренные, внимательно изучали скудное убранство гоблинского дома. Идни выглядел уставшим, но его лицо, обрамлённое могучей бородой и усами, излучало непоколебимую волю.

Услышав шум, Блеза направилась к входной двери, осыпая Ксавуда градом вопросов, словно стрелами.

— Ты всё купил? Нашёл все травы? Еду по списку целиком? Как нам быть с домом? Ты отправишь Мидваку письмо и деньги за следующий месяц? Путешествие-то не близкое, не хотелось бы вернуться в никуда!

Но увидев, с кем он пришёл, она в недоумении замерла и лишь смогла выдавить из себя:

— Здрасссьте.

— Блеза, не пугайся, это гном Идни, — поспешно заговорил Ксавуд, придумывая на ходу правдоподобную историю. — Ему негде было остановиться в Дрюклааре, и я решил поселить его у нас, пока мы будем в путешествии. Я тоже подумал, что путь не близкий и было бы неплохо, если за домом присмотрят. Вот и оставлю Идни тут пожить, пока мы будем добираться до Све…

Взгляд Блезы, острый и предупреждающий, прервал его на полуслове. Не следовало всем подряд рассказывать о своих планах, и Ксавуд умолк. Блеза, хоть и не до конца поверив в историю мужа, лишь тяжело вздохнула. У неё не было сил спорить, да и понимала, что Ксавуд вряд ли привёл бы кого попало. Бросив на гнома быстрый, оценивающий взгляд, она повернулась и, бормоча что-то о сборах, удалилась вглубь дома, оставляя мужчин на кухне.

Ксавуд неловко почесал затылок. Он поступил спонтанно, под влиянием мести и вспыхнувшего гнева, а теперь столкнулся с последствиями своего поступка. Завтра утром ему предстояло отправиться в дальний путь. А сейчас на его кухне сидел незнакомец — не простой, это был король, пусть и бывший, но король целого народа. Робость перед титулом смешивалась с растерянностью, и это всё переплеталось с ответственностью за судьбу того, кто пришёл в его дом. Перед гоблином встала моральная дилемма и вопрос, как поступить дальше.

В тишине кухни Идни Вулмакос устало опустился на деревянную лавку, его доспехи тихо скрипнули. Ксавуд бросил взгляд на массивные топоры, прислонённые к стене.

— Ты... ты их здорово отделал, — нервно улыбнулся Ксавуд, кивая в сторону двери. — Вся стража наверняка тебя ищет. Гном в Дрюклааре — фигура очень приметная, тебе следует отсидеться и не показываться на улице.

Идни молчал, но его глаза внимательно смотрели на гоблина, а потом перевелись на свои топоры. В его взгляде читалась глубокая решимость и готовность к драке. Он явно не боялся, а жаждал новых столкновений.

Чувство ответственности за гнома перевесило, и Ксавуд решил, что не может просто так оставить его без еды.

— Слушай, я утром уезжаю. Семья у меня… ну, дела вдалеке, в общем. Так что не могу тут задержаться. Но я не могу оставить тебя без еды. Завтра утром пойду закуплюсь, чтобы ты тут с голоду не помер. А когда поиски улягутся, дней через пять-семь, тебе лучше уехать из Дрюклаара. Здесь тебя схватят. В одиночку ты ничего не добьёшься.

Идни медленно кивнул, его взгляд задержался на Ксавуде. Он протянул руку к своему поясу. С него свисал огромный кожаный кошель, который с каждым движением издавал тяжёлый, приятный звон золота. Ксавуд с удивлением наблюдал, как гном его развязывает.

— Купи, что нужно, — низким, но громким голосом произнёс Идни. — Возьми за работу.

В кошеле гнома Ксавуд увидел массивные золотые монеты. Они были гораздо крупнее и тяжелее, чем привычные гоблинские гринклы, с какой-то древней чеканкой и витиеватыми гномьими узорами. Ксавуд только слышал о таких – двурли, легендарных монетах гномов. Именно их гоблины переплавляли и потом чеканили свои гринклы. Он никогда не видел их лично. Поговаривали, что одна такая монета весит около четырёхсот грамм и стоит как триста гринклов. Внутри раскрытого кошелька лежало около десятка таких золотых дисков.

Гном достал самый маленький. Некоторые края были ровные, как будто от одного большого диска постепенно отрубалось некое количество золота. И верно, в следующий миг гном, подхватив свои топоры и положив на один этот обрубок, вторым отрубил от него золотую полоску, которую и вручил Ксавуду.

Ксавуд, ошеломлённый, принял золотую ленту. По весу она походила на дюжину или полторы гринклов, но всем известно, что в монетах гоблинов лишь треть золота, остальное — серебро. Тут же на его ладони лежало чистое золото.

Блеза, тихонько вернувшаяся, подслушивала разговор, стоя в глубине дома. Её не было видно, зато она всё прекрасно наблюдала и слышала. В момент, когда Идни вытаскивал монеты, в её глазах, до этого обеспокоенных, вспыхнул острый, хищный блеск, который не могла скрыть даже полутьма.

Утро наступило быстро. После всего произошедшего вечером Ксавуд мгновенно отключился – дни в пути тоже сыграли свою роль. Дочь всё ещё была слаба, а на кухне его дома спал бывший король, с недавних пор яростно ненавидящий гоблинов. Ксавуд быстро собрался и вышел на улицу, чтобы докупить провизию и выполнить обещание, данное Идни. Надо было спешить.

Отойдя от дома на пару десятков шагов, путь ему резко преградили. Из тени выступили семь гоблинских стражников. На их лицах застыло хищное удовлетворение. Ксавуд тут же почувствовал, как сердце ухнуло в пятки. Один из них, главный, с нашивками на предплечье, впился в него взглядом.

— А вот и наш беглец, — протянул стражник, — куда ж ты так торопишься?

Ксавуд похолодел. Он попытался придать лицу невинное выражение.

— Я? За покупками, господин стражник. Дочь больна, мне нужно...

— Хватит врать! — рявкнул стражник, перебив его. — Ты был вчера в том переулке? Где Гном?

Ксавуд попытался отпереться, изображая полное недоумение.

— Гном? Какой гном? Не понимаю, о чём вы... Я только вчера вернулся из Жартилии, господин стражник, а сегодня опять отправляюсь в дорогу!

— Да ну? — Глаза стражника сузились. — Обыскать его!

Стражники тут же набросились на Ксавуда. Его руки заламывали за спину, жёстко шарили по карманам. Один из них вдруг остановился, его пальцы наткнулись на что-то твёрдое и необычное во внутреннем кармане. Он вытащил золотую полоску. Ту самую, которую Идни отрубил своим топором. На золоте отчётливо виднелись странные, узорчатые символы, явно не гоблинской работы.

— Это гномьи узоры! — воскликнул самый старый из стражей, с седыми волосами. — Это кусок двурля, я уже видел такое.

— Продолжишь дальше отпираться? Или всё-таки скажешь правду? — голос главного стражника стал жёстким, как кремень.

Ксавуда похолодел. Он попытался ещё что-то сказать, но слова застряли в горле. Его тут же дёрнули вперёд и буквально бросили к ногам другого стражника. Это был «Молодой», тот самый, с огромной багровой шишкой на лбу. Он стоял, опершись о стену, и на его лице расплылась очень недоброжелательная, мстительная улыбка. Его взгляд, полный ненависти, не предвещал ничего хорошего.

— Что ж, Ксавуд, — прошипел «Молодой», наклоняясь к нему, — кажется, мы не договорили вчера.

Ксавуда пронзил ужас. Резко заныли все раны и ушибы, нанесённые по вине этого стражника. Повторения того унижения он не хотел.

— Где гном? — в голосе главного стражника не было и тени колебания. Он готов был отдать Ксавуда «Молодому» ненадолго, лишь бы разговорить, но всё же предпринял последнюю попытку получить ответ без насилия. — Ты знаешь, что бывает с теми, кто укрывает врагов. Мы не будем церемониться. Твоя жена и дочь... — он сделал многозначительную паузу, — ты же не хочешь, чтобы они оказались в тюрьме, а потом на улице, если, конечно, доживут?

В этот момент Ксавуд сломался. Образ Блезы и больной Вирлы, их беззащитность, были для него превыше всего. Он не выдержал. Слова, тяжёлые, как камни, сорвались с губ:

— Он у меня дома.

Главный стражник кивнул, его улыбка стала шире.

— Хорошо. Но его надо выманить или разлучить со своими топорами. Без оружия он не так опасен. Ты сделаешь это прямо сейчас. Мы не хотим ненужных жертв. Пусть спустится вниз, мы его там схватим, а ты отправишься в дорогу. С пострадавшим, — кивнул он на «Молодого», — я сам разберусь, тебе ничего не грозит.

Ксавуд обречённо кивнул. Чувство отвращения к самому себе накатило волной. Ему предстояло предать того, кого только что спас, кого начал считать "своим" — гораздо более своим, чем эти продажные, жестокие гоблины-стражники. Его мир рушился.

Ксавуд шёл обратно к дому, словно во сне, ноги еле слушались. В голове метались мысли: "Что я наделал? Как я мог так поступить?" Он должен был предупредить Идни, дать ему сбежать. Но что с Блезой и Вирлой? Он был в полной растерянности, не зная, как поступить. Предать или потерять семью. Выбор был ужасен.

Войдя в дом, Ксавуд огляделся. По дому была разбросана часть их пожитков, а телега, на которой они должны были ехать, стояла во дворе. Но Блезы и Вирлы не было.

— Идни! — хрипло позвал он. — Где Блеза и Вирла?

Гном появился на кухне, его взгляд был всё таким же спокойным.

— Они вышли около часа назад. Сказали, что пошли за шерстяным одеялом для девочки. С тех пор их нет.

Ксавуд бросился к окну. Тележка, их жалкий скарб, аккуратно уложенный в неё, стояла у стены. А вокруг никого. Он медленно отстранился от окна. Стража уже схватила их. Как и обещала. Они не стали ждать его слова. Они просто взяли их.

Всякая надежда рухнула. Теперь у него не было выбора. Это был единственный способ спасти их. Горечь предательства сжала сердце.

— Идни! — выдавил Ксавуд, стараясь, чтобы его голос не дрогнул. — Мне нужна твоя помощь. Там, снаружи... Я накупил столько всего, что не справлюсь сам. Все эти мешки с провизией, травы... Помоги мне их поднять вверх, пожалуйста.

Идни, не задавая вопросов, двинулся к двери. Он спустился вниз и лишь ступил за порог, как в этот самый миг его скрутили. Стражники выскочили из укрытий, их цепкие руки впились в его массивные доспехи. Гном, застигнутый врасплох, не стал даже сопротивляться. Кулаками против мечей и копий было не отбиться, а топоры остались наверху.

Идни Вулмакос, бывший король Харендуя, повернул голову и встретился взглядом с Ксавудом. Его зелёные глаза были будто изумруд, давший трещину. Зарождавшаяся в них привязанность оказалась смыта волной предательства. Но чем дольше он вглядывался, тем отчётливее видел на лице гоблина отчаяние и боль, поняв причину, толкнувшую его на этот шаг. Ярость, вспыхнувшая было во взгляде, вдруг начала утихать, сменяясь смирением.

До тех пор, пока рука Идни не коснулась своего пояса, где ещё недавно висел увесистый кошель. Тяжёлый, звонкий мешочек с двурлями исчез. В тот же миг взгляд гнома вновь ожесточился, наполняясь невыразимым презрением. Он больше не обращал на Ксавуда внимания, словно тот стал чем-то настолько отвратительным, что на него невозможно смотреть.

Ксавуд промолчал. Ответить на это ему было нечего. Эта мысль уже давно крутилась в его голове, но он отгонял её, как назойливую муху, не позволяя овладеть собой.

"Если кто и может помочь дочери, то лишь эльф. Они самые лучшие лекари в мире. И всяко честнее, чем хапуги доктора в Дрюклааре," – обнадёживал себя Ксавуд.

— Моя маленькая Вирла... — прошептала Блеза, не обращая внимания на его молчание. Её взгляд был прикован к закутанной в одеяла дочке. — Она так мало пожила. Неужели, любимый, мы ничего, совсем ничего не сможем сделать? Я... я просто не переживу этого. Моё сердце разобьётся на мелкие кусочки.

Зрелище мучений дочери сильно сказалось на жене, подавляя её волю к жизни. Последние две недели Блеза была совсем отрешённая, могла не есть, не спать, лишь сидеть у кроватки Вирлы, наблюдая за каждым её слабым вдохом, каждым судорожным движением. Ксавуду нельзя было предаваться отчаянью. Только он мог что-то сделать. Только он один оставался той скалой, которая могла разбить волны беды.

На четвёртый день пути, измождённые и почти обессилевшие, они наконец-то увидели вдали очертания Жартилии. Над городом сияло полуденное солнце, когда телега, скрипя колесами, въехала в широкие городские ворота.

Ксавуд прежде не бывал здесь, и, хоть все его мысли были поглощены тяжёлым состоянием дочери, он с невольным интересом оглядывался по сторонам. Жартилия дышала иначе, чем привычный ему Дрюклаар. Толп на улицах было заметно меньше, а сам ритм жизни казался плавнее и размереннее. Воздух ощущался чище, дома были невысокие, но с удивительной резьбой по дереву и камню, выделяясь своим разнообразием. Улицы, намного уже и в отличие от прямолинейных кварталов столицы, вились причудливыми изгибами, показывая отсутствие чёткого городского плана.

На улицах Дрюклаара Ксавуд никогда не встречал никого, кроме гоблинов; хоть прямого запрета и не было, иные расы там не селились, либо сочтя место для жизни дорогим, либо по иным, неведомым ему причинам. Но в Жартилии он с удивлением обнаружил большое количество людей; ему даже показалось, что их здесь больше, чем гоблинов. Ещё Ксавуд заметил парочку тёмных эльфов, о чём-то тихо переговаривающихся в переулке, их силуэты были почти незаметны в тени высоких домов.

Проезжая лавки с ягодами и фруктами, он отметил, что все их хозяева были невысокие полурослики, а поодаль торговало овощами и зерном несколько могучих зеленокожих орков. Всматриваясь чуть внимательнее, стало заметно: в лавках больше половины полок были пусты, а товары, что стояли, не отличались свежестью.

"Вот оно, то о чём говорил Мидвак, дефицит товаров", – вспомнил Ксавуд. "А большое количество людей наверняка показывает, у кого гоблинские города стали закупать продовольствие. Всё, как и говорил тогда ночью на кухне Мидвак."

"Как же найти тут нужного нам лекаря?" – размышлял Ксавуд. "Наверное, стоит спросить у прохожих, эльф, да ещё и лекарь, наверняка фигура известная, если даже в Дрюклааре о нём знают."

Заметив невдалеке гоблина, размеренно шагающего вдоль обочины, Ксавуд окликнул его:

— Эй, почтенный! Не подскажешь, как найти эльфа-лекаря? Говорят, он чудеса творит.

Гоблин остановился, окинул их усталый вид быстрым взглядом и махнул рукой в сторону узкого переулка.

— Эльф, значит? Знаю такого. Зовут его Иллиан. Его лавка в том переулке, в самом конце. Не пропустишь. Вывеска у него... ну, необычная. Удачи вам.

Без лишних слов Ксавуд кивнул в знак благодарности и, прибавив шагу, направил телегу в указанный переулок, стараясь выиграть хоть пару лишних минут.

Переулок оказался ещё более узким и тихим, уводящим от городской суеты. Почти в самом его конце Ксавуд увидел нужную ему лавку. Её фасад, хоть и был старым, выглядел ухоженным и каким-то... живым. Над дверью висела вывеска, не похожая ни на что виденное им прежде. Вырезанная из цельного куска могучего этерона, она изображала Древо Жизни, чьи тонкие, переплетающиеся ветви мягко светились даже при ярком полуденном солнце. Цвета свечения были совершенно не гоблинские — нежные оттенки изумруда и сапфира перетекали друг в друга, создавая ощущение покоя и чистоты.

Ксавуд остановил телегу. Он и Блеза даже не успели переглянуться, чтобы решить, кто возьмёт Вирлу на руки, как дверь лавки распахнулась. На пороге стоял высокий, стройный эльф с длинными, до половины спины, светлыми волосами, блестящими на солнце. Его глаза цвета леса излучали вековую мудрость и всеобъемлющее сострадание. От хозяина лавки исходила аура спокойствия и уверенности, почти физически ощутимая. Он был одет в простой, светлый и безупречно чистый льняной халат. Движения его были плавными, почти бесшумными.

Эльф не дал им и слова сказать. Его взгляд мгновенно упал на Вирлу в телеге, и спокойное лицо омрачила тень беспокойства.

— Что за дураки! Вы же чуть её не потеряли! — резко и упрекающе прозвучал его голос.

Прежде чем Ксавуд успел осознать происходящее, эльф уже шагнул к телеге, ловко склонился над Вирлой и влил в её рот несколько капель ярко-красного эликсира. Жидкость подействовала мгновенно. На глазах у Ксавуда и Блезы бледные щёки Вирлы начали приобретать здоровый зеленоватый оттенок, свойственный гоблинам. Спазм мышц, удерживавший её тело в напряжении, будто сжатую пружину, отпустил. Маленькая грудь Вирлы, ещё недавно судорожно вздымавшаяся, начала дышать ровнее, спокойнее.

Ксавуд смотрел на это чудо, не в силах вымолвить ни слова. Надежда, которая едва теплилась в его сердце, теперь разгорелась ярким, воодушевляющим пламенем. Блеза, до сих пор похожая на серую безжизненную статую, недели державшаяся на краю пропасти, при виде таких разительных изменений в дочке вдруг рухнула, сражённая внезапным облегчением. Ксавуд едва успел подхватить жену, не дав ей упасть.

Буквально через несколько секунд Блеза очнулась. Перебивая друг друга, они с Ксавудом без умолку благодарили доктора.

— Мы вам безумно благодарны, доктор, — воскликнул Ксавуд, а Блеза добавила сквозь слёзы облегчения и радости: — Чем мы только ни лечили нашу малышку, ей ничего не помогало! Спасибо, спасибо, спасибо!

— Вы бы ещё неделю потерпели, точно померла бы, — едко ворчал эльф. — Почему нельзя было сразу к лекарю? И времени у вас было бы больше, и лекарство, возможно, даже получилось бы найти. А сейчас что? — Он лишь махнул рукой, словно признавая бессилие.

Ксавуд и Блеза стояли в замешательстве. Но ведь снадобье помогло! Вирле стало лучше — хоть она и спала, весь её вид говорил о скором возвращении сил.

— Что значит "возможно получилось найти"? Разве ваше лекарство не помогло? — недоуменно спросил Ксавуд.

— Да какое это лекарство? У вашей дочки Чёрная Хворь, я лишь остановил болезнь на время. Закупорил её глубоко внутри, но хворь вернётся с ещё большей силой, и мои эликсиры будут бесполезны.

Родители видели: беспомощность вызывала у доктора болезненный приступ отчаянья. В отличие от дрюклаарских лекарей, он участливо смотрел на Вирлу и переживал за её будущее, но вылечить не мог.

— Лишь особый эльфийский эликсир – Слеза Аларии – способен вылечить вашу дочь.

— Мы готовы, доктор! Я найду любые деньги, только помогите ей. Продайте нам этот эликсир! — вскрикнул Ксавуд.

— Я же говорю: дурак! — беззлобно сказал Иллиан. — Ты совсем меня не слушаешь? Лекарство не найти! Будь оно у меня, я бы не взял с тебя ни зингла, но его просто нет. Уже почти месяц, как прекратились поставки по Растер тракту, а в запасе я его никогда не держал. Это редкое и сложное снадобье, сделать которое можно только в светлом лесу. Лишь свежесобранные цветы и травы пригодны для его изготовления. Да и не продают эльфы его кому попало, так что искать у других торговцев бесполезно.

— Я отвезу Вирлу в Эльдорию! — чётко и уверенно отчеканил Ксавуд. — Она будет жить!

— Эх… дважды дурак! — вздохнул Иллиан. — Если по тракту нет поставок, значит, он небезопасен. Ты не сможешь пройти по нему просто так, а тем более с больной дочкой. Вокруг орудуют мерзкие шайки головорезов и бандитов, которым сейчас никто не может дать отпор. Даже караваны с сотней воинов боятся идти в путь, а ты собрался один! К тому же, все эти местные шайки вдруг решили сами охранять тракт, собирая плату за каждые несколько миль. Хотя, даже если по чудесному стечению обстоятельств тебя никто не тронет и не попробует отнять всё, что у тебя есть, включая жизнь и свободу, общая сумма за пропускные пункты будет астрономическая.

Перечисление преград не испугало Ксавуда. Он чётко видел результат своих стараний: живую дочь, которую не корчит в судорогах и не выворачивает наизнанку от кашля. Сдаваться гоблин не собирался; его решимость могла двигать горы, а тут требовалось всего лишь преодолеть чуть больше тысячи миль.

— Доктор, но хватит ли у нас времени довести дочь до Эльдории? — задал Ксавуд единственный волнующий его вопрос.

— А ты, значит, у нас отчаянный, это даже хорошо, — смягчился эльф. — Мой эликсир, что я дал твоей дочери, действует всего неделю. После этого его можно давать ещё три раза, но каждый раз эффект будет меньше: шесть, четыре и два дня. Итого, на весь путь у тебя девятнадцать дней. Ещё я напишу тебе, какие травы нужно купить, они тоже помогут задержать болезнь. — Прикидывая цифры в уме, Иллиан наконец сказал: — Сорок, может, сорок пять дней осталось твоей дочери. Если до этого времени ты не дашь ей Слезу Аларии, она умрёт.

Несмотря на жёсткие слова, настроение Ксавуда было приподнятым. Ещё сегодня утром он не рассчитывал более чем на семь дней, а тут целых сорок или даже сорок пять. Тем более, когда ясна конечная точка – Светлый лес. С ясно сформулированной целью действовать намного проще; тут хотя бы всё зависит только от тебя. В правдивости слов эльфа Ксавуд не сомневался: мгновенный эффект эликсира подтверждал всё сказанное, а значит, и Слеза Аларии точно поможет дочке.

— Я ваш вечный должник, уважаемый Иллиан, буду счастлив когда-нибудь сполна вернуть вам долг. В отличие от всех докторов, кого мы встретили до сих пор, вы единственный дали нам надежду. Остальные лишь пытались нажиться на нашем горе, втридорога продавая непомогающие лекарства.

— Не стоит благодарности, помогать — моё призвание и предназначение. Позвольте узнать, чем именно вы лечили дочь, прежде чем отправились ко мне?

— Огненный Мох и Корень боли, а эликсиры... я все не помню, лишь одно название — Сок Сумрачного Цветка.

Иллиан на это лишь горько рассмеялся, всем своим видом давая понять, что перечисленное никак не могло подействовать на Чёрную Хворь.

— Сейчас я напишу тебе записку, в ней все травы, которые помогут твоей дочери, — быстро заскрипел пером по куску пергамента доктор, не теряя ни секунды. — Купить их лучше свежими. Давать травы можно лишь через пять дней после первого использования эликсира. Когда и что принимать, я тебе тоже написал.

Голос его вдруг стал очень серьёзным и слегка возвышенным.

— Отправляйся в путь, не теряя времени. Я желаю тебе вылечить дочь.

Вручив на прощанье Ксавуду записку с нужными травами и флакон со своим ярко-красным эликсиром, Иллиан удалился вглубь лавки, оставив семью на улице.

— Она так спокойна... Ксавуд, любимый, у нас получится? — прошептала Блеза, прижимаясь к дочери и вглядываясь в её умиротворённое личико, будто боясь, что чудо исчезнет.

Ксавуд лишь кивнул. "Конечно, получится. Не может быть иначе."

Они не теряли ни минуты. Дорога назад в Дрюклаар, казалось, пролетела быстрее. Вирла, хоть и ослабленная, робко улыбалась родителям и пыталась сама есть. Вставать и ходить по-прежнему не могла, но даже малейшие улучшения делали Ксавуда и Блезу безмерно счастливыми. Им нужно было как можно скорее подготовиться к новому, теперь уже по-настоящему опасному путешествию в Светлый лес.

Первым делом они вернулись домой, чтобы Блеза собрала вещи для дальней дороги. Ксавуд же сразу отправился по магазинам. Ему предстояло купить все необходимые травы по списку Иллиана и запастись провизией для долгого пути. Он тщательно рассчитывал каждый зингл — теперь у них не было права на ошибку.

Идя по улице, Ксавуд по привычке не вглядывался в толпу, думая о своём, но в этот раз взгляд его зацепился за необычную фигуру. Среди снующих гоблинов выделялся могучий и внушительный гном. Его густая, коричнево-рыжая борода была заплетена в несколько толстых кос, некоторые из которых украшали металлические кольца и оплётки. За спиной гнома торчали два огромных двусторонних боевых топора, каждый из которых по размерам почти равнялся его торсу.

"Как он вообще сюда попал?" – мелькнула мысль у Ксавуда. Раньше он не замечал иных рас в Дрюклааре. Либо они просто не попадались на глаза, либо после путешествия в Жартилию его взгляд на мир слегка изменился. Но этот гном... "Что он забыл в столице?" — недоумевал Ксавуд. Гоблин лишь покачал головой и поспешил дальше, погруженный в свои мысли о травах и провизии.

Ксавуд обошёл несколько лавок, сверяясь со списком. Он тщательно выбирал каждую траву, ощупывал мешки с провизией, прикидывая их вес и свежесть. Наконец, навьюченный покупками — несколько мешков, связки сушёных трав, объёмный свёрток с одеялами и кожаная фляга с водой — он направился обратно.

Проходя мимо знакомого переулка, Ксавуд услышал шум и крики. Он остановился. В центре переулка, окружённый пятью гоблинскими стражниками, стоял тот самый гном. Стражники пытались его схватить, но гном, несмотря на их численное превосходство, отбивался с невероятной лёгкостью.

Его огромные топоры, до этого мирно покоившиеся за спиной, теперь мелькали в воздухе, словно живые. Гном не пытался убить — лишь оглушить, сбить с ног. Один стражник отлетел в сторону, врезавшись в стену, второй с глухим стоном рухнул на землю, получив удар обухом топора по шлему. Клинки гигантского оружия свистели в опасной близости от голов, но гном двигался с удивительной точностью и ловкостью для своей комплекции, не причиняя страже непоправимого вреда.

Ксавуд невольно вгляделся в лица нападавших. И тут он узнал их: Молодой и Шрамоглазый — те самые стражники, что сдали его прислужникам Жиззмарка. Едва зажившие синяки и ссадины на теле Ксавуда болезненно напомнили ему о том вечере. Ярость вскипела внутри. Теперь он всей душой болел за гнома, который представлялся ему истинным правосудием в отличие от прогнившей системы Шарглутии.

Четвертый стражник был отправлен в нокаут мощным ударом плашмя. Молодой запаниковал. Отскочив от гнома, он бросился наутёк. По пути вытащив из-за пояса свисток, принялся пронзительно свистеть, призывая подмогу.

В этот момент гнев Ксавуда перехлестнул через край. Он вспомнил надменный тон и как высмеивал его этот стражник. Не раздумывая, гоблин выставил ногу, подставив подножку убегающему. Молодой полетел вперёд, нелепо замахав руками, и с глухим стуком врезался головой прямо в стену дома. Тело его обмякло, и он безжизненно сполз на землю.

Гном, уже почти одолевший последнего стражника, удивлённо взглянул на Ксавуда, затем на вырубившегося гоблина.

— Вся стража скоро будет здесь! За мной! — хрипло крикнул Ксавуд, указывая на узкий проход между домами. — Я знаю, где можно укрыться! Быстрее!

Цеса́рий Верми́ний

Создатель и первый глава «Конклава истиной летописи»

-Теперь ты летописец истины. – Седой старец встал из-за стола и подошел к своему ученику, сидящему на противоположной его стороне. – Ты всегда больше других интересовался моими трудами, и единственный задавал неудобные вопросы. Я раскрыл тебе главную свою тайну. Тайну моей службы. Теперь на тебя возложена непростая задача. Читая текст этого свитка, ты фактически дал клятву передо мной и конклавом. Среди всех моих учеников именно твоя страсть к познанию мира не могла оставить меня равнодушным. И именно тебя я посчитал достойным войти в наши ряды.

В кабинете, больше походившем на просторную келью нежели на рабочее место, повисла тишина. Лишь ветер, врывающийся в открытое окно, шелестел страницами открытых книг перелистывая их как вздумается. Обычно светлое помещение, в котором можно было спокойно работать, ныне давило стенами на юного собеседника, погружая его в пучину растерянности.

-Учитель… - голос еще совсем молодого парня слегка дрогнул, - вопросов стало лишь еще больше. Всё моё обучение, каждый ваш урок я внимал вашему слову как не рушимой заповеди. Я с упоением наслаждался вашими рассказами о правителях, войнах и мироздании. А теперь вы говорите мне об истинной истории. О чем же тогда были ваши уроки?

-Гене́й, дорогой мой ученик. Я никогда тебя не обманывал. Ни тебя ни других моих воспитанников. Но то, что ты знаешь о нашем мире — это лишь однобокий взгляд, привитый нам королевскими интригами, политическими разногласиями и религиозными устоями. Реальность же многогранна. Это как смотреть на монету с разных сторон. – Старец достал из кармана золотую монету и на вытянутой руке показал одну из ее сторон своему ученику. – Ты видишь изображение с королем, а я с королевой. Но разве кто-то из нас будет не прав сказав, что мы оба смотрим на золотой?

-Но учитель, тогда как мне узнать о другой стороне мира? Вы мне расскажете? – наивная страсть к познанию мира пылала в глазах Генея.

-Конечно я расскажу тебе, что знаю и что смогу, однако и мне известны отнюдь не все тайны.

-То есть как? – явно недоумевая спросил Геней. – Как вы можете чего-то не знать? На любой мой вопрос именно вы давали мне ответы приоткрывая тайны мира. Вы знаете всё!

-Мой дорогой ученик, - рассмеялся старец, расходясь в широкой улыбке. – Ни одному человеку и жизни не хватит чтобы постичь все секреты мироздания! Я понимаю, в твоем видении мира вся его история и все его секреты описаны в книгах Храмовой библиотеки, но уверяю тебя - это лишь небольшая частица того, что тебе предстоит узнать. И ты, дорогой Геней, еще в самом начале пути.

Юноша сидел словно завороженный. Он ощущал себя также, как и в те дни, когда впервые внимал рассказам старца. Как и тогда, его мир вновь перевернулся. Устои, сформировавшиеся за ещё совсем недолгую жизнь, пошатнулись. Единственный в мире человек, которого он считал всезнающим, только что самолично опровергнул сей факт.

-Учитель, я ведь правильно вас понял? Конклав летописцев — это секретная гильдия? Кому он служит? А самое главное, чего вы хотите от меня?

-Конклав истиной летописи. – Старец поправил своего воспитанника. – Это не гильдия, а скорее закрытое общество, но да, о нем знают немногие. – Речь старца была медленной. Он растягивал некоторые слова, будто выделяя их особую значимость. - И так должно быть и впредь, поэтому держи язык за зубами. Мы служим не кому, а скорее чему. Высокой цели – сохранению знаний. Будь то исторические или научные факты, все то, что меняло мир и его обитателей должно быть сохранено. Также, мы восстанавливаем утраченные знания – те, что пытаются скрыть или уничтожить. Иными словами, мы служим идеи, в которой мы сами уходим на второй план.

Лицо Генея омрачилось. Желание к познанию мира было велико, но желание прокормить себя и свою семью было больше. Бремя заботы о родственниках, лежавшее на его плечах, возвращало в реальный мир, напоминая о необходимости заработать денег. Он надеялся получить хорошую работу при храме, а теперь его вербуют на тайную и не понятную службу, да еще и служащую высокой цели.

-Еще на рассвете я думал, что вы пригласили меня для того, чтобы взять меня вашим помощником в храмовой академии. Я думал, что буду и дальше познавать мир, а главное надеялся, что, попав к вам на службу, я наконец то смогу достойно заботиться о своей семье. – Взор его устремился к полу, а в голосе с каждым словом угасала надежда. – Учитель, как я смогу позаботиться о родственниках вступив в ваше общество? Поймите, я безмерно благодарен вам за все ваши уроки, и ваше приглашение для меня много значит, но я не могу их подвести.

-Мальчик мой, неужели ты думал, что я, зная всю твою жизнь, могу предложить тебе меньше, чем та помощь, которую ты получал от меня до сего дня? Ты мне как сын! С самого первого дня твоего обучения я помогал тебе и твоей семье. Теперь я даю тебе нечто большее. Во всех смыслах. - Учитель опустил руку в карман, из которого ранее достал золотую монету, и трясущейся рукой достал плотно набитый небольшой кошель протягивая его в сторону ученика. – Наше общество закрытое, и как правильно ты догадался доходы, получаемые нами, идут нам не из казны. Но у нас есть иные источники заработка. И есть люди, заинтересованные в нашей работе. Я не могу сказать тебе большего. Пока что. Но в этом кошельке та сумма, которую ты будешь получать постоянно в качестве жалования. От тебя мне нужно лишь одно. Доверие. Как и все эти года. Я выбрал тебя не спроста. Тебя ждет удивительный путь, о котором ты не пожалеешь.

-Учитель… - Геней растерянно взял в руки довольно увесистый кошель. - Спасибо вам. За всё. И простите, что сомневался в вас. Просто…

-Просто летописанием сыт не будешь, - рассмеялся учитель, - я все понимаю, деньги нужны всем. Как бы я не любил свою работу, я тоже должен есть и пить. Как и все члены нашего общества. А теперь пойдём.

Старец медленно подошел к двери и распахнул ее. Встав возле неё, он пропустил своего ученика вперёд и когда тот отошёл на несколько шагов, стукнул себя по лбу раскрытой ладонью.

-Ступай в библиотеку, Геней, я догоню тебя. Кое-что забыл в кабинете.

Юноша кивнул и быстрым шагом ушёл прочь, а старец, постаяв несколько мгновений возле открытой двери, сделал вид будто ушёл в глубь комнаты. Выждав, за стеной возле входа, когда Геней уйдет достаточно далеко и убедившись в отсутствии иных свидетелей, он наконец вышел из кабинета, и закрыл его.

-Всё хорошо, - негромко произнес он будто разговаривая сам с собой, - мальчишка с нами. Спрячь подальше свой кинжал. В нём нет необходимости.

Едва заметная тонкая фигура, сливающаяся с тенью в углу, который только что был сокрыт распахнутой дверью, быстрым и почти бесшумным шагом скользнула вдоль стены за угол, скрываясь в тёмных проходах храма.

Ступая по едва освещённым коридорам храма, старец вспоминал свою жизнь и события, предшествующие началу его пути в конклаве. Будучи ребёнком с весьма скверным здоровьем, он почти никогда не покидал родного дома из-за опеки матери. Единственной его отрадой, скрашивающей его однообразные дни, стали книги, коих в доме, благодаря отцу, занимающемуся торговлей, было в избытке. Так же как и Геней он поглощал знания, впитывал их в своё сознание или даже втирал их в свою голову вместе с книжной пылью, потирая заспанные глаза, засиживаясь за любимыми книжками до поздней ночи. Дни сменяли ночи, листва опадала с ветвей и вырастала вновь, и вот наконец ему, как старшему ребенку, пришлось осваивать торговое ремесло. Семейное дело и без того шло неплохо, а с новым взглядом на сделки и договры, со знаниями который он приобрел изучаю различные науки, ему удалось приумножить успехи главы семейства.

Дела шли в гору. Дни сменяли друг друга один за другим. Старели его родители, взрослел он сам, здоровье все также подводило и все чаще ему приходилось проводить дни в своей постели. Неизменным оставалась лишь одно - его страсть к чтению и поглощению все новых и новых знаний. Успехи в торговле, новые знакомства и подарки судьбы лишь способствовали ему в этом. Он не стеснялся тратить баснословные деньги на самые редкие и ценные книги. И чем чаще болезнь давала о себе знать, тем более его интересовали книги посвященные медицине, травничеству, знахарству, аптекарскому делу и лекарскому ремеслу. Понимая все мрачные перспективы постоянно ухудшающегося самочувствия, он пытался найти способ если не излечиться, то хотя бы замедлить развитие своей болезни. И ему удалось. Хворь не покинула его тело, но перешла в «дремлющую форму», как позже поясняли разномастные врачеватели. Остались боль, слабость, кашель, но состояние больше не ухудшалось. Да и силы более не покидали его за несколько ударов сердца. Теперь он доживал отведенный ему срок без страха слишком рано оставить сей мир.

В погоне за собственным исцелением, он не заметил, как медленно подкашивалось здоровье его родителей и как смерть подкралась к ним. Упустил он и тот момент, когда его младшие братья сговорились против него и, подделав завещание отца, лишили его всякого наследства. Единственной ценностью, оставшейся при нем, были книги, о стоимости которых его родня и не догадывались.

Оставшись наедине с миром, он решил и дальше посвятить всего себя своему любимому делу. Продав свой дом, и те немногие драгоценности, доставшиеся ему в качестве подарков от старых партнеров, он снарядил повозку, и со всем своим книжным скрабом отправился в путь. Весьма недолгий. На выезде из города ему повстречался давний друг и партнер отца. Приятная встреча была не случайной. Старый приятель оказался послом Конклава истиной летописи. Приняв из рук в руки письмо и прочитав его, он тут же отверг план жизни, еще недавно намеченный на остаток его дней, и не раздумывая сразу ответил согласием на предложение стать летописцем. Лишь позже он узнал, что в тот момент выбор его был не велик. Вернее, его не было вовсе. Либо согласие, либо смерть от кинжала, спрятанного под плащом посла.

Члены конклава быстро убедились в правильности своего выбора. А через пару лет, когда любые сомнения о его верности их делу были окончательно развеяны, они поручили ему открыть новое отделение в стенах храма первых богов. В нем же он разместил и свою библиотеку. Здесь же он обрел новый дом и новое дело – обучение детей истории, политики, мирозданию и иным наукам.

Окунувшись в мысленные потоки своего прошлого, он и не заметил, как дошел до библиотеки. В мерцании огней свечей, тени мелькали по стенам будто вырисовывая сцены древних легенд словно в театре света и тени. Огромные стеллажи стояли по обоим сторонам от входа вдоль стен, а посреди зала располагались столы, выставленные вокруг антропоморфной статуи, символизирующей зарождение мира и первых богов. Геней стоял возле одного из стеллажей перебирая книги.

-Оставь их здесь. Вряд ли они будут вновь вызывать у тебя интерес. Нам туда. – Старец указал в сторону закрытых дверей, подле которых стояло двое стражников, явно не служащих при храме.

-Закрытая секция? – слегка воскликнул Геней, - Я слышал, там хранятся важные королевские документы.

-Спокойнее, мой мальчик, скоро ты все увидишь своими глазами.

Подойдя к указанному месту, старый учитель обратился к стражнику, стоящему рядом с закрытыми большими дверями, протягивая ему ключ, извлеченный из-за пазухи.

-Вы мне не поможете?

Охранник достал из кармана другой ключ, взял тот, что передал ему старец, покрутил их в руках, и ловким движением объединил их в единую конструкция. Вставляя ключ в замочную скважину, он промолвил:

-А это кто с вами?

-Ах да, это мой новый помощник - Геней, я выдам ему свой ключ, и впредь он может проходить сюда без меня.

-Понятно, - стражник несколько раз повернул ключ, и потянул дверь на себя. - Как прикажете господин.

Страж с усилием потянул на себя тяжелую дверь. Скрипя петлями и разрывая тишину, она медленно отворилась, открывая взору летописцев широкую винтовую лестницу ведущую в низ, едва освещённую редкими и слабыми факелами и уходящую в глубины храма. Старец и его ученик медленно ступали по ступеням. Основание лестницы выводило в просторный и хорошо освещенный зал. Свет исходил из люменитов – в основном прозрачных, но все же слегка мутных минералов, накапливающих энергию при нагреве и испускающих белый или желтый свет в процессе остывания. Всюду стояли каменные колоны, удерживающие свод помещения, вокруг которых располагались шкафы и полки с различными книгами и свитками. Между ними передвигались несколько человек перенося письмена от одного шкафа к другому, складывали их на столах, за которыми другие служители вели какие-то записи.

-Сколько здесь всего…  - тихо и задумчиво произнес юноша, - Я и не думал, что здесь есть столь большое помещение. Но, учитель, разве оно достаточно безопасно для…

-Для зала, в котором хранятся некоторые королевские бумаги, и для пристанища особо ценных экземпляров книг – вполне. – Оборвал старец своего ученика. – Я покажу тебе свое небольшое собрание.

Геней молча следовал за старцем. Он начал понимать степень ответственности, взвалившейся на его плечи. Раз его наставник столь осторожен в упоминания конклава, то и он должен делать вид, что его не существует.

В дальнем краю зала, строгий и красивый порядок шкафов нарушался и скорее представлял из себя некое нагромождение из стеллажей, полок, шкафов и сундуков разных размеров, больше походившее на лабиринт. Следую между ними, юноша успевал лишь выхватывать обрывки названий с некоторых из них. На полке одного из шкафов слева стояла «…биография…», а на следующей «Хроника королевства…». С другой стороны расположились «… о магической энергии» и «Небесная наука». На некоторых свитках он успел разглядеть печати богатых и известных родов. Одним словом, уже увиденные им образцы обладали большой ценностью.

Наконец дойдя до самого дальнего угла зала, они подошли к нескольким комнатам, одна из которых, в отличии от других, скорее была похожа на тюремную камеру с решеткой вместо одной из стен, внутри которой стояло несколько высоких шкафов. Отварив ключом дверь, старец подвел своего ученика к полкам, и взяв в руки одну из книг, обратился к Генею:

-Это — моя библиотека. Моё сокровище и наследие. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь и брать любую из этих книг. А чтобы не было трудностей с проходом, вот возьми, - Старец протянул руку в глубь одной из полок, и достал оттуда два ключа. – первый, это своего рода пропуск в закрытый зал, такой же я передал стражнику у дверей. А второй от двери этой библиотеке.

Старый учитель прислушался и перейдя на шепот добавил:

-Сама же библиотека — это вход в зал конклава. Большинство негодяев, желающих проникнуть в закрытый зал, будут стремится выкрасть ценные документы или же просто поживится чем то, что можно продать. Для большинства из них книги сами по себе мусор. Именно поэтому, дабы не привлекать много внимания к этой части зала, она ограждена всего лишь решеткой. Ведь не может лежать что-то ценное за столь простой защитой…

Прервав свой монолог, наставник вновь прислушался, и убедившись, что рядом никого нет, продолжил:

-На первый взгляд это просто небольшая комната с несколькими книжными шкафами, однако, толкнув их в определенно последовательности, тебе на несколько мгновений откроется скрытый проход.

С этими словами, он толкнул сначала левый шкаф, затем правый, а после тот который стоял напротив входа. После каждого толчка где-то из-за стен раздавался едва уловимый звук похожий на щелчок или тихий удар камня о камень. Звук был столь тих, что услышать его можно было лишь находясь в этой комнате. С последним щелчком медленно сдвинулся шкаф, стоящий у левой стены, так будто бы он парил в воздухе. Только сейчас Геней обратил внимание, что все они не стояли на полу, а были подвешены на стены. Таким образом шкаф не оставлял следов на камне от трения основания по полу.

Учитель махнул рукой и скрылся во мраке за приоткрытой дверью. Шкаф также медленно пополз назад, как и открылся несколькими мгновениями ранее. Геней успел юркнуть в закрывающийся проход, едва не оказавшись зажатым шкафом в проеме. Как только дверь закрылась, на стенах тускло загорелись алхимические светильники. Раньше юноша видел такие только у богачей. Похожие на песочные часы, они начинали светится после переворота, пока две жидкости, находящиеся в разных частях лампы, менялись местами вступая в реакцию в узком канале в середины устройства.

Как только лампы вошли в свой апогей свечения, глаза, уже привыкшее к слабому свету, наконец смогли различить в темноте прямую лестницу ведущую вниз. Медленно нащупывая под ногами ступени, Геней двигался вперед вслед за своим учителем. Стоило им дойти до последней ступени и упереться в тяжелую дверь, как светильники тут же погасли.

-Прежде чем тянуть дверь, надави на ручку вниз. Всем весом. Иначе засов с обратной стороны не позволит открыть дверь. Попробуй.

Юноша надавил на ручку и потянул дверь. Затем еще и еще. Наконец, когда он почти повис на ней, за дверью раздался лязг металла и она поддалась. В сравнении с первым залом, который охраняли двое стражников, этот был значительно меньше, однако складывалось впечатление, что книг, свитков и прочих рукописей, здесь в разы больше. Шкафы и полки были повсюду. По правую и левую сторону от входа, шкафы стояли перпендикулярно стенам вплотную друг к другу. Они фиксировались на специальных направляющих желобах на полу и потолке таким образом, что могли перемещаться по ним так, чтобы между любыми из двух шкафов мог образоваться проем достаточный для передвижения в нем человека. Между ними, по середине зала, под потолком свисало множество других полок, на которых также лежали книги. А в конце, у дальней стены стоял самый большой шкаф, подле которого были расположены несколько столов, за которыми сидели два человека. Зал конклава также освещался люменитами, однако здесь их было значительно меньше.

-Вот, мой дорогой Геней. Обитель истинных знаний. Здесь собраны самые значимые и ценные труды различных мастеров, запрещенные в тех или иных городах и народах, - старец указал на комплекс шкафов слева от входа, - а также достоверные архивы, описывающие истинные события происходившие в мире, - рука показала на правый комплекс, - а здесь, - старый учитель посмотрел на самый большой шкаф, - здесь все то, в чем нам еще предстоит разобраться.

-Здесь столько всего… Даже в храмовой библиотеке книг меньше! – почти воскликнул Геней.

-Держи себя в руках, - одернул его учитель. Хоть мы и достаточно глубоко, но все же мы должны вести себя максимально скрытно. Никогда не знаешь у какой стены выросли уши…

-Простите учитель, я буду осторожен, - перешел на шёпот Геней, - а кто эти люди?

-Пойдем, я представлю тебя.

Они подошли к столам, за которыми работали двое склонившись над бумагами.

-Биа́та – некогда храмовая послушница. И Корне́лий – в прошлом сержант при королевском штурмовом корпусе, - старец повернулся лицом к своему ученику и продолжил, - а это Геней, наш новый соратник и лучший ученик храмовой академии этого года.

Биата, молодая девушка немногим старше Генея, поднялась из-за стола. Её тонкая фигура, не длинные светлые волосы и глаза в полумраке кажущиеся темно серыми, тут же покорили сердце новоиспечённого летописца. Она подошла и протянула руку.

-Рада знакомству, - промолвила она вполне обычным тоном, однако Генею показалось будто он слышал пение диковинных птиц. – Если будут какие-то вопросы – обращайся. Я всегда рада помочь. Мастер, - обратилась она к старцу, - чем он будет заниматься?

-Для начала он ознакомится с биографией Цесария Верминия, а после начнет исследования, как и вы.

-Раньше до исследований допускались только старшие летописцы, - пробурчал Корнелий, однако слова его звучали четко, будто он отдавал приказ - а теперь это поручают всем кому не попадя.

-Тебе ли не знать, что творится в мире. Работы становится все больше, а людей как видишь сильно не прибавляется. Прошу тебя, не ворчи, - старец подошел к большому шкафу, - документов присылают все больше. Твои усилия, Корнелий, приносят невероятные плоды. Нас слишком мало чтобы обработать все это. А Геней обладает исключительными аналитическими способностями и навыками структурирования. Поверь, ты быстро поймешь, что он достоин этой работы.

-Поживём увидим, - промолвил бывший сержант, не отвлекаясь от письма, несколько неестественно сжимая перо рукой, на которой не было одного пальца.

Юноша пытался разглядеть его лицо, однако из под черных прядей спадающих с его лба, он смог разглядеть лишь шрам, пересекающий его глаз на левой щеке.

-Геней, пойдем, я покажу тебе с чего начать.

Учитель подвел его к одному из шкафов, на полках которого стояли книги внешне абсолютно одинаковые. Качество их изготовления говорило само за себя, знаменуя значимость текста, прописанного на их странницах.

-Здесь собраны биографии и личные дневники каждого руководителя конклава, точнее их копии. Все что написано в этих книгах является самым точным описанием событий ушедших дней. Конечно и в них записано далеко не все. Но самые важные события, открытия, решения и достижения, все то, что глобально влияло на судьбы людей, ты сможешь найти здесь. Таким образом, этот шкаф, есть отправная точка нашей деятельности, то, что позволит тебе отделить ложь от истины, сопоставить факты, и наконец восстановить события, канувшие в забвение множества дней.

Геней окинул взглядом стоящие перед ним книги. Оказавшись в этом подземелье, в этой полутьме, в месте куда имеют доступ лишь немногие избранные, он наконец ощутил всю значимость момента и миссии, которую на него возложили. От волнения его обдало холодом, а по спине пробежали мурашки. Проведя рукой по корешкам книг, он взял в руки самую первую на верхней полке.

-«Цесарий Верминий. Истинная летопись. Книга первая», - Геней прочел название в теснение на металлической обложке книги, а затем посмотрел на старца – я не подведу вас, учитель.

Усевшись за стол, за которым работали Биата и Корнелей, он начал читать биографию первого истинного летописца, открывая для себя новую ветвь знаний, истинную историю, о которой не знал до сего дня.

Старый учитель прошелся по залу, а после направился к некоему подобию алтаря, стоявшему в правом углу от входа в зал. Подойдя к нему, старец поставил на него небольшую свечку и, взяв с алтаря две тонкие палочки со специальным рельефом на них, высек искру, резко проведя одной палочкой по другой. Свеча загорелась слабым пламенем. Но его было достаточно для освещения этого небольшого угла. Алтарь был посвящен двум первым богам – жизни и смерти. Он был представлен в виде сплетения ветвей двух деревьев: живого - покрытого листвой и мертвого – с осыпавшимися листьями. Символ вечного влияния одного на другое.

Над алтарем висели каменные таблички, на которых были высечены имена. Мудрец склонился над алтарем, и начал молиться, проговаривая их по памяти. Он молился за упокоение их душ. Молился о том, чтобы те, кто отдали себя высокой цели простили его за те мучения, через которые им пришлось пройти из-за него. Старец был убежден, что ответственность за смерть любого летописца, приведенного им в конклав, лежит прежде всего на нем самом. Он умолял о том, чтобы ныне живые его подопечные были осторожнее, и смогли избежать незавидной участи тех, кто когда-то писал истинную летопись.

Отдавшись своим воспоминаниям, он вспомнил как вербовал первого подконтрольного себе летописца -А́дрена, храмового библиотекаря, имевшего доступ к королевским родословным книгам – казнен за преступления против короны. Он вспомнил – Матрэ́на – торговца, имевшего связи с личностями весьма сомнительными, но обладающими полезной информацией – схвачен и заключен в тюрьму за шпионаж и замучен до смерти множественными пытками. Вспомнил об Альбии́ – первой соей ученице, примкнувшей к летописцам. Бесследно пропала при выполнении своего последнего задания. Старец помнил имена всех и каждого, кого когда-либо привел в стены этого зала.

Закончив молитву, он покинул убежище конклава, оставляя в нем своих летописцев. Старец шел в свой кабинет, размышляя о том каких результатов он достиг вместе со своими последователями. Все книги, свитки, все записи, хранящиеся в зале летописцев, наполнили некогда пустые полки. Все они теперь являлись огромной работой, и частью огромной истории, сокрытой королями, князьями, ханами и другими титулоносцами. Все это он считал главным трудом своей жизни, который был готов оберегать даже ценой человеческой жизни. Чувствуя свой скорый конец, он был преисполнен чувством гордости, за проделанную работу, и беспокоился лишь об одном. Ему оставалось определить наследника. Того, кто также, как и он сам сможет руководить храмовым отделением, после его смерти. Впрочем, после событий прошедшего дня, уже и это не было нерешенной задачей.

Ступая по едва освещенным коридором храма и оглядываясь на свое прошлое, сквозь завесу завтрашнего дня он также взирал и на будущее точно зная то, кому и какое наследие он оставит.

Спасибо, что дочитал до конца. Меня нельзя назвать писателем, но в моей голове есть целый мир о котором я хочу рассказать. Буду рад услышать твое мнение в комментариях как о самом произведении, так и о том как сделать его лучше. Надеюсь тебе было интересно.

Он видел, как гном сражался — уверенно, мощно, без суеты и без жестокости, присущей гоблинской страже. В этом незнакомце чувствовалась непреклонная воля и колоссальная сила. От него будто исходила аура чести и порядочности, тех качеств, которых так не хватало в Дрюклааре.

После слов Ксавуда зелёные глаза гнома метнулись в сторону поверженного стражника, затем на говорящего. В этом взгляде угадывалась лёгкая растерянность, нерешительность и вслед за ней некое угрюмое принятие. Гном, не произнеся ни слова, последовал за Ксавудом, двигаясь с поразительной для своей комплекции скоростью.

Ксавуд же, опьянённый собственным дерзким поступком и необычными для себя чувствами, не мог умолкнуть. Он болтал без умолку, пока они бежали по запутанным переулкам.

— Ну и силища у тебя! — задыхаясь, восхищался Ксавуд, перепрыгивая через кучу мусора. — А топоры-то! Где ж ты такие взял? Они ж размером с меня! Как ты этих стражников уделал-то? Их ведь целых пятеро было, а ты один. Вот это да! А ты вообще кто такой? Откуда взялся в Дрюклааре?

Гном лишь тяжело сопел, не сбавляя шага. Наконец, когда они свернули в очередной тёмный проход, расспросы Ксавуда его заставили заговорить, и его низкий, рокочущий голос нарушил тишину:

— Я Идни Вулмакос. Король Харендуя. Бывший король. – очень тихо и грустно закончил он.

Слова гнома, словно удар молота, отрезвили Ксавуда. Он резко затормозил, едва не врезавшись в стену дома. В голове тут же всплыли давние слова Мидвака: "Ходят слухи, что Харендуй полностью разрушен, что дракон разбил гору. Всё население обеих гор было уничтожено." И ещё: "Я слышал, что даже наша специальная армия участвовала в атаке на Харендуй."

"Король Харендуя... Бывший король... Получается, что он, возможно, единственный выживший?" — осознал Ксавуд, и по спине пробежал холодок. Каково же быть последним из своего народа? Наверняка гном пришёл сюда мстить тем, кто отнял у него всё. Если даже Мидвак упомянул слухи про участие наших армий шёпотом, возможно, это была чистая правда. Либо же этот гном направляется в столицу Вардолийской Империи, а путь туда есть только по Растер тракту, через Шарглутию.

И Ксавуд не осуждал его и искренне сочувствовал. Эта прогнившая система, что отняла у гнома горы и народ, точно так же пыталась лишить его самого всего, что ему дорого — денег, дочери, надежды.

Он никогда не общался с гномами, так же как до недавнего времени не общался с эльфами. Но в его памяти свежа была встреча с Иллианом — тем эльфом, который бескорыстно и как только мог помог совершенно незнакомому гоблину, отчаявшимся спасти своего ребёнка. Если Иллиан, чужак, способен на такую доброту, то, возможно, и гномы... были такие же, пока их горы не уничтожили? Ксавуд не знал, но это было и не важно.

Он почувствовал глубокий порыв, как дань уважения Иллиану, надо помочь Идни. Нечто внутри него требовало совершить ответное доброе дело, подобно тому, что сделали ему. Это был способ поблагодарить мир за обретённую надежду. Хоть и опосредованно, но вернуть долг. Ксавуду это было необходимо.

Они наконец добрались до дома Ксавуда, незаметно проскользнув в открытую дверь. Быстро войдя, Ксавуд втолкнул тяжёлого гнома внутрь, а затем сам привалился к стене, пытаясь отдышаться.

В тусклом свете жилища Ксавуд смог получше рассмотреть своего нового спутника. Массивная фигура гнома была облачена в тёмные, слоистые доспехи, сотканные из металла, который гоблину никогда прежде не встречался. Броня казалась невероятно прочной и износостойкой, подходящей для самых суровых битв. На голове гнома восседал внушительный шлем, увенчанный короной, украшенной зубчатыми элементами и древними руническими узорами, что придавало ему вид легендарного правителя. Его зелёные глаза, чуть прищуренные, внимательно изучали скудное убранство гоблинского дома. Идни выглядел уставшим, но его лицо, обрамлённое могучей бородой и усами, излучало непоколебимую волю.

Услышав шум, Блеза направилась к входной двери, осыпая Ксавуда градом вопросов, словно стрелами.

— Ты всё купил? Нашёл все травы? Еду по списку целиком? Как нам быть с домом? Ты отправишь Мидваку письмо и деньги за следующий месяц? Путешествие-то не близкое, не хотелось бы вернуться в никуда!

Но увидев, с кем он пришёл, она в недоумении замерла и лишь смогла выдавить из себя:

— Здрасссьте.

— Блеза, не пугайся, это гном Идни, — поспешно заговорил Ксавуд, придумывая на ходу правдоподобную историю. — Ему негде было остановиться в Дрюклааре, и я решил поселить его у нас, пока мы будем в путешествии. Я тоже подумал, что путь не близкий и было бы неплохо, если за домом присмотрят. Вот и оставлю Идни тут пожить, пока мы будем добираться до Све…

Взгляд Блезы, острый и предупреждающий, прервал его на полуслове. Не следовало всем подряд рассказывать о своих планах, и Ксавуд умолк. Блеза, хоть и не до конца поверив в историю мужа, лишь тяжело вздохнула. У неё не было сил спорить, да и понимала, что Ксавуд вряд ли привёл бы кого попало. Бросив на гнома быстрый, оценивающий взгляд, она повернулась и, бормоча что-то о сборах, удалилась вглубь дома, оставляя мужчин на кухне.

Ксавуд неловко почесал затылок. Он поступил спонтанно, под влиянием мести и вспыхнувшего гнева, а теперь столкнулся с последствиями своего поступка. Завтра утром ему предстояло отправиться в дальний путь. А сейчас на его кухне сидел незнакомец — не простой, это был король, пусть и бывший, но король целого народа. Робость перед титулом смешивалась с растерянностью, и это всё переплеталось с ответственностью за судьбу того, кто пришёл в его дом. Перед гоблином встала моральная дилемма и вопрос, как поступить дальше.

В тишине кухни Идни Вулмакос устало опустился на деревянную лавку, его доспехи тихо скрипнули. Ксавуд бросил взгляд на массивные топоры, прислонённые к стене.

— Ты... ты их здорово отделал, — нервно улыбнулся Ксавуд, кивая в сторону двери. — Вся стража наверняка тебя ищет. Гном в Дрюклааре — фигура очень приметная, тебе следует отсидеться и не показываться на улице.

Идни молчал, но его глаза внимательно смотрели на гоблина, а потом перевелись на свои топоры. В его взгляде читалась глубокая решимость и готовность к драке. Он явно не боялся, а жаждал новых столкновений.

Чувство ответственности за гнома перевесило, и Ксавуд решил, что не может просто так оставить его без еды.

— Слушай, я утром уезжаю. Семья у меня… ну, дела вдалеке, в общем. Так что не могу тут задержаться. Но я не могу оставить тебя без еды. Завтра утром пойду закуплюсь, чтобы ты тут с голоду не помер. А когда поиски улягутся, дней через пять-семь, тебе лучше уехать из Дрюклаара. Здесь тебя схватят. В одиночку ты ничего не добьёшься.

Идни медленно кивнул, его взгляд задержался на Ксавуде. Он протянул руку к своему поясу. С него свисал огромный кожаный кошель, который с каждым движением издавал тяжёлый, приятный звон золота. Ксавуд с удивлением наблюдал, как гном его развязывает.

— Купи, что нужно, — низким, но громким голосом произнёс Идни. — Возьми за работу.

В кошеле гнома Ксавуд увидел массивные золотые монеты. Они были гораздо крупнее и тяжелее, чем привычные гоблинские гринклы, с какой-то древней чеканкой и витиеватыми гномьими узорами. Ксавуд только слышал о таких – двурли, легендарных монетах гномов. Именно их гоблины переплавляли и потом чеканили свои гринклы. Он никогда не видел их лично. Поговаривали, что одна такая монета весит около четырёхсот грамм и стоит как триста гринклов. Внутри раскрытого кошелька лежало около десятка таких золотых дисков.

Гном достал самый маленький. Некоторые края были ровные, как будто от одного большого диска постепенно отрубалось некое количество золота. И верно, в следующий миг гном, подхватив свои топоры и положив на один этот обрубок, вторым отрубил от него золотую полоску, которую и вручил Ксавуду.

Ксавуд, ошеломлённый, принял золотую ленту. По весу она походила на дюжину или полторы гринклов, но всем известно, что в монетах гоблинов лишь треть золота, остальное — серебро. Тут же на его ладони лежало чистое золото.

Блеза, тихонько вернувшаяся, подслушивала разговор, стоя в глубине дома. Её не было видно, зато она всё прекрасно наблюдала и слышала. В момент, когда Идни вытаскивал монеты, в её глазах, до этого обеспокоенных, вспыхнул острый, хищный блеск, который не могла скрыть даже полутьма.

Утро наступило быстро. После всего произошедшего вечером Ксавуд мгновенно отключился – дни в пути тоже сыграли свою роль. Дочь всё ещё была слаба, а на кухне его дома спал бывший король, с недавних пор яростно ненавидящий гоблинов. Ксавуд быстро собрался и вышел на улицу, чтобы докупить провизию и выполнить обещание, данное Идни. Надо было спешить.

Отойдя от дома на пару десятков шагов, путь ему резко преградили. Из тени выступили семь гоблинских стражников. На их лицах застыло хищное удовлетворение. Ксавуд тут же почувствовал, как сердце ухнуло в пятки. Один из них, главный, с нашивками на предплечье, впился в него взглядом.

— А вот и наш беглец, — протянул стражник, — куда ж ты так торопишься?

Ксавуд похолодел. Он попытался придать лицу невинное выражение.

— Я? За покупками, господин стражник. Дочь больна, мне нужно...

— Хватит врать! — рявкнул стражник, перебив его. — Ты был вчера в том переулке? Где Гном?

Ксавуд попытался отпереться, изображая полное недоумение.

— Гном? Какой гном? Не понимаю, о чём вы... Я только вчера вернулся из Жартилии, господин стражник, а сегодня опять отправляюсь в дорогу!

— Да ну? — Глаза стражника сузились. — Обыскать его!

Стражники тут же набросились на Ксавуда. Его руки заламывали за спину, жёстко шарили по карманам. Один из них вдруг остановился, его пальцы наткнулись на что-то твёрдое и необычное во внутреннем кармане. Он вытащил золотую полоску. Ту самую, которую Идни отрубил своим топором. На золоте отчётливо виднелись странные, узорчатые символы, явно не гоблинской работы.

— Это гномьи узоры! — воскликнул самый старый из стражей, с седыми волосами. — Это кусок двурля, я уже видел такое.

— Продолжишь дальше отпираться? Или всё-таки скажешь правду? — голос главного стражника стал жёстким, как кремень.

Ксавуда похолодел. Он попытался ещё что-то сказать, но слова застряли в горле. Его тут же дёрнули вперёд и буквально бросили к ногам другого стражника. Это был «Молодой», тот самый, с огромной багровой шишкой на лбу. Он стоял, опершись о стену, и на его лице расплылась очень недоброжелательная, мстительная улыбка. Его взгляд, полный ненависти, не предвещал ничего хорошего.

— Что ж, Ксавуд, — прошипел «Молодой», наклоняясь к нему, — кажется, мы не договорили вчера.

Ксавуда пронзил ужас. Резко заныли все раны и ушибы, нанесённые по вине этого стражника. Повторения того унижения он не хотел.

— Где гном? — в голосе главного стражника не было и тени колебания. Он готов был отдать Ксавуда «Молодому» ненадолго, лишь бы разговорить, но всё же предпринял последнюю попытку получить ответ без насилия. — Ты знаешь, что бывает с теми, кто укрывает врагов. Мы не будем церемониться. Твоя жена и дочь... — он сделал многозначительную паузу, — ты же не хочешь, чтобы они оказались в тюрьме, а потом на улице, если, конечно, доживут?

В этот момент Ксавуд сломался. Образ Блезы и больной Вирлы, их беззащитность, были для него превыше всего. Он не выдержал. Слова, тяжёлые, как камни, сорвались с губ:

— Он у меня дома.

Главный стражник кивнул, его улыбка стала шире.

— Хорошо. Но его надо выманить или разлучить со своими топорами. Без оружия он не так опасен. Ты сделаешь это прямо сейчас. Мы не хотим ненужных жертв. Пусть спустится вниз, мы его там схватим, а ты отправишься в дорогу. С пострадавшим, — кивнул он на «Молодого», — я сам разберусь, тебе ничего не грозит.

Ксавуд обречённо кивнул. Чувство отвращения к самому себе накатило волной. Ему предстояло предать того, кого только что спас, кого начал считать "своим" — гораздо более своим, чем эти продажные, жестокие гоблины-стражники. Его мир рушился.

Ксавуд шёл обратно к дому, словно во сне, ноги еле слушались. В голове метались мысли: "Что я наделал? Как я мог так поступить?" Он должен был предупредить Идни, дать ему сбежать. Но что с Блезой и Вирлой? Он был в полной растерянности, не зная, как поступить. Предать или потерять семью. Выбор был ужасен.

Войдя в дом, Ксавуд огляделся. По дому была разбросана часть их пожитков, а телега, на которой они должны были ехать, стояла во дворе. Но Блезы и Вирлы не было.

— Идни! — хрипло позвал он. — Где Блеза и Вирла?

Гном появился на кухне, его взгляд был всё таким же спокойным.

— Они вышли около часа назад. Сказали, что пошли за шерстяным одеялом для девочки. С тех пор их нет.

Ксавуд бросился к окну. Тележка, их жалкий скарб, аккуратно уложенный в неё, стояла у стены. А вокруг никого. Он медленно отстранился от окна. Стража уже схватила их. Как и обещала. Они не стали ждать его слова. Они просто взяли их.

Всякая надежда рухнула. Теперь у него не было выбора. Это был единственный способ спасти их. Горечь предательства сжала сердце.

— Идни! — выдавил Ксавуд, стараясь, чтобы его голос не дрогнул. — Мне нужна твоя помощь. Там, снаружи... Я накупил столько всего, что не справлюсь сам. Все эти мешки с провизией, травы... Помоги мне их поднять вверх, пожалуйста.

Идни, не задавая вопросов, двинулся к двери. Он спустился вниз и лишь ступил за порог, как в этот самый миг его скрутили. Стражники выскочили из укрытий, их цепкие руки впились в его массивные доспехи. Гном, застигнутый врасплох, не стал даже сопротивляться. Кулаками против мечей и копий было не отбиться, а топоры остались наверху.

Идни Вулмакос, бывший король Харендуя, повернул голову и встретился взглядом с Ксавудом. Его зелёные глаза были будто изумруд, давший трещину. Зарождавшаяся в них привязанность оказалась смыта волной предательства. Но чем дольше он вглядывался, тем отчётливее видел на лице гоблина отчаяние и боль, поняв причину, толкнувшую его на этот шаг. Ярость, вспыхнувшая было во взгляде, вдруг начала утихать, сменяясь смирением.

До тех пор, пока рука Идни не коснулась своего пояса, где ещё недавно висел увесистый кошель. Тяжёлый, звонкий мешочек с двурлями исчез. В тот же миг взгляд гнома вновь ожесточился, наполняясь невыразимым презрением. Он больше не обращал на Ксавуда внимания, словно тот стал чем-то настолько отвратительным, что на него невозможно смотреть.