Стремление выставить богатство напоказ почти так же старо, как и само богатство. Нынешний миллиардер демонстрирует друзьям свой самолет и организует вечеринку для тысяч гостей на модном курорте с не меньшим энтузиазмом, чем украшал свой дом и созывал пиры внезапно разбогатевший римский раб.
Развращение Европы
Древние Греция и Рим были равнодушны к роскоши. Но лишь до определенного момента
Легенды древнего мира рисуют нам великолепные дворцы, где властители купаются в роскоши и богатстве, и подземелья, таящие неисчислимые сокровища алчных завоевателей. Но в колыбели европейской цивилизации — Греции и Риме — выставлять свое богатство напоказ далеко не всегда считалось приличным.
Символом сказочного богатства для европейца были державы Востока — Персия и в особенности Индия. Ходили фантастические рассказы, что жемчуг и драгоценные камни в Индии сами собой появляются из пены прибоя, а золото просто собирают по берегам рек. Рассказывали о царских дворцах, где колонны были покрыты золотыми рельефами и увиты виноградными лозами из золота с сидящими на них серебряными птицами. В путь царь якобы отправлялся в повозке, запряженной слонами, чьи огромные тела целиком были покрыты золотом. В общем, когда в Риме распространилась мода пировать с кубками, украшенными драгоценными камнями, это так и называлось — «держать в руках Индию».
Древняя Греция жила скромно. До некоторых пор здесь просто не было места роскоши: полноправными гражданами были в основном крестьяне-землевладельцы, жившие за счет натурального хозяйства. Несколько серебряных монет уже делали человека зажиточным. В VI веке до н. э. в Афинах даже был введен закон против роскоши, запрещавший излишние траты на дорогостоящие похоронные обряды и процессии. Законодатели стремились не допустить, чтобы аристократы ради похвальбы пускали на ветер богатства и побуждали к тратам менее состоятельных сограждан. Надгробные памятники и поминовения стали скромнее, зато вливание денег в хозяйство привело к быстрому развитию товарно-денежных отношений.
Гражданин греческого полиса независимо от благосостояния на первое место ставил интересы государства. Прибывшему «с дружественным визитом» в малоазийскую Лидию афинскому законодателю Солону устроили роскошный пир, а затем показали сокровища лидийского царя Креза. Царь спросил гостя, знает ли тот самого счастливого человека на свете, надеясь в ответ услышать свое имя. Но Солон назвал самым счастливым афинянина Телла, потому что он был свободным и зажиточным гражданином, у него была прекрасная семья, славные сыновья, и он смог увидеть внуков. А когда на его родину напали враги, он встал на ее защиту и геройски пал на поле боя. За это сограждане похоронили Телла с почестями и воздвигли ему статую. Когда рассерженный царь вскричал, почему Солон считает счастливыми простых граждан, а не его, Креза, самого богатого царя, мудрец ответил: «Крез, это хорошо, что ты богат. Но счастлив не тот, кто богат!»
Гаспар ван ден Хукке. "Крёз показывает свои сокровища Солону", 1630-е годы
«Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы» — так описал взгляды соотечественников вождь афинской демократии Перикл. Полис накладывал на богачей различные литургии — почетные обязанности тратиться на государственные нужды, например, на строительство военного корабля, ремонт храма, отправление посольства. Да и во время смут крупные состояния зачастую становились причинами гибели их владельцев.
Греки и римляне знали о существовании восточной роскоши от купцов и путешественников, но впервые массово столкнулись с ней, когда Александр Македонский завоевал Персию. После битвы при Иссе (333 год до н. э.) победителям достался обоз вместе с семьей бежавшего с поля боя царя Дария. Александра привели в изумлявшую своими размерами царскую палатку, наполненную многочисленными драгоценными сосудами и великолепно убранными ложами и столами. Пораженный полководец только и смог сказать друзьям: «Вот это, по-видимому, и значит царствовать!» Подлинное богатство персидских царей они увидели после захвата столичных городов — Сард и Персеполя. В Сардах было захвачено 50 000 талантов золота и серебра в монетах, слитках, сосудах и украшениях (один талант равен 26,2 кг). Для сравнения: когда Александр отправлялся на завоевание Персии, в его казне было не более 70 талантов, еще 200 талантов он занял при подготовке к походу. Еще больше богатств было захвачено в Персеполе. Чтобы вывезти их, понадобилось десять тысяч повозок и пять тысяч верблюдов.
Персидский золотой дарик с изображением лучника. Монета содержала 8,4 г чистого золота. Дарик составлял 1/3000 часть персидского царского таланта
В республиканском Риме ценностные ориентиры были такими же, что и в классической Греции. Как писал Цицерон, у римлянина на первом месте стоят интересы государства, на втором — семьи, и лишь на третьем — личные. В разгар Второй Пунической войны после разгрома Ганнибалом римских легионов в битве при Каннах был принят закон против роскоши, запрещавший женщинам иметь золотых украшений более пол-унции (унция — 27,3 г). Излишки украшений пошли на вооружение и содержание новых легионов взамен уничтоженных. Это единодушно поддержали все граждане Рима. Законы против роскоши стали неотъемлемой частью римского общества, и в эпоху поздней республики и ранней империи за два века их было принято более сорока. Под их влиянием на накопление богатств и их демонстрацию смотрели неодобрительно.
Долгое время даже сенаторы носили на пальце железное кольцо — золотое кольцо давалось от лица государства только тем, кто отправлялся послом к иноземным народам. Золота в Риме первоначально было немного. Когда в IV веке до н. э. римляне должны были заплатить выкуп галлам, то смогли собрать только 2000 фунтов (655 кг) золота.
Однако захват обширных территорий и огромная военная добыча вели к стремительному обогащению римской знати, которая ко времени падения республики (I век до н. э.) накопила огромные состояния, позволявшие их владельцам жить с невиданной прежде роскошью. Полководцев в Риме уважали, но удачливый военачальник Лукулл сумел заработать осуждение сограждан за непомерные траты на строительство, но в первую голову за пиры, которые Лукулл устраивал ежедневно «с тщеславной роскошью человека, которому внове его богатство» (Плутарх). Для пиров он застилал ложа пурпурными тканями, вино пили из чаш с драгоценными камнями, а разнообразие яств не поддавалось описанию. Простые обеды для него были чужды. Когда однажды он обедал в одиночестве и ему приготовили скромную пищу, то он в гневе набросился на прислуживавшего раба: «Как, ты не знал, что сегодня Лукулл угощает Лукулла?»
Гюстав Буланже. "Летняя трапеза в доме Лукулла", 1877г.
С установлением империи замкнутый мир купающейся в богатстве римской знати был разрушен появлением безродных богачей из числа отпущенных на волю рабов. Их богатство было сколочено за счет торговых и ростовщических операций, заниматься которыми аристократы считали зазорным. Знатность происхождения подкреплялась только обширными поместьями. Они давали высокий социальный статус, но низкий доход. А для вольноотпущенника любые средства обогащения были хороши. Бывший раб сколачивал такие богатства, которые его бывшему хозяину были недоступны. Таким был вольноотпущенник Цецилий Юкунд, банкир и ростовщик из Помпей. Он жил в одном из самых роскошных домов, и у него в должниках числилась чуть ли не вся местная аристократия.
Впрочем, римские императоры превзошли страстью к роскоши и аристократию, и нуворишей из вчерашних рабов. Император Клавдий приглашал на обеды до шестисот человек. Его вольноотпущенник и ближайший советник Нарцисс сколотил состояние в 400 млн сестерциев (серебряная монета весом около 1 г). Между тем аристократу, чтобы быть включенным в сенат, нужно было доказать владение всего 1,2 млн сестерциев. Пороками и безумными тратами огромных богатств всех императоров затмил Нерон. Некоторые его застолья обходились в 4 млн сестерциев и даже дороже. Заядлый рыбак, рыбу он ловил только позолоченной сетью, путешествовал не меньше чем с тысячью повозок, причем у мулов были серебряные подковы.
Больше всего средств он потратил на знаменитый Золотой дворец, тройной портик которого протянулся на милю (1,45 км). В подражание Востоку во внутренних покоях все было покрыто золотом, драгоценными камнями и раковинами с жемчужинами. В обеденных палатах потолки делали раздвижными, чтобы через отверстия рассыпать цветы и рассеивать благовония. Когда дворец был закончен, Нерон удовлетворенно сказал, что теперь, наконец, он будет жить по-человечески. До его самоубийства оставалось всего несколько лет.
Золотой дворец Нерона, реконструкция
От Карла Великого до Людовика XIV
В Средневековье символами богатства выступали не только золото, но и тарелки и даже еда
В первые столетия после падения западной римской империи и захвата Европы варварскими народами история была отброшена на столетия назад. Поменялись и символы богатства. Роскошь Рима — жемчуг, золото и серебро. Вестготский же король середины V века после восхода солнца шел осматривать свое основное достояние — конюшню. Богатством варвара был скот. Золото и серебро варвары тоже ценили, но относились к ним совсем не как римляне. Для римлян драгоценные металлы были сокровищем. Для варваров — символом удачи и власти.
Потомку варварских вождей Карлу было далеко до блеска византийских императоров, прямых наследников цезарей Рима. Историк Эйнхард писал, что Карл обычно «облачал тело в полотняную рубаху и штаны, а сверху одевал отороченную шелком тунику, обернув голени тканью. Зимой он защищал плечи и грудь, закрыв их шкурами выдр или куниц. Поверх он набрасывал сине-зеленый плащ». Лишь во время приема послов Карл брал меч, украшенный драгоценными камнями, а во время торжеств «выступал в вытканной золотом одежде, украшенной драгоценными камнями обуви, застегнутом на золотую пряжку плаще и в короне из золота и самоцветов».
В Средневековье наряду с драгоценностями появляется совсем новый вид сокровища — книги. Изготовление рукописных томов на пергаменте требовало огромных знаний и затрат, они передавались из поколения в поколение. Книги дарили в знак особого почета, завещали церквям и монастырям, переписывали и — примета времени — богато украшали.
Задняя обложка евангелия из Линдау (Lindau Gospels). Австрия 8 век
Был у Карла Великого и настоящий раритет, каким не мог похвастаться никто из правителей средневековой Европы. Хронисты отметили поразительное для того времени событие — в июле 802 года императору в Ахен доставили слона. Подарок мог считаться тем более ценным, что был получен из мест, до которых были годы пути и откуда не всякий посланец имел шанс вернуться назад. Этот слон был даром халифа Харуна-аль-Рашида из рода Аббасидов — правителей Багдада. Посольство императора франков в Багдад, одним из заданий которого было привезти слона, продлилось пять лет и стоило жизни двум посланцам.
Но сокровища сокровищами, а приметами роскошной жизни в Европе еще очень долго оставались вещи, для нас совершенно привычные. До XVI века таковыми были сахар, перец и мелкие тарелки, в XVII столетии — глубокие тарелки, вилки и оконное стекло. Роскошь этого времени — уже не просто редкость или дорогая вещь. Это воплощенная мечта жить лучше других.
В начале XVI века предметом роскоши, доступным только избранным, вполне мог считаться носовой платок (до этого разнообразные платки украшали одежду). Эразм Роттердамский поучал: «В шапку или рукав сморкается деревенщина; о предплечье или изгиб локтя вытирают нос кондитеры… Но добропорядочное поведение — собрать выделения носа в платок, слегка отвернувшись от почтенных людей».
Принято считать, что в Средневековье, когда урожайность зерновых была крайне низкой, а неурожайные годы пугающе часты, особой роскошью могло считаться просто обилие пищи, которое выставлялось напоказ. Весьма ценилось мясо во всех его видах, которое обычно накладывалось пирамидой на огромных блюдах. Франсуа Рабле сделал описание подобных пиршеств запоминающимся литературным приемом: «К концу трапезы, на случай, если голод еще давал бы о себе знать, подали блюдо со всякой всячиной. В эту всякую всячину входило множество различных супов, салатов, фрикасе, рагу, жареная козлятина, говядина жареная, говядина вареная, мясо на рашпере, большие куски солонины, копченая ветчина, божественные соленья, пироги, сладкие пирожки, груды фрикаделек по-мавритански, сыры, кремы и разных сортов фрукты». В этот период богатый стол — это не столько редкие по тем временам блюда вроде черепах, устриц или ананасов, сколько их огромное количество. Неудивительно, что неподалеку от Версальского дворца даже появился специальный рынок остатков с королевского стола, которыми регулярно кормилось немало горожан.
Чрезмерность как символ роскоши касалась не только питания, но и одежды. При дворе французского короля Генриха IV, обещавшего подданным, что в его царствование они будут иметь «курицу в каждом горшке», человека не считали богатым, если у него не было 25–30 туалетов разного фасона. Любовью к богатому гардеробу отличалась его современница Елизавета Английская. Стоило королеве сделать шаг, как она начинала сверкать радугами бриллиантовых огней.
Елизавета I около 1600 года. Худ. Исаак Оливер
Мужской костюм XVI–XVII столетий роскошью не только не уступал женскому, но и превосходил его. Расшитые панталоны и камзолы украшали массой пуговиц из драгоценных камней, с ними должны были гармонировать плащи и шляпы, чулки и туфли из мягкой кожи или бархата. А ухоженная борода, правильно подкрашенная для сочетания с цветом выбранного костюма! Чего стоили парики, получившие такую популярность при дворе французского «короля-солнце» Людовика XIV. Большой парик из белокурых женских волос, доставляемых из Фландрии или Британии, считался исключительной привилегией королевской семьи. Стоимость такого парика нередко доходила до трех тысяч экю. Одних парикмахеров при французском дворе было около пяти тысяч.
Казалось бы, выделиться на этом фоне было трудно. Но умельцы находились. Воспетый Дюма Джордж Вильерс герцог Бекингем по праву считался одним из наиболее блестящих кавалеров Европы. Явившись в 1624 году в Париж вести переговоры, на первый прием к королю он пришел в светло-сером бархатном плаще, расшитом крупным жемчугом. Жемчужины были лишь слегка прикреплены к ткани тонкими шелковыми нитями. Одна за другой нити распускались и жемчужины рассыпались по полу. Французские придворные бросились собирать их и хотели вернуть герцогу, который с изящной небрежностью предложил принять их в качестве подарка.
Вильерс, Джордж, 1-й герцог Бекингем, портрет работы Michiel van Mierevelt. 1625-1626гг.
Французская знать тоже умела изобретать роскошные безумства, о которых сразу же становилось известно всем. Другое дело, что далеко не каждый придворный мог позволить себе по примеру слывшего «человеком бережливым» герцога де Шевреза заказать себе сразу пятнадцать карет, чтобы выбрать из них самую удобную.
Впрочем, демонстрация роскоши в присутствии короля была делом небезопасным. Богатейший после кардинала Мазарини человек Франции, суперинтендант финансов Николя Фуке в 1661 году устроил для молодого Людовика XIV прием в своем замке, перестроенном по проекту знаменитого архитектора Лево и украшенного живописцем Лебреном (одним из будущих творцов Версаля). В садах замка было множество фонтанов, которые во Франции тогда были проявлением особой роскоши, ведь только итальянцы знали секрет их обустройства. Столы опускались с потолков, гора конфет сама двигалась к пирующим гостям, музыка звучала неизвестно откуда, прекрасные сады услаждали взор. Покидая замок, Людовик XIV заметил Фуке: «Милостивый государь! Теперь я не осмелюсь уже принимать вас у себя, поскольку мои помещения покажутся вам слишком бедными!» Через две недели Фуке стал гостем королевской тюрьмы, где и скончался спустя 19 лет.
Одна из комнат дворца Во-ле-Виконт, который принадлежал Николя Фуке
Новое время и растущие потребности правителей (деньги нужны были не только на увеселения, но и на войны) означали расцвет могущества банкиров. И вот теперь уже они соревнуются с королями в безумстве денежных трат. Уроженец Аугсбурга Якоб Фугер (1459–1525) разбогател на монополиях на разработку медных и серебряных рудников в Штирии, Тироле, Венгрии и других землях. В 1519 году он сделал императором Священной Римской империи Карла V, одолжив ему около миллиона гульденов. Это не было для Фугера разорительной тратой: капиталы его семьи оценивались в 7 млн гульденов. Отношение Фугера к собственному богатству было непростым. Он хотел быть уверенным в том, что суд церковный и человеческий не считают монополии делом беззаконным, а потому и грешным. Фугер обращался за консультациями к знаменитому тогда католическому богослову Иоганну Экку и даже оплатил его путешествие к самым авторитетным юристам Болоньи.
Зато он вовсе не гнушался показывать правителям, что он не только много богаче их, но и способен на такие же бессмысленные траты. Принимая в своем доме императора Карла V, богач приказал отапливать спальню государя не чем иным, как корой коричного дерева (ценнейший колониальный товар), разжигая «дрова» долговой распиской монарха. Так что манера прикуривать от крупных купюр имеет более давнюю историю, чем само курение.
Карл Беккер. "Якоб Фуггер сжигает векселя перед Карлом V",1866 г.
Широта русской натуры
Константин Маковский. "Боярский свадебный пир", 1883 год
Размахом российский двор иногда превосходил французский
Статус средневекового русского князя (как, впрочем, и его европейского «коллеги») определялся не тем, сколько он мог скопить, а сколько он мог раздать. Щедрость — не просто плата за услуги, в средневековом мире раздача боевым друзьям «злата и серебра» — это еще и приобщение их к магической удаче и славе вождя. Креститель Руси князь Владимир Святославич (980–1015) услышал как-то ропот подвыпившей дружины: «Какое житье наше горькое, кормит нас с деревянных ложек, не с серебряных» — и тут же повелел «исковать ложки серебряные для дружины».
Домонгольская Русь была страной с развитой внешней торговлей. Из Византии везли шелковые ткани и пряности, вино в амфорах; из Германии бронзовые чаши и мечи; из Прибалтики — янтарь, из Ирана — фаянсовую посуду и диковинки вроде индийских шахмат. Огромные усадьбы новгородских бояр (до разгрома москвичами торговый Новгород был куда богаче Москвы) хранили настоящие сокровища. Когда в 1207 году новгородцы в духе принятой в городе средневековой демократии громили резиденцию посадника Дмитра, то «разделиша» его имущество и после грабежа каждому досталось по три гривны, т. е. по 150 г серебра.
После «собирания земель русских» никто в стране не мог поспорить богатством с московским боярством. Независимо от личного богатства знатный человек обязан был государю военной службой, и вот он обзаводится комплектом импортного оружия («шолом черкасской, да юшман шамахейской… саблю турскую») ценой от 50 рублей и выше — стоимость целой деревни. Роль лошадей в домашинную эпоху часто сравнивают с ролью нынешних автомобилей, мол, дорогой конь — это как хороший лимузин. Но на боевом коне предстояло воевать, в критическую минуту он должен был спасти жизнь владельцу — так что реально он был чем-то вроде личного танка.
Реконструкция знатного боярина второй половины XIII в. — начала XIV в.; мастерская «Ратоборцы». Фото — А. Бойков.
Какими нужно было располагать доходами, чтобы нести подобные траты? Бояре допетровской эпохи (их было немного, десятки семейств) имели от десятка тысяч крестьянских дворов до нескольких десятков. В соответствии со статусом надлежало не только жить, но и умирать: на свои похороны боярин Федор Шереметев отложил огромную сумму в 3000 рублей, а еще 2000 от продажи хлеба из своих вотчин он завещал на богоугодное дело — выкуп пленных из Крымского ханства.
С проникновением во второй половине XVII века европейских нравов в Россию сблизились с европейскими и русские понятия о роскоши. Гость-француз утверждал, что у фаворита царевны Софьи боярина князя Василия Голицына «один из великолепнейших в Европе домов». В обстановке дома отмечали не только богатую библиотеку и любимые «боевые и столовые» часы, но и подаренную царевной роскошную «кровать немецкую ореховую, резную, резь сквозная, личины человеческие и птицы и травы, на кровати верх ореховый же резной, в средине зеркало круглое».
Реконструкция первоначального облика палат князя Василия Голицына Дмитрием Суховым
Полуевропеизированная знать оказалась готовой к культурной революции Петра I. Дамы осваивали европейские моды, танцы и язык мушек: «На правой груди — отдается в любовь к ковалеру; под глазом — печаль; промеж грудей — любовь нелицемерная». «Здешний двор своею роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, потому что здесь все богаче, чем даже в Париже», — констатировал испанский посол герцог де Лириа в 1728 году.
По части нравов успехи впечатляли меньше. Представители света первой половины XVIII столетия неумеренно пили, били лакеев прямо во дворце, отличались грубым шутовством, жульничали в картах и ходили в театр только под угрозой штрафа. Один из принятых тогда способов демонстрации богатства — «открытый дом». Всякий, будучи представленным хозяину, мог являться к обеду без особого приглашения. В таких домах ежедневно был накрыт, по выражению поэта Державина, «дружеский незваный стол» на 20–30 человек.
Смешение роскоши и варварства начало уходить в прошлое в последней трети XVIII века. Молодые обеспеченные россияне для завершения образования стали отправляться за рубеж, осматривали памятники архитектуры и садового искусства, посещали художественные галереи и библиотеки. Преемником петровского «всепьянейшего собора» стали эрмитажные вечера Екатерины II, где она выступала в роли элегантной хозяйки салона. «Екипажи возблистали златом, дорогие лошеди, не столько для нужды удобные, как единственно для виду, учинились нужные для вожения позлащенных карет. Домы стали украшаться позолотою, шелковыми обоями во всех комнатах, дорогими мебелями, зеркалами и другими», — замечал вельможа-историк князь Михаил Щербатов.
А. Н. Бенуа. "Выход императрицы Екатерины II", 1912
Владелец 200 000 крепостных и роскошной загородной дачи Кусково граф Петр Борисович Шереметев не мыслил жизни без французских вин и выписывал их оптом: «Бургонского красного — 600 бутылок; бургонского белого мюльсо — 200 бутылок; шампанского пенистого — 200 бутылок…» Отечественного производителя граф не уважал и закупал за рубежом все для повседневного обихода: ткани, кареты, обои, костюмы, табак, кофе, сосиски, шоколад, голландскую селедку, итальянские макароны, пармский сыр, «окорока американских свиней», английское пиво и зубочистки. Живопись он ценил, но в ней не разбирался, закупая полотна оптом по 200–300 штук — получалось по 3–5 рублей за картину, они играли роль едва ли не обоев. Сюжеты его не очень интересовали — «голова фламандская», «пожар» или «битые птицы».
Его сын, обер-гофмаршал двора и директор императорских театров Николай Петрович отличался от грубоватого отца отменным вкусом. На его средства были сооружены театрально-дворцовый комплекс в Останкине, театральные здания в Кускове и Маркове, дома в Павловске и Гатчине, мыза Шампетр и Фонтанный дом в Петербурге. Правда, жить в тогдашних роскошных интерьерах было не очень удобно: по анфиладам залов гуляли сквозняки, в щелях и роскошной обивке гнездились клопы; отопление и вентиляция оставляли желать лучшего, а «удобства» были далеки от норм современной гигиены — в роскошных спальнях держали «ночные вазоны». В останкинских хоромах уже стояло биде из красного дерева — но имелось лишь три рукомойника, а юная аристократка спрашивала перед выездом в свет у маменьки: «Для какого декольте шею мыть — большого или малого?»
Николай Петрович Шереметев вошел в историю отечественной культуры и как создатель одного из лучших театров. В подмосковном Кускове граф создал театр-школу, где обучал крепостных актерскому мастерству. Благодаря ему выросли поколения крепостных актеров, музыкантов и композиторов.
Коллекционные вина, живопись и крепостные театры прекрасно сочетались тогда с самым утонченным щегольством. Известен случай, когда князь Александр Куракин, играя в карты у императрицы Екатерины, проигрался от волнения, обнаружив, что его перстень не подходит к табакерке, а та — к остальному туалету. Куракин не имел обыкновения носить на кафтанах иных пуговиц, кроме бриллиантовых. Не был он чужд и другим удовольствиям жизни, оставив не менее семидесяти отпрысков от крепостных наложниц.
С ним соперничал владелец подмосковного Архангельского и 31 000 крепостных душ Николай Борисович Юсупов. По свидетельству современников, он «даже в старости маститой приносил дань удивления прекрасному полу». Юсупов держал труппу, танцовщицы которой во время выступления по знаку хозяина одновременно сбрасывали с себя одежду и продолжали танцевать. В его кабинете в Архангельском висело триста портретов дам, расположением которых он пользовался. «Ты понял жизни цель, счастливый человек, Для жизни ты живешь», — писал о нем Пушкин в оде «К вельможе».
Н.Ланкре. "Танцовщица Камарго"
В XIX веке потребности продолжали расти. Для воспитанного человека важной потребностью стали дорогое образование и приобретение одежды, обстановки, экипажа и массы вещей, которые не могли быть произведены бесплатным трудом крепостных. Ушли в прошлое городские усадьбы знати, однако и нормальная, по понятиям человека из «хорошего общества», квартира в Петербурге имела 22 комнаты: две гостиные, большая и малая столовые, чайная, курительная, гардеробная, будуары, комнаты для гостей, прислуги, гувернера и отдельный «господский» туалет.
Неотъемлемой частью жизни светского человека XIX века становится ресторан. Вплоть до конца века особым престижем в тогдашней столице пользовался французский ресторан «Донон». Здесь умели угодить посетителям, заезжавшим на два-три дня с целой оперной труппой, заказывавшим котлеты из соловьиных языков и вина из погребов Наполеона. Рестораны «высокой кухни» с «немилостивыми ценами» посещала высшая родовая и чиновная знать, включая членов императорской фамилии.
Ресторан "Донон" в Петербурге
Но дворянство после крестьянской реформы все более беднело. Ресторанам надо было заманивать купеческую молодежь азартными играми и кабинетами. Клиенты не стеснялись — швыряли бутылки «Вдовы Клико» в зеркала, купали хористок в шампанском и заказывали «хождение по мукам»: закутивший гость требовал 100 порций 15-рублевого фирменного салата «оливье» и гулял по нему в сапогах под печальную музыку. В борьбе за внимание красавицы цыганки можно было из окон «Яра» поливать улицу лучшими винами.
Портрет Барбы-Николь Клико-Понсарден, той самой мадам Клико которая привела к успеху винодельческое предприятие своего свекра Филиппа Клико-Муирона
Впрочем, во втором-третьем поколении тогдашних «новых русских» появились профессиональные менеджеры, ученые и ценители прекрасного. Унаследовав капитал в 20 млн рублей, банкиры и промышленники братья Рябушинские оставили заметный след в русской истории. Сергей и Степан Рябушинские (создатели Московского товарищества автомобильного завода, впоследствии автозавода им. Лихачева) собрали великолепную коллекцию древнерусских икон, которая размещалась в особняке Степана Рябушинского на Малой Никитской — великолепном образце русского модерна. Михаил собирал коллекцию полотен русских художников и французских импрессионистов. Младший из братьев, Федор, дал 200 000 рублей Русскому географическому обществу для организации научной экспедиции на Камчатку. А старший, Павел Павлович (личное состояние в 1917 году — 15 млн рублей), стал политиком. В августе 1917 года с трибуны Всероссийского торгово-промышленного съезда он призывал «верхи» и «низы» опомниться: «Катастрофа, финансово-экономический провал будет для России неизбежен, если мы уже не находимся перед катастрофой... Пусть проявится стойкая натура купеческая! Люди торговые, надо спасать землю русскую». Оказавшись в эмиграции, он признает: «Русская буржуазия, численно слабая, не в состоянии была выступить в ответственный момент той регулирующей силой, которая помешала бы событиям идти по неверному пути... В наступивший роковой момент стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, размела и разбила».
Сергей и Степан Рябушинские обсуждают план строительства АМО. Тюфелева роща, 1916 г.
P.S.: Спасибо всем кто читает, подписывается, ставит "+" и поддерживает рублем (https://pay.cloudtips.ru/p/9c59405f). Всем хорошего настроения и удачного дня! Ещё увидимся.
