Гектор Шульц

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.

Когда Жора ушел из туалета, я прислонился к стене и достал пачку сигарет. Затем чиркнул зажигалкой и жадно затянулся. Горло обожгло горьким дымом, но я сдержал кашель и облегченно выдохнул. Затем повернулся к Насте и криво улыбнулся.
- Не позволяй им так обращаться с тобой. Никогда.
- Я расскажу все Саше, Иван Алексеевич. Он придет… - я вздохнул и покачал головой.
- Не придет твой Саша, Насть. Смирись уже с этим. Чем быстрее ты поймешь, тем быстрее выйдешь из этой дыры. И я очень надеюсь, что больше ты сюда не вернешься.
- А вы… сделали бы то, о чем говорили?
- Не знаю, - честно ответил я, стряхивая пепел в ведро у батареи. – Я просто хотел, чтобы он одумался.
- Спасибо, Иван Алексеевич, - тихо ответила Настя, по привычке теребя халат. – Можно сигарету?
- Нужно, - кивнул я, протягивая ей пачку. В туалет заглянул заспанный Азамат.
- Вань, а чего Жора вылетел отсюда, как в жопу ужаленный?
- К острому вызвали, наверное, - пожал я плечами и переглянулся с Настей. Девушка смущенно покраснела и потупила глаза.
- А, ну и ладно, - хмыкнул татарин и махнул мне рукой. – Пошли. Надо к обходу готовиться. Скоро смена придет.

После летучки я немного задержался в кабинете Миловановой, которая привычно опросила меня насчет поведения больных ночью. Она давно привыкла, что я никогда не сплю, и доверяла моим словам так же, как словам медсестер. Однако, после того, как я переоделся и вышел на улицу, то увидел, что за забором меня ждут.
Опухший Жора, нахмурившийся Артур и еще трое незнакомых мне крепких мужиков. Вздохнув, я спокойно пошел вперед, понимая, что никакого замеса сейчас не будет. Просто Жоре жизненно необходимо восстановить статус-кво.

- Отойдем? Разговор есть, - коротко бросил Жора. Я кивнул и, достав сигареты, направился за ним. Идти пришлось недолго, в ближайший лесок. Грузин почесал бровь и, хмыкнув, склонил голову, смотря на меня. – Ну, что решать будем, Вано?
- О чем речь, Жор? – устало спросил я. – К чему это представление.
- Ты нас ща типа клоунами назвал? – напрягся один из незнакомцев.
- В цирке так-то и другие профессии есть. Гимнасты, силачи, дрессировщики, - равнодушно ответил я. Страха не было. Только привычная усталость. – Хотел бы назвать, назвал.
- Не скаль зубы, Вано, - поморщился Жора, подняв руку. Сопящий мужик отошел в сторону. – Спросить хочу тебя.
- Спрашивай.
- Ты реально к Папаяннису пойдешь?
- Нет, - мотнул я головой. – Но найду другие способы. От слов своих не отказываюсь. Я всегда считал тебя достойным человеком. А то, что случилось сегодня, заставило меня разочароваться.
- Вали этого гондона, Георгий, - зевнул еще один. – Хули он тут умными словами разбрасывается.
- Ша, Гиз, - рыкнул Жора, заставив мужика заткнуться.
- Чо ты о делах наших знаешь? – зло спросил Артур. Я проигнорировал его вопрос и чиркнул зажигалкой.
- Ничего.
- На понт брал? – рассмеялся тот, кого Жора назвал Гизом.
- Короче, Вано. Расклад такой. Если ты знаешь что-то и кому-то об этом растреплешь, тебе жизни спокойной не видать, - ответил грузин, почесав нос. – Мамой клянусь.
- Ваши дела меня не касаются. А вот отделение, в котором я работаю, еще как касается. Ты что думаешь, больные такие дураки? Что они забудут все, что с ними происходило? Будут и те, кто все запомнят. А правда рано или поздно всплывает наружу. Я не хочу быть к этому причастен.
- Забздел, малой. Очко играет, - заржали двое других незнакомцев. Но Жора остался серьезен.
- Я свалю через год и забуду о дурке, как о дурном сне. Что будет дальше, оставлю на твоей совести. Это твоя жизнь и твой выбор.
- Складно чешешь, - буркнул Артур. – Почем нам знать, что не пиздишь?
- За трепло никогда не предъявляли. А если предъявляешь, обоснуй, - дерзко ответил я и сам подивился, откуда хватило смелости. Я стоял один, против пяти здоровых мужиков в глухом лесу, и вел себя слишком уж странно. Но осознание пришло и ответ был коротким и понятным. Я просто устал. Устал молчать, устал наблюдать, устал закрывать глаза.
- Короче, пустой кипиш развели, - сплюнул на снег один из мужиков. Жора согласно кивнул и в его глазах мелькнуло презрение. – Нихуя он ничего не сделает. Обычный пиздюк с района с гонором. Пошли уже.
- Погнали, - согласно кивнули остальные и медленно направились в сторону дороги. Жора чуть подумал и, поравнявшись со мной, скупо обронил.
- Ты меня услышал, Вано. Не провоцируй.
- Ты меня тоже услышал. Хороших выходных, - хмыкнул я. Затем, проводив их взглядом, вытащил сигареты и зажигалку. Руки с непривычки тряслись от переизбытка адреналина, но в груди тлела и гордость. И пусть, что топливом для этого послужили мои остатки человечности.

Вечером я рассказал о событиях смены Никки. Но не для того, чтобы пожаловаться. Мне просто нужно было с кем-нибудь этим поделиться. И Никки поступила мудро. Она не стала ругать, давать какие-то советы или смеяться. Просто обняла меня, пока мы прогуливались по центральному парку и тихо сказала:
- Ты все сделал правильно, Вань.
- Думаешь?
- Конечно. Ты заступился за эту бедную Настю, не дал её сломать и выстоял против гопоты. Ты все сделал правильно. Помнишь, Настя сказала, что ты стал, как они? Это тебя сломало. Как сломало раньше, сделав тебя жестким. Но человек в тебе не умер. Так просто его не убить. И ты понял это. Осознал.
- Спасибо, солнце, - вздохнул я. – Только на душе все равно паршиво.
- Ты столкнулся с грязью и не сделал все то, что хотел, - понимающе улыбнулась Никки. Я ехидно улыбнулся и чмокнул её в губы.
- И откуда ты такая умная взялась?
- Из мамы. Папа постарался, - съязвила она и посерьезнела. – Ты хочешь быть журналистом. А журналисты с таким каждый раз сталкиваются. За правду нужно бороться, какой бы горькой она ни была.
- Тоже верно, - кивнул я, задумчиво смотря вперед.
- Ты уже готовишься?
- К чему?
- К вступительным экзаменам, глупый, - рассмеялась Никки. Я покраснел и глупо улыбнулся. – Понятно. И когда собираешься?
- Завтра.
- Обещаешь?
- А ты будешь мне помогать?
- Да я с тебя, родной, не слезу теперь. Надоело одной в универ гонять. Так хоть компания будет, - ответила она и прижалась к моему плечу. – Значит, завтра. А сегодня, что будем делать?
- У меня много планов на сегодняшний вечер, - улыбнулся я. Никки усмехнулась и, привстав на цыпочки, поцеловала меня.

Мы медленно шли по парку, негромко болтали, обсуждая новый альбом Наташкиных любимцев, или просто сплетничали о друзьях. Пусть эта смена была тяжелой, но на душе в кои то веки стало радостно. Я улыбнулся, подумав о Насте. Если до Жоры дошло, то она наконец-то будет спать спокойно по ночам и перестанет бояться тихого шепота соседей по палате, которые, как заведенные, повторяют одну и ту же пугающую фразу. «Волк идет. Волк проснулся».

Глава девятая. Колыбельная.

В феврале выписали Станислава. И пусть для остальных сотрудников больницы это было рядовое событие, я не мог не порадоваться за обожженного паренька, который хоть немного, но все же победил своих демонов. В день выписки за ним пришла бабушка и так совпало, что была моя смена.
Стас аккуратно собрал нехитрые личные вещи в пакет, рассеянно улыбнулся Мякишу, который о чем-то шептался с бабушкой, а потом, смущаясь, подошел ко мне. Но и одного взгляда хватило, чтобы понять, что Стас еще далеко от окончательного исцеления. В глазах та же боль, а речь сбивчивая и ломкая.

- Я хотел с вами попрощаться, Иван Алексеевич, - смущенно протянул он, теребя край черной рубашки, которую ему принесла бабушка. – Спасибо вам.
- Да мне-то за что, Стас, - улыбнулся я. – Я просто свою работу делал.
- Делали хорошо. И… музыку мне давали. Она мне очень помогла.
- Верю, - кивнул я и, чуть подумав, добавил. – Подожди. Сейчас вернусь.

Вернулся я через пять минут. Всего-то надо было сбегать в раздевалку, где в рюкзаке лежал мой плеер и несколько дисков. Взяв один из них, я снова улыбнулся и бегом помчался обратно в отделение. Стас удивленно приоткрыл рот, когда я протянул ему диск, и с опаской взял его в руки.
- Бери, бери. Это подарок, - подбодрил я. – Если уж музыка тебе помогла, то и дальше будет помогать.
- Lacrimas Profundere, - прочитал он название группы на обложке. – Это же та самая…
- Ага. Я тебе её в первый раз дал послушать. Ты под нее всегда быстро засыпал.
- А вам не жалко? – покраснел он.
- Нисколько, - уверил его я. – Бери. Это подарок. Найдешь, где послушать.
- Lacrimas Profundere, - повторил Стас, разглядывая обложку. – Название красивое. А как переводится?
- Это латынь. Что-то вроде «слезы прольются».
- Красиво, - улыбнулся Стас. – И очень подходяще для музыки. Спасибо, Иван Алексеевич. Вы… другой.
- В смысле? – нахмурился я, не понимая, куда он клонит.
- Другой. Не такой, как Георгий Ираклиевич, или Артур…
- Это радует, - перебил его я. Стас чуть помялся и снова покраснел.
- Иван Алексеевич, а там… ну, снаружи, такие, как вы, есть?
- Таких, как я, там много. Сам убедишься, - улыбнулся я. Но Стас мотнул головой и указал пальцем на подарок. – А! Понял. Тех, кто такую музыку любит?
- Да, - тихо ответил Стас. – Я бы хотел с ними познакомиться.
- Их тоже хватает. Но многие из них скрываются, - ответил я. – А, хотя… Как будешь гулять, найди в центре магазин «Черное солнце». Его хозяин, Гоблинс, классный дядька. Там и новые диски купить можно, а если повезет, познакомишься с кем-нибудь. В магазине обычно всегда кто-нибудь торчит.
- Спасибо, Иван Алексеевич, - робко улыбнулся паренек и помахал своей бабушке, которая терпеливо ждала окончания разговора. – Мне пора.
- Удачи, Стас. И не возвращайся сюда больше, - я хлопнул его по плечу и проводил взглядом согнутую фигуру. Хотелось верить, что Стас и правда победит, а голоса родителей, приходящих к нему во сне, перестанут его мучить.
- Ты к нему привязался, Вано, - заметил Жора, подходя ко мне ближе. После той стычки мы оба сделали вид, что ничего не было. Я попросту не хотел дальше развивать конфликт, как и грузин. На этом и порешили.
- Немного. Он нормальный парень, - кивнул я, смотря вслед уходящему Стасу. – Тут много таких. Нормальных. Вот только не все из них освобождаются.
- Ну, а ты?
- А что я? – переспросил я, смотря на улыбающегося Жору. Поразительно, как ловко он умел менять маски. Лишь одно выдавало наигранность. Его глаза. Но я твердо решил больше не лезть в залупу и спокойно отработать до конца года.
- Что делать будешь, когда освободишься?
- Летом поступать буду. С Ариной Андреевной договорился уже. Она даст мне время на сдачу экзаменов. Как сдам, сразу на работу буду бежать.
- Так альтернативке же не разрешают учиться, не? – нахмурился Жора.
- Все решается, если есть знакомые, - улыбнулся я, вспомнив, как Никки переполошила всех друзей и в итоге уговорила Лаки похлопотать насчет меня в университете. Естественно, я об этом узнал случайно. Никки, как и все остальные, прекрасно понимали, что я сам ни за что бы не стал кого-то просить о помощи, да и Лаки редко пользовалась связями отца, предпочитая хранить нейтралитет. Но если Никки что-то решила, Никки этого обязательно добьется. – Закроют глаза на это.
- Это хорошо, - кивнул Жора. – А на кого пойдешь учиться? Юрист? Экономист?
- На журфак. Журналистом хочу стать, - снова улыбнулся я. Жора в ответ рассмеялся, заставив меня нахмуриться. – Чего?
- Гасят вон журналистов, Вано. А ты в эту жопу лезешь. Ну, дело твое. Брат второй мой юрфак закончил, теперь в банке работает. Хорошие деньги получает.
- Не все измеряется деньгами. Да и журналисты разные бывают, - вздохнул я и достал из кармана пачку сигарет. – Покурим, пока минутка есть?
- Пошли. Гузноёб с терапии вернется, тогда покурить некогда будет, - хохотнул грузин и вразвалочку пошел в сторону туалета.

Жора и тут оказался прав. Как только цыган Ромка вернулся с терапии, то без лишних сантиментов навалил кучу прямо посередине коридора. Я устал удивляться тому, как функционирует его жопа. Казалось, что цыган мог усилием мысли включать акт дефекации и не останавливался, пока ему это не надоедало. Я неоднократно был свидетелем, как он продолжал срать, пока его тащили в душ, или тщетно пытались добраться со срущим Ромкой до туалета. Не помогали ни таблетки, ни уколы, ни пиздюлины, на которые всегда так надеялся Жора.
- Рома! Чтоб твоя семья твое говно до смерти твоей отмывала! Я тебя урою, мамой клянусь, - рычал грузин, пытаясь нагнать бубнящего цыгана, который продолжал срать и еще умудрялся проклинать Жору на черном наречье.
- У него там что, бесконечный запас? – вздохнул я, с тоской смотря на размазанное по полу говно.
- Иван Алексеевич, за сигаретку все поправим, - заискивающе заметил Аристарх, тут же подскакивая ко мне. Я чуть подумал и кивнул.
- Ладно. Уберем вместе. Принеси ведро и тряпку из кладовой, - ответил я. Аристарху за хорошее поведение многое дозволялось, и бывший учитель не собирался терять свое привилегированное положение.
- У, бидораз барадаты, - пробубнил Ромка, пробегая мимо. Он меня не заметил, и я не стал отказывать себе в возможности поимки опасного цыгана. Сделав подножку, я ехидно хмыкнул, когда цыган грохнулся на пол, после чего навалился на него и натянул штаны, в которые Ромка продолжил срать. Вонь стояла такая, что даже привычный ко всему Паша Тюльпан позеленел и отправился в свою палату. Ромка не оставлял попыток вырваться и начал крыть матом не только Жору, но и меня. – Мам твой ебал, пап твой ебал, сабак ебал, бидоразище.
- Да, да. Ебака ты грозный, - пропыхтел я, пытаясь заломить цыгану руки. На помощь, на удивление, пришел Аристарх, который без стеснений саданул по голове Ромки ведром, а потом, поняв, сел на пол и затряс губами. – Уйди, Аристарх. Сами справимся.
- Я помочь хотел, Иван Алексеевич. Вон какой, сатана, - попытался оправдаться бывший учитель, но я его не слушал. В Ромку словно действительно не только Сатана вселился, но и все его легионы. Лицо цыгана раскраснелось, да так сильно, что я испугался, как бы он не лопнул. Ладно, говно убирать, а вот кровь совсем другое дело.
- Держи его, Вано, - рявкнул Жора, открывая дверь кабинета, где сидела Рая. – Рая! Укол нужен! Скорее. Иванов все обосрал, сейчас Вано утонет!
- Не смешно, Жора, - до меня донесся усталый голос Раи, который заглушил хохот грузина. Он явно веселился. Конечно, не его же кроют матом и пытаются измазать в говне. Но Рая вместе с дежурным сориентировались быстро. Один укол и через пару мгновений, показавшихся мне вечностью, цыган наконец-то обмяк и закрыл свой говнозавод.
- Может, к буйным его? – спросил Жора, подходя ближе. До меня донеслось согласное мычание Паши Тюльпана, Червиченко и Ветерка, которые делили палату с сумасшедшим цыганом. Дежурный врач чуть подумала и кивнула. 
- Жоп твой ебал валасаты, бидораз барада… - не договорив, Ромка отключился и пустил слюну.
- Готов, - вздохнул я и кивнул Жоре. – Бери под руки, а я за ноги. Оп! Понесли…

Перетащив Ромку в палату буйных, я с тоской осмотрел изгаженный коридор. Но Жора взял все в свои руки. Он вытащил пачку сигарет, прочистил горло и громко озвучил вознаграждение за уборку коридора. Я не стал спорить, лишь махнул рукой, достал свою пачку сигарет и поплелся в туалет. Схватка с бешеным цыганом порядком утомила.
- Живой, Вано? – усмехнулся Жора, заходя в туалет. Он, увидев там Вампира, замершего в углу, и Короля, который снова прибыл по дипломатическим делам, нахмурился. – А ну брысь отсюда! Крохоборы!
- Георгий, нам бы табачку немного, - мягко улыбнулся Король, но грузин был непреклонен.
- К подданным своим пиздуй. Они как раз коридор намывают. Сделают все, как надо, получишь сигаретку, так и быть.
- Все будет сделано в лучшем виде, клянусь цаплей, - гордо ответил Король, но Жора лишь отмахнулся.
- Да хоть елдой клянись своей засохшей. А теперь съебитесь отсюда.
- Сурово, - хмыкнул я, когда Король с Вампиром покинули туалет. – Ромка тебя так выбесил?
- Нет, - усмехнулся Жора. – Цыган только вид делает, что дурной. На самом деле, ума у него достаточно.
- В смысле? – нахмурился я.
- В коромысле, - съязвил грузин. – Сам секи. Что снаружи его ждет? Табор, который он заебал так, что они нам деньги несли, чтобы этого дурака отсюда не выпускали? Должники, которым он задолжал? И я сейчас не про бабки, Вано. Он баб их обрюхатил, а такого даже цыгане не прощают. А тут ему не жизнь, а малина земляничная. Жратва есть, носятся с ним, как с писанной торбой, лекарства дают, да и барагозить никто не мешает. Еще и родня баулы со жратвой тащит каждую неделю. Что-то мы изымаем, но Папа ясно дал понять, что и с Ромкой надо бы делиться. Он им письма как-то умудряется писать. Одно мы перехватили. Ой, блядь. Читали с Артурчиком и со смеху помирали. Он тут царь во дворце, оказывается. Санитары ему ноги целуют, а он только и делает, что баб ебет каждый день. Только на жратву жалуется. Так вот, ты его дураком считаешь, а мы после того раза ни одного письма найти не смогли. До сих пор непонятно, как он с волей-то общается.
- Цыганская магия. Не иначе, - фыркнул я, чиркая зажигалкой. Жора прикурил и, вздохнув, кивнул.
- Он однажды траву сюда протащить умудрился. Сидим мы с Артуром в ночной смене, а тут по коридору вонища ползет. Кипиш был дикий, потому как Арина решила с ночевкой остаться. Комиссия должна была нагрянуть. Заходим мы в туалет, а там вся братия дует. Ох и получили они пизды. А Ромке хоть бы хуй. Знай себе, скалится, да «бидоразами» всех обзывает.
- Ну, по нему я точно скучать не буду, - вздохнул я, выпуская к лампочке колечко из дыма.
- Ага. Понятно по кому ты скучать будешь, - ехидно ответил Жора. Я выдержал его взгляд и колко усмехнулся.
- Ты прав. Если только по Насте.
- Не бзди, Вано. Я тебе слово дал. Никто её не тронет, если она сама не захочет…
- А я вот не хочу это обсуждать, - буркнул я. – Лучше уж Ромку обсуждать или как Тюльпан пытался Уксуса придушить ночью.
- Мамой клянусь, чуть не обосрались. Хорошо, что Артур пошел проверить, кто там хрипит, - вздрогнул Жора. – Ты, Вано, не застал проверок, которые после таких дел приходили. Мало приятного, сам понимаешь.
- Понимаю, - кивнул я и удивленно уставился на вытянувшегося по струнке Аристарха.
- Коридор убран, Георгий Ираклиевич, - бодро доложил он.
- Молодец, хвалю, - отмахнулся Жора и, вытащив пачку сигарет, протянул бывшему учителю пять штук. – Держи. Как обещано.
- Ох, спасибо…
- А теперь сдрисни, - перебил его грузин. Аристарх понимающе кивнул и испарился. Жора повернулся ко мне и спросил. – На обед идешь?
- Ага.
- Давай. Потом я схожу. Сегодня в мужском мы вдвоем. Это, Вано, такое дело…
- Степу подменить на ночь? – понимающе кивнул я. – Без проблем. С тебя сигареты. Мои уже почти все расстреляли.
- Не вопрос, дорогой, - широко улыбнулся грузин. Но в глазах блеснуло и недовольство. Обычно, я соглашался без оплаты. Но мне было плевать, кто и что думает. Я знал, что большую часть ночи проведу за учебником. Никки старательно проверяла меня после каждой смены и наказание было суровым, если я вдруг что-то не мог ей ответить.

Закончив обедать и выкурив пару сигарет на крыльце, я вернулся в отделение. Жоры не было видно, но в коридоре тихо. Даже Король, вечно разгуливающий где ему вздумается, куда-то пропал. Правда, посмотрев на часы, я хмыкнул. Прогулка. Странно, что я не заметил никого, пока курил на крыльце. Но санитары запросто могли отвести больных в другое место, например, за больницу.
- Галь, а что так тихо? – спросил я, когда дверь кабинета Миловановой открылась и оттуда вышла усталая санитарка.
- Жора на прогулке, остальным тихий час, - хмыкнула она. – Можешь покемарить тоже, если хочешь.
- Не, не хочется, - улыбнулся я.
- Подменишь тогда? Покурю пойду, - вздохнула Галя и, дождавшись моего кивка, направилась к выходу. Я же отправился в привычный обход отделения. То, что часть больных на прогулке, не отменяло того факта, что за оставшимися необходимо было следить.

- Вань… можно тебя? – тихо позвал меня Паша Тюльпан, когда я заглянул в палату.
- Что случилось? В туалет надо? – спросил я. Пашу связали, потому что утром он опять буянил. Но сейчас его серые глаза затянуло привычной дымкой, а голос был тихим и ломким.
- Не. Гитарку бы, - вымученно улыбнулся он. – Хоть пару песен.
- Боюсь, Безуглова не разрешит, - вздохнул я. Паша тоже вздохнул. Тоскливо. Правда его лицо неожиданно посветлело.
- А ты играть умеешь? Ну, на гитаре. Стас говорил, ты музыку любишь. Может ты тогда нам сыграешь? Пару песен, не больше.
- Немного умею, - честно признался я. – Ладно, спрошу у Арины Андреевны, можно ли гитару принести на денек.
- Спасибо, Вань. Даже если не получится. Все равно спасибо, - тихо ответил Паша и отвернул голову к стене.

На удивление, Арина Андреевна против не была. Более того, я увидел в её глазах интерес, и в кои-то веки женщина с железными зубами улыбнулась. Странно было это видеть. Обычно заведующая равнодушно скользила по отделению, отдавала короткие, злые приказы и исчезала в своем кабинете. Лишь изредка устраивала летучки вместе с Миловановой, если в отделении случалось что-то плохое. Но сейчас она улыбалась. И это очень сильно удивляло.
- Гитару, значит? – переспросила она. – В дневном стационаре есть. Можешь взять. Скажешь, я разрешила. Дадим концерт нашим гаврикам.
- Арина Андреевна, я так-то не очень хорошо играю, - улыбнулся я, но заведующая лишь отмахнулась.
- Да им плевать. Побренчи чего-нибудь, век благодарны будут. Был тут у нас санитар до тебя. Лёвка. Тоже бренчать любил. Такие романсы на пьянках заводил, что аж душу рвал. Ладно, дуй в стационар и бери гитару. Часов в шесть концерт дашь. Ты после отбоя в женское?
- Да, Степа попросил подменить.
- Борзеет, племяш, - тихо ответила Арина Андреевна и хитро на меня посмотрела. – Ты в курсе дел их?
- Нет, да и не интересно мне, - безразлично обронил я, надеясь, что заведующая поверит. Одно дело сраться с санитарами и совсем другое с человеком, от которого зависит дальнейшая альтернативная служба. – Может, они с Жорой в карты режутся. Мне без разницы. Что женское, что мужское. Я ночами готовлюсь к экзаменам, так что пофиг.
- Ладно. Иди за гитарой.

Гитара, как и ожидалось, была старенькой. Санитарка, следящая за порядком в стационаре, провела меня в комнату отдыха и указала на неё. Обычная акустика, немецкая «Музима». Такие гитары продавались за копейки на Блохе, поэтому глупо было ожидать, что здесь окажется что-то стоящее. Но главное, что гитара строила и была оснащена полным комплектом струн. Немного побренчав, я кивнул санитарке и, подхватив гитару, отправился к выходу.
Концерт стартовал в начале седьмого, причем я неслабо удивился, увидев, что помимо больных в коридоре собрались и врачи, и медсестры отделения. Рая робко мне улыбнулась, словно пыталась подбодрить, но я смотрел на Пашу Тюльпана, в глазах которого, впервые за долгое время, зажглась жизнь. Улыбающийся Жора притащил из кабинета Миловановой табурет, который поставили в отдалении от больных, после чего раздались аплодисменты, заставившие меня покраснеть от смущения. Да, таких концертов я еще не давал. Одно дело играть друзьям акустические версии готик-рока, и совсем другое – для больных в психиатрической больнице.

- Эм… - замялся я. – Что сыграть?
- Жизненное давай, Ванька, - протянул Паша Тюльпан.
- Про любовь, - пробасила Арина Андреевна. – Но и жизненное пойдет.
- Хорошо, - улыбнулся я. Затем еще раз проверил строй гитары и, удовлетворенно кивнув, начал играть…

- Далеко по реке уходила ладья.
За тобою ветер мою песню нес.
Я ждала-ждала проглядела очи я,
Но покрылся льдом да широкий плес, - негромко запел я. Эту песню очень любила мама и всегда шмыгала носом, стоило только коснуться струн. Но сейчас я пел её для других людей, и было совершенно непонятно, как они это воспримут.
- Догорает лучина сгорит дотла,
Лишь метель прядет мое веретено.
И сама уже словно снег бела,
Но я буду ждать тебя все равно.
И сама уже словно смерть бела,
Но я буду ждать тебя все равно, - блестели глаза Раи, задумчиво прислонился к стене Жора, смотря куда-то вдаль, улыбалась Арина Андреевна, легонько покачивая головой… Люди снимали маски и сейчас я видел их другими. Задумчивыми, грустными, счастливыми. Грустно улыбался Паша Тюльпан, закрыв глаза. Приоткрыл рот от удивления Ветерок и тягучая слюна изредка капала ему на рубашку. Каждый слушал меня по-своему и мурашки без стеснения гарцевали на моей спине, когда раздались первые неуверенные аплодисменты.
- Ох, Селиванов, ну выдал, - вздохнула заведующая, промакивая платком глаза.
- Вань, а про Афган можно? – с надеждой спросил Паша Тюльпан. Правда он тут же поморщился, услышав сопение Безугловой. – Арин Андреевна, ну, пожалуйста. Я буду себя хорошо вести.
- Угу. От тебя это не зависит, как знаем уже, - съязвила она. – Ладно, Селиванов. Сыграй ему одну про Афган.
- Какую? – тихо спросил я. Паша чуть подумал и поджал губы.
- «Черный тюльпан» знаешь?
- Да. Отец любит эту песню.
- Сыграй, Богом прошу! – взмолился афганец, и я, вздохнув, снова тронул струны.
- В Афганистане, в черном тюльпане,
C водкой в стакане, мы молча плывем над землей.
Скорбная птица через границу,
К русским зарницам несет ребятишек домой.

И снова другие эмоции. Теперь уже глаза блестят у Паши, которые еле шевелит губами. Он хочет подпевать, но боится, что ему велят заткнуться. Нахмурившись, смотрит на гитару Арина Андреевна. Её губы сурово поджаты, а в глазах лед и боль. Кто знает, может и её коснулся Афган. Большинство больных не понимают смысла песни. Они просто слушают музыку. Кто-то улыбается, кто-то ковыряется в носу. Но я пою эту песню для одного человека. Человека, который давится слезами, но я знаю, что ни одна из них не сорвется с ресниц и не упадет на дрожащие руки.
- Спасибо, Вань, - прошептал Паша. Он вздохнул и, поднявшись, отправился в свою палату. Арина Андреевна было посмотрела ему вслед, но потом отмахнулась и снова повернулась ко мне.
- Теперь давай веселое. Сырость развели своей грустью, - буркнула она, заставив коллег улыбнуться. Я понимающе кивнул, подстроил гитару и, задумавшись, коснулся струн.

Концерт продлился час, но я так вымотался, что весь вспотел и дико устал. Однако играл до тех пор, пока заведующая не сказала, что хватит. В концерте нашлось место и романсу, и скабрезным частушкам «Сектора Газа», которые привели больных в восторг, и даже блатняку, на котором настоял Жора. Когда я закончил, грузин утащил меня в туалет и даже с барского плеча поделился сигариллой. Я знал, что он стащил её из кабинета Папаянниса, но отказываться не стал. Курил главврач только хороший табак, благо, что деньги текли к нему рекой от благодарных родителей тех, кого он отмазывал от армии.
- Знал бы, что ты так играешь, Вано, на пьянки бы чаще приглашал, - хохотнул Жора, давая мне прикурить. Душистый дым взвился к потолку, и я с наслаждением затянулся.
- Я редко играю. Раньше, да. В музыкалку ходил, - улыбнулся я. – Вот Колумба бы сюда пригласить, точно вся больница бы собралась.
- Кент твой?
- Знакомый, - поправил я. – Музыка для него смысл жизни. Да и слушать можно бесконечно, как он поет.
- Ага, - ехидно ответил Жора. – Поет то, что ты слушаешь? Не, Вано. Я Мишу Круга люблю, а ваши песни… красивые, да, но неправдивые.
- Кому как, - хмыкнул я и, чуть подумав, спросил. – Слушай, Жор. А я могу гитару взять в женское? Вдруг там тоже захотят песни послушать.
- А мне-то что? Если заведующая разрешит, так вперед. А уж где ты там петь будешь, не мое дело, - усмехнулся грузин. – Гитару только потом в стационар верни. Есть у них там один ебанат, который любит бренчать на ней. Вою не оберешься, если не вернуть.
- Само собой. Сыграю им пару песен и отнесу, - кивнул я. На том и порешили.

В женском отделении концерт был короче. Я сыграл только три песни, потому что больным пора было на боковую. Они поначалу пошумели, что хотят еще, но, нарвавшись на тяжелый взгляд Вити и медсестры Маши, притихли. Только Настя неуверенно подняла руку и, когда я кивнул, спросила.
- Иван Алексеевич, а можно какую-нибудь колыбельную, пожалуйста? Мне мама всегда в детстве колыбельную пела.
- А миня мама била, - радостно улыбнулась Олеся. – Ковбасу съела, а она била.
- Тебя тут никто бить не будет, солнышко, - улыбнулся я. Олеська тут же расплылась в довольной улыбке.
- Угу. Пока шкодить не начнет, - съязвила Маша и, вздохнув, повернулась ко мне. – Ладно, давай колыбельную. А то потом мы их в кровати не загоним. Я мудрить не стал и выбрал песню Мельницы, которую частенько напевал Никки перед сном. Она любила эту колыбельную и гарантированно засыпала, стоило мне закончить.
- Обернусь я белой кошкой,
Да залезу в колыбель.
Я к тебе, мой милый крошка,
Буду я твой менестрель…
Я старался петь мягко и так же мягко касался струн. И это помогло. Даже шкодливая Олеська примолкла и внимательно слушала песню. А Настя… Настя улыбалась, положив худые руки на колени, и шевелила губами, пытаясь повторять слова.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.

Глава восьмая. Остатки человечности.

Очередной новый год, к счастью, я встречал не на работе, а дома. Так получилось, что последнюю смену я отработал тридцатого декабря и утром тридцать первого усталый, но довольный, отправился отсыпаться. Конечно, были просьбы других санитаров подменить их, но я твердо решил, что этот год встречу за стенами больницы. И суеверие тут совершенно не при чем. Виной всему чудовищная усталость от работы.
Я специально договорился с заведующей отделением и отделом кадров, что отпуска принципиально брать не буду и перейду на график сутки через двое, а они взамен уменьшат срок отработки. Арина Андреевна чуть подумала, сделала пару звонков в военкомат и, получив разрешение, с чистой совестью дала добро. Оставалось продержаться одиннадцать месяцев. В следующем декабре я получу вольную и буду свободен.

Я проснулся ближе к семи вечера и, потянувшись на кровати, улыбнулся. Два дня отдыха, новогодний стол, подарки, Никки. Я позвонил Никки за неделю до Нового года и предложил встретить его вместе с моими родителями и со мной, она поначалу не поверила. А когда до нее дошел смысл предложения, радостно рассмеялась и согласилась. Конечно, встречать новый год мы собирались с родителями, а потом в час или два ночи планировали поехать на квартиру к Лысой Кэт, где собирались все наши друзья.
Мама, понимая, что в этот раз за столом соберется вся семья, хлопотала на кухне. Отец смотрел по телевизору старые советские комедии и негромко посмеивался, чтобы не разбудить меня. Но я обычно спал так крепко, что не обращал внимания ни на шум с улицы, ни на разговоры дома.
С кухни тянуло жареным мясом и мандаринами, слышался лязг кастрюль и сковородок, гнались с криками за дедом Митей селяне из старой комедии «Любовь и голуби». А я лежал в кровати и наслаждался теплом. Прошлый год я встречал в компании больных и пьяных санитаров. Поэтому так не хотелось вылезать из-под одеяла и идти помогать маме. Хотелось хоть немного продлить ощущение тепла, которое стремительно ускользало.

- Доброе утро, Ванюш, - рассмеялась мама, когда я, зевая, зашел на кухню и уселся на стул.
- Доброе… - буркнул я и снова зевнул. – Помочь чем-нибудь, мам?
- Мясо отбей, - кивнула она, указав на тарелку, в которой лежало замаринованное мясо. – А я пока в магазин схожу. Майонез кончился.
- Ожидаемо.
- Когда Наташа твоя придет?
- К девяти, - улыбнулся я. У родителей к Никки было разное отношение. Отец её любил и частенько минут пятнадцать болтал с ней, если Наташка звонила мне на домашний. А мама немного побаивалась. Манеры одеваться, украшений, макияжа. Когда Никки заявилась ко мне в полной боевой раскраске, сделанной для концерта, куда мы собирались, мама чуть по стене не сползла.
- А от нас когда уйдете?
- В два примерно.
- Не пешком, надеюсь, - нахмурилась мама. – Пьяных вон, полгорода будет.
- Не. Такси вызовем. Катька в Грязи живет. Проще так до нее добраться.
- Ладно. На тебе мясо, а я побежала в магазин, - вздохнула она. Я кивнул и, затушив сигарету в пепельнице, подтянул к себе тарелку с мясом и железный молоточек для отбивки.

В половине десятого в дверь позвонили и я, в сопровождении мамы, пошел открывать. Ну а когда дверь открылась и перед нами появилась улыбающаяся Никки, держащая в руках бутылку шампанского и яркий, бумажный пакет, челюсть отвисла не только у мамы, но и у меня с отцом. В этот раз Никки обошлась без яркого макияжа, но менее эффектной от этого не стала. Облегающее черное платье, лакированные черные туфельки на каблуке. Волосы уложены в аккуратную и элегантную прическу. Глаза подведены черным, а на губах мягкая, персиковая помада.
- Ой, Наташка, - хохотнул отец, заставив Никки смутиться. – Ну, невеста. Ванька! Чего встал столбом. Помоги девушке.
- А, да. Прости, - сконфуженно хмыкнул я, забирая у неё шампанское и пакет. – Это вам, наверное.
- А это тебе, - улыбнулась Никки, скидывая пальто.
- Ты прямо Одри Хёпберн. Даже лучше, - улыбнулся я в ответ, вешая пальто на вешалку. Никки снова покраснела и глупо хихикнула.
- Я старалась, - тихо ответила она, проходя в гостиную.

Естественно, Никки наотрез отказалась бездельничать и сразу же прошла на кухню, где стала помогать маме и мне с готовкой. Даже отец изменил телевизору и постепенно перебрался на кухню. Правда мама выгнала всех, когда пришел черед жарить мясо, но сделала это не ради нас с отцом, а ради Никки, чтобы та не перепачкалась в жире. Но никто не был против.
Пока мама колдовала на кухне, мы с отцом достали с балкона раскладной столик, который терпеливо ждал весь год Нового года. Никки быстро протерла его от пыли, а я принес скатерть из комнаты родителей. Затем настал черед украшать стол. Две бутылки шампанского, коньяк, десяток салатов, блюдо с ароматным мясом. На табуретке, заботливо укрытая тремя полотенцами, ждет своего часа кастрюля с картошкой-пюре, а под елкой лежат разноцветные свертки с подарками. Накопленных за время работы в больнице денег хватило на подарки всем. Отцу я купил командирские часы в коллекцию через газету объявлений. Маме – набор кремов и флакончик французских духов, которые помогла выбрать Лаки. А Никки достался особый подарок, за которым пришлось не раз ездить в «Черное солнце» к Гоблинсу.

После речи президента, боя курантов и гимна, все бросились к елке. Отец, достав часы, прослезился, а мама сразу же убежала в ванную комнату, чтобы разложить крема и побрызгаться новыми духами. Я же, хитро прищурившись, кивнул Никки и указал пальцем на еще один сверток под елкой.
- Ой. Я думала, что это твой, - хихикнула она.
- Нет. Это тебе, - улыбнулся я. Никки долго упрашивать не пришлось. Она взяла сверток и, вернувшись за стол, без стеснений разорвала бумагу. Внутри свертка лежал альбом её любимой группы «The 69 Eyes» на виниле, коробочка с серебряным кольцом в виде пентаграммы и открытка.
- Спасибо… - Никки запнулась, когда взяла в руки пластинку. – Погоди, это автографы? Реальные автографы?
- Реальнее некуда, - кивнул я и улыбнулся, когда у Никки задрожали губы, а глаза заблестели.
- Блин, реально, - прошептала она. – Юрки, Юсси, Тимо… Все автографы. Блин, Ванька. Ты сумасшедший.
- Немножко, - хмыкнул я и, рассмеявшись, обнял Никки, которая прыгнула мне на шею. Кольцо она сразу же надела, причем на безымянный палец правой руки, заставив поперхнуться салатом отца, который засмеялся так громко, что аж фарфор в серванте зазвенел.
- Где ты пластинку достать сумел? – спросила Никки, с восторгом разглядывая подарки.
- Гоблинс помог, - ответил я. – Скатался к нему несколько раз, он в Москву своим поставщикам написал. У одного как раз оставался последний винил с автографами. После концерта подписывали, а он забыл о нем и не выставил в продажу. Я вообще плакат искал, но когда появился шанс винил купить, отказываться не стал.
- Ты чудо, - прошептала она и, прижавшись ко мне, нежно поцеловала. Её не смутило даже ехидное покашливание отца, а я просто наслаждался теплом её губ и запахом её духов.

В два часа ночи, когда родители начали клевать носом, мы быстро оделись, вызвали такси и уехали с Никки на тусовку у Кэт. Естественно, к нашему приходу веселье уже было в самом разгаре, но я не жалел ни о чем. Как, собственно, и Никки. Которая всем принялась хвастаться подарками и без устали демонстрировала кольцо на пальце.
- А мне он таких подарков не дарил, - ехидно заметила Энжи, повиснув на Маркусе, которого явно забавляла эта ситуация.
- Смирись уже, Энж. Ты свои шансы просрала, - ответила Никки в свойственной ей прямолинейной манере и положила голову мне на плечо.
- И вы теперь типа вместе?
- Типа вместе, - съязвила Никки. Кэт, переглянувшись с Эриком, рассмеялась. – Ладно. Где у вас тут вино? Вань, тебе пиво принести?
- Сам возьму, - улыбнулся я. Когда Никки убежала на кухню вместе с Кэт и Викой, девушкой Колумба, меня перехватил Эрик и завел беседу на тему новинок в дум-метале. Чуть позднее к нам подключились и остальные. Звенели бокалы, рвались за окнами петарды, а я улыбался и наслаждался весельем со своими друзьями.

Но после того, как я отправился на балкон, чтобы покурить, неожиданно стало грустно. Перед глазами всплыли лица людей, которые сейчас не встречали новый год, а боролись со своими демонами. Настя, плачущая в подушку и ждущая, когда же за ней придет её Саша. Станислав, зажимающий уши обожжёнными руками, пытаясь прогнать крики родителей из головы. Паша Тюльпан, мечущийся на кровати. Наташа Панкова, просящая воды…
- Вань, ты чего? – с тревогой спросила Никки, обнимая меня. Я мотнул головой в ответ и криво улыбнулся.
- Все нормально. Задумался просто.
- Ага, вижу, - саркастично ответила она. Затем прищурилась и взяла меня за руку. – Пошли.
- Куда?
- Туда, где тепло, - улыбнулась Никки и добавила. – И где нам никто не помешает.
- Сегодня я весь твой, - рассмеялся я. Но Никки загадочно хмыкнула и приподняла бровь.
- Сегодня? Это ты так думаешь.
Я не стал спорить и вместо этого просто откликнулся на поцелуй.

Второго января, пока весь остальной люд отсыпался и опохмелялся, я ехал утром на работу, чтобы успеть к летучке. Пустой трамвай и серая грязь за окнами оптимизма не добавляли, а любимый Skepticism отправился на дно рюкзака и его заменил меланхоличный инструментальный фолк.
На крыльце, перед входом в больницу, привычно курили несколько человек. Я увидел Жору, Галю и пару санитаров из других отделений. Зайчиком по лужам проскакал Мякиш, не заметив меня. За ним, выбирая дорогу, шла Рая.
- С Новым годом, - обронил я, поравнявшись с ней. Рая улыбнулась и кивнула.
- С Новым годом, Вань. Как отпраздновал?
- Нормально, - ответил я. – Сначала с родителями, потом к друзьям поехал.
- Слышала, ты на график сутки через двое перешел.
- Ага. Хочу побыстрее уже отстреляться и уйти.
- Ясно, - понимающе улыбнулась Рая. – Только сложно будет. Сам знаешь.
- Знаю. Но я правда уже чертовски устал от этой работы. Если для тебя это призвание, для меня все постепенно превращается в муку, - вздохнул я и протянул руку Жоре. – Привет. С наступившим.
- И тебя, дорогой, - хохотнул грузин, после чего внимательно меня осмотрел. – Хорошо погулял?
- Вполне. Известно, куда мне сегодня?
- Со мной будешь. Степа руку поломал, Артура в женское пока перевели. Да, тут тихо, ты не бзди.
- Никто не вешался под новый год? – ехидно спросил я. Жора рассмеялся и помотал головой.
- Нет. Гузноёб проклятый только чудил, как и всегда.
- Об него Степа руку поломал?
- Типа того. Только молчок. Знать об этом всем необязательно.
- Да, пофиг. Я так, интереса ради спросил, - махнул я рукой и достал пачку сигарет. Еще есть время спокойно покурить, а потом переодеться. – Новенькие были?
- Будут, - зевнул Жора. – Не сомневайся.

Жора не соврал. Ближе к обеду привезли парочку бесноватых, поймавших белочку. Да и в женском отделении пополнение, о чем нам сообщил Артур на обеде. Ему кто-то поставил синяк под глазом, и я ехидно улыбался, замечая, как он кривит рожу, ловя мой взгляд.
- Бабу привезли. Странную, - хмыкнул он, когда грузин попросил подробности. – Машка сказала, что бабу эту тоже голоса заебали. Вот она и попыталась их вытащить. Нож взяла и давай в глазе ковыряться. Когда её муж нашел, она на полу в кухне сидела и смеялась. Вместо глаза дыра, а она ржет. Так что подлатали её в больничке и к нам перевели.
- И что? Как баба-то? – жадно спросил Жора. Меня передернуло, но грузин не обратил внимания на мои корчи.
- Все при ней, - сально улыбнулся Артур. – Даже жалко, что рожу себе попортила.
- Да, похуй, дорогой, - отмахнулся Жора. Он заметил, что я притих, и, усмехнувшись, добавил. – Что, Вано? Осуждаешь?
- Осуждаю. Они же больные, а вы только о ебле и думаете.
- Все по взаимному согласию, Вано, - погрозил мне пальцем Жора. – Недельку потерпит, а потом за сигарету все сделает.
- Тебе самому не противно? – скривился я. Жора с Артуром синхронно рассмеялись, словно я сморозил полнейшую чушь. - Чем вы лучше ублюдков, что Петушка до петли довели?
- Ты, Вано, парень хороший, но слова выбирай, - тихо ответил Жора. В голосе грузина больше не было веселья. – Как ты там говорил. Выбор каждый сам делает, да? Вот они его делают сами. Хочешь ты говно за Ромкой выгребать сам? Выгребай и другим не еби мозги тогда. Тебе бабы за забором дают? Вот и радуйся. А мы уж сами разберемся. Что противно, а что правильно. Усек?
- Усек, - кивнул я. Спорить с санитарами не было смысла. Они действительно верили, что не делают ничего плохого. А я понимал, что переубедить их не удастся.

После обеда я по привычке отправился на улицу, чтобы покурить. Галя и Мякиш выгуливали остальных больных, которые радовались серой, рыхлой каше под ногами, как настоящему снегу. Аристарх сидел на лавочке и читал газету, но, увидев меня, не стал себе изменять и, подбежав, выклянчил сигаретку. Следом за ним подтянулся и Дай-Дай. Пробормотав свою мантру, он тоже получил сигарету и, вжав голову в плечи после окрика Гали, вернулся к прогулке. Чуть поодаль от мужчин гуляли женщины.
- Иван Алексеевич. Можно к вам обратиться? – я удивленно повернулся на голос и сделал шаг вперед, увидев Червиченко. «Мамоёб», как прозвал его Жора, после курса таблеток и уколов постепенно пришел в себя, но я так и не привык к его манере разговаривать.

- Да, Виталь. Что такое?
- Станислав… ну, из пятой палаты, сказал, что вы музыку любите.
- Да, люблю. Но не такую, какую любит большинство, - улыбнулся я. Однако Червиченко это не смутило. Он кивнул с важным видом и, засунув руки в карманы, прочертил ногой в грязном снегу линию.
- А я Талькова люблю. И Цоя.
- Видел плакаты, когда тебя забирали.
- А я с ними ручкался, Иван Алексеевич. А потом письма писал, - гордо ответил он. – Тальков мне кассеты свои прислал. И Витя тоже.
- Рад за тебя.
- Хотите, дам вам послушать?
- Нет, не надо. Я другую музыку люблю, - помотал я головой. Червиченко попытался было еще что-то сказать, но его тут же сдуло с крыльца, когда дверь открылась и появился Жора.
- Уксус, кыш! – рыкнул он. – Кыш-кыш! Галя, чего он у тебя шляется, где не надо? А ну как опять чью-то мамку выебет.
- Заблудился, - откликнулась Галя. – Червиченко! Вернись к остальным. Быстро!
- Почему ты зовешь его Уксусом? – нахмурился я. Жора, словно и не было неловкого разговора в столовой, рассмеялся в ответ.
- С кишками у него что-то. Как перданет, так хоть всех святых выноси, клянусь. Вонища, словно уксус разлили. Его Тюльпан наш чуть не придушил ночью. Подумал, что под обстрел попал. Еле успокоили. Долго еще орал, что духи газом его травят. Захожу, а там дышать нечем. Глаза на лоб лезут. Мамоёб проклятый. Через пару недель выпишем. Вроде в норму пришел.
- А потом опять, да? – вздохнул я.
- Конечно, Вано. Как иначе. Если бы так просто все было, дурки бы пустые стояли. Кто-то возвращается через месяц, кто-то через год. Но возвращаются всегда. Папа вон еще пяток косильщиков пристроил. Любитель музыки твой, кстати, тоже через недельку отчалит.
- Стас? – удивился я. Грузин кивнул и усмехнулся.
- Ага. Арина Андреевна сказала, что состояние стабилизировали, да и бабка его тут нарисовалась. Согласилась взять. Будет в дневной стационар ходить по первой, ну и курс ему пропить надо. После каникул документы подготовят и в путь. Но ты не бзди. На его место другой придет. Тоже будешь его музыкой своей лечить.
- Может и буду. Ладно, что там по плану? – вздохнул я, закуривая еще одну сигарету.
- Подменишь Артура в женском после отбоя?
- Хорошо. На всю ночь или как?
- На всю ночь.
- Не вопрос, - кивнул я. В женском ночью теперь было поспокойнее, чем в мужском. Только Копытце порой чудила, но после выписки, ночи проходили без лишних осложнений.
- Правильно, Вано. Будь с коллективом, а не против него, - снова хохотнул Жора. Я его смех не поддержал и, хмыкнув, вернулся к своей сигарете, которую собрался выкурить до фильтра, как и всегда.

После отбоя я спустился в раздевалку и взял еще одну пачку сигарет на ночь. То, что половину пачки разберут больные, и так было понятно, но я не был против и тем более не собирался пользоваться преимуществом и заставлять больных делать работу санитара за одну сигарету. Артур, как обычно, недовольно скривился, увидев меня, но от колкостей избавил. Я запросто мог отказаться и вернуться в мужское отделение. Хорошо хоть вместо Вити был Азамат, который пусть и относился наплевательски к больным, но грани разумного не переступал.

- Здарова, Ванька, - широко улыбнулся он, увидев меня, и протянул руку. Я кивнул и пожал её. – Ну, что. Приступим?
- К чему?
- Орлова весь сортир уделала на пару с Одуванчиком. Картины рисовали, пока Артур обедал.
- Ожидаемо, - съязвил я. – И Артур ждал конца смены, не желая убирать?
- А то ты его не знаешь, - усмехнулся Азамат. – Так. Что еще? Смотри. Есть сортир, есть шестая палата. Ссанье поменять надо и свежее белье застелить. Чо берешь?
- Да, пофиг. Сам решай.
- Ну, и там, и там приятного мало. Ладно, давай на «цуефа». Проигравший берет сортир, - хмыкнул санитар, поднимая кулак. – Камень. На тебе сортир, Вано.
- Ладно, - улыбнулся я. – Ведро в кладовке?
- Как обычно. «Саниту» не жалей. Насрали они там знатно, - ответил Азамат и протянул мне гранку. – Потом отдашь.

Войдя в туалет, я проклял и Артура, и Жору, и Азамата до кучи. Все стены были измазаны говном, причем говном уже засохшим. Артур и здесь подложил подлянку, понимая, что именно мне придется убираться. Покачав головой, я опустил в ведро с теплой водой тряпку и затем приступил к уборке художеств двух душевнобольных женщин.
От вони слезились глаза, желудок то и дело подскакивал к горлу, грозясь исторгнуть из себя обед и выпитый накануне чай, но тряпка привычно опускалась в ведро, а затем проходилась по стенам. Я не обращал внимания на больных, которые иногда заходили в туалет, чтобы сделать свое нехитрое дело. Просто мыл стены, до остервенения елозя по ним мокрой тряпкой. К счастью, Азамат через полчаса пришел на помощь. От Артура или от Жоры такого ожидать было глупо, но улыбчивый татарин поставил на пол ведро, намочил тряпку и молча присоединился ко мне.
- Ы! Вань Лисеич моет каки, - пропела Олеся, заглядывая в туалет. Я скрипнул зубами, в очередной раз смочил тряпку и влепил ей в стену. – Вань Лисеич, моет каки.
- Уйди, Олесь, - резко ответил я. Девушка рассмеялась и помотала головой. Для нее это была игра, как и для многих.
- Не-а. Писи и каки еще…
- Уйди, нахуй! – рявкнул я, не сдержавшись. Азамат, чье лицо вытянулось от удивления, только хмыкнул, когда Олеся, сморщив лицо, сначала заплакала, а потом убежала из туалета. – Блядь! Заебали!
- Тише, Вань. Ты чего? – спросил татарин, откладывая тряпку в сторону.

- Нормально все. Просто злюсь, - буркнул я.
- Покурим может?
- Уберем и покурим. Пока тут еще кто-нибудь не насрал.
- Иван Алексеевич… - я обернулся и зло посмотрел на Настю, которая топталась у входа.
- Нет. Туалет закрыт. Либо при нас, либо жди! – воскликнул я. Настя отшатнулась, словно от пощечины и ушла в коридор. Я же, вздохнув, сел на корточки и принялся оттирать пол. Азамат тихонько посмеивался и качал головой. Но мне было плевать. И на него, и на больных.

Когда мы закончили, Азамат ушел на улицу покурить, а я остался в туалете. Сейчас здесь пахло не говном и мочой, а хлоркой и мылом. Правда, как только я закурил, в туалет прошмыгнула Настя и, опустив глаза, подошла к дыре в полу. Затем стянула штаны и неловко раскорячилась над туалетом. Её щеки горели багрянцем, но она не сдавалась. Только скривилась, когда струйка мочи ударила в слив, словно все это причиняло ей жуткую боль. Не глядя на меня, она натянула штаны и, мелко семеня, направилась к выходу. Лишь вздрогнула, когда я кашлянул.
- Насть.
- Да, Иван Алексеевич, - Настя обернулась и принялась теребить бледными пальцами халат.
- Прости, что накричал. Оно само как-то вырвалось, - глухо ответил я.
- Все хорошо, Иван Алексеевич. Не извиняйтесь. Я понимаю, - робко улыбнулась она, но в улыбке тоже была боль. – Просто… Не важно, простите.
- Что «просто»? Говори, не бойся. Я не буду кричать.
- Просто вы стали, как они, - поджав губы, ответила Настя и махнула рукой в сторону. Но я понял, что она хотела сказать. И от этого на душе стало еще паскуднее. – Можно я пойду?
- Да, конечно, - тихо ответил я и задумчиво проследил за девушкой взглядом. Затем вздохнул, достал еще одну сигарету и прикурил её от окурка. Сраная больница…

Проверяя палаты, я зашел в пятую, где лежала Настя, Олеся и другие, в меру спокойные больные. Осмотрев палату, я на миг замер, увидев, как на меня из-под одеяла смотрит Олеся. В больших зеленых глазах девушки застыл страх, а дыхание было прерывистым.
- Вань Лисеич злой, - тихо сказала она, заметив, что я смотрю на нее.
- Да, солнышко. Злой. И от этого хуже всего, - тихо ответил я. – Ты испугалась?
- Да. Вань Лисеич не кричит. Злой Вань Лисеич кричит. Страшно.
- Просто Иван Алексеевич расстроился, что вы с бабой Ирой испачкали туалет.
- Атур смеялся, - чуть подумав, ответила Олеся и скрылась под одеялом, услышав мое гневное сопение.
- Артур просто еблан, солнышко. Но я ругался на тебя понарошку. Ты же не будешь больше пачкать туалет?
- Не? – тихонько протянула она.
- Просто если вы его опять испачкаете, то Артур заставит вас его убирать.
- Атур злой. Вань Лисеич злой.
- Злой, - кивнул я. – Но ты все же извини, что накричал на тебя.
- Лан, - рассмеялась Олеся. – Камфету дашь?
- А ты себя хорошо вести будешь?
- Ага.
- Обещаешь?
- Ага.
- Ладно, - вздохнул я. – Утром принесу. А сейчас спи. И чтобы никаких как, да?
- Да, - зевнула девушка. Я поправил ей одеяло и, обернувшись, встретился взглядом с Настей. Настя не спала. Она внимательно за мной наблюдала. В её глазах тоже мелькнул страх, как только я подошел ближе, а потом бледные губы растянулись в робкой улыбке, когда я поправил одеяло и ей.
- Доброй ночи, - тихо сказал я. Настя промолчала. Но её глаза блестели непривычно ярко.

Под утро я оставил Азамата дремать на стуле, взял куртку и спустился вниз по лестнице, чтобы покурить на крыльце. За ночь мороз стянул все льдом, но мне нравилось устраивать перекуры утром в любое время года. Тишина опьяняла и гипнотизировала, а из мыслей уходило все плохое. На лавочке, неподалеку от крыльца, вылизывалась большая трехцветная кошка. Она не обращала внимания на мороз и методично проходилась языком по шерстке. Рядом с будкой охраны у ворот дремал на земле тощий пес, невесть как забравшийся на территорию больницы. Но его никто не прогонял, потому что охранник наверняка тоже спал.

- Отдыхаешь? – тихо спросила Галя, присоединяясь ко мне. Когда я кивнул, она понимающе хмыкнула. – Я тоже люблю утром на крылечке постоять. Особенно осенью. В дождик.
- Галь, а ты не думала, чтобы уйти отсюда? – спросил я.
- Думала, - честно призналась она. – Да только куда? На рынок, овощами торговать? Я и так торгую. А здесь свои плюсы есть. И отдохнуть можно перед другой работой.
- И стащить чего-нибудь, да? – ехидно спросил я. Галя рассмеялась. Только тихонько, чтобы не нарушать тишину утра громкими звуками.
- Все тащат, Ванька. Не мы такие, жизнь такая.
- Люди сами выбирают, кем им быть, - вздохнул я.
- Тебя на философию опять потянуло?
- Скорее вопросы без ответов опять взбаламутили. Ладно, пофиг. Как ночь прошла?
- Нормально, с учетом, что Жора и Артур до пяти утра не появлялись. Но Арина Андреевна велела всех больных так накачать лекарствами, чтобы её в праздники точно никто не вызвал.
- Кто б сомневался.
- Кстати, Жора тебя искал. Не знаю, зачем. Наверное, в женском сейчас ошивается.
- Там Азамат есть, если что-то срочное. А я пока постою и покурю спокойно, - улыбнулся я. Галя снова понимающе кивнула и полезла в карман за пачкой сигарет.

Пусть в отделение возвращаться не хотелось, но пришлось. Радовало только то, что еще пара часов и конец смены. Поднявшись на четвертый этаж, я прошел через мужское отделение и открыл гранкой вход в женское. Азамат продолжал дремать на стуле, и я не стал его будить. Все равно, скоро собираться. Так что пусть спит. Жоры тоже не было видно, но я не придал этому значения. Может мы разминулись, или он опять пошел в подвал за чем-нибудь. Однако, проходя мимо пятой палаты, я невольно напрягся. Заглянув, я увидел, что все остальные спят. Пустовала только кровать Насти. Сердце неприятно кольнуло, когда из туалета до меня донеслись голоса. Один я узнал сразу. Жора. А второй был таким тихим, что понять, кто это, было невозможно. Но я понял.

- Да я тебе отвечаю, - жарко произнес Жора, нависая над Настей. – Кушать вкусно будешь, сигареты-конфеты… все, что захочешь. На выписку переведем быстрее, если надо. Никто тебя не тронет, мамой клянусь.
- Георгий Ираклиевич, я не хочу. Правда. Я Сашу жду. И Илья Степанович говорил, что у меня с самочувствием все хорошо. Голоса больше нет, а значит, меня скоро выпишут.
- Ну, что ты несешь, глупая, - в голосе Жоры уже не разочарование, а нетерпение. – Ты баба хорошая, справная. К Саше своему привязалась. Похуй ему на тебя. А мне вот нет. Помнишь Ленку, что копытом лягала постоянно? Курила вволю, прогулки ей, конфеты. А все потому, что смирная была. А ты ерепенишься.
- Я правда не хочу. Я… - Настя не договорила и испуганно вжалась в стену, когда Жора треснул кулаком по подоконнику. Я кашлянул, привлекая его внимание. Как только грузин повернулся, стало понятно, что он принял за воротник. Причем, судя по мутным глазам, принял изрядно.
- Оставь её, - буркнул я. – Галя сказала, что ты искал меня. Помочь чем?
- Ага. Свали из отделения еще на полчасика, - усмехнулся Жора. Я мотнул головой, и улыбка исчезла с лица санитара. – Не говнись, Вано. Я ж тебя урою, если захочу.
- Знаю. Но она, - я кивнул в сторону Насти, - ясно дала понять, что не хочет. Пошли покурим лучше. На улице…
- Съебись, Вано. По-хорошему прошу, - процедил Жора, перебивая меня. Я снова отрицательно мотнул головой. – Чеши. Потом поговорим.
- Нет. Поговорим сейчас… - я не договорил, потому что Жора резко подлетел ко мне и врезал огромным кулаком в живот. Дыхание вылетело с громким свистом, а голову наполнил хмель, словно я опрокинул стакан чистого спирта.
- Ты куда лезешь, чмо? – прошипел Жора, вдавливая меня в пол. Он влепил мне пощечину и злобно рассмеялся. – Предупреждал же, чтобы не лез в залупу.
- Не трогай её. Она не хочет, - просипел я, тщетно стараясь вдохнуть хоть немного воздуха.
- Да, насрать мне, кто там и что хочет. Я хочу, - оскалился он.
- Заканчивай, Жор. Ты же нормальный мужик, а не урод, - сделал я еще одну попытку. – Ты же сейчас реально, как Пельмень, который Петушка прессовал. Чем ты, блядь, лучше?
- Ебало на ноль, Вано. Не гневи, Богом прошу.
- Богом? Его ты приплетаешь в эту грязь? – я напрягся и спихнул с себя колено грузина, которым он придавил меня. Затем нащупал болевую точку и резко нажал. – Это блудняк, Жора. И ты себе отчет не отдаешь. Нажрался и несешь хуйню.

- Сука! – еще один удар и на губах появился медный привкус. Бил Жора умело, я понимал, что синяков у меня не будет. А вот боль никуда не денется. – По-хорошему прошу. Съеби.
- Ты оставишь её в покое. Или я донесу Папаяннису на тебя и Артура… - я осекся, когда грузин снова ударил меня по печени.
- Стучать надумал, выблядок? Да я тебя сгною! – прошипел он. Настя, стоящая позади него, медленно попятилась в сторону выхода. – А, ну, стоять, блядь. Я тебя никуда не отпускал.
- Либо ебни меня прямо тут, но тогда ты гарантированно кровью умоешься, - повторил я. – Либо я пойду к Папаяннису и расскажу ему о ваших делишках. Оставь её в покое и забудем об этом разговоре.
- Я из тебя всю жизнь выебу, сука, если ты настучишь. Я маму твою найду, папу твоего найду, бабу твою найду и из них все выебу. Понял?
- Но и ты жить не будешь. Поверь, - с вызовом ответил я. Жора отпустил меня и, тяжело задышав, посмотрел на Настю. – Будь мужиком. Каким был, когда мы только познакомились.
- Шэни гамзрдели мовткан, - выплюнул он и поднялся на ноги. Затем мотнул головой и протянул мне руку. Когда я встал, Жора приблизился ко мне и ткнул пальцем в грудь. – Слово Папе скажешь, я тебя закопаю. Усек?
- Усек.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.

- Ты чо, сука?! – рявкнул Дрон и закрыл голову руками, когда цепь снова засвистела. Я знал, что шрамы у них останутся надолго и не стеснялся применять силу. Наоборот. Мне это нравилось. Нравилось слышать крики гопников. Нравилось, когда в их криках звучал страх. Я хотел выплеснуть все то, что так долго держал в себе. И выплескивал, не стесняясь никого.
- Вань, хватит! – крикнула Никки, когда я насел на упавшего Дрона и принялся методично бить его кулаками по роже.
- Хорош, братан! – кричали дружки Дрона, но я продолжал бить. И остановился лишь тогда, когда Дрон обмяк на асфальте с разбитым в мясо лицом.
- Съебали, блядь! – рыкнул я и, поднявшись на ноги, приложил ладонь к горящей щеке. Дрон пару раз достал меня и сейчас боль вернулась, как только адреналин перестал действовать. Уроды все поняли правильно. Подхватили своего дружка и, шурша, скрылись в кустах. Никки, подбежав ко мне, с тревогой взглянула в мои глаза. – Все хорошо, Наташ. Я в порядке.
- Угу. Вижу, - буркнула она. Затем развязала торбу и вытащила оттуда влажные салфетки. – Тебе бровь разбили.
- До свадьбы заживет, - усмехнулся я. Мышцы неприятно ныли, но прикосновение влажной салфетки было приятным. Я перехватил руку Никки и посмотрел на неё. – Ты в порядке?
- Если можно, так сказать. Таким я тебя точно никогда не видела, - тихо ответила она.
- Каким «таким»?
- Злым, - честно ответила Никки. – Ты не себя защищал. И не меня. Ты выплескивал то, что у тебя внутри.
- Тебя это напугало? – кисло улыбнувшись, спросил я. Сбитые костяшки снова начали ныть, вызвав неприятные воспоминания.
- Немного.
- Тебе я никогда не причиню боль.
- Верю. Но все равно было страшно. Вдруг ты бы не остановился?
Этот вопрос надолго засел в моей голове. А вдруг Никки права. Если бы я не остановился, я бы просто забил того гопника до смерти. И не ради самообороны. А ради того, чтобы выплеснуть гнев.

На вписке у Эрика Никки не отходила от меня ни на шаг. Она скупо рассказала друзьям о стычке с гопниками, после чего все вернулись к веселью. Энжи, увидев, как Никки хлопочет вокруг меня, фыркнула и умчалась с Маркусом в другую комнату. Но мне было все равно. Я вытащил из холодильника бутылку холодного пива, кивнул целующейся парочке на подоконнике и вернулся в гостиную, где из колонок громыхал London after Midnight и царил веселый гомон.
- Дай бровь посмотрю, - скомандовала Никки, когда я опустился на диван рядом с ней. Лаки, сидящая в кресле с неизменным бокалом вина, тихонько рассмеялась, заставив меня смутиться.
- Все нормально. Заживет, - отмахнулся я, но Никки так просто было не остановить. Она успокоилась только тогда, как сама убедилась, что все в порядке. – Тебе вина налить?
- Не, у меня есть, - усмехнулась она и, прижавшись ко мне, вздохнула. – А сколько тебе еще осталось?
- Работать? – переспросил я. Никки кивнула и наморщила нос. – Чуть больше года. А что?
- Нет, ничего, - тихо ответила она. Но все-таки сдалась, когда я вздохнул и повернулся к ней. – Ты изменился, Вань. И я сейчас не о гопарях залетных.
- Знаю, - кивнул я. – И не понимаю, как это все прекратить. Будто сломалось что-то внутри.
- А ты на пользу это обрати, - хитро прищурилась Никки. Когда она щурилась, то становилась похожей на маленького ехидного бесёнка. Я ей никогда не говорил, но мне очень нравилось, когда она так делает.

- Ты о чем? – улыбнулся я.
- Ну, ты же на журфак будешь все-таки поступать? Как закончишь службу свою.
- Хотелось бы, - вздохнул я и почесал лоб. И как я успел позабыть о своей давней мечте? Еще одно доказательство моих изменений. Больница меняет всех, кто попадает в болотно-зеленые стены. Неважно, псих ты или сотрудник.
- Помнишь, ты говорил, что дневник ведешь? Ну, или типа того. Записываешь туда свои мысли о психушке, о больных, о коллегах. Ты его еще ведешь?
- Полгода ничего не писал, - честно признался я и ойкнул, когда Никки нахмурилась и влепила мне кулаком в плечо. – Чего дерешься?
- Журналист, блин.
- Так как это поможет поступить?
- Практика. Может потом диплом по этой теме выдашь. Сам же говорил. Да и вообще, ты когда последний раз учебники открывал? – Никки хмыкнула, увидев, как я покраснел. – Вот и оно. Тебе считай год остался. Начинай готовиться. И дневники свои опять начинай вести. А еще лучше, перечитай, что ты там понаписал. Наверняка удивишься, когда на страницах себя старого найдешь.
- Хорошая идея, - чуть подумав, согласился я и легонько стукнул бутылкой по бокалу Никки. – Чудо, а не ребенок.
- А то я не знаю, - улыбнулась она. – Цени.
- Всегда ценю, - усмехнулся я.
- А Кирилл еще говорит, что у готов тусовки тухлые, - нарушила молчание Лаки, заставив нас с Никки покраснеть. Но Никки, сама того не ведая, дала мне тот толчок, который был нужен.

Вернувшись домой, я не стал сразу ложиться спать, хоть и устал смертельно. Вместо этого открыл ящик стола и вытащил две тетради. Одна была исписана полностью, а во второй была половина чистых листов. Вздохнув, я открыл её на последней записи. Как и ожидалось, закончилось все на случае с Петушком. Подумав, я взял первую тетрадь и погрузился в чтение. Вдруг Никки права и там получится найти прежнего себя.

Так и получилось. В первой тетради был совершенно другой «я». На страницах, покрытых мелким почерком, находилось место и рассуждениям, и осуждению, и добрым моментам. Вторая тетрадь была сухой, жесткой и бездушной. В ней не было мыслей и рассуждений. Только скупые и циничные заметки об очередном дне из жизни санитара психиатрической больницы.
Вздохнув, я отправился на кухню, достал из холодильника бутылку пива и вернулся в комнату. Затем сел за стол и принялся писать. Не о пропущенных днях, а о последней смене. И это далось нелегко. Порой приходилось выдавливать из себя не предложения, а отдельные слова. Размышления тоже давались тяжело, но я понимал, что это нужно. Нужно в первую очередь мне. Когда я закончил и перечитал написанное, то не мог не сдержать довольной улыбки. Затем, чуть подумав, достал телефон и отправил Никки сообщение в аське. Несмотря на раннее утро, она ответила почти сразу же.
IvenRaven: Я снова начал писать. Спасибо.
Nicolett666: Рада это слышать ххх))) А теперь дуй спать.
IvenRaven: У меня смена через три часа. Собираться надо)
Nicolett666: Блин, забыла(( А сегодня в клубе кавер-вечер Lacrimas Profundere. Колумб со своими играть будет. Может отгул возьмешь?
IvenRaven: Сама знаешь, что не получится. Ладно, не страшно. Развлекись там за меня.
Nicolett666: Без тебя стремно( А на днюху мою ты тоже работаешь?
IvenRaven: Твою днюху я ни за что не пропущу)) Подарок уже ждет.
Nicolett666: Жопа ты XD Спецом дразнишь?
IvenRaven: Не без этого) Ладно, мне правда пора идти собираться. А ты вот спать иди. Нечего в аське залипать в пять утра.
Nicolett666: Пока, Ванька) Целую нежно в щеку ххх)))

Убрав телефон, я нахмурился и посмотрел на тетради, которые все еще лежали на столе. Затем мотнул головой, взял чистое белье и отправился в душ. Никки забыла, что у меня смена, но я помнил, как и всегда. И от этого настроение портилось задолго до начала работы. Но куда деваться. Сам на это подписался.

К больнице я подошел, как и всегда, за полчаса до начала смены. Привык уже выходить в одно время, что ни единой лишней минуты не проводить в стенах грязно-желтого здания. На крыльце уже стояли другие санитары. От кого-то тянуло перегаром, Галя зевала и терла с недосыпа глаза, а Жора о чем-то весело болтал со Степой.
Когда я подошел ближе, Жора радостно угукнул и сдавил своей лапищей мою ладонь. Степа сунул свою мягкую ладошку, похожую на дохлую рыбину: мокрую и скользкую. Галя помахала рукой и полезла в карман за пачкой сигарет. Опаздывая, как обычно, мчался к больнице Мякиш, сжимая в руке потертый кожаный портфель, доставшийся ему в наследство от деда, не иначе. Вразвалочку шел Артур, закинув за спину пакет со сменкой.
- Мы на подхвате сегодня, Вано, - зевнул Жора, когда я поднялся по ступеням и достал сигареты, чтобы выкурить одну перед сменой.
- В смысле? – нахмурился я. – В другом отделении?
- Не. На выездах. Весна же в самом разгаре, - пояснил грузин. – Ебанаты в это время года сами не свои. Азамат вчера рассказывал, что весь день в выездах провел, да и ночью пару раз дергали. Палата для буйных полная, мамой клянусь.
- Да пофиг, - я проигнорировал подошедшего Артура, но тот тоже прошел мимо, словно меня не существовало. После стычки в женском отделении он меня игнорировал, а если нужно было что-то сказать, то делал это сквозь зубы. – Выезд или отделение. Без разницы, если честно.
- Это правильно, Вано. Похуизм в нашем деле вещь нужная, дорогой, - хохотнул Жора. Он посмотрел на часы и поежился. Утром было холодно. Снова прошел дождь, смыв грязь и принеся прохладу. – Ладно. Погнали переодеваться. Смену примем и вперед.
- А это новенький? – кивнул я в сторону долговязого бритоголового парня. Жора кивнул и, махнув рукой, подозвал его к нам. Правда от меня не укрылось, что парню этот жест явно не понравился.
- Знакомьтесь, - хмыкнул грузин. Парень осмотрел меня и протянул руку. Я нахмурился, увидев на пальцах синие буквы: SHWP.
- Макс, - буркнул он.
- Иван, - ответил я и пожал руку. Макс с неприязнью посмотрел на Жору, но тот лишь весело хмыкнул и, хлопнув Артура по спине, направился ко входу. Я затушил окурок в урне и махнул Максу. – Пошли. Покажу, где раздевалка.
- Грузин сказал, что ты альтернативку проходишь? – спросил Макс, пока мы спускались в подвал. Он добавил, когда я кивнул. – А чо так? Чо в армейку не пошел?
- Не захотел, - коротко ответил я. – Как и косить не захотел. А ты чего тут забыл? Миллионов тут не заработаешь.
- Мне для дела, - туманно ответил Макс. Он указал пальцем на мою серьгу в левом ухе. – А ты нефор типа?
- Типа да, - криво улыбнулся я. – А что?
- Не, ничо. Мы нефоров не трогаем. Если они нормальные, - улыбнулся он. Левого клыка у Макса недоставало. – Короче, ладно. Я к Шаману в бригаду хочу. Слыхал за такого?
- Да, - кивнул я. Шамана в нашем городе многие знали. Когда он был обычным скинхедом, а потом неожиданно пошел в разнос и начал со своей бригадой громить наркопритоны, ввел дружины для поддержания порядка на улицах, щемил гопоту по ночам. Лаки как-то обмолвилась, что он в думу пролезть хочет. Но я ни с Шаманом, ни с его бригадой знаком не был.
- В общем, надо на полезных началах потрудиться. Характеристику получить. Борзота Шаману не нужна. Нужны идейные пацаны, - шепнул Макс, когда Жора обернулся. – Так что, полгодика тут поторчу, ксиву получу и свалю.
- Разумно, - снова кивнул я. Макс продолжил о чем-то рассказывать, но я его не слушал. Молча спускался по ступеням в подвал и гадал, какой окажется смена.

Жора не соврал. Смена началась с выезда и случился он через пятнадцать минут, как закончилась летучка у Миловановой. Помятый Мякиш нашел нас в туалете, коротко обрисовал ситуацию и велел спускаться вниз, где у входа уже ждал Кирыч в своей ржавой «буханке».
- Куда едем, Илья Степаныч? – спросил Жора, только забравшись в машину. Мякиш пожал плечами и подслеповато прищурился, пытаясь разглядеть ответ в толстой тетради.
- Проспект Ленинцев, семнадцать. Кататонический ступор и обострение. Там бригада скорой тоже на подходе.
- Проблемы? – нахмурился грузин.
- Как сказать, - буркнул Мякиш. Кирыч кашлянул и завел двигатель.

До нужного дома мы доехали быстро, потому что находился он буквально в пятнадцати минутах езды от больницы, да и Кирыч, судя по всему, прекрасно знал дорогу, что позволило избежать стояния в пробках. У подъезда виднелась машина «скорой помощи», возле лавочки стоял водитель и задумчиво курил папироску. Увидев нашу машину, он приветливо помахал рукой Кирычу и улыбнулся, услышав гудок.
- Выгружаемся, - буркнул помятый Мякиш. Под глазом у него наливался фиолетовым синяк, да и общий вид оставлял желать лучшего. На все вопросы Жоры он кривил лицо и отмалчивался. Но хотя бы Рая улыбалась, глядя на него. С Раей после того случая с косящими от армии мне так и не удалось толком поговорить. То её Арина Андреевна отправляла в другое отделение, то меня направляли в женское или на выезды вместе с Жорой или Артуром. Но судя по улыбке происшествие понемногу отпустило её.
- Ох, блядь! – выругался Жора, когда мы вошли в подъезд «брежневки». Я выглянул из-за его плеча и прикусил губу, увидев то, чего уж точно не ожидал увидеть. И эмоции грузина я разделял в полной мере.
- Пиздец, - вздохнул я и покачал головой.

Площадка возле лифта на первом этаже была залита кровью. Кровь была на стенах, на полу, на двери лифта. Но удивляло другое. Посреди всей это кровавой феерии стоял голый мужчина, который сверлил стеклянным взглядом стену. Между ног кровавая каша, над которой колдует врач «скорой помощи», а в руке мужика, воинственно поднятой наверх, зажат член.
- Жена его рассказала, - пояснил врач, повернувшись к нам. На его лице не было никаких эмоций, словно с подобным он встречается по десять раз на дню. – Сидел он, болтал сам с собой, потом пошел на кухню, взял нож и под корень отрезал себе хер. С этим хером в руке он выскочил на площадку, вызвал лифт и… результат вы видите.
- Кататонический ступор, - кивнул Мякиш. – Жить-то будет?
- Будет. Но без члена. Повезло, что машина рядом была и мы сразу на вызов прибыли. Так что засвидетельствуй, Степаныч, и мы поедем.
- Жора, Ваня. Укутайте его и в машину несите. Сам, как видите, не пойдет.
- Ленин, - восхитился грузин, заставив врача «скорой помощи» улыбнуться. – Настоящий Ленин. Только не с революцией в кулаке, а с хуем.
- Георгий, - поморщился Мякиш. – Уведите больного. Рая, сообщи в отделение, чтобы палату отдельную подготовили.
- Хорошо, Илья Степанович, - кивнула девушка и, бросив осторожный взгляд на голого мужика, вышла из подъезда.
- Давай, Вано. Один черт изгваздаемся, - вздохнул Жора. Он взял больного под локти, а я привычно за ноги, после чего мы осторожно понесли его к выходу. На маленькую, серую женщину, которая утирала слезы, стоя в углу, никто не обратил внимания.

- Такое бывает, - тихо сказала Рая, когда мы сели в машину и ожидали Мякиша.
- Бывает, что мужик себе хуй отрезает? – широко улыбнулся Жора. Рая покраснела и коротко мотнула головой.
- Голоса. Большая половина больных слышит голоса.
- Они как-то делятся на типы или каждый один и тот же голос слышит? – уточнил я, пытаясь поддержать разговор.
- Обычно бывает три вида голосов. Первый – самый безобидный, - ответила Рая. Было видно, что эта тема ей очень интересна. – Такие голоса просто комментируют, что делает больной. «Чай налил? Молодец. Не хочешь чай? Ну и ладно». Второй тип страшнее – голос, который порицает и ругает. Больной уверяется в никчемности и может решиться на суицид. А третий – самый опасный. Он приказывает делать.
- И этому доходяге голос велел хер себе отчекрыжить? – рассмеялся Жора. Его смех поддержал и Кирыч.
- Скорее всего. Вероятно, пообещал решение проблем или еще что-нибудь, - тихо ответила Рая. – Больные таким голосам сопротивляться не могут.
- Понял, - кивнул я. – Как Елистратова из женского, да?
- Да, - улыбнулась Рая.
- А что с ней? – спросил Жора.
- Она – художник. Картины пишет, - пояснил я. – А советы ей дает Чеширский кот. После курса лечения голос пропал и Елистратова такую истерику закатила. Мол, верните его. Без него ничего не получается. Он единственный, кто меня хвалил, объективно критиковал и все в таком духе.
- Нам удалось убедить её, что без голоса жить будет легче. Но рано или поздно он все равно вернется, - вздохнула Рая.
- У Гузноёба тоже голос в голове, что срать ему велит? – проворчал Жора, вспомнив проклятого цыгана.
- Там другая ситуация, - улыбнулась Рая и замолчала, когда дверь машины открылась и на пассажирское сиденье рядом с Кирычем сел Мякиш. – Все хорошо, Илья Степанович?
- Да, Рая. Кровь остановили, хирурга пришлют, чтобы швы проверил. Поехали. Что с палатой?
- Готовят.
- И долго он в этом ступоре будет? – осторожно поинтересовался я. Мякиш повернулся ко мне и кисло улыбнулся.
- Кто знает. Может пару дней. Может пару месяцев. А может и год.
- Ну, блядь. Точно у нас теперь свой Ленин будет, - усмехнулся Жора. Но говорил он негромко, чтобы Мякиш не услышал. – Только тот в мавзолее лежит, а у этого отдельная палата.

По приезду в больницу, не успел я вымыть машину после больного, как поступил еще один вызов. Рая осталась с прибывшим, а её заменила Маша из женского. Только усевшись в машину, она ехидно хохотнула, увидев, как я на карачках вытираю кровь с пола.
- Сильно не натирай, Ванька. Едем к Панковой. Если не повезет, там кровищи поболе натечет. Полюбила она в последнее время руки себе расписывать.
- К Панковой? – удивился я. В голове всплыл образ девушки из отделения, где лежали буйные, и её хриплый голос, повторявший одно и то же имя. Денис.
- Ага. Отец звонил. Говорит, опять срыв. Нет бы в наркологичку оформить, - вздохнула Маша. – Но Папе виднее, кого и куда класть. Привет, Степаныч.
- Здравствуй, Маша. Поехали, - буркнул Мякиш, садясь в машину. Я нахмурился.
- Второго санитара не будет?
- Нет, - отмахнулся Мякиш. – Да и вызов обычный. Не к буйному. Заберем и обратно. Там Иванов опять безобразничает.
- Ну, от Ромки другого никто не ждет, - рассмеялась медсестра. Я не ответил. Только вздохнул и сел на свое место.

Дом, где жила Панкова, находился на Речке. Не самый плохой район города, но когда-то и здесь было шумно. Сюда селили химиков, бывших зеков и прочий сброд, однако в последнее время район изменился и даже похорошел.
Кирыч проехал мимо школы и повернул во двор, застроенный преимущественно «брежневками». Остановился он возле непримечательного подъезда, возле которого, на лавочке, заправлялись пивом какие-то парни, одетые в одинаковые спортивные костюмы. Они, увидев «психкарету», зашлись в шакальем смехе, а один, подняв вверх бутылку с пивом, словно кому-то отсалютовал.

- К Панковой походу опять, - хохотнул он, когда мы выбрались из машины. – Ну, да. Точняк. Дурка приехала.
- Глохни, Зяба, - буркнул другой, покрупнее и вальяжно рассевшийся на лавочке. – Забыл, чо батя Натахин с Котом сделал, когда вы в школе жопы протирали?
- Да, он сдулся уже, Пух, - отмахнулся тот, кого назвали Зябой. – Раньше может и держал власть, а сейчас все. Сам не свой ходит.
- Это второй подъезд? – уточнил Мякиш.
- Ага. Ты к Панковым? – кивнул Пух. Глаза серые, равнодушные. В них плещется хмель и скука.
- Да.
- Шестой этаж. Кнопка в лифте не работает. Езжай до пятого и пехом, - процедил он и, забрав у Зябы бутылку, сделал широкий глоток. – Ты охуел? Хуль ты туда слюней напускал?
- Ничо не напускал, - надулся Зяба и вздрогнул, когда бутылка полетела под ноги. – Кончилось все. Сами все и выдули!
- Присосался, блядь, как пиявка. Чеши в киоск за новой, - велел Пух. Зяба злобно на него посмотрел, но послушно потрусил вперед по дороге. Я же, вздохнув, направился следом за Мякишем и Машей в подъезд.

Подъезд был изгажен, как и многие в нашем городе. Несмотря на то, что стены покрасили знакомой мне болотно-зеленой краской, они все еще хранили артефакты прошлого. Надписи, ругань, корявые рисунки и… слова любви.
- «Дэн + Натаха = Любовь», - прочитал я и прищурился, стараясь разглядеть замазанную краской другую надпись. – «Наташка лучше всех». «Олька и Наташка – подруги». «Дэнчик супер».
- Королева красоты поди была, - усмехнулась Машка, поднимаясь по ступеням за Мякишем. – А сейчас всё. Как все. Обоссатая, грязная и дурная.
- Маша, - снова поморщился Мякиш.
- Иду, Степаныч, иду.

Денис. Это имя постоянно кричала Наташа Панкова, когда её привязывали к кровати санитары. Это имя она шептала ночами, когда я заходил проверить палату. С этим именем она засыпала и улыбалась, когда Денис приходил к ней во сне. А сейчас за ней снова приехала «психкарета». Чтобы отвезти в больницу с грязно-желтыми стенами, где санитары будут жадно пялиться на её грудь. И никто, абсолютно никто, не увидит в ней человека с разбитым сердцем, медленно умирающего от невыносимой боли.

За полгода Наташа сильно изменилась. Вместо красивой девушки, пусть и изможденной, я увидел погасшую и бледную, как свечу, женщину. Предплечья замотаны бинтами, на бинтах кровь, глаза усталые и безжизненные. Она равнодушно посмотрела на Мякиша, который сел на край дивана. Скользнула взглядом по Маше и задержалась на мне.
- Денис? – тихо спросила она. И сама же мотнула головой, понимая глупость сказанного.
- Что случилось, Наташ? – спросил Мякиш, привлекая её внимание. Девушка не ответила. Только робко улыбнулась и отвернулась к окну, за которым качалась от ветра цветущая ветка абрикосового дерева. – Расскажешь?
- Мать её в магазин пошла, а когда вернулась, Наташку в ванной нашла. С руками порезанными, - мрачно ответил за дочь крупный, коротко подстриженный мужчина. Несмотря на мощное телосложение, он будто тоже немного сдулся, как и дочь. Серые глаза, в которых плескалась усталость, были очень похожи на глаза Наташи. – Я всех врачей на ноги поставил, а она… тает, как воск. А все из-за какого-то долбоеба!
- Он хороший, пап, - так же тихо ответила девушка и улыбнулась, посмотрев на письменный стол. Проследив за её взглядом, я увидел на столе фотографию, на которой была Наташа и незнакомый мне рослый парень. Они улыбались, смотря в объектив, и не догадывались, что последует за вспышкой фотографа.
- Её в наркологию надо, Сергей Валентинович, - мягко ответил Мякиш и тут же сжался, услышав зубной скрежет.
- Она давно уже дурью не мается. Осталась одна дурь. В голове её. Так вытащите её! Или мне Папаяннису опять звонить?! – рыкнул он, на миг превратившись в былую версию себя.
- Нет, нет. Вань, отведи Наташу в машину, - побледнел Мякиш, когда до него дошел смысл сказанного. Я кивнул и, подойдя к девушке, прикоснулся к её руке.
- Пойдем? – улыбнулся я.
- Куда? – спросила Наташа. В глазах на миг зажглась надежда и тут же погасла. – Дениса там нет?
- Нет, Наташ. Но там мы тебе сможем помочь.
- Опять на сиськи пялиться будут, - скривилась она. – Трогать, смеяться…
- Я им не позволю, - тихо ответил я и поморщился, услышав гневное сопение отца Наташи. – Я буду приходить к тебе каждые полчаса. Тебя никто не тронет. Обещаю.
- Хорошо, - устало ответила она и, поднявшись с дивана, пошатнулась. Я подхватил её под руку и невольно вздрогнул. Кожа девушки была липкой, мягкой и холодной. – Голова кружится.
- Пойдем. Осторожно, - буркнул я, ведя её под руку к выходу из комнаты. Задержался только на мгновение, когда на плечо легла ладонь её отца.
- Спасибо, - хрипло сказал он и в его глазах я увидел благодарность. Наверняка, другие санитары не церемонились, когда забирали Наташу. Возможно кто-то применял излишнюю силу. А здесь они столкнулись с пониманием. Возможно, впервые в своей жизни.
- Не за что, - вздохнул я и повернулся к Наташе. – Осторожно. Давай. Еще шажочек. Вот, молодец.

В больницу возвращались в полном молчании. Даже Маша обошлась без привычного сарказма, предпочитая всю дорогу что-то записывать в тетрадь. Я же задумчиво наблюдал за Наташей, которая сидела на скамье напротив меня и с улыбкой рассматривала свои руки. Иногда она принималась что-то бормотать себе под нос, порой морщила нос и долго смотрела в пол, а иногда загибала пальцы, словно отсчитывала что-то.
В палату она прошла спокойно и без истерик. Пропустила мимо ушей ехидное замечание Артура и покорно легла на кровать. Затем посмотрела на меня и, поджав губы, вздохнула. Маска спала с её лица. Я видел перед собой молодую девушку, которая стремительно угасала и не собиралась даже пальцем пошевелить, чтобы уцепиться за ускользающую жизнь. В её глазах блестела боль, а серые губы изгибались в жалобной улыбке.

- Водички принести? – тихо спросил я. Наташа с трудом кивнула и улыбнулась.
- Да, пожалуйста.
- Да, она сдохнет, не сегодня, так завтра, - хохотнул Артур. Я повернулся к нему и сжал кулаки.
- Уйди!
- Чо ты сказал? – нахмурился он.
- Уйди отсюда. Или завтра её отец сюда придет с тобой поговорить, - Артур задрал подбородок, но в итоге сдался, проворчал что-то ругательное и вышел. Я же, вздохнув, повернулся к Наташе. – Сейчас принесу. Отдыхай.
- Я думала, что он вернется, - задумчиво прошептала девушка. – Думала, что мы всегда будем вместе. Как в школе.
- Ты про Дениса, да?
- Ага, - кивнула она. Слеза сбежала по серой щеке и затерялась в грубых складках одеяла. – Пыталась его забыть. Не получилось. Маму расстроила… папу…
- Тише. Отдыхай. Не надо сейчас себя мучить. Со временем все забудется, - ободряюще улыбнулся я, но Наташа покачала головой.
- Нет. Не забудется, - вздохнула она и отвернулась к стене. – Знаете, не надо воды. Не хочется.
- Я все же принесу.
Наташа не ответила. Её плечи дергались от беззвучного плача. И этот плач ранил куда сильнее, чем молчание.

Через час Наташу посетил сам главврач, если и снисходивший до больницы, то только по праздникам. Перед его приходом, Жора отправил меня и Макса драить туалет и коридор, а потом велел вести смирно и не говорить ничего лишнего. Андрей Владленович Папаяннис всегда казался мне могучим мужчиной, поэтому я был удивлен, увидев перед собой мелко семенящего мужичка с лисьим взглядом. Он равнодушно прошел мимо остальных больных, завернул в палату Панковой и около получаса о чем-то говорил с Наташей. Затем вышел, перекинулся парой слов с Ариной Андреевной и исчез из отделения. После визита главного, Милованова приставила меня к палате Панковой, велев удовлетворять любую просьбу больной. Но ничего сверхзапредельного не потребовалось. Наташа иногда просыпалась, просила воды и, выпив стакан, снова засыпала. В три утра, пока Витя дремал на стуле, а Жора трахал в кабинете медсестру Машу, Наташа умерла.

Она ушла тихо и незаметно. Без боли и криков. С улыбкой на лице. Я был рядом с ней и первые десять минут не мог заставить себя подняться со стула. Сердце ходило в груди ходуном, а на глаза сами собой навернулись слезы. Но мне пришлось найти силы, чтобы встать, дойти до кабинета медсестры и доложить ей о случившемся. Пока взъерошенная Маша вместе с помятым Мякишем, который исполнял обязанности дежурного врача, топтались у кровати Наташи Панковой, я отправился в туалет, чтобы покурить. Но сигарета, против воли, не принесла облегчения. Одна, вторая, третья… Я курил одну за другой и смотрел на тусклую желтую лампочку под потолком. Неожиданно лампочка щелкнула и погасла.

- Такое бывает, Вано, - беспечно заявил мне Жора и поднял выше фонарик, когда я вкручивал новую лампочку, забравшись на стремянку.
- Первый раз запоминаешь? – глухо спросил я. Спросил не потому, что мне было интересно. Просто хотел, чтобы от меня отвязались со своими нравоучениями.
- И это тоже. Повезло, что она ушла тихо. Порой бывает по-другому, - зевнул грузин и рассмеялся, увидев танцующую у входа Настю. – Чего, Настенка? Какать хочешь?
- Нет, Георгий Ираклиевич. Я по-маленькому, - смущенно улыбнулась Настя. Жора кивнул и указал толстым пальцем на дыру в полу.
- Ну, так делай. Мы с Вано не смотрим, - ответил он и, усмехаясь, уставился на пунцовую Настю.
- Пойдем, спросим, не надо там чем помочь, - буркнул я, потянув Жору за собой. Тот на миг удивился, потом ехидно рассмеялся и поплелся за мной. Но не удержался от соблазна и обернулся, заставив Настю вскрикнуть.
- У, заросла вся, как джунгли, - хохотнул грузин, щелчком отправляя окурок в мусорное ведро. – Мамой клянусь, не баба, а маймун.

Еще через час в отделение приехал отец Наташи и её мать – худая, изможденная женщина с заплаканными глазами. Она шла по коридору, как привидение, и если бы муж её не поддерживал, точно бы упала.
Отец Наташи хмуро слушал сбивчивую речь Мякиша и изредка кивал. Мама Наташи плакала, промакивая зеленым платком выцветшие глаза. А я просто стоял и смотрел на них, не в силах отвести взгляд.

- Да, да. Ваня за ней присматривал. Селиванов, подойди сюда, - велел мне Мякиш. Когда я подошел, он смущенно хмыкнул и сделал шаг назад. Но отец Наташи мрачно на меня посмотрел, облизнул сухие губы и коротко спросил:
- Ты был там?
- Да. Был.
- Ей было больно?
- Нет. Она ушла тихо, - ответил я и, чуть подумав, добавил. – Она улыбалась.
- И сейчас улыбается, - вздохнул мужчина. На миг маска спала, и я увидел перед собой изможденного старика с тупой обреченностью смотрящего на кровать, где лежала его дочь. – Она говорила? Сказала хоть что-нибудь?
- Нет, - соврал я, понимая, что очередное упоминание Дениса, это не то, что нужно родителям Наташи. – Она спала.
- Хорошо, Иван, - снова вздохнул мужчина и протянул мне широкую ладонь. – Спасибо, что сдержал слово и был рядом.
- Мои соболезнования, - кивнул я и, развернувшись, отправился в туалет.

В туалете я встретил Настю, которая смущенно натянула штаны и, виновато улыбнулась. Но я улыбку не поддержал. Подошел к окну и, достав пачку сигарет, закурил. Настя, чуть помявшись, подошла ближе и удивленно отпрянула, когда я протянул ей сигарету.
- Бери, - кивнул я.
- Спасибо, - тихо ответила девушка и, помявшись, спросила. – А там, в коридоре… кто-то умер, да?
- Да.
- А что случилось, Иван Алексеевич? – побледнела Настя. – Убили кого-то?
- Нет, - вздохнул я. – Просто разбилось одно сердце.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.

- Артур покурить пошел, - глухо сказала Рая, когда я отвел её в кабинет, усадил на стул и налил в большую чашку крепкий чай. Руки девушки еще дрожали, как и голос, но по крайней мере она начала говорить. И это радовало. – А я проверить больных… После того случая… ну, Арина Андреевна сказала, что надо их чаще проверять. Я и пошла…

- Рай. Твоей вины тут нет, - вздохнул я. Губы Раи затряслись, но она собралась с силами и дёргано кивнула.
- Они сказали, что хотят посмотреть, что у меня под халатиком. Сказали, что если буду орать, убьют, - сдавленно ответила она. Глаза покраснели, в них блестят слезы и боль. – Опять.
- В смысле, «опять»? Они уже приставали к тебе? – нахмурился я. Затем, достав пачку сигарет, закурил.
- Не они. Другой больной. Сильный, огромный. Он меня в туалете ночью подкараулил. В служебном туалете.
- Я слышал об этом случае, - ответил я. – Но без подробностей.
- В общем… ну, ему почти удалось, - скривилась она. – А я… я ничего не могла сделать. Второй месяц работала, смущалась всего. Еще и санитаров не хватало. Жора на вязку пошел, а я… в туалет. Там меня и… ну, сам понимаешь.
- Ты сказала, что почти удалось.
- Да. Я его за руку укусила, а потом закричала. На крик Жора прибежал и Саша, еще один санитар. Работал тут до тебя, пока не уволился. Я сидела на полу возле унитаза, пыталась туалетной бумагой сперму с халата вытереть, а ребята его… ну, били, в общем. Сильно били. Он на утро бурый весь был. Арина Андреевна никого наказывать не стала. Утащила меня в свой кабинет и водки налила. А я водку не люблю, Вань.
- Да, я тоже, - кисло улыбнулся я и взял её за руку. Правда Рая тут же побледнела и руку отдернула, словно до горячей плиты дотронулась. – Прости.
- Ничего, - нервно рассмеялась она. – До сих пор не могу в реальность вернуться. Любое прикосновение истерику вызывает.
- Понимаю, - вздохнул я и сделал глоток чая. Но чай не согрел. Лишь усилил дурное послевкусие от рассказа. – Не понимаю другого. Почему ты еще здесь? Почему не любая другая больница, где на тебя не будут прыгать психбольные?
- Я людям помогать хочу, Вань, - улыбнулась Рая. На бледных щеках неожиданно расцвел румянец. Словно в мутную серую воду макнули кисточку с красной краской. – Всегда об этом мечтала.
- Тут людей нет. Только дураки, - мрачно ответил я.
- Это не так. Ты увидишь. Потом. Как и я, - пожала плечами Рая. – Здесь есть люди. Есть и звери, которым нельзя помочь. Но людей больше.
- Хотелось бы верить.
- Ты сам увидишь. Поверь, - тихо ответила она. Затем пригубила чая и слабо улыбнулась. – Можно я одна побуду?
- Конечно. Я на смену в женское на ночь заступаю, - кивнул я. – Но если что, приходи.
- Спасибо, Вань, - обронила Рая, смотря пустым взглядом в стену. Вздохнув, я поднялся со стула и, взяв со стола пачку сигарет, направился к выходу. – А можешь одну сигарету оставить? Пожалуйста.
- Конечно, - повторил я. Положил сигарету на стол и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Естественно, Витя разворчался, что я заменил Степу только спустя час. Его не смутили мои стеклянные глаза и общая заторможенность. Витя просто не мог не ворчать, словно в этом он находил долгожданное успокоение от работы, которую ненавидел.
- Ты должен был прийти час назад, - пробасил он, когда я вошел в отделение. – Водяру опять глушили втихаря?
- Нет, буйных вязали, - коротко ответил я, доставая пачку сигарет. – Покурю пойду в туалет.
- Потом покуришь. Присмотри за отделением, я пока в столовку метнусь.

Проводив его взглядом, я вытащил сигареты и направился в туалет. Плевать, кто там и что сказал. Сейчас мне просто хотелось покурить и успокоить захлебывающееся от ненависти сердце. То, что Витя проторчит в столовке ближайший час, сомнений не было. А значит, не было смысла его ждать. За пять минут перекура точно ничего не случится.
Я проигнорировал жадный взгляд Копытца, прошел мимо Бяши, продолжавшей бодать стену, и завернул в туалет. Две женщины, замершие над дырами в полу, возмущенно что-то воскликнули, но тут же заткнулись, увидев санитара. Но мне было плевать на их заросли между ног и запах говна. Просто хотелось покурить.

- Селиванов! Вот ты где! Почему в коридоре санитара нет? – я поморщился, услышав злой голос Арины Андреевны, но сигарету тушить не стал. Повернулся к ней и, кисло улыбнувшись, кивнул.
- Тихо там, Арина Андреевна. У Марины Владимировны другие порядки. Бяша только стену бодает и все. Покурю быстро и вернусь.
- Ты эту парочку уработал? – тихо спросила она, подходя ближе. Женщины на унитазах навострили было уши, но одного взгляда заведующей было достаточно, чтобы они через секунду исчезли. Арина Андреевна бесцеремонно взяла мою руку и осмотрела сбитые костяшки. – Ну, да. Ты. Кто ж еще.
- Они на Раю полезли, - глухо ответил я, одергивая руку. Толстое лицо заведующей налилось кровью, но орать она не стала. К моему удивлению, лишь понимающе кивнула и вытащила из своего кармана пачку сигарет.
- Перемкнуло. Понятно. На будущее, Селиванов. Руки заматывай, когда захочешь кому-нибудь пизды дать. Сейчас эти гаврики отойдут и папаш своих сюда вызовут. Думаешь, комиссия сомневаться будет, что это не ты сделал?
- Похуй, - мрачно буркнул я. Арина Андреевна снова удивила. Тем, что не стала орать, а понимающе улыбнулась.
- Это сейчас. А на деле… увольнение или увеличение срока отработки. А может и административка с уголовкой. Что? Не так уже похуй?
- Они вдвоем на неё, Арина Андреевна. Угрожали, лапали, - заведующая вздохнула и покачала головой. На танцующую у входа Настю она внимания не обращала, как и остальные санитары.
- Ладно. Забудь. Я все понимаю. Тут разный сброд обитает, а ты нормальный парень. Идейный, как Райка. В общем, наказывать не буду. Но на будущее…
- Понял, Арина Андреевна. Понял, - улыбнулся я. Но улыбка вышла неживой.
- Молодец. Быстро схватываешь, - проворчала она. – На всякий… Три следующих смены в женском проведешь. С заведующей договорюсь. От греха подальше.
- Понял, - кивнул я.
- Раз понял, так дуй на дежурство. В отделении всегда хотя бы один санитар должен быть. Перфильева! Чего тебе неймется?
- В туалет хочу, Арина Андреевна, - жалобно улыбнулась девушка, держась за живот.
- Так вперед! – рявкнула заведующая. – Очко свободное есть. Налетай, пока не заняли.
Настя в ответ покраснела, мышкой проскочила к дальней дыре в полу и, стянув штаны, скрючилась в неудобной позе. Я дожидаться окончания процесса не стал. Только мотнул головой и вышел в коридор. И когда закончится эта ебаная смена…

В два часа ночи в отделении стало шумно. Обитатели палаты, где лежала Настя, заметно оживились. Копытце принялась наводить порядок на растрепанной голове, остальные женщины тоже пытались прихорашиваться. Только Настя задумчиво сидела на своей кровати, закутавшаяся в одеяло и подтянувшая худые ноги к груди.
Я уже знал, почему палата оживилась. Больные ждали санитаров, чтобы выклянчить сигареты или сладости, которые в обычное время выдавались в скудных количествах. Это зрелище было настолько противным, что я всегда старался уйти до того, как в палату явятся санитары. Но сегодня решил остаться в коридоре. Сил практически не осталось, настроение на нуле, еще и сбитые костяшки начали гореть так, словно в раны спиртом плеснули. Но я пересилил себя. Взял швабру, тряпку и ведро с теплой водой, после чего отправился наводить чистоту в отделении. В отличие от остальных санитаров, свои обязанности я предпочитал делать сам, а не пользоваться услугами дешевой рабочей силы, готовой ради сигареты на все.

- Да чо ты кривляешься?! Бери! Ты же хочешь.
Я остановился около входа в палату и нахмурился. Голос был незнакомым, его я раньше точно не слышал.
- Нет. Я Сашу жду. Саша придет и принесет мне сигарет. Я знаю.
- Да хуй твой Саша на тебя положил, бесноватая ты блядь, - рассмеялся незнакомец. – Бери давай и пошли. В кладовку.
Вздохнув, я скинул мокрую тряпку в ведро и, перехватив швабру поудобнее, вошел в палату. В глаза сразу бросился незнакомец: крупный, как и все санитары, мужик. С широкими залысинами, большим пивным животом и оплывшей красной рожей, он мне почему-то напомнил бегемота. Только с человеческим лицом. Санитар стоял у кровати Насти и протягивал девушке пачку сигарет. Неслыханное богатство, по меркам больных. Бледная Настя мотала головой и вжималась спиной в стену, будто надеялась раствориться в холодном бетоне. Рядом с мужиком стоял Витя и Артур. В воздухе ощутимо пахло спиртом. Не иначе отпраздновали очередную порцию сворованного металла из подвала.
- Не хочет она. Отстань, - равнодушно буркнул я, делая шаг вперед. Мужик поперхнулся и, повернувшись ко мне, удивленно приподнял плешивую бровь.
- А ты чо за хуй? – ругнулся он, сжимая кулак. Но тут же расслабился, когда ему на плечо легла тяжелая ладонь Артура.
- Ванька. Санитар наш. Альтернативку проходит в больничке, - ответил он. Язык у Артура заплетался, а глаза блестели непривычно ярко. Но Артур меня не интересовал. Вместо этого я повернулся к Вите и злобно спросил.
- Сам же говорил, что без принуждения.
- Не лезь, малец, куда не просят, - с угрозой протянул Витя. Я кивнул и переломил об колено швабру.
- А я полезу. Заебало, - прошипел я. Рожа Вити покраснела сильнее обычного, но он испуганно вздрогнул, когда услышал пьяный смех Артура.
- Хорош, Вано. Хорош. Но ты тут инвентарь не ломай, да? Пойди, погуляй, покури, чай попей. Вздрочни в сортире.
- Я никуда не пойду, - мотнул я головой и сжал побелевшими руками обломки швабры, когда незнакомый мужик сделал шаг в мою сторону. – Давай. Дай мне повод.
- Расслабься, Вано, - добродушно проворчал Артур, заставив меня удивиться. Обычно вечно хмурый санитар предпочитал сначала ударить, а потом говорить. – Это Лясик. Внизу работает.
- Да мне похуй, где он работает, - широко улыбнулся я. Лясик должно быть что-то увидел в моих глазах или услышал в голосе, но все-таки остановился. Повернувшись к Вите, я добавил. – Ты сам говорил, что без принуждения. Выходит, слово твое нихуя не стоит?
- Не, Вано, ты язык-то придержи, - в голосе Артура послышалась угроза. – Ты кого тут на понт взять пытаешься?
- Никого, - вздохнул я. – Но если тронете Перфильеву, я вас…
- Ладно, - буркнул Артур и почесал яйца. – Жалко, что Панкову папашка домой забрал…
- Да я тебе за пачку, родной… - жарко прошептала Копытце, хватая за руку Лясика. Тот отмахнулся от женщины и со злостью на меня посмотрел. Но в драку лезть не стал. Плюнул на пол, усмехнулся и, швырнув белобрысой девчонке, которая попала в больницу из-за голоса, велевшего ей убить отчима, пачку сигарет, направился к выходу из палаты. Артур, качнув головой, тоже ушел, а Настя, глотая слезы, смотрела на меня. И от этого взгляда сердце пробрал мороз, столько боли в нем было.

Ближе к утру, когда санитары разошлись по своим отделениям, я отправился в очередной обход вместе с зевающей медсестрой Машей. Она благополучно проспала и ссору с санитарами, и еблю в кладовой через стенку от её кабинета. А может ей попросту было насрать, как и остальным.
В каждой палате, куда она заходила, мы задерживались на десять или пятнадцать минут. Не для того, чтобы Маша что-нибудь узнала у больных. Обычно она занималась тем, что шмонала шкафчики на предмет запрещенки. О каждой такой вещи потом докладывалось заведующей отделением и больную, в зависимости от тяжести проступка, ждал либо серьезный разговор, либо более сложное лечение. Но я не винил медсестер за это. Маша, как и остальные, просто делала свою работу. Да и каждый понимал, что в шкафчике может быть не только какая-нибудь зажигалка, но и осколок стекла, заточка или что-то посерьезнее. Поэтому я молча шел за медсестрой, изредка поддакивая, если та задавала вопрос или грубо шутила о содержимом шкафчиков.

- Так, Орлова… - пробормотала она, запуская руку. Правда руку она тут же отдернула и разразилась руганью, перебудив половину отделения. – Сука тупая!
- Маш, - устало буркнул я. – Не шуми.
- А то чо?
- Да ничо, - передразнил я. – Голова болит дико, а тут ты еще орешь. Что там?
- Что, что… Бумага туалетная. В говне, - злобно обронила медсестра, выкидывая из шкафчика личные вещи. – Сука! В ведро надо выбрасывать, а не ныкать… Бестолочь.
- Хы-хы, - рассмеялась Олеся Орлова, заставив улыбнуться и меня. На вид ей было лет двадцать, но большую часть жизни она провела в больнице. Все благодаря приемной матери, которая решила удочерить девочку с синдромом Дауна, чтобы получать пособие по уходу. Спустя пятнадцать лет она привела ребенка в больницу и отдала её в руки врачей, после чего исчезла из жизни Олеси. Рая рассказала мне, что когда Леся поступила в отделение, то она знала только три слова и была совершенно неприспособленна к жизни. Приемная мать девочкой совсем не занималась и держала дома взаперти, выпуская гулять только на балкон. За три года в больнице Лесин словарный запас расширился до сорока слов, но половину из них она выговаривала неправильно, как и имена врачей и санитаров.

- Леся, - строго сказал я, отодвигая Машу в сторону. – О чем мы договаривались?
- Ы? – состроила обиженную мордашку девушка. – Туволет?
- Туалет, да. Покакала, попу вытерла и бумагу выкинула в мусорное ведро. Да?
- Да? – рассмеялась она. Затем закуталась в одеяло и засопела. Вздохнув, я подобрал с пола туалетную бумагу и сунул её в целлофановый пакет, который всегда носил в левом кармане штанов.
- Да ей что? Хоть кол на голове теши, - буркнула Маша. – Ладно. Тут закончили. Пошли дальше.
- Пошли, - кивнул я и, улыбнувшись, подмигнул Лесе, которая, как обычно, высунулась из-под одеяла и показала мне язык.

В результате обхода карманы Маши пополнились запрещенкой различного формата и парой тетрадок, которые больные женщины не успели спрятать. Кто-то писал в тетради стихи, а кто-то пытался вести дневник, надеясь с его помощью поскорее покинуть больницу. Тетради, конечно же, возвращали потом, но все их содержимое тщательным образом изучалось медсестрами и врачами. Ветерка однажды за одно стихотворение отправили на курс электросудорожной терапии, углядев в безобидном стишке намеки на суицид.
Закончив обход, Маша отпустила меня и дополнительно прошлась по всей родословной дремлющего на стуле у входа в отделение Вити. Но санитара поток её воплей не разбудил, из-за чего медсестра отправилась в кабинет в скверном настроении. Я же, взглянув на часы, вздохнул. Еще три часа и домой. Наконец-то…

- Иван Алексеевич. Можно? – я повернулся в сторону Насти, которая привычно топталась у входа в туалет, и кивнул.
- Да, конечно, - вздохнул я и, затушив сигарету, вышел в коридор. Настя вышла через пару минут и виновато улыбнулась. – Чего улыбаешься? Сигарету дать?
- Если можно, - помялась она. – Саша придет, принесет мне много сигарет хороших, и я вам все отдам. Он хорошие курит. «Парламент».
- Договорились, - снова кивнул я. Затем вытащил сигарету, оторвал фильтр и протянул Насте. Она прижала сигарету к груди, как величайшее сокровище, а потом неловко закурила, когда я чиркнул зажигалкой.
- Я Сашу жду, - нарушила она молчание. – А он не приходит, Иван Алексеевич. Он же придет? Да?
- Не знаю, Насть, - устало ответил я, пропустив мимо ушей очередного «Ивана Алексеевича».
- Знаете, мне кажется, что Саша меня больше не любит, - глухо сказала Настя и жадно затянулась дымом.
- Почему? – я задал вопрос вежливости ради, но ответ застал меня врасплох.
- Если бы любил, он давно бы забрал меня из этого Ада, - тихо ответила она. – Я жду его каждый день. Жду маму и папу. Но приходят только они…
Настю передернуло от отвращения. Да и я поморщился, поняв, о ком она говорит. В ушах снова зазвучал противный голос Лясика и его шакалий смех.
- Их было трое, - чуть подумав, добавила она. – Петя, Макс и Толя. Сашины друзья. Лучшие друзья. Они смеялись, налили мне вина, а потом… больно, Иван Алексеевич. Но Саша ругался. Страшно ругался. Бил меня по щекам, а я не понимала, за что. Он кричал, а мой папа совал мне в лицо простыню. Красную…
- Насть, если тебе плохо…
- Нет. Не надо говорить. Не надо говорить никому, - нервно улыбнулась она и взъерошила густые волосы. – Они тоже будут ругаться. Как Саша. Как мама и папа. А я плакала. Плакала, когда Саша швырнул мне в лицо цветы и содрал с пальца кольцо.
Я промолчал, когда Настя вытянула вперед палец, показывая шрамы.
- А потом я голос услышала. Красивый такой голос. Мягкий, нежный. Он сказал, что я не сделала ничего плохого. Что Саша это поймет и вернется. Он сказал, что его надо просто подтолкнуть к этому.
- Тогда ты с балкона прыгнуть захотела? – тихо спросил я. Настя кивнула.
- Но это понарошку, Иван Алексеевич. Понимаете? Тот голос, он так и сказал, что это все понарошку. Мне никто не верит… Чтобы Саша понял, что поступил плохо, и вернулся за мной. Спас меня и защитил. От всего. Но меня папа схватил за шею и затащил в квартиру. А я плакала и кричала, что это ради Саши. А папа ударил меня. Сюда, - она ткнула пальцем в щеку, заставив меня снова вздохнуть. На бледной коже слабо розовел еще один шрам. Тонкий полумесяц. – Но красивый голос сказал, что я сделала все правильно. Саша оценит. Саша придет и заберет меня. Только…
- Что? – уточнил я, когда Настя замялась.
- Он ушел.
- Голос?
- Да. Я давно его уже не слышу. И мне так тоскливо от этого. Вдруг он ушел навсегда, и Саша тоже не придет за мной больше. А я сгнию здесь. Среди зеленых стен, криков и белых людей, которые суют мне шоколадки и сигареты. Саша же придет?
- Нет, Настя. Саша не придет.
- Вы же шутите?! – воскликнула она и, сморщив лицо, заплакала. – Шутите, да? Жестоко, но шутите!
- Нет, Насть. Не шучу. Ты сама все понимаешь, - устало ответил я. В голове шумело, а в груди неровно билось сердце, отдаваясь похоронным звоном в ушах. – Саша – редкостный ублюдок. Как и его друзья. Как и твои родители. Они бросили тебя. И только от тебя и твоей воли зависит, выберешься ты отсюда или нет. Но я верю, что ты справишься.
- Правда? – вымученно улыбнулась она и осторожно прикоснулась к моей руке, но тут же отдернула пальцы, словно коснулась горячего.
- Все хорошо. Иди в палату и поспи, пока есть возможность, - кивнул я, доставая пачку сигарет. Затем, чуть подумав, взял парочку, оторвал фильтр и протянул Насте. – А это тебе. Только никому не давай.
- Спасибо. Но они все равно придут. Завтра или в другой раз, - вздрогнула она. Я понял, о ком шла речь, и мотнул головой.
- Если они снова начнут тебя доставать, то скажи, что Иван Алексеевич запретил. Не Саша, не голос, а я. Поняла?
- Да, Иван Алексеевич… То есть, Ваня. Да, поняла. Спасибо вам. Большое, - отрывисто ответила Настя и, спрятав сигареты в кармане, побрела к выходу из туалета.
- Пиздец, - буркнул я и снова посмотрел на часы. Смена тянулась непривычно долго. И как же мне хотелось послать все в жопу и сбежать отсюда подальше. Но я не мог. Выбор сделан. Выбора больше нет.

После летучки у старшей медсестры острого женского я отмахнулся от приглашения Жоры пойти покурить на улицу и сразу пошел в раздевалку. Быстро переодевшись, включил музыку и поднялся по ступеням из подвала. К счастью, на крыльце не было ни Жоры, ни Гали, ни Артура, ни тем более Лясика, которому мне до сих пор хотелось дать по морде, несмотря на собственную бесконфликтность. Зато за воротами меня ждала Никки.
Она рассмеялась, увидев мое удивленное лицо, потом вытащила наушники из ушей и чмокнула в щечку. Правда Никки на миг изогнула бровь, когда её взгляд упал на сбитые кулаки, но тут же на её лицо вернулось привычное ехидно-веселое выражение.

- Ты чего тут забыла? – устало улыбнулся я. Никки в ответ хитро прищурила глаза и пожала плечами.
- Может, соскучилась, - пропела она. Затем шмыгнула носом и склонила голову, наблюдая за моей реакцией. – Ладно, шучу. Мы с ребятами с универа кровь приехали сдавать. Один из однокурсников на мотоцикле в стену влетел. Живой, но мы решили поддержать.
- Понятно. Но версия про «соскучилась» мне понравилась больше, - хмыкнул я, заставив Никки улыбнуться. Правда улыбка исчезла, когда она взяла меня за руку и вопросительно кивнула на разбитые костяшки.
- А это что? Отжимался во время смены?
- Нет. Да и неважно, - кисло ответил я, вспомнив события прошедшего дня и ночи.
- Ванька, ты сам не свой последнее время. Бледный, как смерть, хотя корпспейнтом не балуешься, - серьезно ответила Никки. – Быстро говори, что случилось!
- Давай, потом расскажу? – вздохнул я, обнимая её за плечи. – Ты сдала кровь?
- Конечно! Теперь домой, нам отгул дали.
- Вот и славно. Пошли, тебе надо чая крепкого выпить и съесть чего-нибудь. Да и я не отказался бы от кофе.
- А насчет кулаков сбитых?
- Наташ, давай потом, - скупо бросил я. – Смена тяжелой была. Лучше просто поговорим о какой-нибудь ерунде, перемоем кости Энжи или Кэт, а потом прогуляемся, пока погода хорошая. Я все расскажу, правда. Но не сейчас.
- Ладно, - улыбнулась Никки, прижавшись к моему плечу. – Судя по всему вести тебя придется мне.
- Придется. Куда пойдем?
- На трамвай и в центр. Здесь приличных кафешек хер найдешь.
- Это точно, - кивнул я и, обернувшись, посмотрел на грязно-желтое здание больницы. Через три дня я вернусь в эти стены и все пойдет, как раньше. Дежурства, больные и сутки без сна. Грязь, говно и много боли. Выбор сделан. Выбора больше нет.

Глава седьмая. Разбитое сердце.

Со временем я привык к графику сутки через трое. Смена пролетала быстро, а выходные обычно проходили в компаниях друзей и многочисленных квартирниках, которые бледные собратья предпочитали улице. Конечно, бригады бритоголовых в последнее время серьезно почистили улицы, но ночью все равно мало кто решался на прогулки или посиделки во дворах. Ночь – это время хищников. Животных, которым в сладость уничтожить того, кто слабее. Поэтому у меня вошло в привычку, что два выходных я стабильно проводил на вписках у друзей. У Энжи, у Лаки, у Эрика или у Никки. Без разницы. Главное хоть немного убрать из головы мысли о предстоящей смене.

- Не знаю, Никки, - вздохнул я. Мы шли с ней на тусовку к Эрику, который жил в Окурке, но немного задержались в кафе, где договорились встретиться, и сейчас медленно брели вперед по мокрому тротуару. На район опустился вечер, зажглись редкие фонари и до нас то и дело доносился шакалий смех местных животных, прячущихся где-то в темноте. Никки давно подметила, что я веду себя странно, и никогда не оставляла попыток выяснить, что же творится в моей голове. Я её не винил. Мне была приятна её забота. – Ощущение будто я тону на работе. Поначалу все казалось легким, понятным и простым. Но когда видишь, как ночью в женское отделение заходят санитары, хочется схватить швабру и устроить крестовый поход. Пугает другое.
- Что ты отстраняешься от этого, - понимающе кивнула Никки. Она держала меня под руку и изредка чертыхалась, если нога попадала в очередную ямку.
- Ага, - ответил я. – Если раньше мне было не плевать на то, что Жора отвешивает поджопник больному, то теперь все по-другому. Равнодушие.
- На такую работу идут или идейные, или ебанутые, - усмехнулась она, но я улыбку не поддержал. Только согласно кивнул.
- Проблема в том, что идейных там нет. Есть Рая, конечно, но она застряла в своих страхах и тоже закрывает на многое глаза. Из неё получится хорошая главная медсестра, если она избавится от страхов. Но сейчас она тонет в них, как я тону в равнодушии.
- Ты хороший, Ванька. Я-то знаю, - снова улыбнулась Никки и прижалась ко мне. От неё слабо пахло её любимыми духами, а ладонь, которой она держала мою руку, была теплой и нежной. – Помнишь, как ты меня от двух уродов отбил?
- Сложно забыть, - скупо улыбнулся я. Два года назад в центре у музыкального магазина я увидел бледную девушку в черном, которую прессовали два ублюдка в спортивных костюмах. Один из них держал её за руки, а второй без стеснения лапал. Первого я осушил цепью, которую носил на левом бедре, а второй улетел в сугроб, когда попытался ударить меня ногой в живот.
- У тебя лицо такое напуганное было, - рассмеялась Никки. – А потом ты цепь отстегнул и ка-ак попер на них.
- Я не осознавал, что делаю, - виновато пожал я плечами. Никки в ответ прижалась ко мне и вздохнула.
- За меня никто и никогда не заступался. А тут ты. В черной майке с Лакримозой, подтянутый такой и… напуганный, не меньше моего. Это потом Гоблинс выскочил с ребятами, а тогда…
- Поэтому тебя ко мне тянет? – лукаво спросил я. Никки не ответила. Лишь нахмурилась, когда из кустов к нам шагнули три рослых парня, лиц которых я не видел.
- А чо мы тут гуляем, а? – визгливо спросил один из них. Смех больно резанул по ушам. Остальные заржали, словно по команде. Намечалось очередное развлечение. Да еще с кем? С двумя нефорами, забредшими не в свой район.
- Откуда будете? – с угрозой спросил один из них. Короткостриженный, в синем спортивном костюме и кедах-манежках. От него пахло пивом и злобой. Каким бы ни был ответ, драки не избежать. Я понял это сразу. – А чо баба твоя белая такая? Боится? Или замерзла? Так мы согреем. Да, парни?
- Базара болт, Дрон. Каждый согреет. Да не раз, - заржали его дружки. Вздохнув, я оттеснил Никки рукой за спину и отстегнул цепь. Это не укрылось от внимания уродов. Но их это не испугало. Наоборот. Раззадорило.
- Ля, какой дерзкий! – хохотнул Дрон. Я понял, что он у них за главного, поэтому попытался воззвать к совести.
- Зашквар до пары доебываться, пацаны, - буркнул я. Ответ вновь вызвал смех, причем Дрон согнулся так, словно услышал шутку века. – Разойдемся и забудем.
- Не зашквар, если перед тобой нифер ебаный, - тихо ответил он. В голосе больше не было улыбки. Только злость и похоть.
- Тогда чего бы вам нахуй не пойти? – спросил я. Дрон поперхнулся и сжал кулаки.
- Ты попутал, ебать? Ты знаешь, на кого ты залупнулся? Ты кого нахуй послал, черт, блядь?
- Тебя. Сунешься и я тебе рожу в кровь разрисую, - Никки за моей спиной удивленно вздохнула. Да, такого она точно от меня не ожидала. Но я был готов.

Первый, рискнувший сунуться, заскулил, получив цепью по роже. Второй отскочил в сторону и вытащил из кармана нож. Дешевую «бабочку», которыми промышляли китайцы на рынках. Каждый гопарь носил с собой такую, поэтому для меня это не стало сюрпризом. Против цепи эти бабочки не выстоят. Но за мной стояла Никки и это увеличивало риск.
Дрон, пригнув голову, рассек воздух лезвием. Правда сделал это показательно, чтобы напугать. Он напугал Никки, которая сделала два шага назад и тоненько всхлипнула. Но не меня. Злость, давно бурлившая в груди, отчаянно просилась наружу и я не стал отказывать зову. Цепь секанула Дрона по предплечью и нож, лязгнув, упал на асфальт. Второй, бросившийся ко мне, схватился за лицо и откатился в сторону. Цепь рассекла ему кожу на щеке, но уроды все еще пытались бороться. Для них неформалы всегда были кормом. Кормом, над которым можно сначала поглумиться, а потом сожрать и выплюнуть искалеченное существо, бывшее когда-то человеком. Но не все нефоры в нашем городе были ссыклом. Были и те, кто давали отпор оборзевшим животным.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.

Плосколицый Пельмень все понял первым, стоило ему увидеть лицо Артура, вошедшего в палату. Он побледнел и юркнул под кровать, а вот Баран и остальные удивленно открыли рот. Артур подошел к Мослу, худому и болезненно бледному, а потом без лишних предупреждений ударил носком с мылом по груди. Мосол жадно хапнул воздух и свалился на пол, когда в спину прилетел еще один удар.
- Жора! Не надо… - взвыл Баран, разом утратив всю свою дерзость. Но грузин был глух к его мольбам. Он зарычал и тремя ударами повалил Барана на пол, после чего принялся лупцевать его своим носком. На меня, зарычав, бросился третий. Гвоздь. Он был покрупнее остальных, но довольно медлительный. Я наклонил корпус, пропуская его в сторону и, резко замахнувшись, ударил по спине. Гвоздь ойкнул и упал на колени. Затем закрыл голову руками и завыл. Еще один напуганный паренек, отзывающийся на Чарли, замотал головой, когда к нему направился Артур. Он вытянул руку и заорал, когда носок с мылом влетел ему в живот. Жора тем временем вытащил из-под кровати Пельменя и безжалостно лупцевал плосколицего, не обращая внимания на крики.
- Минетчика, блядь, нашел! – рычал грузин. – Сосать тебе надо, да?
- Жора, да мы шутковали… - Пельмень не договорил и схватился руками за яйца, куда прилетел очередной удар.
- Из-за тебя, гнида… чуть меня… - Жора резко ударил ногой Пельменю в живот и плюнул ему в лицо. – Уебок!
Я растерянно стоял в стороне, держа в руке свой носок с мылом, а на полу корчились избитые больные. Артур, тяжело дыша, подошел ко мне и протянул руку. Я понял все без лишних слов. Вытряхнул из носка мыло и отдал ему. Мыло армянин спрятал в карман, а потом забрал еще один кусок у Жоры. Но Жора еще не насытился, о чем говорило его перекошенное лицо и злой, хриплый голос.
- Увижу, что гнобите Петушка – урою, мамой клянусь! – пообещал грузин, обводя скулящих на полу больным безумным взглядом. – Так выебу, что вам косить не придется. Понял, сука?
- Понял, понял, - пробормотал Пельмень. Куда только девался его гонор. Передо мной лежал напуганный, обоссавшийся от страха человек. Да и человек ли?
- Каждый из вас, пидорасов, теперь на особом контроле… - Жора не договорил, потому что в палату вошла Рая и испуганно попятилась, увидев лежащих на полу больных.
- Георгий, что случи…
- Ничего, - перебил её грузин. – На нас кинулись. Один повеситься хотел.
Рая перевела взгляд на меня, но я смутился и отвернулся.
- Хорошо. Позову Илью Степановича, - отстраненно ответила девушка и вышла из палаты.
- Вяжем после ухода Мякиша. На всю ночь, - приказал Жора. Баран, прижатый к полу коленом Артура, вздохнул и снова обоссался.

Азамат, увидев мое лицо, предпочел не задавать никаких вопросов. Он молча кивнул, когда я достал пачку сигарет и отправился в женский туалет, чтобы покурить. Но спокойно привести мысли в порядок мне не дала Рая, которая зашла следом и, скрестив руки на груди, вопросительно на меня уставилась.
- Вань, что случилось? – тихо спросила она.
- Жора все рассказал, - ответил я. Меня еще немного потряхивало, да и руки тряслись, но сигарету я держал крепко. – Мне добавить нечего.
- Это из-за Липатова, да? – предприняла еще одну попытку Рая. Я вздохнул и, внимательно посмотрев на неё, кивнул.
- Они его травили, Рай. Заставляли... ну, неважно. Он не вытерпел. И пошел вешаться. Хорошо, что мы с Жорой в туалет заглянули.
- Липатова в другую палату перевели. Не переживай, - ответила она, подходя ближе.
- Какая разница. Думаешь, они остановятся? Если не Петушку, так другому достанется.
- Однажды был похожий случай, - чуть подумав, ответила Рая. – Георгий первый год работал как раз. В его смену один больной себе вены порезал. Санитаров тогда не хватало, вот и не углядели.
- Больной умер? – спросил я. Рая кивнула.
- Да. Тогда головы полетели. Чуть Арину Андреевну не уволили. Сам Владимир Владленович заступаться за нее ездил. Долго всех трясло, Вань. Одно дело нападение на санитара и совсем другое – суицидник.
- Верю, - ответил я. Перед глазами все еще стояла жуткая картина: висящий в петле Петушок и Георгий, выбивающий душу из Пельменя. – Поэтому у Жоры крышу сорвало?
- Да. Тогда отделению повезло. Уволили санитара, который заснул ночью, и дежурную медсестру.
- Но это же не повод избивать больных? Даже если известно, что они от армии косят, - вздохнул я.
- Я согласна с тобой, - поджала губы Рая. – Но в отделении свои порядки. Сам знаешь.
- Знаю, - ответил я и, затушив сигарету, направился к выходу. – Ладно, я работать. Азамат просился на перекур.
- Хорошо. Я у себя в кабинете, если что-то будет нужно, - нервно улыбнулась Рая, но я улыбку не поддержал. Лишь кивнул и вышел в коридор. На душе было противно. Не от того, что я избил человека куском мыла, завернутым в носок. А из-за того, что санитарам было плевать на Петушка. Они боялись увольнения, боялись комиссии, боялись разборок и штрафов. Но им попросту было плевать на то, что этим вечером могла оборваться чья-то жизнь.

Ближе к полуночи Жора забрал меня из женского отделения и потащил за собой в кабинет Мякиша. Когда я вошел, то удивленно посмотрел на стол дежурного врача. Вместо привычных папок и историй болезни, на нем стояла банка спирта, пять стаканов, эмалированная глубокая чашка с оливье и тарелка с мандаринами. Сам Мякиш, перехватив мой взгляд, густо покраснел, но расслабился, услышав смешок Жоры. Помимо них в кабинете уже сидел Артур, задумчиво разглядывая сбитые на кулаке костяшки, в уголке, не привлекая внимания, стояла Рая, а медсестра Маша из женского отделения деловито накладывала себе оливье в одноразовую тарелку.
- Набиулина потом позови, - сказала она, повернувшись ко мне. Из старенького радио, висящего на стене, послышался бой курантов, а следом началась речь президента.
- Ну, с Новым годом, - широко улыбнулся Жора, наливая в стаканы спирт. Артур тут же доливал воды, разбавляя.
- С новыми дураками, - буркнула Макарова, протягивая мне стакан. – Держи.
- Я только пиво… - нахмурился я, однако встретившись взглядом с коллегами, понял, что все-таки сегодня выпить придется. Причем не водки, а разбавленного спирта.
- Праздник, Вано, как-никак, - прогудел грузин. Его язык заплетался, сразу было видно, что встречать новый год он начал куда раньше остальных.
- Ладно, - вздохнул я. Как только речь закончилась и снова начали бить куранты, все находящиеся в кабинете разом закричали и зазвенели стаканами. Я вздохнул и резко опрокинул в себя свою порцию спирта, после чего поморщился, когда горло обожгло. Артур ехидно рассмеялся, услышав мой кашель. Свой стакан он выпил, не закусывая и не морщась, как я. В его глазах помимо алкоголя я увидел и презрение.
- Бери оливье, Ваня, - произнес пьяный Мякиш. – Давай, давай. Не стесняйся.

Быстро расправившись с оливье, я мотнул головой, когда Жора протянул мне еще один стакан. Шуточки, звучащие в кабинете, стали грубее. Артур начал лукаво посматривать на Раю, которая по-прежнему стояла в уголке и лениво ковырялась вилкой в оливье.
- Так, если не пьешь, зови Азамата! – велел мне Артур, когда я снова отказался от порции спирта. Жора согласно кивнул и похлопал меня по плечу.
- Этот выпить не откажется, - усмехнулся он.
- Хорошо, сейчас позову, - ответил я, беря с тарелки два мандарина. Рая, извинившись, тоже ушла, поэтому я не стал задерживаться. Сунул мандарины в карман и вышел из кабинета Мякиша.

Азамата дважды просить не пришлось. Он сказал, что Панкова спит, получив свою дозу успокоительных, остальные тоже спали, поэтому санитар с чистой совестью отправился пьянствовать с другими. Я понимал, что отделение фактически теперь на мне, потому что от пьяного Азамата пользы будет, как от цыгана Ромки. Хорошо, если не обосрется и попросту уснет на стуле у входа в отделение.
Стоя у окна, я смотрел на темную улицу, с которой доносились редкие и глухие звуки петард и фейерверков. Люди праздновали Новый год, а я встречал его не с друзьями или родными, а в одиночестве. Но несмотря на это, настроение понемногу улучшалось. Может виной всему спирт, наполнивший голову хмелем и стерший события дня, а может я попросту смирился. Я знал, что коллеги будут сидеть до утра и меня никто не потревожит. А если кому-то из больных будет нужна помощь, то достаточно позвать Машу, как она мигом примчится из кабинета дежурного врача, где тоже праздновали наступление нового года. Вздохнув, я достал из кармана пачку сигарет и отправился в туалет, чтобы покурить.
Однако, войдя в туалет, я чертыхнулся, увидев там Настю. Она тоже напугалась и чуть не свалилась в вонючую дыру, однако выдохнула и тихонько посмеялась над собственной неуклюжестью.
- Прости, Насть. Не думал, что здесь кто-то есть, - буркнул я, отворачиваясь. Затем выждал пару минут и спросил. – Ты закончила?
- Да, спасибо, Иван Алексеевич.
- Мы же договорились, - вздохнул я и улыбнулся, увидев на её лице робкую улыбку.
- А, да. Точно, - протянула она. – Ваня. Да. Ваня, а можно мне… ну…
- Сигарету? – подсказал я. Девушка кивнула и покраснела, когда я протянул ей требуемое.
- Саша принесет мне много сигарет, и я вам все отдам. Правда, правда, - ответила она и, поперхнувшись дымом, закашлялась.
- Не торопись.
- Виктор Петрович и Азамат Ильясович, говорят, чтобы курили быстро, - ответила Настя. Я в ответ пожал плечами.
- Их здесь нет. Так что не торопись.
- А где они?
- Празднуют.
- Сегодня праздник? – удивилась девушка. – А какой? День рождения?
- Новый год, Насть. Новый год, - снова вздохнул я. Настя в ответ нахмурилась и принялась загибать пальцы.
- Нет. Не может быть. Мы с Сашей всегда встречали Новый год вместе. Он же придет, да? Он обещал прийти и забрать меня. И тогда мы будем праздновать. Сделаем оливье, откроем шампанское, а я пожарю курицу. Мы будем танцевать всю ночь. Танцевать и обниматься, - мечтательно улыбнулась она и снова неожиданно нахмурилась. – А Саша точно не приходил еще?
- Нет, Настя. Не приходил, - ответил я, закуривая еще одну сигарету.
- Но придет? Придет же?
- Да, придет, - соврал я, понимая, что этот Саша никогда не придет.
- Он простит меня за то, что я сделала. Он добрый. Он простит, - повторила девушка и почесала бровь. – Мы вернемся домой и будем вместе. Вместе встречать новый год, есть мандарины и танцевать, пока небо не посветлеет. Саша придет за мной. Обязательно придет, я знаю. И простит за то, что я сделала…
- Ты не сделала ничего плохого, Настя, – перебил её я. Конечно, её история была всем известна, но кто знает, вдруг ей будет легче.
- Я не смогла дать им отпор. Не смогла. А они… они снова, и снова, и снова, и снова, - она вздрогнула, когда я положил ей руку на плечо.
- Все хорошо. Их тут нет. И ты ни в чем не виновата.
- Виновата, виновата, - нахмурилась девушка. – Саша сказал, что виновата. Но он простит. Он добрый… Новый год… мандарины…  - Я достал из кармана мандарин и глаза Насти заблестели. Она, как завороженная, смотрела на оранжевый кругляш и еле сдерживала слезы. Почистив мандарин, я поделил его на четыре части и протянул их девушке. Положив себе в рот две дольки, она зажмурилась и довольно рассмеялась. Потом положила еще две, а по щеке сбежала слезинка.

- Какие вкусные… Какие сладкие, - прошептала она и, понюхав свои пальцы, снова зажмурилась. – Как в детстве. У нас на новогоднем столе была только овсянка и один жареный окорочок. А потом папа принес пакет с продуктами. Там были мандарины. Такие вкусные… такие сладкие… А утром все было в снегу. Старые качели, яблоня под окнами, земля… все было укрыто белым одеялом. А на кухне лежали три мандарина. Вкусные и сладкие.
- С Новым годом, Настя, - грустно улыбнулся я. Девушка всхлипнула, положила в рот последнюю дольку и снова зажмурилась. Словно пыталась насладиться этим вкусом и этим моментом.
- Спасибо, - тихо ответила она. – Спасибо за подарок. Спасибо, что вы… вы не такой.
- Все хорошо, Насть. Иди спать, - кивнул я и легонько подтолкнул её к выходу.

Утром я, зевая, совершал очередной обход женского отделения. К моему удивлению, ночь прошла спокойно. Ни криков, ни слез, ни воплей. Только тихое утро нового года. Азамат забил на дежурство и так и не вернулся, но мне было плевать. По коридору прогуливался еще один санитар, которого вызвали из другого отделения, но он на меня внимания не обращал, предпочитая молча делать свою работу. Такое одиночество мне нравилось.
Проходя мимо палаты, где лежала бедная Невеста, я заглянул внутрь и внимательно осмотрел кровати. Настя спала и улыбалась во сне, а в самой палате, помимо привычных запахов мочи и лекарств, пахло мандаринами. Я подошел ближе к кровати Насти, чуть подумал и вытащил из кармана еще один мандарин, который осторожно положил в карман её халата. Затем вздохнул, потер глаза и вышел из палаты, стараясь никого не разбудить. Чудеса должны случаться. Особенно с такими, как Настя.

Глава шестая. Скелеты в шкафах.

После новогодних праздников жизнь вошла в привычную колею. Дежурства, выезды, мытье туалета и изгаженных кроватей. Очередные истории и поломанные судьбы тех, кому не посчастливилось попасть в дурку. Изредка меня отправляли в другие отделения, порой приходилось половину смены проводить в женском, а половину в мужском. Но я и к этому привык. Просто молча делал то, что мне говорили, и считал часы до конца смены.
Кого-то выписывали, людей из других палат переводили ближе к выходу, если это считала нужным Арина Андреевна, но отделение все равно пополнялось новенькими. Среди них были, как относительно мирные, так и настоящие ублюдки, которые запросто могли дать фору Ромке Гузноёбу.

- На выезд, Вано, - вздохнул Георгий, выходя на улицу, где я курил. Настал мой черед вздыхать, потому что обед еще не кончился. – Артур присмотрит.
- Кто на этот раз? – спросил я. Грузин улыбнулся и махнул рукой.
- Мелочь. Червиченко забирать едем. Опять мамку заебал.
- Ладно. Куртку возьму, - кивнул я. Но про куртку пришлось забыть, когда из входа в больницу вышла Рая и Мякиш. Стоящий рядом с нами Кирыч ехидно усмехнулся.
- Не бзди, малой. В машине натоплено уже.
Я не ответил. Затушил окурок в урне и поплелся за Жорой, который о чем-то негромко переговаривался с Мякишем.

Ехать пришлось на Окурок. Когда-то этот район был самым неблагополучным в нашем городе. Не проходило и дня, чтобы кому-нибудь здесь не проломили голову, не изнасиловали или не обокрали бы. Но со временем ситуация исправилась. Некоторые группировки скинов патрулировали свои районы, громили наркопритоны и избивали местных гопников. Пусть они начали делать это только недавно, но результат уже был налицо. Днем по Окурку можно было ходить без опасений быть избитым или ограбленным. Если ты цивил, конечно. Неформалам выдыхать было рано.
- Куда едем? – спросил Кирыч, когда все погрузились в машину.
- Лесная, дом четыре, - ответил ему Мякиш, сверяясь с историей болезни. – Обострение. Рая, подготовь необходимые лекарства.
- Хорошо, Илья Степанович, - тихо ответила ему девушка. Жора, не обращая на них внимания, увалился на место для конвоирования больных и задремал, а я погрузился в свои невеселые мысли. Конечно, Никки я уже отправил смс-ку, что позвоню ей попозже, однако на душе все равно было неспокойно. Никогда не знаешь, каким окажется выезд. Обычным или же придется попотеть.

До нужного адреса мы доехали через полчаса, а когда вышли из машины, то увидели возле дома хохочущих детей и качающих головой старушек. Все они, несмотря на морозный день, стояли на дороге и смотрели наверх. Я тоже посмотрел наверх и открыл от удивления рот, когда понял, что Жора говорил буквально насчет больного.
- Пиздец, - только и мог пробормотать я. На балконе третьего этажа, не обращая внимания на зрителей, натужно пыхтел высокий, дебелый мужик, трахая измученную женщину с испитым лицом. Позади мужика стояла тощая девушка, которая, не стесняясь, орала матом и пыталась оттащить его от женщины.
- Виталя! – рявкнул Жора. – А ну прекращай маму трахать!
- Да, уберите же его, блядь! – заорала девушка и убежала с балкона. Я переглянулся с улыбающимся грузином и, покачав головой, пошел за ним в подъезд. Мякиш и Рая замыкали процессию, а Кирыч остался на улице и, судя по его красной роже, концерт ему нравился.

В квартире пахло прокисшим супом, но еле заметно. Куда сильнее воняло пылью и старостью. От вони меня замутило и стоило трудов, чтобы удержать в желудке обед. Жора же, засучив рукава, отодвинул в сторону верещащую девушку и направился к балкону, где происходило нечто невообразимое. Грузин резко и без предупреждения ударил мужика кулаком в бок, затем схватил за шею и затащил обратно в квартиру.
- Аха, бля! – прохрипел мужик, которому Жора передавил шею.
- Вано! Ноги держи! – крикнул он. Я кивнул и бросился на помощь. Но удержать мужика оказалось сложно. В него словно легион демонов вселился, и если бы не Жора, дело могло бы кончиться плачевно.
- Рая, укол! – скомандовал Мякиш. Девушка покраснела, увидев дубину между ног мужика, но смогла вернуть самообладание. Она опустилась на колени и вогнала толстую иглу шприца прямо в бедро мужика. Тот заорал от боли и попытался вырваться. Ногой он врезал мне под дых, из-за чего воздух вылетел из груди так стремительно, что аж в ушах зазвенело. Но Жора уже взял ситуацию под свой контроль. Он обхватил шею мужика волосатыми ручищами и держал так, пока тот не обмяк. Когда грузин встал, то брезгливо поморщился и оглядел свою измаранную мочой и спермой форму.
- Чеми кле мокус, - выругался он и со злостью повернулся к тощей девушке. – Чего раньше не позвонила, Юля?
- Я в смене была, Жор, - оправдываясь, ответила та. – Иду домой, а он уже мамку на балконе… Сука.
- Что ж ему теперь терпеть… - женщина не договорила, потому что тощая Юля неожиданно метнула в неё тетрадку, которую держала в руках, и начала орать. Жора кивнул мне и, поднатужившись, поднял мужика.
- Потащили, Вано. Смотри, не испачкайся. Мамой клянусь, у него бесы в малафье, - буркнул грузин.

Погрузив вялого мужика в машину, я закурил сигарету, пользуясь моментом, пока Мякиш о чем-то говорил с тощей Юлей. Жора присоединился ко мне и благодарно кивнул, когда я протянул ему пачку.
- Частый гость, - хмыкнул он. – Виталя…
- Я думал, что ты образно сказал. Ну, что он мать заебал, - вздохнул я.
- Не, Вано. Это на постоянку у них. Причем мать его вроде, как и не против.
- Серьезно? – удивился я, хотя казалось, куда еще удивляться.
- Ага. Она ему себя поебывать дает, чтобы спокойнее был. А как приступ, так все. Тушите свет, - покачал головой Жора. – Прошлый раз с Артуром его забирали. Тащим, а он мычит и кончает, как пулемет. Прикинь? Всю машину нам засрал, блядина.
- Сестру он тоже… того, - тихо спросил я, смотря в сторону Мякиша и Юли.
- Не. Юлька ему сразу пизды даст. Мы учились вместе, пока я на Окурке жил. Её он, как огня боится… Едем, Илья Степаныч? – вопрос относился к Мякишу, который подошел к нам и плотнее запахнул куртку.
- Да, Жора. Поехали, - тихо ответил он и, открыв дверь, забрался в теплый салон машины.

По приезду мы затащили больного в палату буйных, где Артур с Жорой ловко привязали его к кровати, после чего я взял сигарету и отправился в туалет, чтобы покурить. Однако меня перехватил Король, которого привычно сопровождал Вампир с Ветерком, и выпросил себе сигаретку.
- Совершали мы послеобеденный променад и узрели, как сопровождаете вы этого осатанелого детину в покои ему подходящие, - выражался Король всегда витиевато, но я постепенно привыкал к этой особенности и порой подыгрывал. – Почто не облачен он в платье, его званию приличествующее?
- Застукан был за делом непотребным, Ваше величество, - вздохнул я, доставая зажигалку. Король прикурил и, выпустив густое облако дыма к потолку, понимающе кивнул.
- Поди имал несчастную служанку? – спросил он.
- Почти, - улыбнулся я. – Матушку свою имал на замковой стене.
- Безобразие, - поморщился Король. – Ужель не осталось в крестьянах человеческое? Ужель нет дев красивых в селеньях окрестных? Почто родителей-то тиранить?
- Ну, это уже не мне выяснять, Ваше величество. Вы себя как чувствуете? – спросил я. Король надул грудь и горделиво посмотрел на «подданных». Вампир, перехватив его взгляд, зашипел, а Ветерок был занят тем, что ковырялся в носу.
- Чувствуем мы себя прекрасно. Несмотря на то, что питание в вашей обители прескверное. Уж сжалась печень моя и расширить её я хочу охотой на медведя.
- Это устроить можно, - вздохнул я и тут же поправился, заметив, как заблестели глаза Короля. – Только зима на дворе, Ваше величество. Спят медведи.
- Экая оказия, - ответил он и почесал длинный прыщавый нос. – В таком случае, мы потерпим, покуда погода не изменится. Благодарю вас за беседу. Потребно нам отправиться в опочивальню и предаться думам на одеялах мягких.
- Хорошая идея, - кивнул я, доставая из кармана пачку сигарет. Король, увидев входящего в туалет Жору, передумал клянчить курево и поспешил исчезнуть вместе со своей верной гвардией.

- Опять свой нос сует, куда не надо? – полюбопытствовал санитар.
- Как обычно, - ответил я. – Как новенький?
- Нормально, - кивнул Жора. – Укол получил, теперь обтекает лежит. Тут какое дело, Вано…
- Степу подменить? – улыбнулся я. Грузин снова кивнул и его глаза хитро блеснули. – Не вопрос. В ночь?
- Да. Дело у нас есть небольшое. С тобой Витя будет. Азамат на отсыпном. Три смены подряд отработал. Свадьба у сестры, вот заранее и озаботился.
- После ужина?
- Ага. С нас пузырь.
- Да, ладно, - вздохнул я. – Мне не сложно. Что в мужском, что в женском. Одинаково.

После ужина, когда больные получили очередную порцию таблеток, я отправился на улицу покурить. Степа еще не пришел, значит глупо терять момент. Тем более Витя постоянно ворчал, если я отпрашивался покурить на улицу. Он без зазрения совести дымил по всему отделению и ехидно посмеивался, замечая жадные взгляды больных, мечтающих о сигарете.
На главном крыльце всегда кто-то курил. Врачи, санитары, медсестры, больные из дневного стационара. Но сейчас кроме Гали никого не было. Я кивнул ей и, достав сигареты, закурил.

- Степу меняешь? – равнодушно спросила Галя. От нее пахнуло перегаром, когда она подошла ко мне. Но перегар не мог забить запах секса.
- Да. Жора попросил, - ответил я, выпуская к темному небу, на котором начали зажигаться первые звезды, колечко из дыма. – Галь. А что у них за дела?
- Оно тебе надо, Вань? – устало улыбнулась Галя. Затем почесала грязную голову и, хмыкнув, добавила. – Железки из подвала таскают. Только никому!
- Меня это не касается, - нахмурился я.
- В подвале мусора с советских времен столько, что за всю жизнь не выгрести. Кровати старые, белье, отчеты… Степа там металл нашел какой-то. Вот и таскают по ночам, а утром на пункт приема везут.
- Понятно, - кивнул я. Мое воображение рисовало вещи пострашнее, но на деле все оказалось куда прозаичнее.
- Тебя в долю не зовут? – снова усмехнулась она.
- Нет.
- Ну и правильно. Нечего тебе с ними тереться. Племянничка своего Арина Андреевна в любом случае выгородит, если залетит. А остальным на орехи достанется.
- Жору этим не напугать, - вздохнул я, делая очередную затяжку. Раскаленный фильтр обжег пальцы, но я привык выкуривать сигарету полностью. Хватило опыта, когда две пачки кончились к началу ночи.
- Жора ничего не боится. Горец удалой, - рассмеялась Галя. В её смехе я уловил кое-что другое. Возбуждение.
- Ладно. Пойду на смену. А то Витя опять ворчать будет, что его одного оставили, - хмыкнул я и, затушив окурок в урне, направился ко входу. Галя ничего не ответила. Рассеянно улыбнулась и закурила вторую сигарету. А может это была третья. Кто знает.

Но на пути в женское отделение, меня кое-что отвлекло. Из кладовки рядом с палатой косящих от армии, где обычно хранилось белье, доносился странный писк и слышались звуки возни. На миг в голове мелькнула мысль, что Галя снова с кем-то развлекается, но тут же исчезла. Галя осталась на улице, значит в кладовке её быть точно не могло.
Сердце неожиданно обдало жаром, а воображение подкинуло не слишком радостные картины. От Петушка, висящего в петле, до Ветерка, которого зажал в углу осатаневший Червиченко, лишенный своей дозы ебли. Конечно, внутри мог обнаружиться Артур, развлекающийся с кем-нибудь из медперсонала, а мог и не оказаться. Вздохнув, я подошел к двери и потянул ручку на себя. А потом остановился, как вкопанный, увидев, что происходит в кладовке.

Мелькнул край белого халата и бледное лицо Раи, рот которой зажимала волосатая ладонь. Я увидел дряблую задницу Барана и смеющегося Гвоздя. Гвоздь навалился на Раю, а Баран трясущимися руками пытался развести в стороны ноги девушки. Глаза Раи блестели от слез, а руки бессильно молотили по куче накрахмаленных халатов.
- Шухер! – пискнул Гвоздь, увидев постороннего. А меня просто накрыла волна ненависти.
- Пидор! – коротко рыкнул я и, подбежав к Барану, схватил его за шею и рванул на себя. Член Барана стоял, как маяк в бушующем море, но мне было плевать. Резкий удар по печени заставил его ойкнуть и обмякнуть на полу, а Гвоздь секундой спустя зажимал ладонью сломанный нос, из которого на пол закапала кровь. Рая, тихонько подвывая, уползла в угол, смотря на насильников стеклянными глазами. Для меня её лицо стало красной тряпкой.
Гвоздь, получив «троечку» по роже, отлетел в сторону и ударился головой об стену. Но мне было плевать. Каждый всхлип Раи наполнял сердце ненавистью, которую отчаянно хотелось выплеснуть. Выплеснуть на тех, кто сделал ей больно. Барану я заломил руку и резко ударил коленом в грудь. Воздух вылетел из его впалой груди с громким свистом, но мне было мало. Двумя ударами в лоб, я отправил Барана в нокаут…
- Тише, Вано! – на плечо легла тяжелая ладонь Георгия и я еле сдержал порыв, чтобы врезать и ему. Внутри все еще клокотала ярость, хотелось бить, хотелось рвать на куски, хотелось утолить эту жажду… И это отрезвило меня. Я всегда старался избежать насилия. Даже в стычках с гопниками старался до последнего уйти от драки. Но сегодня внутри меня словно что-то сломалось.
- Неплохо он их уделал, - с одобрением проворчал Артур. Правда он осекся, когда встретился со мной взглядом. – Остынь!
- Уже остыл. Отпусти, - глухо буркнул я, скидывая руку Георгия. Грузин понимающе хмыкнул, а потом злобно улыбнулся. Но злость его была обращена не на меня, а на стонущих на полу насильников.
- Забери Раю, Вано, - тихо сказал Георгий, наматывая на руку эластичный бинт, который всегда носил с собой. – Пойди, чаем её напои. Успокой маленько.
- Иди, иди, - кивнул Артур, тоже доставая из кармана бинт. – А мы поговорим с ними. Сами. Как умеем. И как ума хватило-то на сестричку лезть… На, халат возьми.
Я поймал брошенный мне халат и заботливо укутал в него Раю. Её собственный халат был разорван, но девушка отстраненно смотрела в сторону, словно витала в одних ей понятных мирах. Она скривила лицо и, спрятав его у меня на груди, беззвучно заплакала. Я услышал, как скрежетнул зубами Жора.
- Иди, Вано, - повторил он. Я не стал спорить, взял Раю под руку и вышел из кладовой. Да, мне было известно, что сейчас Гвоздя и Барана изобьют. Но я был даже рад этому. Вот только вопрос о том, зачем они на это решились, как-то незаметно отступил на второй план.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.

В палате, к моему удивлению, никого кроме спящей Панковой не оказалось. Макарова, в отличие от Раи, предпочитала ночные смены проводить в своем кабинете, наплевав на больных из палаты буйных. Но, если больная спит и ведет себя спокойно, то чего бы и нет. Я не судил толстую медсестру. Даже порадовался, что мне не придется ни с кем разговаривать. И, конечно же, ошибся.
- Денис! – застонала на кровати Наташа. Я вздохнул и, подойдя ближе, положил ладонь ей на плечо.
- Тише, тише. Здесь никого нет. Спи.
- Денис! – более громко воскликнула девушка. Я легонько потормошил её и, когда глаза Наташи сфокусировались на моем лице, приложил указательный палец к своим губам.
- Будешь шуметь, тебе опять укол сделают, - предупредил я. Наташа понятливо кивнула и, вздохнув, закусила губу.
- Я думала, что это он пришел.
- Кто? Денис? – спросил я.
- Да, - улыбнулась девушка. Улыбка была такой нежной, что я тоже невольно улыбнулся.
- Кто он? Денис этот.
- Мой Денис, - снова улыбнулась она и тут же нахмурилась. – Нет… Он не придет. Я знаю. Мне надо… надо…
- Тебе надо успокоиться, Наташ. Или я позову Кострова и Макарову. Она с тобой церемониться не будет. Лучше поспи спокойно, чем тебя опять привяжут.
- Они трогали меня! – возмущенно воскликнула девушка, прижав руки к груди. И тут же обмякла. Всхлипнула и с мольбой посмотрела на меня. – Он придет?
- Да. А теперь успокойся, пока Азамат не вернулся.
- Хорошо, - глубоко вздохнула она и закрыла глаза. На губах снова появилась улыбка. – Мы танцевали… Это было так тепло… Так хорошо… А потом… потом…
- Спи, - тихонько ответил я. Поправил ей одеяло и, повернувшись, увидел, что на меня с улыбкой смотрит Витя.
- Хватит нянчиться с ней, малец, - хрипло ответил он. – Через неделю она выйдет, потом опять вмажется и окажется здесь. Снова.
- А что за Денис, которого она постоянно вспоминает? – спросил я, подходя к санитару. Тот поджал губы и вздохнул.
- Хуй его знает. Но он правильно сделал, что исчез. Никаких нервов с этой дурой не хватит.
- Она не дура. Ей просто больно, - ответил я, заставив Витю рассмеяться. Его смех, ядовитый и холодный, жалил так, что зубы сводило.
- Дура. Как и все они. Иди, отдохни. Я подежурю.
- Не надо, Вить. Азамат скоро придет.
- Ну, как знаешь, - хмыкнул санитар и, развернувшись, отправился к своему любимому стулу у входа в отделение.

Азамат не вернулся через пять минут, как обещал. Не вернулся и через час, но мне было плевать. Я стоял у входа в палату, опершись плечом на дверной косяк. Стоял и смотрел на спящую Наташу. Она изредка вновь принималась стонать и звать Дениса, но я неизменно успокаивал её, поправлял одеяло и возвращался на свое место. Будь здесь другой санитар, девушку давно бы накачали успокоительными или привязали к кровати. Но внутри меня теплилась уверенность, что я все делаю правильно. Пусть рядом с ней побудет тот, кто действительно хочет помочь, а не равнодушное белое пятно, ждущее, когда закончится смена.

Глава пятая. Новогодний подарок.

К концу года я уже вполне хорошо освоился в больнице. Меня перестали пугать выезды и дежурства в других отделениях, но чаще всего я дежурил именно в остром. Как в женском, так и в мужском. Удивлявшие поначалу просьбы Степы встать в смену с Жорой, тоже стали казаться обыденностью. Я не собирался лезть в их дела, как мне и советовали. Даже на походы санитаров в женское отделение стало плевать. Единственное, чего я желал, так это отработать весь срок своей службы в спокойствии и распрощаться с грязным-желтым зданием навсегда.

За неделю до Нового года ко мне подошел Степа и, помявшись, протянул пачку сигарет. Не успел я подивиться его щедрости, как все объяснил Жора, вышедший на улицу покурить. Он от души посмеялся, глядя на мое растерянное лицо, а потом покачал головой и с укоризной посмотрел на Степу.
- Гамоклевебули (охуевший), - хмыкнул Жора, заставив Степу покраснеть. Грузин частенько ругался на родном языке и какие-то ругательства я успел выучить. – Пачкой не отделаешься, Степа.
- О чем речь вообще? – нахмурился я.
- Отработай за меня в новогоднюю ночь. Мне край, как надо, к друзьям свалить, а тетка точно не пустит без замены, - ответил Степа, не рискуя смотреть на Жору, который ехидно улыбался и не стеснялся смеяться. – Ты не ссы, день я отработаю, а тебе ночь надо будет подежурить. В женском.

- Я и так дежурю ночью в мужском. Кто за меня будет?
- Жор! – с мольбой протянул Степа. Грузин поковырялся ногтем в зубах и с издевкой посмотрел на санитара.
- Ящик пива и водку. Половина мне, половина Артуру, - ответил он. Степа поперхнулся холодным воздухом и покраснел от злости. Но Жора равнодушно смотрел поверх его головы и гнев Степы постепенно сошел на нет.
- Ящик пива и точка. Водку потом донесу, - зло обронил санитар. Грузин в ответ кивнул и довольно улыбнулся. Степа повернулся ко мне и добавил. – Буду тебе две смены торчать. Захочешь отдохнуть, только скажи. В любой день.
- Ладно, - пожал я плечами. Степа в ответ радостно заулыбался.
- От души, брат.
- А чего ты так свалить хочешь? – хитро прищурившись, спросил Жора.
- Да, баба там одна есть. Танька, - облизнул пухлые губы Степа. – Там такой пердак, что кружку с пивом поставить можно. Красивая… Сестра жены моего кореша. С ними в этом году празднует. Единственный варик её завалить. Дюдька, кент мой, её однажды пёр. Говорит, что сосет, как пылесос. Ну, сам понимаешь, брат. Это не эти…
- Ладно, ладно. Потом расскажешь, - перебил его Жора, поняв, что Степу понесло. Причем понял по моим презрительно поджатым губам. Но я промолчал. Как обычно.

Конечно, родители и друзья расстроились, когда я сказал, что дежурю в новогоднюю ночь. Обычно я всегда встречал Новый год дома, а потом шел к Энжи, где собирались все наши. Только Лаки в последнее время праздновала в компании своего парня, но все равно находила время, чтобы заскочить в гости и поздравить друзей. Энжи равнодушно восприняла новость о моем дежурстве, но меня это не удивляло. Она в последнее время сошлась с Маркусом и перестала обращать на меня внимание, а вот Никки и остальные огорчились.
- Блин, а замену найти не вариант? – спросила Никки, позвонив мне во время обеда. Мы частенько болтали по телефону, и я сам не заметил, как это вошло в привычку.
- Без вариантов, - вздохнул я, закуривая сигарету. Затем улыбнулся и ехидно спросил. – Соскучилась?
- Естественно, - фыркнула она. – Я такое платье купила, закачаешься. Лаки помогла найти.
- Постарайся его не помять, - рассмеялся я, заставив рассмеяться и Никки. Затем почесал нос и добавил. – Ник, я правда не могу. Это не работа, а служба. Отпуск только через три месяца.
- Понимаю, - хмыкнула Никки. – Слушай. А после смены?
- Отсыпной и два выходных. Как и всегда.
- Тогда я к тебе в гости забегу, - улыбнулась она. – Если не напьюсь, и не соблазню Маркуса. Прикинь, как Энжи корежить будет?
- А, то есть со мной ты флиртовала, чтобы Энжи позлить? – съязвил я.
- Не-а, - загадочно ответила Никки и вздохнула. – Ладно, я на пары. Заболталась, как и всегда.
- А я сортир драить, - мрачно ответил я. – Увидимся, солнце.
- Увидимся, - в голосе улыбка. И тепло.

Тридцать первого декабря я ехал на работу, как висельник, которого тащат на площадь, чтобы показательно вздернуть перед толпой радостных горожан. Люди в утреннем трамвае радостно переговаривались, поздравляли друг друга, а я смотрел в покрытое изморозью окно и слушал музыку. Мрачные симфонические пассажи Remembrance идеально подходили настроению, добавляя сырой меланхолии в морозное предновогоднее утро.
Увидев радостную физиономию Степы у входа в больницу, я скривился и с трудом вернул на лицо привычную равнодушную маску. Рядом с ним курил Георгий, а чуть поодаль от них куталась в дешевый китайский пуховик Галя.
- Здравствуй, Вано. С наступающим, - улыбнулся грузин, блеснув крупными белыми зубами. Я в ответ скептично хмыкнул и, подойдя, протянул руку сначала ему, а потом и Степе. – Чего кислый такой? На работу, как на праздник, а?
- Не выспался, - отмахнулся я, закуривая сигарету.
- На том свете отоспимся, Вано, - зевнул Жора и игриво посмотрел на хмурую Галю. – А ты чего, красота наша, скисла?
- Отстань, Жор, - поморщилась та. Я потянул носом и понимающе кивнул. От Гали тянуло перегаром, под глазом синяк, да и всем своим видом она говорила о том, что прошлая ночь была довольно бурной.
- Обидел кто? – нахмурился грузин. – Ты ж меня знаешь. Скажи и я их отхуярю. Мамой клянусь.
- Не надо, - вздохнула Галя и выдавила из себя робкую улыбку. – Нормально все. Привет, Рай.
- Доброе утро, - прошелестела Рая, поднимаясь по ступеням. Она покраснела, поймав лукавый взгляд грузина, и улыбнулась мне. – С наступающим.
- С наступающим, - ответил я и, потянув дверь на себя, пропустил девушку вперед.
- Джентльмен, - заржал Степа. Жора тоже хохотнул, а потом пихнул санитара в плечо кулаком.
- Не то, что ты. Быдло хуево.
- Чо эт я быдло?! – оскорбился Степа.
- А то…
Я не дослушал и, пропустив Галю, тоже нырнул в угрюмое чрево больницы.

Смена началась с летучки у Миловановой, которую посетила и Арина Андреевна. Я же, войдя в кабинет, удивленно хмыкнул, увидев, что заведующая в кои-то веки пришла на работу накрашенной и улыбчивой. Однако не обошлось и без пиздюлей ночной смене, и без указаний для смены, заступающей в дежурство.
- Так, Свердлова. Ты сегодня вместе с Ежовой. Анисимова заболела, - хрипло сказала заведующая, повернувшись к Рае. Та в ответ скромно кивнула и что-то записала в тетрадку, с которой не расставалась. – Дежурный по мужскому – Крячко. Илья Степаныч, обойдись сегодня без заливаний водкой своей грусти.
- Конечно, Арина Андреевна, - покраснел Мякиш и поморщился, когда услышал ехидный смех Георгия.
- Так. Гелашвили, Селиванов и Казарян – мужское. Степа, ты с Набиулиным в женском?
- Вик, я это… - замялся Степа, заставив Милованову жестко рассмеяться.
- Да, в курсе я. Свалишь после шести. Селиванов за тебя?
- Да, Виктория Антоновна, - кивнул я. – Справимся.
- Ладно. Жора, вы с Артуром вдвоем тогда. Селиванов, ты после шести в женское. С заведующей согласовано.
- Понял.
- Свободны, - буркнула Кума.

В коридоре разгуливал Ромка Гузноёб. Он, увидев Жору, покраснел, как спелый помидор, выставил вперед руку и угрожающе что-то забубнил на незнакомом языке. Степа, увидев это, прыснул со смеху, но грузин его веселье не разделил.
- Порчу на тебя наводит, - лениво заметил я. Степа поперхнулся и заржал так, что перепугал Ветерка, выходящего из палаты. Паренек ойкнул, громко испортил воздух и убежал обратно.
- Я тебе руку сломаю, мамой клянусь! А ну брысь в палату! – пригрозил Георгий, но на Ромку его угрозы не подействовали. Вместо ответа цыган спустил штаны и повернулся к санитару жопой. – Ну, сука!
- Бидораз, бляд! – ругнулся Ромка. – Барадатый бидораз! Ибал тибя в жоп!
- Рая! Илья Степаныч! Тут укольчик нужен, - крикнула подошедшая Галя. Цыган покраснел еще сильнее, показал Жоре язык и, натянув штаны, убежал в палату.
- Долбоеб, - вздохнул грузин и почесал крепкую шею. К нам подошел Дай-дай и затянул привычную песню.
- Жора, дай сигаретку.
- Пошел нахуй, - ругнулся Жора, все еще злой от выходки цыгана. Дай-Дай в ответ тоже спустил штаны, но тут же отлетел на пару шагов после мощной оплеухи грузина.
- Жор, - покачал я головой, - он же не понимает ничего.
- Все он понимает, - процедил тот. Затем вытащил сигарету, привычно оторвал фильтр и швырнул Дай-Даю. – На, мерзость!
- Вань, - вздохнула Галя, заглядывая в палату, где лежал цыган. Я тоже вздохнул.
- Рома?
- Рома. Твоя очередь, - поморщилась она. Я понял все без лишних слов. Развернулся и отправился в подсобку за ведром и тряпкой. Смена началась, как обычно, с обосранной кровати.

Через два часа в палату буйных прибыло пополнение. Голый мужик с расцарапанной спиной и животом. Он визжал, брыкался и крыл матом санитаров, которые его тащили. Хмурый Артур, стоящий у входа в палату, покачал головой, а потом резко, почти без замаха, врезал мужику кулаком по печени. Тот всхлипнул и обмяк в руках санитаров.
- Раю и Мякиша позови! – велел мне Артур, а сам закатал рукава и, схватив мужика за шкирку, как щенка, потащил в палату. Когда я вернулся вместе с Раей и Ильей Степановичем, буйного уже привязали к кровати, но он все равно ухитрялся дергаться. Артур навалился на него сверху и мрачно посмотрел на Раю. – Коли.
- Что с ним? – спросил за нее Мякиш.
- Белка, - устало отмахнулся один из санитаров.
- Тиаприд, - велел врач. Рая кивнула в ответ и раскрыла сумку.
- Угу. Пока успокоит, он тут всех заебет, - буркнул Артур, не обращая внимания на Мякиша.
- Ему нельзя аминазин. Он алкоголик, - попыталась объяснить Рая, но санитару было плевать.
- Сдохнет и черт с ним, - брезгливо поморщился он. – Ладно, делайте работу свою. Вано, подержи руку.
Я кивнул и, подойдя ближе, вцепился в руку мужика. Она была липкой, испачканной в крови и, неожиданно, мягкой, словно я держал комок теста. Артур без стеснения надавил больному коленом на грудь и ждал, пока Рая сделает укол. Когда девушка ушла вместе с Мякишем, он наклонился к мужику с ненавистью сжал пальцами его лицо.
- Будешь дергаться, удавлю, сука, - прошипел Артур. Один из санитаров, стоящих рядом, рассмеялся и утер вспотевший лоб. Но мужик явно ничего не понял. В его мутных, стеклянных глазах горело одно лишь безумие.

В туалете я вымыл руки, но мне постоянно казалось, что они еще недостаточно чистые. Раз за разом я намыливал их куском хозяйственного мыла, смывал пену прохладной водой и снова намыливал. Мне было плевать на срущих рядом больных, на топчущегося неподалеку Аристарха. Я хотел лишь одного. Избавиться от крови и мерзкого, сладковатого запаха пота, впитавшегося в мою кожу.
- Покурим, Вано?
Я повернулся и увидел улыбающегося Георгия. Его лицо раскраснелось, а глаза блестят непривычно ярко. Когда он подошел, я почувствовал от него слабый запах спирта. Грузин закурил и чиркнул зажигалкой, давая закурить и мне. Затем прищурился и задумчиво посмотрел на мокрый обмылок.
- Первый раз с покоцанным? – спросил он.
- С покоцанным?
- Ага. С порезанным, побитым, выпотрошенным, - хохотнул Жора. – К нам частенько суицидники залетают и прочие дебилы. Первый раз впечатывается хорошо. Тебе еще повезло. Этот только шкурку подрал. Мой первый себе руки рассек ножом до кости. Весь в кровище был, сестричку перемазал… Это сначала кажется, что кровь какая-то особенная. На самом деле нет, Вано. Что кровь, что говно. Все из человека вытекает.
- А что с ним случилось? – я махнул рукой в сторону выхода из туалета, но Георгий все понял.
- Белка, - зевнул тот. – Черти за ним гнались. Он в мусоропровод залез. Одна башка торчала, когда его нашли. Пока вытаскивали, ободрали всего. Так что хуй с ним. Не забивай себе голову. Она тебе ясной нужна.
- Сложно, Жора, - вздохнул я. – Ладно. Пойду пол там вымою, пока кровь не засохла.
- Давай, дорогой.

Вымыв пол, я бросил в ведро с грязной водой тряпку и искоса посмотрел на привязанного мужика. Ему уже обработали раны, да и успокоительное подействовало. Из левого уголка рта на подушку стекала тягучая слюна, а глаза равнодушно смотрели на меня. Когда я встал, мужик даже не моргнул. Только невразумительно что-то пробормотал.
Рядом с ним, на соседней кровати, лежит Паша Тюльпан. Тюльпаном его зовут за то, что он служил в Афганистане в конце восьмидесятых. Когда Пашу не мучают приступы, он довольно спокойный и вежливый человек. Но раз в месяц с ним стабильно случаются срывы и тогда достаться может даже санитару.
- Взвод его в засаду к духам попал, - рассказал мне Георгий после того, как мы связали Пашу и перетащили мычащее тело в палату буйных. – Они в кишлак зашли, а там пятьдесят рыл хоронились. Начали отбиваться, шальными пулями пару местных снесли. В итоге окопались в одном доме. Весь его взвод положили. Четырнадцать человек. Духи куражиться начали. Гранаты швырять. Тюльпан наш ствол вытащил, хотел себе уже мозги вышибить. Знал, что живым к духам попадать нельзя. А тут свои подошли. Кишлак тот с землей сровняли. А потом дом нашли, где месиво из тел и кишки по стенам. В этой куче Пашу и нашли. Он смеялся и плакал. Смеялся и плакал.
- Ужас, - вздохнул я, смотря на стонущего мужчину. – Он сам это рассказал?
- Сам, сам, - улыбнулся Жора. – Бывают у него просветления. Гитару просит, песни попеть. А ночью стонет и во сне беснуется. Сон у него один, Вано. Кишлак тот и дом, где все его товарищи полегли. Отец мой тоже в Афгане служил. Но повезло. Бог уберег. Этому не повезло. Телом здоров, а умом… там все еще.

После обеда я вышел на улицу, чтобы покурить. Землю и деревья давно уже укрыл снег, вот только внутренний двор больницы был расчищен и щеголял потрескавшимся асфальтом. Несмотря на холод, мороз был мягким, да и телогрейка, которой меня снабдила Галя, не давала замерзнуть. Я вытащил пачку сигарет и, усевшись на лавочку, закурил. Рядом прогуливались больные, похожие на неуклюжих пингвинов, но я не обращал на них внимания. У меня обед, а за ними смотрит Галя и Артур. На другой стороне двора гуляет женское отделение и до меня изредка доносится громкий и недовольный голос Степы.
- Иван Алексеевич, можно сигаретку? – заискивающе улыбаясь, спросил Аристарх. Я кивнул и протянул ему одну. Мужчина жадно затянулся, благодарно кивнул и, шаркая, направился вперед по дорожке. В кармане зазвонил телефон, который я всегда брал на обед, но увидев на экране «Никки», я не сдержал улыбки.
- Ты пунктуальна. Привет, - ответил я.
- Привет! – радостно воскликнула она. На фоне слышна музыка, чьи-то разговоры и лязг посуды. – Я же знаю, когда ты обедаешь.
- Уже празднуете?
- Не, пока готовим, - рассмеялась Никки. – Ну, как готовим. Лаки командует, а остальные делают, что она прикажет.
- Лаки с вами? – удивился я.
- Ага. Но она свалит после шести. У неё своя тусовка намечается. Кать, дай мазик!
- А вы?
- Я точно до двух часов у Энжи. Потом мы с Кэт к Дим Димычу пойдем.
- Кто это? – нахмурился я.
- Ревнуешь? – пропела Никки и снова рассмеялась. – Расслабься. Это друг Лаки. Ну, друг её парня, но значит и её друг. Так что? Ревнуешь?
- Конечно. Пойду уберу скальпель в ящик, - ехидно ответил я и вздохнул. Никки, конечно же, заметила.
- У тебя голос уставший. Все хорошо? – спросила она.
- Да, все в порядке, - улыбнулся я. – Смена просто тяжелая. Словно тут с ума все сошли разом.
- Так это же психушка. Чего ты ожидал? – фыркнула Никки и снова отвлеклась. – Эй! Эрик весь горох сожрал! А я откуда знаю? Вот пусть сам идет в магазин… Извини, тут готовка в самом разгаре, а Эрик вино зеленым горошком закусывает.
- Весело у вас. Ладно, не буду отвлекать. Не убей Эрика в приступе гнева. А то ко мне попадешь.
- А ты будешь меня охранять? – лукаво спросила Никки, заставив меня рассмеяться. – Но ты прав. Тут еще конь не валялся, а Лаки уже злится.
- Увидимся.
- С наступающим, Ванька. Целую в щеку, - ответила она и отключилась. После разговора с Никки вновь вернулся холод и тоскливость. Но куда деваться. Надо работать. Это я прекрасно понимал.

Вернувшись в отделение, я удивленно уставился на странного старика, которого до этого дня здесь не видел. Странным он был не только из-за вафельного полотенца, повязанного на голову на манер тюрбана. Удивляло и то, что рядом с ним послушно ходил Вампир и Ветерок. И если Ветерок ко всем относился хорошо, то Вампир предпочитал отдельное существование и шипел на каждого, кто приближался к нему.
- А, Вано, - усмехнулся Георгий, подходя ко мне. – С Королем ты еще незнаком?
- Не было подобной чести, - съязвил я. – Кто это?
- Саморуков Юрий Витальевич. Он же Король, - хохотнул грузин и окликнул странного старика. – Ваше величество, не подойдешь?
- Приветствую, - мягко ответил старик, подплывая к нам. Он так забавно держался, что я тоже не удержался от смешка. – Что вас повеселило, юноша? Мы с моими подданными тоже посмеемся. Быть может это развеет нашу кручину, что встречать праздник мы обязаны в этом кошмарном дворце вместо прекрасного бала с нагими девами, вином и музыкой.
- Значит, вы – король? – спросил я. Жора снова подавился смехом, когда старик кивнул. Кивнул, как и полагается монаршей особе, со всей возможной статью.

- И позвольте заметить, что дела в вашем королевстве неважные, - вздохнул Король. – Подданные обнищали, а когда я орошал своей уриной угол в смрадной комнате, на меня напал шипящий юноша. Но он быстро, к его счастью, понял, кто стоит перед ним и пал ниц, облобызав мизинец на моей ноге в знак уважения. Так же этому посодействовал сей славный муж, - палец старика описал полукруг и указал на Георгия. – Смею заверить, еще не доводилось мне видеть удара столь сильного и неожиданного. Однако юноша оказался смекалистым и примкнул к моей свите, как и сей зловонный отрок. Песнь его кишок порой веселит нас в меланхоличных сих краях.
- Песнь его кишок? – ехидно спросил я Георгия, который перестал сдерживаться и заржал так громко, что перепугал Вампира, который попятился и зашипел.
- Позвольте нам отбыть и осмотреть владения, в коих мы оказались милостью судьбы, - склонил голову Король и дернув плечиком поплыл по коридору.
- Сказочный долбоеб, - вздохнул грузин, перестав смеяться. – В своей голове он король, а остальные его подданные. Если ему подыгрывать, то он смирный. А вот если усомнишься, может истерику устроить. Но своя польза от него есть.
- Какая польза?
- Палата, в которой он лежит, самая смирная. Величество спор на расправу, - усмехнулся Жора. – Одного сидельца так переебал кружкой по голове, что тот говорить неделю не мог. Челюсть ему сломал. А знаешь, за что?
- Даже не догадываюсь.
- На пол насрал в присутствии Короля. Оскорбил, - хмыкнул грузин и снова рассмеялся. – С ним скучно не бывает. Ты не смотри, что он тощий, как глист. Силенок у него в избытке. Надо Ромку к нему подселить. Вдруг перевоспитает.

Новогоднего настроения не было. Да и сложно настроиться на праздник, когда рядом беснуются, мычат и орут больные. Громко воет в палате Паша Тюльпан. Голос хриплый, усталый. Он снова вызывает вертушку на позицию, зовет кого-то из своих и снова воет, не в силах вырваться из кошмара. Однако затихает после укола, который делает Рая, и, уставившись стеклянным взглядом в потолок, тяжело дышит.
Свита Короля разрослась до пяти человек, которые ходят с ним по отделению и внимательно слушают, что говорит Его величество. Если кто-то не слушает, то Король оскорбляется и бьет провинившегося ладошкой, после чего снова начинает делиться богатым жизненным опытом. За Королем крадется Ромка Гузноёб и тихонько что-то лопочет на своем черном наречье. Он делает это тихо, потому что Его величество уже показал цыгану, что с ним шутить не стоит. Ну а я занимаюсь тем же, чем и всегда. Мою туалет, меняю постельное белье, сопровождаю Мякиша на обходах и жду, когда закончится моя смена.

В шесть часов в отделение завалился счастливый Степа. Он протянул мне две пачки сигарет и, вздохнув, отправился развлекаться. Жора, глядя на мое кислое лицо, рассмеялся, однако мне было не до смеха. Почему-то в женском отделении ночью иногда было тяжелее, чем в мужском.
- Пошли покурим, Вано, - позвал меня за собой грузин. – Азамату скажешь, что я задержал.
- Пошли, - кивнул я. Жора редко курил в одиночестве. Ему всегда был нужен собеседник, и отказов он не принимал.
- Не, пойдем в экспертное, - кивнул мне он, когда я остановился возле входа в туалет. – Артур просил подменить, пока чай пьет.
- Ясно, - вздохнул я, понимая, какой «чай» пьет хмурый армянин. От Жоры тоже пахло «чаем», но его видимо совсем не волновало, что кто-то может учуять перегар.

Мы прошли палату, где лежали косившие от армии. Жора заглянул туда машинально и удовлетворительно хмыкнул, увидев, что в палате тишина и порядок. Но стоило нам завернуть в туалет, как глаза грузина полезли на лоб, а с губ сорвалось ругательство.
- Ебаный того рот, - пробормотал Жора, смотря на извивающегося в петле тощего рыжеволосого паренька. Он резко подскочил к нему и приподнял, не давая задохнуться. – Стул неси, Вано. Быстро!
- Да, сейчас, - ответил я и выбежал в коридор. Затем, схватив стул, бросился обратно.
- Не вертись, блядь! – рявкнул грузин, с трудом удерживая паренька в руках. Я взобрался на стул и дрожащими пальцами принялся развязывать узел. Жора снова выругался. – Сука! Вано, давай быстрее. Он синий уже.
- Я… почти, - прошептал я. Паренек мешком свалился в руки грузина, который осторожно положил больного на пол и похлопал ладонью по щекам. Паренек неожиданно скривился и заплакал. Тихо и тоскливо.
- Э, дорогой, - покачал головой Жора. – Ты чего это тут удумал, а?
- Я не… хочу. Не хочу больше… - всхлипывая, ответил паренек. Я вспомнил его прозвище. Петушок. Так его называли остальные косившие. В дверном проеме показался Артур. Лицо красное, а глаза злые. Он подбежал к лежащему пареньку и, наклонившись, прошипел.
- Сдохнуть надумал, сука? Я тебя сам сейчас удавлю!
- Артур, - встрял я. Санитар злобно на меня посмотрел и пробормотал ругательство.
- Что случилось, дорогой? – ласково спросил Жора, снова похлопав паренька по щекам. Тот жалобно посмотрел на грузина и вздохнул. – Ну, говори, давай. Наволочку вон порвал, веревку себе сделал. «Очумелые ручки», да? Чего в петлю полез? Молодой же, здоровый.
- Я не буду сосать. Не буду… - Петушок снова зарыдал, заставив Жору нахмуриться.
- Сосать? – с угрозой прошептал он. Паренек всхлипнул и с трудом кивнул. Грузин поднялся с колен, смотал порванную наволочку и сунул её подмышку. Затем повернулся к Артуру и коротко приказал. – Мыло неси.
- Сейчас будет, - кивнул ему Артур. Я проследил за ним взглядом и повернулся к Жору, который злобно сжал кулаки, а потом неожиданно снял с ноги носок.
- Снимай носки, Вано, - сказал он.
- Зачем?
- Снимай, - прошипел Жора. Вздохнув, я повиновался, не понимая, что задумал грузин. Но очень скоро все понял.

Артур скоро вернулся и протянул мне и Жоре по куску хозяйственного мыла. Грузин свой кусок засунул в носок, перемотал его эластичным бинтом и, перехватив поудобнее, взмахнул, словно примериваясь. Артур поступил точно так же. На его лице больше не было гнева. Только тупое равнодушие и холодная решимость.
- По лицу не бить. Только по телу. Каждого…
- Жор, я не буду… - грузин не дал мне договорить. Он схватил меня за шею, приблизил лицо и злобно прошипел.
- Будешь! Знаешь, что такое дохлый дурак в твою смену? Знаешь?! Засунь, блядь, мыло в носок и бей. Каждого урода в палате.

Моя страница на ЛитРес.

© Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.

- Рассказывай, - улыбнулась Лаки, подсаживаясь ко мне. Олька, как и всегда пила вино, но вино особое, бутылку которого всегда приносила с собой на каждую вписку. Я же предпочитал пиво, да и то, немного. С пары бутылок меня начинало клонить в сон, а с третьей гарантированно вырубало, поэтому одну бутылку я цедил так долго, что пиво попросту выдыхалось и становилось теплым.
- Да, особо нечего, - ответил я. – Целые сутки в остром отделении, наполненном больными под завязку. Иногда выезды к буйным.
- Не жалеешь, что на альтернативку пошел? – спросила Никки, присев рядом. Её маленькая грудь уперлась мне в руку, но Наташку это не смутило. Её наоборот забавляло то, как я смущаюсь.
- Поначалу жалел. Сейчас втягиваюсь. Конечно, тяжело порой бывает. О, кстати. Прикиньте, у нас Вампир лежит.
- Вампир? – удивилась Никки. – Настоящий?
- Ага, - съязвил я. – Мы его утром в гроб кладем, чтобы он на солнце не сгорел.
- Иди в жопу, - беззлобно рассмеялась она и прижалась еще ближе, заставив мои щеки налиться румянцем. – Так почему вампир?
- Прозвище у него такое, - ответил я. Энжи, заметив, что Никки сидит ко мне слишком близко, гневно засопела, но нарвавшись на ледяной взгляд Лаки, демонстративно уселась на пол и оперлась спиной на ногу Маркуса. – Жора, санитар наш, рассказал, что он шизу поймал и начал газовую трубу дома кусать. Настолько увлекся, что из всех зубов у него только резцы и остались. Еще он шипит и может укусить.
- Точно вампир, - поджала губы Лаки. – Тебя уже кусал?
- Нет. Мы с ним дружим, - рассмеялся я и пояснил. – Сигаретами его подкармливаю, поэтому он на меня только шипит. А вот Ромка Гузноёб всех уже заебал.
- Гузноёб? – хохотнула Никки.
- Безумный цыган. Он в больнице давно лежит. Под нейролептиками спокойный, как и остальные. А если шиза нападает, то тушите свет. Срет круглосуточно, орет, кулаками машет. Чтобы его искупать четыре санитара нужны.
- Почему? – удивилась Энжи. В её глазах злые искорки, но Никки это только веселит.
- Купаться не любит, а мыть его надо каждый вечер перед сном. Ну и… - замялся я, - обсирается в процессе купания часто.
- Фу, - рассмеялись девчата. Лаки сделала глоток вина и покачала головой.
- Да, уж, - ответила она. – Нагадила тебе та жаба, конечно.
- Пофиг, - махнул я рукой. Естественно, Лаки была в курсе, кто выдал мне направление в психбольницу. Даже предлагала помочь, но я отказался. – Со временем втягиваешься, да и материал постепенно набирается.
- Материал? – заинтересованно спросила Никки. Она прижималась ко мне без стеснения, иногда, словно случайно, касалась пальцами волос и этим дико злила Энжи, чье лицо из бледного превращалось в красное, несмотря на обилие готического макияжа.
- Ага. Я записываю события каждой смены в тетрадку. Кто знает, может потом диплом буду защищать по этой теме, - улыбнулся я. – Вы не представляете, какие там личности лежат.
- Знаем. Наполеоны, - фыркнула Энжи.
- Наполеонов нет, - помотал я головой. – Есть люди. Измученные, больные, дурные. Но это люди. Каждый со своей историей, по которой можно книгу писать. Бодибилдер, у которого от анаболиков поехала крыша. Парнишка, чьи родители сгорели в машине у него на глазах. Санитарка, тянущая на себе мужа-инвалида и сына-дегенерата. А есть и такие, по кому и не скажешь, что они больные. Аристарх, например. Вежливый такой дядька, всегда по имени-отчеству обращается, не бузит никогда.
- Погоди, - нахмурилась Лаки. – Аристарх? Якобинский?
- Знаешь его? – удивился я. Лаки кивнула.

- Учителем в моей школе работал, - грустно улыбнулась Олька. – Там мутная история. Аристарх Тимофеевич учителем от бога был. Его уроки географии – это маленький спектакль, а контрольные – целое представление. Любили его все. Даже уроды на его уроках молчали. А потом он жену за изменой застукал.
- От измены крыша едет? – усмехнулся Маркус. Но Лаки улыбку не поддержала.
- Он домой раньше времени вернулся. У нас тогда уроки отменили из-за пожарной тревоги. Так вот. Вернулся он домой, а там его жена сразу с двумя в кровати зажигает. Да еще с кем. С двумя старшаками из параллельного класса. Один спереди, второй сзади… Они потом всей школе об этом растрепали. Когда из больницы вышли.
- Он их избил?
- Как сказать, - буркнула Олька. – Орать не стал. Пошел, взял из кладовки молоток и переломал им ноги. Включая свою жену. Только ей он еще голову проломил, но она выжила. Пока они корчились от боли в спальне, Якобинский ванну набрал и вены себе вскрыл.
- Это ужасно, - тихо ответила Никки.
- Так и есть. Соседи крики услышали, ментов вызвали. Те дверь вскрыли, а Аристарх Тимофеевич в ванной лежит, плачет и песню поет. «Прекрасное далеко». Хорошо, хоть успели.
- Тупо как-то, - мотнула головой Энжи.
- Нет, не тупо, - чуть подумав, ответил я. – Скорее всего, он любил жену и свою работу. Поэтому измена, так сказать, двойная получилась.
- Вань, - тихо сказала Лаки. – Его там хоть не обижают? Он хороший. Правда.
- Не так, как других, - вздохнул я, вспомнив, как Аристарху отвесил поджопник Георгий, из-за чего учитель расплакался, как обиженный ребенок. – Там свои порядки, Оль. Я в них не лезу.
- Это понятно, - хмыкнула Лаки. Она поднялась с дивана и мотнула головой. – Ладно. Хватит страданий. Кто поможет с ужином?
- Пойдем, - кивнул я.
- Я тоже помогу, - хитро улыбнулась Никки и, переглянувшись с Лаки, рассмеялась.

В два часа ночи половина гостей разошлись по домам. А те, кому ехать было далеко, остались у Энжи на ночевку. Я решил, что утром забегу домой за вещами, предупредил родителей по телефону и с чистой совестью открыл еще одну бутылку пива. Встреча с друзьями приятно расслабила и о завтрашней смене я старался не думать. Куда больше меня интересовало поведение Энжи, которая утащила Маркуса в свою комнату, предоставив остальным гостям самим выбирать себе место для ночлега.
Лаки вызвала такси, как и всегда, после чего уехала домой. Колумб, перебравший с вином, расположился с Викой на диване в гостиной. В кресле свернулась калачиком Крошка Ру. Она только недавно влилась в нашу компашку и немного робела. Крошкой её прозвали из-за маленького роста и детских черт лица. На самом деле Крошка Ру была ровесницей Лаки и давно уже училась в универе. Ну а я, Лысая Кэт и Никки отправились в комнату родителей Энжи. Кэт стащила с кровати одно одеяло и подушку, после чего оборудовала себе на полу спальное место. Мы с Никки, переглянувшись, заняли кровать. Причем Наташка сразу же забралась под одеяло, прижалась ко мне, и положила голову на грудь.
- Ты это делаешь, чтобы Энжи позлить? – ехидно спросил я.
- Нахуй Энжи, - улыбнулась Никки и нежно поцеловала меня в щеку. – Спи.

Естественно я опоздал. И за это получил ушат говна на голову сначала от Миловановой, а потом и от Степы, которого обещал подменить. Правда санитар, учуяв от меня легкий запах перегара и оценив помятое лицо, понимающе хмыкнул и велел отправляться в другое крыло, где находилось женское отделение.

Женское отделение отличалось от мужского только тем, что там обитали женщины. Те же болотно-зеленые стены, вонь от мочи, говна и сигарет, тусклые желтые лампочки под потолком с осыпающейся побелкой. Иногда побелка осыпалась медленно и словно нехотя, из-за чего казалось, что с неба на землю падает пепел.
Меня встретил Витя – огромный, похожий на медведя, мужчина. Он носил тяжелые очки в роговой оправе, но менее страшным его это не делало. На кисти расплывшаяся татуировка в виде короны и вписанной в неё буквы «В». Руки могучие, покрытые жестким, черным волосом, как и у Георгия. Лишь я один выделялся на фоне других санитаров, не обладая достаточно внушительным телосложением, хотя всегда считал себя довольно крепким.

- Витя, - представился он. Голос хриплый и усталый.
- Ваня. Рад знакомству. Я Степу подменяю, - ответил я.
- Знаю. Эти обормоты, либо, опять машину грузить пойдут.
- Машину грузить?
- Не думай об этом, малец, - отмахнулся Витя. – Так, ты в курсе, как тут и что?
- Да, больше месяца тут. О палатах и порядках знаю.
- Хорошо. Не люблю объяснять, - вздохнул санитар. – Захочешь покурить, предупреди. Нужно, чтобы хотя бы один в коридоре был. Бабы – это не мужики. Переклинить в любой момент может. Понял?
- Понял, - кивнул я.
- Тогда пошли. Покажу наших красавиц.

Красавицы меня не удивили. Одна из них, похожая на тощую, обритую наголо обезьянку методично долбилась лбом в стену, причем делала это довольно странно.
- Баран, баран, баран… - бормотала она и при соприкосновении лба со стеной добавляла, - БУМ!
- Бяша, - пояснил Витя. Он остановился и указал рукой на заплаканную симпатичную девушку, которая сидела на корточках у стены и смотрела в пустоту. – А это Перфильева. Невеста наша.
- Невеста? – переспросил я. Витя колко улыбнулся и кивнул.
- Невеста. Её перед свадьбой дружки жениха напоили и выебали, а он потом бросил. Теперь она сидит и ждет его.
- Виктор Петрович! – с надеждой воскликнула девушка. – Саша пришел?
- Нет. Это Ваня. Санитар новенький.
- А Саша? Саша же придет? – её губы задрожали, а во взгляде блеснула боль. – Придет же?
- Придет, Настя. Придет. Иди в палату, - проворчал Витя. Девушка кивнула и, поднявшись, словно лунатик побрела вперед по коридору. Я задумчиво посмотрел ей вслед и, вздохнув, пошел следом за санитаром. Витя обернулся и тихо добавил. – Иногда её накрывает так сильно, что она на окна кидаться начинает. А потом плачет всю ночь. Да так тоскливо, что хоть в петлю лезь. Но привыкаешь… Копытце ты забирал?
- Да. Мы с Галей ездили, - кивнул я, смотря на знакомую женщину, которая с дурацкой ухмылкой стояла посреди коридора и отбивала правой ногой дробь.
- Она не такая дура, как хочет казаться, - буркнул санитар.
- В смысле?
- В прямом. Корчит из себя ебанашку, её забирают в больницу месяца на три. Она тут отдыхает, получает таблетки, еду и все остальное. Потом возвращается домой, а там пенсия накоплена. Живи и не тужи.
- Хитро, - улыбнулся я.
- Так что не стоит им верить. Большая половина из них – это пиздаболы, витающие в своих мыслях. В лицо они тебе улыбаются, а отвернешься – судном по башке дадут или придушат маленько. Но есть и польза.
- Какая польза? – спросил я, увидев, как губы санитара тронула улыбка.
- Злоебучие они. И тупые. Захочешь поебаться, только сигарету покажи. Любая обслужит. Ну, кроме Невесты. Та все Сашу своего ждет, - ответил Витя. Я вздрогнул, когда до меня дошел смысл сказанного. – Чего кривишься?
- Это неправильно, Вить, - вздохнул я.
- Дело твое, малец. Главное, в чужие дела не лезь, и мы сработаемся, - отмахнулся он. Из палаты с буйными послышался вопль, за которым до меня донеслась ругань и звук шлепка. Витя тут же пояснил. – Там у нас больных мало. Одна только. Панкова Наталья. Ладная девка, но ты к ней не лезь особо. Отец у нее видный, с бандюками ручкается. У дочуры его крыша поехала от наркоты. Полгода у нас живет, полгода в наркологичке. Потом срывается и по новой. А Папе только этого и надо.
- Понятно, - кивнул я. – А Папа – это кто?
- Серьезно? – усмехнулся Витя и покачал головой. – Папаяннис. Андрей Владленыч. Главврач наш. Без его ведома тут ничего не делается. Ну, почти ничего. Ладно, пошли дальше. Покажу Панкову. Если повезет, она пижаму разорвет. Дойки у неё зачетные…
Я сжал зубы и, опустив голову, пошел за санитаром. На душе было погано. Хотелось в душ и смыть ту грязь, которую на меня вылили за полчаса нахождения в женском отделении.

Панковой оказалась красивая девушка, лет на пять меня старше. О её красоте Витя не соврал. Общий вид только портила кожа болезненного цвета, темные мешки под глазами и нездоровая худоба. Девушка была привязана к кровати, а рядом стоял хмурый санитар, прижимающий к расцарапанной щеке ладонь.
- Сука! – ругнулся он и со злобой посмотрел на больную. – Нет здесь твоего Дениса и не будет. Нахуй ты ему не нужна, каличная такая.
- Набиулин! – рявкнула толстая медсестра, отвлекаясь от больной. – Пшел вон из палаты. Ты! Новенький?
- Да, - кивнул я.
- Держи ей руку. И на сиськи не пялься. Крепче держи! – велела она. Я повиновался и прижал руку девушки к кровати. Та тихонько заскулила, когда игла вонзилась в мышцы. Затем вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза. Я снова вздрогнул. В них плескалась одна лишь боль. Тягучая и сильная.
- Тише. Все хорошо, - тихо пробормотал я. Медсестра вытащила иглу и довольно кивнула. Я же осторожно поправил рубашку, закрывая грудь девушки. Затем улыбнулся. – Сейчас будет легче.
- Ты гляди, - хохотнула медсестра, наблюдая, как я поглаживаю девушку по голове. – Новенький. Сразу видно.
- Зеленый еще. Идейный, поди, как Райка, - присоединился к веселью Витя. Я не ответил. Безумные глаза, которые постепенно заволакивал нейролептический туман, буквально гипнотизировали. Санитар кашлянул, привлекая мое внимание. – Присмотришь, Вань? Мы за врачом, а потом покурим пойдем.
- Да, конечно. Идите, - кивнул я. Затем дождался, когда они уйдут и повернулся к девушке. – Тише, тише.
- Денис… - улыбнулась та. Дышала она ровно и спокойно, но я понимал, что внутри бедняжку буквально корежит от боли. Понимал и ничего не мог с этим поделать. – Де… нис.
- Отдохни, Наташ. Поспи. Будет легче, - я вздохнул, когда девушка закрыла глаза. На миг её губы тронула легкая улыбка и тут же исчезла.
- Звонкая сосет хуи, - громко сказала Копытце, заглядывая в палату. – Я видела!
- Да, блядь… - простонал я и повернулся к ней. – Иди в свою палату, Лена. Нечего тут глазеть.
- И в жопу дает. Нехристи. Ой нехристи, - добавила та, но все-таки вышла в коридор, оставив меня наедине со спящей Наташей.

В остальном отличий женского отделения от мужского не было. Разве что врачи другие, медсестры и санитары. Жора мне сказал перед дежурством, что иногда санитаров раскидывают по другим отделениям, если кто-то заболел, запил или уволился. Работать в одном могли лишь особо привилегированные. Поэтому мне не стоило ни с кем конфликтовать, как советовал грузин. Да я и не собирался.
- Селиванов! На тебе толкан после обеда, - рявкнула медсестра, делавшая Панковой укол. Мария Игоревна Макарова. Центнер жира, ненависти и равнодушия к больным.
- Хорошо, - кивнул я. Остальные санитары надо мной подтрунивали, когда я закатывал рукава, надевал резиновые перчатки, в которых руки потели так, что спустя час с них кожа слезала, и отправлялся драить туалет. Они чаще всего заставляли делать это больных, а на мои «это неправильно» закатывали глаза или попросту ржали. Каждый сам выбирает, кем ему быть. Человеком или уродом.
- Баран, баран, баран… БУМ! – с глухим стуком голова Бяши соприкасается с болотно-зеленой стеной, а на губах женщины возникает довольная улыбка. Она делает шаг назад и повторяет все снова. – Баран, баран, баран… БУМ!

У Бяши ребенок утонул в ванной, пока она трахалась со своим сожителем в соседней комнате. Закончили они только под утро, когда вся водка была выпита и наступило тяжелое похмелье. Бяша зашла в ванную комнату и сошла с ума от того, что увидела.
- С ребенком она своим так играла, - объяснил мне Витя на перекуре. – Сажала его на коленки и играла. В «козу-дерезу», в «баран-бум» и «по кочкам». Сейчас вон со стеной играет. Она тихая, только иногда, когда случается просветление, она в подушку ночью воет, как и все они. Бывает еще, что по коридору ходит и сынка своего зовет. Или просто с ним болтает. Ну, сам как-нибудь увидишь. Времени много будет.

- Вить, а кто туалет постоянно говном измазывает? – пользуясь словоохотливостью санитара, спросил я. – Я только вымыл все, покурил сходил, а там опять стены в говне.
- Это, малец, Одуванчик безобразничает, - кивнул в сторону седой старушки с всклокоченными волосами Витя. – Душегубка ебучая.
- В смысле, душегубка? – переспросил я, смотря на безобидную на первый взгляд старушку. Она, шаркая, еле-еле плелась по коридору.
- В прямом, - мрачно буркнул санитар. – Мужа своего топором зарубила во время ссоры. Потом на части покромсала и холодец заебенила. Давно это было. На зоне у неё капитально здоровье попортилось. Несколько раз повеситься пыталась, вены резала, на других бросалась. Вот и определили её в дурку. Мыкалась, мыкалась, пока в Кишке не оказалась. Но мы из неё сразу дурь выбили. Так что теперь она просто гадит. Может в кровать навалить. Может в спину швырнуть. Чаще всего по стенам размазывает. Так что за ней следить надо. Вот сейчас докуришь и к Виталию Антоновичу, дежурному врачу пойдешь. Скажешь, что Одуванчик снова безобразничает. Ей таблетки, тебе спокойную смену. Понял?
- Да, - кивнул я. Пусть мне было противно от того, что придется избавляться от больной таким способом, но драить в третий раз туалет я не собирался.
- Молодец, - ответил Виктор и, нахмурившись, посмотрел на мнущуюся у входа в туалет Невесту. – Чо кривляешься, Перфильева?
- Виктор Петрович… я, это… в туалет хочу, - покраснела девушка. Однако Витя похабно улыбнулся и указал рукой на дырку в полу.
- Ну, так вперед. Не занято.
- Я… стесняюсь, Виктор Петрович.
- Снимай штаны и делай свое дело. Чо я там не видел, - сплюнул в ведро санитар. Настя вздохнула, тоскливо на меня посмотрела и, подойдя к дыре в полу, сняла штаны. Теперь уже я покраснел и отвернулся. Виктор в ответ рассмеялся.
- Пойду к дежурному схожу, - скупо обронил я. Санитар не ответил. Он, словно гадюка, собиравшаяся броситься в атаку, смотрел на Настю.

Одуванчик получила свою порцию лекарств и ругани от медсестры Маши, а я облегченно вздохнул и, взяв необходимые принадлежности, отправился отмывать стены в туалете от коричневых разводов, игнорируя смешки других санитаров. Но они скоро ушли, потому что Панкова снова разорвала пижаму во время приступа.
- «Животные», - мысленно ругнулся я, с ожесточением опуская тряпку в ведро с вонючей мыльной водой.
- Иван Алексеевич, - обернувшись, я увидел Настю. Она снова мялась у входа и с мольбой смотрела на меня.
- В туалет хочешь? – тихо спросил я и, дождавшись кивка, отодвинул ведро в сторону и вышел.
- Спасибо, Иван Алексеевич, - улыбнулась Настя. – А Саша придет? Вы не знаете? Он обещал…
- Ты лучше поскорее, - перебил её я. – Пока остальные санитары не вернулись.
- Да, да. Спасибо, - пробормотала девушка. Я не ответил. Молча вышел из туалета и прислонился спиной к стене.
- Вымыл? – жестко спросила меня Макарова, идя к палате Панковой.
- Воздухом дышу, - съязвил я, заставив медсестру улыбнуться.
- Подышал? Дуй убирать.
- Хорошо, - я проводил взглядом Невесту, которая серой тенью выскользнула из туалета, и поплелся дальше наводить порядки.

Ночью стало чуть поспокойнее. Макарова дремала в своем кабинете, остальные сопели в палатах. Даже Наташа Панкова успокоилась. Лишь изредка постанывала во сне, вызванном нейролептиками. Виктор, сидя на краешке стола у входа в отделение, пил крепкий кофе и вкусный запах хоть немного разбавлял едкую вонь, которой, казалось, пропитались даже стены.
- Проверь палаты, - пробубнил он с набитым ртом. Затем, не успев прожевать, откусил еще один солидный шмат от бутерброда с колбасой. Я кивнул и отправился в обход. Проверять палаты было необходимо постоянно. Ночью больные были предоставлены сами себе по большей части, да и случай с Фунтиком и Мухомором, о котором мне рассказывал Георгий, еще не успел выветриться из памяти. Поэтому раз в пятнадцать минут по коридору начинал разгуливать санитар, заглядывая в каждую палату, чтобы удостовериться, что покой не нарушается.
Однако из палаты, где лежала Невеста, до меня донесся тихий бубнеж, прерываемый всхлипываниями. Стоило мне зайти в палату, как разговор моментально закончился и на меня уставились пять пар глаз.
- Ночью надо спать, девушки, - улыбнулся я. Справа от меня зашевелилось одеяло на кровати и показалась голова Бяши.
- Волк проснулся, - тихо ответила она.
- Кто?
- Волк проснулся. Он придет, - повторила другая женщина, дергая себя за волосы. – Волк всегда приходит.
- Какой волк? – переспросил я, не понимая, о чем речь.
- Который сигаретку принесет. Или яблочко. Или конфет, - облизнула толстые губы Копытце. Из коридора до меня донеслись голоса. И голоса знакомые.
- Здравствуй, Вано, - улыбнулся Георгий, входя в палату. Рядом с ним молчаливой тенью замер Артур. Мне он только кивнул, да и то этот кивок больше походил на одолжение.
- Привет, - ответил я и приподнял бровь, увидев, как спряталась под одеялом Невеста, а Копытце, наоборот, начала тискать себя за грудь.
- Георгий Ираклиевич. Дай сигаретку, красивый, - жеманно протянула она. Меня передернуло от отвращения, но Жоре это, видимо, нравилось.
- Сигаретку придется отработать, дорогая, - оскалился он и повернулся ко мне. – Погуляй, Вано. Мы присмотрим.
- Может я лучше останусь? – тихо спросил я.
- Чеши отсюда, а? – рыкнул Артур.
- Покури, пойди, - Жора улыбался, но я услышал в его голосе приказ. – Музыку послушай, чай попей. Через полчасика возвращайся.
- Хорошо, - вздохнул я. Затем нащупал в кармане гранку и, пихнув Артура плечом, вышел из палаты.
- Волк пришел, - донесся тихий голос Бяши. Меня снова передернуло. Но не от отвращения, а от того, что в её голосе я услышал радость.
- На перекур? – понимающе спросил Витя. Я коротко кивнул и быстрым шагом направился к выходу из отделения. А в голове, похоронным набатом звучали слова санитара, сказанные мне утром: «Захочешь поебаться, только сигарету покажи. Любая обслужит».

Я не стал курить возле входа и вместо этого отправился на лавочку, где обычно сидели больные во время прогулок. Вытащил пачку «Явы», закурил и с тоской посмотрел на здание больницы. Сколько в себе хранили эти грязные стены, о чем никогда и никому не расскажут? Сколько криков они слышали и сколько боли видели?
Прошел только месяц, а мне казалось, что я здесь провел всю свою жизнь. Обходы с врачом, мытье туалетов, выезды и вязка буйных. До сих пор невозможно к этому привыкнуть. Но была еще одна мысль, которая пугала так сильно, что я постоянно её отгонял. Вдруг, я в какой-то момент переступлю невидимую черту и превращусь в такое же чудовище, как и остальные. Вдруг, я просто перестану видеть в больных людей и начну видеть только идиотов. Вдруг мое сердце станет таким же черствым и холодным, как болотно-зеленые стены отделения. Я не знал ответов. И боялся узнать их.
- Ты бы хоть куртку надел, - обернувшись, я увидел Галю, которая, зябко кутаясь в бушлат, стояла рядом.
- Мне не холодно, - буркнул я, доставая из пачки еще одну сигарету. – К тому же возвращаться пока не хочется.
- Понятно. Погулять отправили? – улыбнулась она, но я улыбку не поддержал. Только кивнул в ответ. – Ты не думай, там все добровольно.
- Ты их оправдываешь? – съязвил я. Галя нахмурилась, услышав в моем голосе презрение.
- Нет. Объясняю, - меланхолично ответила она. – Бабы в женском не такие уж и дуры. Особенно те, кто к выписке близок. Некоторые мужика последний раз несколько лет назад пробовали.
- Все равно, это неправильно как-то, - мотнул я головой и, вздохнув, посмотрел на небо.
- Что правильно, а что нет, пусть каждый для себя сам определяет.
- Возможно. Просто для меня это дико.
- Поэтому ты сортиры сам моешь? Знаешь, Вань, каждый из новеньких рано или поздно менялся. Ты тоже изменишься. А потом вспомнишь этот разговор. Ладно, не будем ругаться. Пошли, чай попьем. Не хватало еще заболеть.
- Не хочется, Галь, - хмыкнул я, но Галя взяла меня за руку и буквально подняла с лавочки.
- Пошли. Я печенье овсяное купила. Свежее. Самое то с чайком.
- Ладно, - сдался я. И пусть внутри еще бурлила злость на Георгия и других санитаров, я невольно задумался о словах Гали. Что если она права? Как же мне хотелось не знать ответа. Но он был мне известен, пусть я сам еще не догадывался.

Закончив пить чай, я поблагодарил Галю и отправился на улицу покурить перед возвращением в женское отделение. Однако, увидев у входа Георгия и Артура, нахмурился. Но санитары на меня даже внимания не обратили. Только кивнули, словно ничего и не было.
- Чо, с Галкой зажигал? – гнусно улыбнулся Артур.
- Нет. Чай пили, - ответил я. – С печеньем.
- У, колючий какой, - хохотнул Георгий и положил мне ладонь на плечо. Я еле сдержался, чтобы её не сбросить. – Расслабься, Вано. Шутим мы, шутим. Там это, если Витя выебываться будет, что ты опоздал, скажи, что мы задержали. Буйного вязали.
- Хорошо, - вздохнул я.
- Степа вернулся? – спросил Артур и осекся, когда Георгий на него зло посмотрел.
- До магазина еще дойти надо, - жестко ответил грузин, а я подивился, впервые увидев, как Артур бледнеет. – Придет, сигареты принесет. Мои пока покури.
- Ладно, пойду, пока Витя не хватился, - нарушил я затянувшееся молчание. Георгий улыбнулся, снова превратившись в привычную версию себя.
- Давай, Вано. Утром увидимся.
- Увидимся, - кивнул я и, затушив сигарету, потянул на себя тяжелую дверь.

К счастью, Виктор мне претензий предъявлять не стал. Он устало кивнул, когда я сказал, что пил чай с Галей, а потом отправил меня мыть туалет, в котором снова набедокурила Одуванчик. Я не стал с ним спорить. Взял ведро с половой тряпкой, перчатки, «Саниту» и отправился на уборку. Однако в туалете корчилась над дырой в полу Бяша, но я не обратил на неё внимания. Прошел к окну и поставил ведро на пол. Прохладная вода, еще чистая и не испорченная дерьмом, обдала руки приятной прохладой. Улыбнувшись, я бросил в ведро «Саниту» и взболтал все рукой. Затем надел перчатки и приступил к уборке. Одуванчик перещеголяла саму себя. Стены, чуть ли не до потолка, были измазаны говном.

- Иван Алексеевич, - я обернулся и увидел приплясывающую Настю. – Извините… я, это… не могу больше терпеть.
- Да, Насть, - кивнул я и, бросив тряпку в ведро, вышел из туалета. Настя вышла из него спустя пару минут и, виновато улыбаясь, пожала плечами.
- Извините, Иван Алексеевич…
- Просто Ваня. Этого достаточно, - перебил её я. – Если я буду в туалете, когда ты захочешь, просто скажи сразу, а не терпи до последнего. Хорошо?
- Да, да, - обрадованно закивала девушка. Она на миг замолчала и жадно уставилась на мой нагрудный карман, из которого торчала пачка «Явы».
- Сигарету дать? – устало спросил я. Настя кивнула и снова улыбнулась. Жалкой улыбкой, в которой сквозила надежда. Вытащив две сигареты, я оторвал у них фильтр и протянул Насте. Девушка жадно сглотнула слюну и осторожно прикоснулась к моей руке.
- Спасибо, Иван Ал… То есть, Ваня. Да. Спасибо.
- Пожалуйста, - улыбнулся я, но Настя помялась немного и тихонько добавила:
- Они тоже давали сигареты… Я не взяла… Я Сашу жду. Он придет, и мы уедем отсюда навсегда. Сыграем свадьбу. Да, да. И я ему рожу мальчика и девочку, как он хотел. Саша не приходил еще? Вы мне скажете, Ваня, если он придет?
- Скажу, - скупо обронил я, играя желваками. Настя кивнула и, еще раз коснувшись моей руки, отправилась к себе в палату. Ну а я, посмотрев ей вслед, вернулся к ведру с грязной водой и воняющей говном тряпке.

- Ванька, поди сюда! – окликнул меня Азамат Набиулин. Он сегодня следил за палатой, где лежала Панкова, которая расцарапала ему днем щеку.
- Не, хватит. Больше я мыть ничего не буду, - нахмурился я, заставив его рассмеяться.
- Не надо ничего мыть, ты чо? Пригляди за ней, я на улицу метнусь, покурю. Пять минут всего.
- Ладно, - вздохнул я и подошел к нему ближе. Затем поставил пустое ведро у стены и устало прислонился к дверному косяку. Азамат хлопнул меня по плечу и вразвалочку пошел к выходу. Торопиться он явно не собирался.

Моя страница на ЛитРес.