Письмо было необычное. За прошедший год с начала войны, старший лейтенант госбезопасности особого отдела НКВД полка Александр Хруничев устал от шпионов и диверсантов, забрасываемых абвером в войска и в тыл, от дезертиров и паникеров, расшатывающих боевую мощь подразделений, а здесь речь шла об особом виде преступления.
Некий гражданин, подписавшийся Федором Петровичем Макаровым из села Борки Щучинского района Курганской области, сообщал славным красным командирам полевой почты 22718 о том, что среди их доблестных воинов затесался скрытый враг Пупырев Виктор, который даже хитростью получил медаль «За отвагу». В то время, когда храбрые бойцы полка гонят фашистов подальше от Москвы, – этот Виктор Пупырев обворовывает своих боевых товарищей и Красную Армию. Недавно его жене пришла из воинской части, где служит ее муж, посылка, куда мародер Пупырев вложил четыре куска хозяйственного мыла, кулек сахара, большой отрез ткани от парашюта и солдатскую пилотку для сына.
«Это что же будут, товарищи кранные командиры – если каждый начнет присылать с фронта мыло и сахар, а может и еще кое-что более ценное?! – вопрошал автор письма. – Так всю нашу Армию разворуют такие вредители, как Пупырев. Поэтому, прошу его примерно наказать, в назидании другим бойцам, чтобы им неповадно было».
…Особист отложил письмо, о чем-то думая. А затем вновь взял его в руки, бегло взглянув на распоряжение своего командира: расследовать это дело и принять соответствующие меры. Судя по почерку – писал не мужчина, а, скорее всего, кто-то из знакомых или соседей жены бойца, которым стало известно содержание посылки. По житейскому и профессиональному опыту старший лейтенант ГБ предположил, что в основе «сигнала» лежит или зависть за ткань, мыло и сахар, или какая-то иная женская месть. Но, распоряжение командира требовало принятия решений. И Хруничев вызвал для начала командира роты, где служил проштрафившийся боец, а затем – старшину.
Прибывший лейтенант сказал, что о посылке он ничего не знал, а что касается ефрейтора Виктора Пупырева, то он – хороший и смелый боец, не прячется за спины товарищей и пользуется их уважением. И что он, командир, сомневается в том, что ефрейтор – мародер, так как тот сам готов поделиться последним с товарищами.
…Старшина взвода оказался колоритным человеком, чем-то напоминающим хрестоматийного Тараса Бульбу. Начав разговор издалека: как старшине служится, все ли в порядке с обеспечением бойцов необходимым, есть ли жалобы на что-либо? – особист без паузы спросил того, как Пупыреву удалось разжиться сахаром, мылом и шелком от парашюта. Отвечая на предыдущие вопросы, старшина Матаев, прежде чем сказать, машинально начинал подкручивать правый ус. А тут, вроде как застыл, зажав его пальцами руки.
- Так это же мы, товарищ старший лейтенант госбезопасности, послали посылку жене и детям ефрейтора Пупырева, – старшина вроде как вышел из оцепенения. – Мы же почти все друг о друге знаем. Она у него недавно на работе руку повредила и сейчас ей, двум дочерям-школьницам и сыну-малолетке – тяжело. Вот мы и решили послать гостинец, чтобы у Виктора легче на душе было – дочкам и себе жена платья сошьет из куска обнаруженного нами в лесу немецкого парашюта. Мыло – оно в хозяйстве очень нужно, а может и обменяет его на муку или крупу. Сахар – это же сладость и радость – вроде и нет войны. Ну, а пилотка сыну – это, как наказ: пусть растет и приходит нам, когда мы немцев разобьем, на замену – Родину защищать. Вы, товарищ старший лейтенант, Виктора ни в чем не вините, так как он о посылке ничего не знал. Ему о ней жена в письме написала. Пусть он теперь спокойно служит и воюет.
- Вы кем были, товарищ старшина, в мирное время? – следователь особого отдела прервал собеседника.
- Учителем истории, – Матаев вновь зажал в пальцах ус. – А что? Что-то не так?
- Все «так», можете идти, – Хруничев придвинул к себе бумаги. – Хотя постойте! Пошлите ко мне, – старший лейтенант начал водить пальцем по списку бойцов взвода, – рядовых Зейнуллина и Крюкова.
…Когда старшина ушел следователь закурил папиросу, размышляя о том, как все в этом мире зыбко. Если дать ход этому письму, да обставить все «как надо», то пострадают старшина со своими философскими принципами и храбрый боец Виктор Пупырев. Если спустить этот случай на «тормозах», еще неизвестно, как отреагирует начальство: это что же будет, если каждый начнет с фронта посылать посылки домой?! Так действительно всю Красную Армию растащат!
Додумать старший лейтенант госбезопасности НКВД не успел. Пришли вызванные им бойцы. Отправив Крюкова подождать за дверью, офицер, зная, что солдатское «радио» уже доложило всем: зачем людей вызывают к нему на беседу – без обиняков спросил Зейнуллина: почему посылку отправили Пупыреву, а не его, Зейнуллина, родителям в татарское село?
… Рядовой вроде, как даже обиделся:
- Мои старики – люди крепкие. Они сами фронту помогают. А Витьку подбодрить надо было, так как он сильно переживал, что жена руку сломала. Вот мы и решили сделать ему и семье хорошо. И нам – стало хорошо. А от сахара – зубы портятся, – Зейнуллин хитро сузил свои карие глаза.
- А может вам ротный командир или старшина приказали это сделать? – Хруничев «зашел с другого бока».
- Да вы что, товарищ старший лейтенант госбезопасности! – боец не сказал, а выкрикнул эти слова. – Мы же – советские люди, одна семья! Мы и в бою друг друга прикрываем. А как же иначе? Как я потом в глаза им стану смотреть. Не надо никого наказывать, товарищ старший лейтенант. Тогда наши сердца обидятся, и Виктору будет очень плохо, что из-за него пострадали товарищи.
…Младший сержант Крюков в этот раз открыл дверь с какой-то осторожностью, а, войдя, четко, и даже как-то молодцевато, отрапортовал о том, что он прибыл по указанию товарища старшего лейтенанта государственной безопасности.
Наметанным глазом следователь определил, что такие люди не станут кого- либо выгораживать, и брать вину на себя. И, если на них «нажать», вспомнить мимоходом статьи Уголовного кодекса и требования военного времени, то они скажут все что понадобиться.
Насмотревшись и наслушавшись всякого за время войны, ненавидя предателей и дезертиров всех мастей и, даже, не скрывая свое презрение и жестокость к ним, Хруничев, у которого один брат погиб под Москвой, а другой воюет на Черном море, не менее отрицательно относился и к тем, кого он называл «соглашателями» следствия. Если менялась ситуация – изменялись и их показания. И в этой истории с посылкой, может оказаться так (если вдруг начнут перепроверять его – старшего лейтенанта ГБ), Крюков потом может сказать, что его не так поняли, что товарищ следователь домыслил за него. Взвесив все эти «доводы» Хруничев лишь спросил младшего сержанта о том, как воюет ефрейтор Пупырев.
- Он не в моем отделении, поэтому точно охарактеризовать не могу, – поспешно сказал Крюков. – Но, как слышал от командира роты и бойцов – замечаний у него нет. Даже медалью наградили. А он что-то не так сделал?
- Разберемся, – отрезал следователь. – Можете идти. И не распространяйтесь о нашей беседе.
- Есть – не распространятся! – и боец выскользнул за дверь
…Опросив еще пару бойцов, Хруничев вызвал ефрейтора. Тот вошел, опустив голову, и отрапортовал о прибытии, не поднимая ее. Лишь когда старший лейтенант госбезопасности спросил о жене и детях – Пупырев вроде, как приободрился.
- Ничего, живут помаленьку, ждут, когда мы победим. Кому сейчас легко, – ефрейтор сделал паузу. – Жена вот на работе пострадала, но – пишет, что выздоравливает. У меня к вам, товарищ старший лейтенант большая просьба: по-человечески прошу – не наказывайте старшину и ребят. Я весь сахар из своего пайка возмещу и мыло. А пилотка – она старенькая была и неизвестно чья. Лучше меня накажите или я в бою эту вину искуплю!
- Не спеши! – следователь резко взмахнул рукой. – А теперь подробно расскажи о том, как жил до войны, кем работал, как женился, с кем конфликтовал. Повторяю – подробно! Так как в часть прислано письмо о том, что ты – мародер. И ты знаешь, что за это бывает в военное время. Поэтому рассказывай все, без утайки.
…Сбиваясь, ефрейтор начал повествование, изредка прерываемое вопросами особиста.
- В общем, так, – Хруничев прервал разволновавшегося от воспоминаний Пупырева. – Слушай меня внимательно. О посылке и о том, что было в ней – не распространяйся. И жена пусть об этом больше никому не говорит. То, что мы с тобой беседовали – для нее тоже должно остаться тайной. И в вашей роте об этом случае должны забыть. Если бойцы спросят, о чем мы с тобой говорили – скажешь: старший лейтенант госбезопасности будет докладывать по инстанции. И что он посоветовал бойцам не влазить в дела следствия и особого отдела. А теперь иди и воюй с чистой совестью.
…Затем Хруничев сел оформлять листы допроса. В заключительной части он написал: «Со слов допрошенного ефрейтора Виктора Семеновича Пупырева письмо в воинскую часть могли написать односельчанки Наталья Ярохина, которую он не взял замуж, хотя она надеялась, или Клавдия Игошина, мужа которой перед войной посадили в тюрьму за кражу зерна в колхозе. Виктор Пупырев был на суде главным свидетелем. Сахар для посылки бойцы дали добровольно, а мыла был один кусок, сэкономленного из нормы убитых бойцов. Кусок парашютной ткани нигде по документации не числится. Урон воинской части не нанесен. Военнослужащий В. Пупырев за мужество и храбрость, проявленные в последних боях, – представлен к награде. Старший лейтенант государственной безопасности НКВД А. Хруничев».
…Дописав, особист вновь закурил, почему-то представив жену и дочек «мародера» в белых, шелковых парашютных платьях и мальчонку в пилотке, по крохам грызущего сахар. Офицер вздохнул: впереди предстоял допрос учинившего самострел.
© Сергей Горбунов
