— Господа! — рявкнул адмирал. — Тост!
Он замер в театральной паузе, которую сопровождала гробовая тишина лизоблюдства обратившихся в слух офицеров. Посчитав, что элемент драматичности выдержан достаточно, Рандбарн продолжил:
— Это была дьявольски тяжёлая кампания. Недели боёв, в которых сложили головы достойнейшие из нас, завершились победой! Нашей победой.
Я фыркнула, тут же замаскировав смешок под кашель. Ни добавить, ни прибавить.
— Я горд, что нашей беспримерной доблестью взят сам Тетафорсай! Настоящий мир-крепость. И теперь дорога к сердцу врага открыта!
Хорошо, что в громоподобном рёве пьяных глоток никто не услышал, как я назвала капитана.
Обласканный льстивым обожанием, он снисходительно махнул рукой:
— Но я хочу отдать дань уважения тем, благодаря кому наша победа приобрела такое значение!
Рандбарн повернулся к четвёрке пленников:
— Ваша стойкость восхищает. Вы — немногие, кто сопротивлялся нам столь долго. Поэтому я пью за вас! За то, что вы сделали мою победу слаще! Никто раньше не мог сломить Тетафорсай! Инвэтре!
— Инвэтре!!! — проревели офицеры древний клич, вскидывая руки в отработанном жесте. Никто из них не видел обжигающую ненависть, с которой смотрели те четверо. Но я-то видела.
Опрокинув бокал, Рандбарн взглянул на пленников, которые так и не притронулись к выпивке. Блеск неудовольствия появился в его расширенных зрачках.
— Вы настолько скромны, что не стали пить за самих себя, офицеры? — обратился к своим «гостям» капитан. — Достойно. Но… Я настаиваю.
Я затаила дыхание. Пусть Рандбарн и вёл себя как склонный к маскараду кретин, но жестокости ему было не занимать.
Один из пленных поднялся. Фиолетовый взгляд молодого офицера столкнулся в смертельном поединке с акульим взором свинцовых глаз прирождённого убийцы. Офицер плюнул в свой бокал и отшвырнул его. Звякнуло стекло, и дорогой напиток расплескался по полу алыми каплями.
Я залпом выпила оставшееся виски. Смело, но очень глупо. Этот юноша не осознавал, какую беду накликал.
Повисла звенящая тишина. Рандбарн разочарованно вздохнул.
— Похоже, война вырастила из щенков вроде вас неплохих бойцовских псов. Но вы не усвоили главного. Разумного страха перед победителями. А я научу вас бояться.
Он взглянул в мою сторону. Жестокие глаза масляно блеснули.
— Юали, дорогая, соедини нас с мостиком.
Небрежным движением кисти я скользнула по световой струне коммуникатора. Окружающая обстановка изменилась. Вместо роскошных покоев кают-компании мы увидели командный пункт с видом на громадную обзорную палубу. Наши бесплотные проекции свободно плыли по помещению, не мешая работе персонала.
— А теперь, дорогие гости, я вам кое-что покажу.
Капитан кивнул в сторону бездны по ту сторону толстого метастекла. Чёрный бархат космоса украшал оранжевый серп газового гиганта. Обвенчанный с пустотой исполинскими кольцами, изрядно погрызенными тенями, Тетафорсай слепо таращился во тьму многочисленными бельмами атмосферных вихрей.
Но адмирал хотел показать другое.
Разбитые остовы сторожевых кораблей и боевых платформ, на которых распускались плазменные розы. Орбитальные ойкуменополисы, ставшие усыпальницами с погребёнными заживо миллионами, теперь плакали ледяными слезами утекающего воздуха. А наша стая приближалась к крошечной аквамариновой планете.
Лицо молодого офицера исказилось. Уловив его реакцию, капитан самодовольно ухмыльнулся.
— Что, поубавилось спеси, капитан Эл’тьен? То ли ещё будет…
Рандбарн связался с мостиком.
— Орудийному расчёту фронтальной турели — полная боевая готовность! Цель — Тетафорсай Парвус.
— Сука! — заорал пленник. Его выдержка рухнула, обнажив истинную и ничем не замутнённую ненависть. — Даже не думай!
— Я уже всё обдумал, — Рандбарн сложил руки за спиной, окинув планету взглядом палача.
— Цель захвачена, — ответил артиллерист, — жду приказа.
Обернувшись к узникам, капитан подмигнул:
— История побеждённых не помнит.
И, вдохнув полной грудью, отчеканил:
Сперва ничего не происходило. Я застыла, словно льдинка, пока торпеды мчались сквозь пустоту. Лишь безумно колотилось сердце. Я привыкла к войне. Кровопролитным боям, грязи и смертям на полях брани.
Истекала последняя минута, отпущенная обречённому миру. А потом я увидела, как погибала маленькая планета. Содрогнувшись в страшной судороге, она рассыпалась на тысячи частей, сверкающих расплавленным золотом. Пылающие обломки погребальным дождём рухнули в атмосферу газового гиганта, оставляя в ней эпитафию из уродливых оспин, чёрных, как сажа. Миллиарды жизней оборвались в один миг. По щелчку пальца. Да, вот так, небрежно.
Дредноут на головокружительной скорости приблизился к новорожденному обломочному полю. Рандбарн наблюдал за пылающим в предсмертной ярости ядром и роем осколков, которые разлетались в вечность молчаливыми надгробиями. Вдоволь налюбовавшись картиной судного дня, он обернулся. Веселья в его глазах уже не было. Только безжалостная свирепость сломленного затяжной войной человека, который уже не мог жить иначе.
— Довольно пафоса, — он махнул мне, и я отключила устройство, возвращая нас в кают-кампанию. — Охрана!
Стоящие на выходе гвардейцы тут же окружили пленных офицеров.
— Этих троих, кроме уважаемого Эл’тьена, вышвырнуть в космос. Без скафандров. Юали, распорядись, чтобы навигаторы проложили курс к Скоплению Анкримар в Хвосте Василиска. И начинай готовить войска. Пора добить этих уродов.
Горький смех раздался в помещении. Эл’тьен смотрел на капитана и смеялся. На его лице застыло безумие.
— Вы не понимаете, во что ввязываетесь, — прошипел он, — это вам с рук не сойдёт.
Я молча покинула зал. У меня не было родного мира, кроме «Карнифекса», на котором я родилась. Но я понимала офицера, только что лишившегося своей планеты.
Ложь. Мне никогда этого не понять.
Уже на выходе я заметила, как адмирал наполняет ещё один бокал.
— Эл’тьен, так вы выпьете со мной или как?
Недели пути до Хвоста Василиска пролетели быстро. Заваленная делами по уши, я не думала ни о чём, кроме войны. Я родилась в войну и ею жила. Я не видела ничего, кроме бесконечных боёв и напряжённого быта в затишьях между ними. Я ничему другому не научилась.
Мне некогда размышлять над истоками пангалактической бойни, которые утратили всякую ясность века назад. Я не переживаю и о будущем. Да и наступит ли оно, это будущее?
Подобно новорождённым паучкам, прогрызающим кокон, мы поколения назад сожрали изнутри свою историческую родину.
Полумифическая и навсегда забытая, она потерялась далеко за кормой, не успев сказать прощальных слов своим вероломным детям. Так уж получилось, что, обретя невероятное могущество, мы стали феноменально беспомощными перед неутолимой жаждой завоеваний. Разлетевшись во все стороны осколками погибшего мира, мы были охотниками, рыщущими в чёрной пустоте. Как глубоководные хищники в океанских безднах. Как падальщики.
И, приблизившись к рубежам освоенного космоса, где притаились суровые миры Анкримара, мы не представляли, что будет дальше. Какие ужасы таятся за пределами последних территорий человека? Не станем ли жертвами мы сами?
Наплевать. Что ни день, то ближе к смерти.
Я снова осмотрела личное оружие. Сейчас под нами рыдал кровавыми слезами очередной мир, безжалостно избиваемый орбитальной артподготовкой. За последнее время мы закрепились на большей части планеты, но некоторые регионы отчаянно сопротивлялись. И я уже догадывалась почему.
Дожидаясь, пока не стихнет ад бомбардировки, я и остальные десантники готовились к высадке в горячую точку, почему-то слишком важную, чтобы просто сравнять её с землёй. Адмиралу виднее. Наверное.
Я упаковала в подсумок запасные фламмпластины для иммолятора и проверила экзоскелет. Войска выдрочены в хвост и в гриву, сыты, обуты и готовы к бою. Все мыслимые инструктажи прочно вбиты в головы. Замечательно. Теперь можно воевать.
Взревели реакторы телепортационной платформы. Реальность пошла ходуном. Закружилась голова, и невыносимо потянуло в животе, словно перед феерическим поносом. Ничего, ещё чуток потерпеть.
Толчок, и я валюсь с ног. Такое вот неуклюжее прибытие. Или, как бы сказал главный артиллерист, «хуитие».
Гудящая платформа вплавилась в бетон. У нескольких штурмовиков отказали магнитные крепления, и бойцов сорвало с мест. Кого-то до сих пор глумящаяся нереальность даже закинула под край рампы, где несчастные горели заживо в лужах расплавленной породы.
Что ж, бывает. При телепортации всякое случалось. Среди солдатни даже ходила байка о том, что у какого-то бойца после высадки хрен с носом поменялись.
Я не удивлена. Наши техники предпочитали сначала бухну́ть, а потом заниматься подготовкой оборудования.
Чего ещё ожидать, когда кругом анархия?
Впрочем, расслабляться некогда. Противник, прижатый к земле огнём сверхтяжёлых орудий, скоро оклемается. Я проследила за росчерками от потрошащих небо снарядов масс-ускорителей. Основной шквал рукотворного армагеддона уже миновал, и скоро можно начинать атаку.
С небес рухнуло световое копьё и опалило горизонт заревом преисподней. Рёв раскалившегося воздуха сбил с ног, и я едва не вознесла молитву исчезнувшему богу. Температурный датчик противно запищал на отметке в семьсот градусов. Почти на пределе выносливости защитных систем. Это слишком близко…
Я в ярости связалась с «Карнифексом».
— Артиллерия! — заорала я. — Глаза в жопе застряли?! Наших позиций не видите?
— Распоряжение капитана. В ста километрах к северо-востоку от вас в воздух поднялся ранее не замеченный авиабастион с роем сателлитов. Спустя минуту они бы упали вам на головы. Адмирал не оценит, если семь тысяч бойцов и его любимая боевая пиз… фаворитка стали бы фаршем.
— Ты и на толчке такой же меткий?
Сквозь шум помех грянуло многоголосое ржание. С личного канала на громкую связь переключил, гадёныш.
— Стрельба из «эрадикаторов» допускает погрешность в плюс-минус двадцать километров от цели. И, долбанув с высоты в полторы тысячи миль с учётом постоянного движения, мы попали в яблочко. При этом даже не поджарив как следует твои прелести. Ничего, когда вернёшься — дожарим непременно. Ещё добавки попросишь.
— Жди возвращения, кобель! — выплюнула я и отключила дребезжащий от хохота коммуникатор. Подняв голову к бурлящим небесам, я показала неприличный жест невидимому дредноуту. Этим бы только жарить.
Пискнул хронометр. Пора выступать.
Под прикрытием разведдронов мы выдвинулись малыми группами широким фронтом. Если ад действительно существует, то он выглядит именно так. Земля изрыта и оплавлена. Руины зданий торчат обломанными зубами. Курятся едким смрадом вязкие моря перегретого асфальта. Из окон стекают горячие слёзы расплавленного стекла.
Многочисленные лики смерти безо всякой цензуры. Все разные. И уродливые как один.
Я равнодушно оглядывала поле брани. Неприглядно. Как и везде. Грязь войны всегда будет прилипать к подошвам армейской обуви, куда бы ни пошёл солдат. Его пища всегда будет с привкусом пепла, а воздух, которым он дышит, даже после рециркуляции будет отдавать гарью и озоновой вонью иммолятора.
Мы вошли в город. Именно тут бушевали самые кровопролитные бои. Здесь легко могла быть засада…
— Контакт! — заорал один из бойцов, вскидывая орудие, но слепящий луч превратил его голову в алый туман. Десятки световых жал впивались в штурмовиков, пробивая их насквозь и отрывая конечности. Эфир взорвался штормом воплей боли и ярости.
Не растерявшись и отрывисто отдавая команды, я рухнула за ближайшую насыпь, выставив перед собой оружие. Дисплей предательски молчал, не выявляя присутствия врагов.
Солдаты отчаянно вели огонь на подавление, но погибали десятками. Краем глаза я заметила, как серая тень отделилась от стены, сливаясь с окружающей обстановкой. Паукообразный силуэт, оснащённый лучевыми пушками. В ту же секунду изменив форму и окраску, он вытянулся змеёй и вполз в пролом. По спине пробежал холодок узнавания.
Полиморфы. Противоестественный технологический союз стали и плоти.
Причина небывалой стойкости осаждённого мира.
Рядом рассыпалось низенькое здание. Не успел осесть шлейф пыли, как на его месте возник неприятель. Превратившись в двухметровый шар из стали, он с противным визгом покатился к солдатам. Окутанный зеленоватыми всполохами, он вломился в ряды воинов, испепеляя их энергетическими кнутами или же попросту давя.
Я переключила режим стрельбы иммолятора и единым залпом разрядила энергоячейку. Плазменная комета со свистом врезалась в рукотворное чудовище, прожигая его насквозь. С возмущённым скрежетом, в котором прозвучала досада, полиморф исчез в самоубийственном взрыве.
Кругом бушевала бойня. Десятки полиморфов появлялись в неожиданных местах и выкашивали бойцов с угрожающей скоростью. Они испепеляли нас из тяжёлого оружия, разрушали наши боевые машины, или рвали на куски в рукопашной. Люди бешено сопротивлялись. И гибли.
Один из подбитых противников с мелодичным звоном распался на несколько серповидных фрагментов, которые расчленяли солдат одного за другим. Ещё немного — и нас уничтожат.
В боевом безумии я едва не проглядела атаку следующего противника. Напоминающий многоножку полиморф угрожающе изогнул сегментированное тело, сплошь залитое кровью. Перемалывая под своим многотонным брюхом камень и плоть, монстр надвигался на меня как танк.
Фасеточные глаза светились нечеловеческой злобой. Щёлкнули челюсти, и враг выплюнул рой голубоватых игл. Меня спасла только сноровка и элементарная удача. Я нырнула за ветхое укрытие, которое застонало и растрескалось от попаданий.
Матерясь на чём свет стоит, я выстрелила в беснующуюся тварь. Сноп из белых искр со свистом вылетел из скошенного дула и превратился в струю пламени. Мгновение — и полиморф забился в судорогах.
— Погань! — процедила я, кидая для верности тобониевую гранату. Взрыв расцвёл чёрным облаком, и полиморф рассыпался хлопьями бурой сажи.
Земля снова ушла из-под ног. Жалкие останки построек, которых ещё не стёрли орбитальные удары, рассыпались, как карточные домики. Терзавшие нас бестии тут же скрылись.
С надсадным рёвом почва под нами пошла трещинами, будто раздираемая изнутри чудовищной мощью.
— Все назад! — заорала я по общему каналу. В спешном отступлении я заметила, как разломы в породе превратились в зияющие пропасти, куда с воплями падали солдаты и боевая техника. Выжимая всё что можно из доспеха, я перескакивала через раскрывающиеся, словно голодные рты, провалы. На моих глазах целый отряд бегущих бойцов угодил под оползень из каменного шлака и разорванного металла. Другие солдаты, спотыкаясь, валились в бездонные ямы, из которых змеился чёрный дым. Приказы командиров групп, безумные крики паники и невыносимой боли забили эфир. Наступление с треском провалилось. Кругом творился хаос.
Следом произошло то, во что я отказывалась верить. Клубы чёрного, как смоль, дыма вытягивались в щупальца. Обвиваясь вокруг штурмовиков, они или утаскивали воинов в провалы, или же давили, как жуков, и выворачивали наизнанку.
Меня заколотило. Лишь стальной волей борясь с нарастающим ужасом, я ещё сохранила возможность мыслить более или менее трезво. Но вряд ли надолго.
Мой коммуникатор заскрипел в надсадном кашле помех. Адмирал. Как своевременно.
— Юали! — голос Рандбрана был резок, как понос после просроченного пайка. — Что там у вас за бардак?
— Нас истребляют, кретин! Вытаскивай нас отсюда!
Ответ капитана утонул в треске статики. Вой за спиной заставил меня оглянуться. Руины перестали существовать. Поток иссиня-чёрного света спиралью взмыл в небо, стеная, словно сжигаемые заживо ведьмы.
— Что за… — Неотрывно смотревший вслед ему сержант был белее мела.
Мой динамик взорвался криками. Вне всяких сомнений, кричал «Карнифекс». С нарастающей тревогой я вслушивалась, как отрывистые приказы тонут в воплях невыносимой боли и панического ужаса. Я похолодела от крещендо смертных визгов. То, что сейчас происходило на звездолёте, не поддавалось моему пониманию. И я не думаю, что мой рассудок готов это осознать.
Всё стихло, словно у приёмника села батарейка. Не слышно даже шума эфира.
Я смотрела, как часть наших кораблей падает титаническими кометами. Разваливающиеся на куски, они рухнули где-то за горизонтом.
Мы остались одни в побеждённом мире, ощущая горечь поражения. Каким-то образом вся планета ополчилась на своих мучителей, сломав наступлению хребет. Умирая, она оставила нас беспомощными. Потеряв флот — а я в этом нисколько не сомневалась, — гидра в нашем лице разом лишилась всех голов.
Солнце размытой кляксой пыталось пробиться сквозь тяжёлый смог. Безразлично взирая на планету-некрополь, оно говорило нам, что мы убили будущее.
Я едва брела под дождём. Счёт времени потерян. От всего высадившегося воинства остались жалкие десятки. Сколько ещё таких потерянных душ скиталось в этой лишённой жизни тюрьме?
Мы устали отбиваться от полиморфов, устраивающих резню после заката. Моральный дух рухнул ниже плинтуса. Нам уже не за что воевать. Последние защитники в самоубийственной ярости не оставили ничего, кроме обезумевших цепных псов, потрошащих нас каждую ночь. Отдающая гарью сырость, грязь и голод стали нашими постоянными спутниками. Голод — страшнее всего. Это он разгрыз некогда крепкие воинские узы, заменив их сетью безумия, страха и безысходности.
Осталась лишь вода со вкусом сажи. И жестокие изнурительные болезни.
Наши силы, потерявшие право называться войском, редели. Они рассеялись по всему свету. Люди бесцельно уходили в никуда. Только бы подальше друг от друга. Меня не покидало ощущение, что мы — исчезающие представителями человечества, давно утратившие людской облик.
С потухшим взором я ковыляла неизвестно куда, с трудом жуя отдающий мерзкой приторностью кусок сухого мяса. Руки тряслись. Форма истрепалась, а некогда крепкая армейская обувь окончательно прохудилась. Обесточенный экзоскелет давно брошен. Очень хотелось пить. Живот крутило, резь под ложечкой стала совсем невыносимой. Лихорадка выжигала меня изнутри, отнимая все силы. Дошло до того, что в жесточайшие приступы диареи я не успевала, да и не могла, вовремя снять штаны.
Обгоревшие деревья костями неведомых животных тянулись вверх в слабой попытке выпотрошить низкие пепельные тучи. Ночи становились длиннее, а я боялась уснуть, одержимая манией преследования. Полиморфы неотступно следовали за нами, ожидая темноты, чтобы развязать очередную бойню. Но помимо них в густом мраке скрывалось что-то ещё. То, чья потусторонняя ярость превратила наши боевые корабли в дрейфующие и безмолвные склепы, одним махом срезав одну из ветвей от древа человеческой экспансии. Нашу ветвь.
Вскоре я осталась одна. Это произошло на рассвете, когда, вырвавшись из забытья тяжёлого сна, я не увидела никого. Бледные тени, бывшие мне до этого братьями и сёстрами по оружию, навсегда растворились в серых сумерках, унеся потускневшее воспоминание о том, как выглядит человек. Став пленницей забвения и одиночества, я уже не видела цели, ради чего стоило жить. Но из-за того, что с каждым разом приходило в моих снах, я боялась умирать. Высохшей ладонью я залезла в подсумок и вытащила последнюю фламм-пластинку. В самой середине тонкого и прозрачного, но такого прочного стёклышка билось крошечное плазменное сердце. Мягкий оранжевый свет этого пушистого на вид мерцающего облачка был единственным, что нёс для меня тепло в опустошённом и таком жутком мире.
Люди мне больше не попадались. От них всё равно не было проку. Разве что…
Я доела оставшееся мясо, запив его мутной водой, отдающей тухлятиной. Ещё неизвестно, что сведёт меня в могилу раньше — голод или высасывающая досуха болезнь. Я всё чаще посматривала на иммолятор. От меня ведь требовалось совсем немного…
Это произойдёт мгновенно. Облачко получит свободу и сожжёт нервные окончания, а за ними и всё тело гораздо быстрее, чем болевой импульс расцветёт терновником страданий. Но почему я не могу сделать этого? Мне хотелось бы верить, что виной этому слабость тела, нежели пошатнувшаяся сила духа.
Споткнувшись, я повалилась в жидкую грязь. Ужасная вонь, даже хуже, чем от моего заблёванного и пропитанного кровью рубища.
Я кое-как поднялась. В серой пелене, скрывшей небо, появились рваные дыры просветов, через которые на бренную землю с презрением смотрели далёкие звёзды. Я показала им средний палец и харкнула кровью.
— Наблюдаете, как подыхаю? — нетвёрдым голосом пробормотала я. — Ничего, рано или поздно сдохнете и вы. Пошло оно всё куда подальше…
В тот момент я не думала, что им вообще есть какое-то дело до мира, умирающего в луже собственного дерьма. Мне было невдомёк, что в неисповедимой дали, далеко за пределами этой ущербной, изнасилованной войной планетки, в стылой тьме вымирало всё живое. И, проваливаясь в сон, я ещё не знала, что мне вот-вот предстоит узнать об этом.
Я бесплотным духом плыла по перекрученным коридорам, похожим на пустые артерии. Вездесущая мерзкая плесень влажно блестела ржавчиной в зловещем свете, бьющем из иллюминаторов. Очередной жуткий сон, что в муках родило моё бессознательное, не иначе.
Приблизившись к иллюминатору, я в ужасе от него отшатнулась.
Отливающая багровым чернота слепо таращилась на меня. Единичные звёзды, окутанные туманным гало, умирали в корчах, изрыгая спикулы адского огня. Полыхала магмой тёмная планета, покрытая струпьями ожогов.
И повсюду дрейфовали корабли. Их тронутые тлением остовы витали в гниющем мраке, источая удушливый смрад боли и разложения.
И я откуда-то знала, что находилась на одном из них.
Липкий страх сковал волю. Я ощущала, как из недр почуявшего моё присутствие судна поднималось нечто чуждое. Неведомая сила потянула меня к источнику эманаций, и я наконец поняла, где оказалась.
Огромные аркады ангаров, обрушенные и раздавленные. Вырванные с корнем циклопические орудия, некогда стиравшие в порошок города. Гигантская сквозная дыра с оплавленными краями на месте мостика. Служебные помещения, в которой плавали в невесомости изуродованные до неузнаваемости трупы сотен людей, погибших от взрывной декомпрессии. Я пролетала мимо жилых блоков и видела ужасные картины, которые навечно вписались в интерьер исполинского могильника. Склепа, некогда бывшего флагманом Фронта Паскаля Северного Королевства, — дредноута «Карнифекс».
Который будто попал в ад. Металл превратился в плоть. Стёкла иллюминаторов истекали тягучим жиром. Курились едкими парами вентиляционные шахты. И повсюду виднелись впаянные в двери и переборки тела.
Я видела, как жуткие тени мелькают в сумрачной дали бесконечных коридоров. Я слышала эхо криков, в которых не звучала ни одна человеческая эмоция. Стокилометровый дредноут, призванный вселять ужас в любого врага, сам пал жертвой невыразимого кошмара. Леденящего душу, выворачивающего наизнанку и… нереального даже для сна. Я отказывалась верить в происходящее.
— Отрицание — слабая защита, — прошелестел бесплотный голос.
Я заозиралась. В тёмном углу что-то пошевелилось. Металлпластовая стена выгнулась мне навстречу, зарябив как ртуть. Со стоном разрываемых на части сотен душ из неё выступило лицо.
Я никогда не видела ничего более отвратительного. Вселяющее животный ужас, оно было маской смерти. Изъеденное чумой и дышащее ледяным холодом ущелий Тартара лицо уставилось на меня подёрнутым катарактой фиолетовым глазом. Во мне шевельнулось узнавание…
Пришелец растянул безгубый рот в ломаной усмешке.
— Уже нет никаких имён. Уже ничего нет.
— Допустим, если это тебя утешит, — уродливое создание сплюнуло комок слизи, — но дыма без огня не бывает, верно?
Раздался звук, похожий на скрежет кости по стеклу. Циклоп смеялся.
— Сами виноваты. Вы шли за своим капитаном сквозь самоубийственную бойню на край галактики, не зная, чего он хочет на самом деле.
Я молчала. Мне уже нечего сказать.
— Как всегда, сначала идут дурные слухи, а затем приходят плохие вести. Мы до последнего надеялись, что вы нас обойдёте. Но нет. Вы безудержной свирепостью разбудили истинных владык этого мира, что пришли из-за пределов космологического горизонта неисчислимые эоны назад. Наша добровольная изоляция была только нашим бременем. Теперь его понесёте и вы. Все понесут.
Непреодолимая сила потянула меня в бездонные глубины фиолетового ока. Обуянная страхом, я попыталась проснуться, как делает любой сновидец.
Меня подхватил шторм ужасных видений. Разрываемая на части его необузданной мощью, я словно падший ангел рухнула на тёмную планету, окутанная чёрным огнём.
Я увидела гниющий мир, кишащий демонами. Вспышки ненависти, тени безумия и морок лжи калейдоскопом ужасов кружились в облаках из смертного праха исчезнувшей жизни. Безымянные кривые башни из чуждой плоти вздымались ввысь в слабой попытке выколоть глумливые очи умирающих звёзд.
Исхудавшее тело в жалких обносках распростёрлось в луже лицом вниз. Толпы падальщиков приближались к нему со всех сторон. Из оскаленных пастей свисали нити бурой слюны. Я ощущала их горячее дыхание, отдающее фекальной вонью.
Я потерянно уставилась на покрытые грязью тонкие тростинки пальцев, которые в оцепенении скрючились на разряженном иммоляторе. Его ствол разъедала ржавчина. А рядом с ним лежала брошенная пластинка из метастекла, в центре которой мерцало крошечное плазменное сердце.
И, глядя на творящееся безумие, я вспомнила слова главного артиллериста, с которым мы закатывали фантастические пьянки в невообразимо далёком и бессмысленном прошлом. В прежней жизни, целиком и полностью отданной войне.
Но лишь сейчас я наконец осознала, что мы всегда принадлежали только ему. Даже если жили робкими надеждами на обратное.
Группа автора: Death Continuum
