Ветераны + Военные

Десантный вертолёт покатал моё туловище над горами, затем вывалил из себя на кукурузную делянку в кучу-малу и улетел по своим важным вертолётским делам. Куча-мала шевелилась, материлась, хрипела, переползала по кукурузе в хаотическом порядке и добила последние стебли культурных растений, вдавила их в землю своей вязкой, колышущейся тушей.

Бойцы по одному кое-как выдирались из кучи, ползли к краю поля кто как мог - кто на карачках, кто раком, кто боком. Каждый пригибался, старался укрыться за каменной стеной террасы, всё-таки нас привезли на войну, а не в учебно-опытный участок мичуринцев, всем хотелось побыстрее покинуть открытую площадку от греха подальше. Быстро с помятыми боками ни у кого не получилось, но, таки, в общем и целом, бойцы по одному добрались до стенки террасы и выставили стволы в сторону предполагаемого расположения противника.

По нам никто не стрелял. Да, собственно, зачем в нас стрелять – сами подавим друг друга. Боже, какое счастье, что я покидал борт вертолёта в замыкании, меня не затоптали армейскими подошвами, не раздавили, я добрался до каменной стены и укрылся за ней в почти боеспособном состоянии. При жестком контакте с планетой Земля меня немного помяло тяжёлым вещмешком. Надо было при десантировании держать его в руке, пусть бы он грохнулся отдельно от меня и не создавал компрессионную нагрузку на позвоночник. На занятиях нас такому не учили, но и в кукурузу сигать тоже не учили. На войне всегда планы нарушаются с первых секунд попытки их реализации. Уверен, что с кукурузой вышло так же, не по плану, летуны выбрали место для высадки не по вегетативному признаку растений, а постарались доставить десант как можно ближе к укрепрайону душманов и не зацепить винтом скалы на крутом горном склоне. Кукурузе просто не повезло, её посеяли не в том месте и не в то время, за это мы её вытоптали, вываляли и сами немного пострадали. После пережитых страданий, я в дальнейших приключениях высаживался из вертолёта только с вещмешком в руке. Мятые консервы от немятых по вкусу не отличаются.

В результате правильного решения экипажа вертолёта, противник не оказал нашей группе вооруженного сопротивления при высадке. Помятые бойцы выползли с делянки, добрались до каменной стенки, поводили в разные стороны стволами и обнаружили впереди большой каменный дом. Из дома по нам никто не стрелял. Мы двинулись к нему. Кто-то хромал, кто-то держался за поясницу, но, все двигались и исправно пригибались за каменной кладкой.

Пройти удалось не много, наверху, за деревьями раздалась автоматная очередь. От звука выстрелов всех наших будто ветром сдуло, кто-то метнулся за камень, кто-то присел за стенкой, я подумал, что мы пойдём на штурм, короткими перебежками кинемся к дувалу и начнём забрасывать в окна гранаты. Но ничего подобного не произошло. Выгрузка в кукурузную делянку хоть и получилась комичной, но застала душманов врасплох. Они от неожиданности пальнули несколько раз из АКМа и удрали. Судя по звукам выстрелов, даже одного магазина не расстреляли.

Несколько десятков секунд я сидел в укрытии, водил из стороны в сторону стволом пулемёта, пытался найти цель, достойную моего внимания, но ничего не нашел, поднялся и осторожно двинулся к возвышающемуся впереди дому. Шел на полусогнутых, пригибался, не спешил, старался думать куда сделать шаг, откуда меня станет видно, откуда в меня могут выстрелить, куда буду прятаться и т.д. Подобные размышления не предполагают стремительного движения вперёд, тем не менее мне удалось догнать Костю Шалкина. Он шел медленней, чем я потому что на нём верхом восседал солдат.

Правый сапог у солдата отсутствовал, правая стопа была замотана белыми бинтами. Из-под бинтов проступила запёкшаяся кровь.

- Здаров, Костя. Чё случилось?

- Раненый ых-ых-ых, - Шалкин тяжело дышал и сильно потел от натуги. – Духи стреляли в него, да низко взяли, яйца бы им отрезать. Но, гады, быстро бегают. Хер догонишь.

Куда там – догонишь! Кого я мог догнать с вещмешком на горбу? Только Костю с раненым товарищем. Каждый шаг давался с напряжением, мы шли на подъём, дышали как восемь паровозов и хрипели лёгкими, догоняльщики, блин.

Стенка террасы закончилась, мы вышли на широкую тропу, я обогнал Костю, сделал несколько десятков шагов и оказался возле большого трёхэтажного дома. Внутри уже шарились пацаны из нашей роты, я обошел дом и решил занять позицию с той стороны, в которую убежали душманы.

Из зелёнки, расположенной впереди меня, снайпер рядовой Воличенко доложил командиру группы:

- Товарищ старший лейтенант! Здесь пещера!

- Проверить! – Отозвался чётко поставленный командирский голос Замполита. – Только будь осторожен!

В пещере могли укрываться душманы, а советский снайпер, по определению, вооружен снайперской винтовкой. Она очередями стрелять не умеет и оптический прицел на ближней дистанции пользы много не доставит. При стрельбе в упор мой ручной пулемёт мог стать хорошим подспорьем в хозяйстве, я решил поддержать Толика и направился на его голос. Добрался до него в тот момент, когда его правая рука описала в воздухе дугу и запустила в пещеру наступательную гранату РГД-5. Блестящий предохранительный рычаг клацнул, отлетел в сторону, граната зашипела и скрылась во тьме. Толик проводил её нежным задумчивым взглядом. Рядом с ним стояли с такими же взглядами ещё трое или четверо бойцов. Они смотрели в пещеру, как юннаты смотрят в зооуголке на черепашку. На-а-адо же, какая хорошенькая! Что же теперь будет?

- БАХ ! – Взорвалась РГДшка в утробе горы.

- Гав-гав! Р-р-р-р! – Из пещеры на солнечный свет вылетела туча пыли и тротиловой гари, из неё выскочил огромный барбос. Шерсть на нём стояла дыбом, в пасти сверкали оскаленные, окровавлены клыки. Морду пса посекло осколками, он озверел и не стал разбираться кто кидал гранату, а с рычанием и воем кинулся на стоявших перед пещерой пацанов, да так усердно, что опередил дым разорвавшейся гранаты.

- ТА-ТА-ТА-ТА!!! – Прогремел висевший у меня на бедре пулемёт.

Окровавленную зверюгу очередью снесло обратно в темноту пещеры, я даже не понял, как это произошло. Пёс выскочил, палец на спусковом крючке согнулся, пёс исчез.

- Блин, Толик! Ты просто охренеть как осторожен!

- Ты видал? – Толян повернулся ко мне с округлёнными от удивления глазами. – Он меня чуть не съел.

- Если б добежал, то съел бы. Но теперь ты можешь его съесть. Умеешь готовить ке-хе?

Готовить ке-хе никто не захотел, но в пещеру всё-таки полезли. Рассудили - раз там топталась собака, пока была жива, значит не заминировано, для охраны содержимого оставили собаку вместо мин. А раз оставили охрану, значит спрятали что-то ценное. Пацаны раскатали губищу, размечтались, что найдут ДШК или КПВТ. Пока лезли внутрь, представляли, как будут проделывать дырочку в гимнастерке на груди для ордена. Кэп на построении обещал Красную Звезду тому, кто захватит душманский крупнокалиберный пулемёт.

В чудеса я не верю, поэтому в пещеру не полез, а тупо занял позицию за огромным булыжником, остался снаружи прикрывать подходы от всяких разных неприятностей. Вероятность появления неприятностей была гораздо выше, чем вероятность появления Ордена.

В пещере и вправду оказались ценные вещи. Для душманов ценные. Они заныкали там стеганные одеяла и оставили на охране собаку. А Толян эти одеяла превратил в кучу обожженного мотлоха. Ну, и собаку в решето.

После наведения «порядка» в пещере, мы направились к «парадному» входу трёхэтажного дома. На небольшой площадке перед домом стоял наш высокий, широкоплечий, красивый усатый замполит, держал в руках душманский старинный карамультук. Вокруг замполита толпились пацаны. Они обступили его плотным кольцом в несколько рядов. Те, кто стоял в дальних рядах, поднимались на цыпочки, вытягивали шеи, старались заглянуть поверх плеча товарища и поглазеть на старинное чудо. Всё выглядело точно так, как показывал на инструктаже Майор Зимин. «Блин, это не спроста» – мелькнула мысль в моей голове. Но, никуда домелькать не успела - Замполит взвёл курок.

- Красотища какая. Жалко, что, наверное, не стреляет. – Сказал Замполит и надавил на спусковой крючок.

- БА-БАХ! – Шандарахнул карамультук.

Площадку моментально заполнило плотное облако порохового дыма. Эхо раскатами понеслось по ущелью Абдуллахейль. Горный ветерок налетел на нашу площадку, оторвал кусочек облака и погнал в зелёнку. Затем налетел с другой стороны... Планета замерла вокруг Замполита, лишь горное эхо играло удаляющимся раскатами выстрела.

Дым медленно рассеивался.

Из более или менее разредившегося дымного облака прорисовалась фигура с карамультуком в руках. Вокруг не наблюдалось никого. Замполит стоял один на опустевшей площадке и переводил взгляд с карамультука в глубину ущелья, вслед уходящему эхо, и обратно.

- Нихер-ра себе! – Замполит оторвался от созерцания карамультука, огляделся и задал вопрос в пустоту окрестностей. - Никого не задело?

- Встаньте, в кого попало. – Из-за блольшого валуна поднялся снайпер Воличенко. – Выйти из строя, кого убило!

Вылез и я из-за ближайшей каменной стенки, решил поумничать:

- Ни в кого не попало, это сигнальный карамультук.

- Да, блiн! – Из-за кучи камней вылез Петя Носкевич: – Ён страляе толькi дымавыми, як стартавы пiсталет. Як стрэльнець, дык усе бягуць.

- Тарищ старшый лейтенант, может он с приклада лучше работает? – Воличенко осторожно шагнул к Замполиту: - Попробуйте с приклада долбануть кого-нибудь. Вон, Димыча, например.

Из-за дувала выскочил Рогачев с группой бойцов: - Что у вас случилось?

Замполит как стоял с карамультуком в руках поперёк туловища, так и развернулся на голос Рогачёва:

- Кишлак прочёсываем, трофейное оружие захватили.

Рогачев посмотрел на струйку дыма, поднимающуюся из ствола, на облако, которое до сих пор рассеялось не всё.

– Понятно. А я думал, по вам из миномёта попали прям с первого выстрела и прям в толпу! Бляха, раненых бегу перевязывать! Короче так, рассредоточились и нехер толпой собираться! Джуманазаров, ко мне!

Из воспоминаний подполковника запаса Денисова Сергея Николаевича,

- В сентябре 1984 года время я, в звании лейтенанта, занимал должность командира огневого взвода Третьей минбатареи 682 полка. Мой огневой взвод был придан Восьмой роте, мы получили команду загрузиться в «вертушки» на пляже возле полка. Во время погрузки была жуткая пылища от винтов, кто-то даже попал под винт управления, вроде. Десантировались на плато, покрытое высокой тонкой травой, с «низкого зависания», в полной выкладке. КАК это происходит – хорошо описал Дмитрий Касьянов.

Когда наша группа разбегалась от «вертушки» в стороны, недалеко от места высадки работал чей-то ПК. Из-за рёва винтов было не понятно, нас этот ПК прикрывает, или по нам работает. В общем, этот ПК нормально добавлял адреналина.

Я, со своим огневом взводом, находился в составе Восьмой роты, с ней и десантировался.

После небольшой сумятицы Восьмая рота собралась в колонну, выдвинулись по склону. Потом зачем-то пошла вниз, в колодец из скал. Там находился кишлак. Было раннее утро, поэтому кишлак укрывала глубокая тень. Рота развернулась на прочёску. Мы, минометчики, остановились в ожидании дальнейших указаний. Солдаты тут же «родили» тушку баранчика.  Разделали на берегу небольшой речки и поставили вариться казан с мясом. Казан тоже успели где-то «родить». Вскоре в горах началась сильная стрельба. По связи передали, что «попала» Разведрота, и нам нужно срочно уходить вверх по склону на её прикрытие.

Котёл с мясом пнули в костёр - и айда. Горные стрелки, по сравнению с нами (минометчиками), шли налегке. Поэтому эти горные соколы пёрли наверх по склону, как реактивные. Группа, которая должна была прикрывать нас сзади снизу, обогнала нас, ушла наверх. Мы с нашими миномётами остались в замыкании, в самом низу колонны.

Для пущего понимания скажу, что в горной местности проще всего «отрезать» от основных сил голову колонны, либо «хвост». Либо головной дозор пытаются «отрезать», окружить и уничтожить. Либо замыкание отрезают, обходят со всех сторон и расстреливают. Мы на марше, на подъёме вверх, остались в хвосте колонны, тащили свои миномёты без прикрытия. Если противник не дебил, то должно быть понятно, что он попытается сделать.

Вскоре голова колонны обнаружила противника. Кто-то из моих бойцов сказал мне: - «Смотрите, что пехота делает!»

Я глянул вверх, увидел, как бойцы поспешно ищут укрытия среди камней.

Мы шли вверх по правой стороне склона, почти по гребню. Вправо вниз была небольшая ложбина, водосток. За ложбиной следующий склон. Я скомандовал минометчикам занять укрытия, они кучно упали мне под ноги. Пришлось каждого солдата располагать сообразно обстановке и рельефу местности. Миномётчики, это не горные стрелки, им насчёт укрытий нянька нужна.

Пока распихивал бойцов по укрытиям, я громко изъяснялся матерной бранью и убедительно размахивая руками. Духам стало ясно, кто тут главный и кого надо валить первым.

К началу боя, горные стрелки оказались слева от гребня хребта. За ним, за хребтом. А я с миномётами засел справа, потому что не успел перевалить за хребет. Остановился перед ним, перед хребтом, со стороны духов.

Для себя я выбрал позицию за каменной плитой. Она стояла передо мной, как щит, полностью меня прикрывала бы, если бы духи были на нашем уровне. Но они оказались выше.

Было очень тихо, я шарил глазами по склону справа и вдруг увидел какое-то движение, как мышь пробежала между камней (на 30 градусов вправо, если смотреть от нашего гребня, и выше приблизительно на столько же, по дальности – метров 70). Стал поднимать автомат (так не хотелось нарушать тишину!) - и тут мне "прилетело". Ощущение - как будто я попал между двумя гигантскими, литаврами, в момент удара по ним! Это пуля скользнула по позвоночнику, срубила остистые отростки седьмого шейного и первого грудного позвонков.

Организм, в прямом смысле, вибрировал от раневого шока. У меня всё загудело, но восприятие осталось. Глаза зарегистрировали, как толчками летела вперёд кровь из раны в шее, нос забил запах крови, на память пришел запах разделанного перед этим баранчика. Одновременно пришли мысли.

Первая: "Неужели – всё?.. А сам я так мало убил "духов", за друга не успел отомстить!.. Обидно…" - подумал я, повиснув, как на лямках парашюта, на зацепившемся за скалу вещмешке.

Вторая мысль была поумнее: "Сейчас ещё пару секунд повишу - и получу пулю в голову"! Я оттолкнулся ногой от укрытия, сорвался и покатился вниз по склону.  Катился метров 15, остановился в небольшой ложбинке наискосок склона, где и оставался до конца стрельбы. Выстрела по себе я не слышал, зато от пехоты шла дружная «ответка», её я слышал уверенно.  Значит находился в сознании.

Горные стрелки дружно долбили по душманам. Правда, как мне потом рассказали, настолько бестолково, что «духи» ушли по склону, не пригибаясь. Духов было трое.

Когда ко мне подползли бойцы, я понял, что ещё не конец. Серёга Головатый  был старшим в расчёте. Цисаренко, как я запомнил, сидел у меня над головой и с колена «поливал» соседний склон из АК.  Боли пока не было, но движения давались с трудом. Кто-то помог мне стянуть «лифчик» (кто?). Передал его Цисаренко. Вкололи тюбик «Промедола» (Кто, Головатый?). Сняли с меня куртку, чей-то голос произнёс, что один раскрытый ИПП рану не перекрывает. Я сказал, где взять второй и добавил за спину что-то типа: «Бинтуй лучше, плохо перевяжешь – убью».

Правая рука не поднималась, движения от кровопотери и «Промедола» стали замедленными, осталась только возможность принимать сообщения о ходе боя и давать советы (не буду говорить слово «команды»).

Кто-то доложил, что ранило Григорьева, я сказал: - «Пошлите перевязать, но только осторожно!». Потом мне доложили, что убит в голову Мишин, посланный к Григорьеву на помощь.

Григорьев был ранен тяжело, пуля попала ему под грудину слева, задев лёгкие. Ему, по моему совету, вкололи второй тюбик «Промедола».

Потом мы с ним лежали на соседних столах в Баграмском госпитале, где нас оперировали. Армейский хирург сказал мне тогда: «Ты, друг, не в рубашке - в дублёнке родился! … Сантиметр влево - сонная артерия, сантиметр вправо - позвоночник!».

Когда стрельба закончилась, кто-то из миномётчиков добрался до горных стрелков и сообщил о потерях. Из Девятой роты прислали отделение солдат для эвакуации на плащ-палатках Мишина и Григорьева. Сам я, обколотый «Промедолом» (кстати, «хватило одной таблетки»), шёл рядом.

Спустились вниз к площадке, на которую мог присесть вертолёт. Погрузились. «Вертушка» пошла к Рухе, вниз по ущелью. В полёте борттехник начал по кому-то стрелять из курсового пулемёта. Потом пули ударили по нам. Видимо, из крупнокалиберного, потому что при каждом ударе «вертушка» раскачивалась, как ёлочный шарик на ниточке. Но – «пронесло», наш вертолёт не сбили.

В Рухе в вертолёт загрузили ещё «двухсотых», и отправили нас в Баграмский медсанбат.

Из воспоминаний рядового Сергея Головатого, наводчика миномёта «Поднос»:

- Я шел рядом с Виктором Цисаренко, когда началась стрельба. Виктор занял позицию за камнем и начал стрелять. Я стал стрелять стоя, но быстро сообразил, что это не лучшее решение - вести огонь не из укрытия. Немного левее меня было подходящее место для стрельбы из-за камней. Я прыгнул туда, но пострелять мне пришлось совсем не много, так как на меня свалился с грохотом Сергей Денисов. Я сразу не понял, что случилось. Потом увидел, что он ранен. Он упал ко мне лицом, я отчётливо видел кровоточащую рану с левой стороны шеи, быстро взял ИПП и стал перевязывать. После того как я перевязал, Денисов спросил: - «Где выходное отверстие от пули?». Я сказал, что не вижу. Денисов повернулся ко мне спиной, я снял с него бушлат. Увидел большой по длине см.12-15 и глубиной см.3 выход пули. Вся эта рана еще и шевелилась, (не знаю почему, может нервные окончание). У меня руки затряслись.

Денисов сказал мне быстрей перевязывать, я ответил, что рана слишком большая и одного ИПП будет мало. Откуда взялся второй перевязочный пакет, не помню. Все это время, пока я перевязывал, бой продолжался. Виктор Цисаренко прикрывал нас с той позиции, которую занял изначально.  Вадим Сушков крикнул нам что ранило Гришку. На помощь Гришке послали Мишина Александра, а я продолжал перевязывать Сергея Денисова, всё теми же дрожащими руками. Когда я закончил, он сказал мне вколоть «Промидол». Руки трястись не переставали, я взял тюбик и вколол в левое плечо. После чего Денисов сказал вколоть еще один. Я сказал, что положено только один.

Бой по-прежнему продолжался. Вестей от Мишина не было. Насколько помню я, Цисаренко побежал посмотреть, что там случилось. Когда он вернулся, сказал мне что бы я бежал помочь Гришке, так как Мишин убит. В это время я уже уложил Денисова, и обкладывал камнями чтобы пули не попали в него. Потом подбежал к Гришке. Схватил его и автомат. Отнес Гришку за ближайшее укрытие. Начал его перевязывать. Пуля у него вошла спереди в грудную клетку выход был сзади в районе позвоночника. На выходе из раны торчала оболочка от пули. Я не сообразил ее сохранить, просто бросил на землю и стал перевязывать. Руки у меня уже не тряслись, я быстро наложил повязку и вколол тюбик промидола.

Когда мы спускались вниз, Денисов мне сказал найти его вещмешок, который после падения улетел вниз по склону. Я обшарил склон, нашел вещмешок, надел его спереди. Стал догонять всех. Кстати, Денисов после такого тяжелого ранения шел сам. Гришку и Мишина несли на плащ-палатках.

Из воспоминаний подполковника запаса Денисова Сергея Николаевича:

- Для миномётчиков это был первый бой накоротке. Обычно наши «цели» находились на удалении от четырёхсот до трёх тысяч метров. Миномётчики должны уметь работать командой, должны молниеносно собрать миномёт, установить его надлежащим образом, быстро произвести выстрел, поразить цель, так же молниеносно разобрать миномёт и свалить с позиции, пока противник не «накрыл» ответным огнём. Если кто-то думает, что при таких навыках миномётчик будет к тому же снайпером-многостаночником, автоматчиком, пулемётчиком, каратистом и борцом, при этом будет вышивать крестиком, писать картины маслом, красиво петь и громко танцевать, то я Вам сообщаю: так не бывает.

Поэтому первое попадание в засаду привело к тяжелым, неоправданным потерям. Для рядового Мишина Александра Ивановича оказалось последним. Раненые вернулись в строй, однако это неправильное использование мужества и героизма солдат. Такой вариант боя нами даже не рассматривался. В перестрелке нас должно было прикрывать специально выделенное отделение, но вышло так, как вышло. Могло быть и хуже, но бойцы не растерялись и вступили в бой.

Стрелявшего по мне душмана увидел рядовой Григорий Григорьев (Чувашская АССР) и прижал его автоматным огнём, но (по рассказам других солдат) «дух» оказался опытней. Он оставил на валуне, за которым укрывался, чалму, для отвлечения внимания стрелка, перекатился в сторону и достал Григорьева пулей в бок, под рёбра.

Меня перевязывал рядовой Сергей Головатый (БССР), наводчик миномёта, для чего ему тоже понадобилось определённое мужество (грамотно накладывать марлевую повязку на обширную кровоточащую рану под огнём противника – не шуточное дело). Его прикрывал автоматным огнём с колена, прямо у меня над головой, рядовой Цисаренко Виктор (УССР).

Когда подобравшийся к нам под пулями мл. с-т Вадим Сушков (РСФСР) доложил о ранении Григорьева, я сказал ему послать кого-нибудь на помощь раненому, но действовать «аккуратнее» (аккуратно для боя – слово неподходящее…).

Послали рядового Мишина, пришедшего в полк совсем недавно, но успевшего уже, на учебных выходах в горы, зарекомендовать себя стойким бойцом. Видимо, сержант посчитал, что помощь раненому – не столь ответственное дело, как ведение огня по противнику. Не получилось у Мишина «аккуратнее» - когда он опустился на колени над раненым, «духовская» пуля снесла у него полголовы, забрызгав «чем-то тёплым и мягким…» лицо Григорьеву.

Вечная память погибшим!

P.S. Про «мою» пулю. Перед тем, как мы пошли вниз, на эвакуацию, кто-то из миномётчиков принёс её с того места, где было моё «укрытие» в промежутке между каменной плитой спереди и скалой сзади. Скала её остановила окончательно, наискосок по корпусу пули была вмятина. Я сначала думал, что в спину мне попало рикошетом от скалы - это уже в госпитале, при обследовании, выяснилось, что был «сквозняк». Единый патрон НАТО, кал. 308 Win (7,62 мм). Я такой попытался вывезти в Союз, но ушлый таможенник, не глянув в сумки, попросил вывернуть «пистон» на брюках. А там у меня было патронов 5 разных «экзотических» калибров. Разошлись, послав друг друга нах (он начал чегой-то про контрабанду боеприпасов), но патроны остались у него!

Комментарий Филинова Ивана Валерьевича, мастера спорта по пулевой стрельбе, Народного Браконьера России:

- Про Денисова я трохи в шоке.

На фотографии изображены две пары патронов. Слева два патрона, это 7.62х54R наш трехлинейный патрон. Два патрона справа это .308Win. Тот, что с красным носом - это пуля американской конторы Hornady, очень точная пуля. Очень дальняя, при попадании носик отваливается и возникает экспансивная полость, которая разворачивается и это полная жопа! Вторая – полуоболочечная пуля: открытый свинцовый сердечник, а латунная оболочка только сверху. Это охотничья пуля на крупных животных до 400 кг. Раскрывается в гриб, и тоже жопа полная!

У меня есть штуцер с оптикой Иж-18мн под патрон .308Win. Соответственно, я хорошо знаком с этим калибром. От него лоси делают два шага и падают, ломая себе передние ноги под весом туши. А товарищ, звавший на охоту в Нальчик (Кабардино-Балкария), из ЧиЗы (чешский CZ-550 Varmint) в этом калибре отстреливает степных волков весом в 60 кг с 500т метров. В 99% достаточно одной пули. У пиндосов для автоматики на вооружении стоит 5.56х45, он чуть мощнее нашего 5.45х39, с него работают все М-16, AR-15 и т.д. А для винтовок снайперских и ручных пулеметов в 1956-ом году принят .308Win. Он пришел на смену 30-06 Sprinfield (гильзу 30-06 уменьшили с 63 мм до 51 мм, и чуть покатили плечи гильзы. Получился .308Win. Калибр чуть слабее нашего 7,62х54, но сука чрезвычайно точный. Это самый распространенный калибр для высокоточной стрельбы на расстояния до 1 км. Амеры даже уменьшили зачетный круг мишени в 2 раза после появления 308го. Из хорошего ствола и прямых рук 308 с пулей 11 г способен собрать группу в поле 15х15 см на расстоянии в километр.

Так что Денисов реально сделан из брони и бетона, и это без шуток!!! Стреляли в него вряд ли полуоболочкой (ПО). У нее баллистика херовая (кроме таких, как Hornady A-max, но они дорогие, их армия не использует), они на коротке работают, потом пуля быстро теряет скорость и падает по минометной траектории. ПО используют охотники на дистанциях до 300м, где нужно точно остановить большого или опасного зверя. Если ей стрелять во что-то мелкое, или мягкое))), то останутся только уши. 100% это была оболоченная пуля армейская, а нос плюханулся об скалы. В военном патроне все пули оболоченные, что обычные, что специальные. Двуногий прямоходячий не отличается большой стойкостью к ранению, только кроме случая, когда его фамилия Денисов. "Буры", то бишь британские Ли-Энфильды, имели чуть больший калибр (НАТОвский патрон имеет калибр .308 дюймов, а Буровский, как и Мосинский - .311, хотя в метрической системе и те и те обозначаются 7.62, а по факту 7.7-7.8мм). Как правило пули были тяжелые и стволы у «буров» изрядно подношенные, что не особо способствует дальней точной стрельбе. Поэтому сделаю вывод - стрелял профи, скорее всего снайпер, и из хорошего ствола.

Ночевку в бронетранспортёре я перенёс почти нормально, моя верхняя часть туловища, в которой у некоторых находится мозг, почти не отломалась, не укатилась под командирскую сидушку, ноги тоже остались при мне. Поутру я проснулся изрядно помятый, но довольный, что проснулся. Со всей ротой, как культурный человек, умылся в реке, позавтракал и тут на всех навалилась небывалая новость - нас попёрли на построение. Построение в армии, это точно, самая новая новость.

Застроили нас на пляже поротно, с оружием и вещмешками, как говорится – с шинелями в скатку, точно, как перед первой операцией. Комбат капитан Есипенко поставил боевую задачу - десантироваться на вертолётах в район «Пизгаранского креста». Указанное место было печально известно нашему полку, 30-го апреля 1984-го года в полукилометре от кишлака Пизгаран, рядом со слиянием в «крест» трёх ущелий, прошел бой первого батальона капитана Королёва.

Для душманов это место имело стратегическое значение, ибо имело удобные, скрытные проходы через глухие горы в Пакистан. Оттуда на территорию Афганистана поступало оружие, боеприпасы, пополнение, деньги, рабы и всё это «счастье» было удобно оборонять в организованном душманами крупном перевалочном центре. Природа устроила в том районе очень высокие горы на очень большой площади, техника здесь не каталась, если правительственные войска сюда полезут, они останутся без еды, воды и боеприпасов. Поэтому к боевой операции привлекли советских солдат, типа, они крепче техники, они справятся.

Мне было очень приятно ощутить себя крепче чем броня, но всё же имелось лёгкое желание слегонца очкануть. Потери первого батальона намекали на грустные обстоятельства - душманы в тех горах водились борзые, они залупились на целый батальон, именно там ошивался Ахмад Шах с двумя телохранителями и французскими киношниками. Сидели, жабы, в горах и ждали как бы пообидней меня застрелить и заснять на видос.

Долго очковать советскому солдату не к лицу, я выслушал комбата Есипенко, получил задачу высадиться с вертолёта в офигенное душманское логово, огромную агломерацию кишлаков под названием Абдуллахейль, горестно махнул рукой внутри себя и подумал: - «Жизнь есть жизнь, как бы ты ее не жил, а иначе что это за жизнь».

По приказу комбата, командиры рот поделили своих подчиненных на группы для посадки в вертолёты, приказали с вещмешками и оружием дожидаться прибытия бортов прямо на каменистом пляже. Мы, солдаты, сидели и лежали группами, курили и трындели ни о чём. К нам подъехал БТР с коробками, ИО ротного и старшина прямо с брони доукомплектовали нас сухпайком на трое суток.

Может быть час, а может и полтора, наша рота «загорала» на пляже, затем появились первые борты, то есть вертолёты. Они заходили на посадку, ИО командира роты выкрикивал какие-то команды, но рёв двигателей и свист лопастей заглушал всё вокруг. Солдаты догадывались о том, что приказывает командир, по мимике и жестикуляции. Группа поднимала свои вещмешки, бежала на посадку, насколько это было возможно с грузом на горбу. Под грохот и гул я тоже поднялся и попытался побежать под своей ношей. Здоровенный вещмешок подскакивал на моих плечах при каждом шаге и вбивал меня в гальку пляжа, как баба копра вбивает в землю лягушонка. Если бы я знал, что быть горным стрелком настолько неприятно, наверное, пошел бы в кружок кройки и шитья с самого детства, но вспомнил пословицу «Солдат может делать то, что он желает, но не может желать, что ему желать» и побежал не лучше других.

По инструкции, первыми в вертолёт должны загружаться самые тяжелые солдаты группы, им полагалось проследовать в дальний конец десантного отсека и занять там места. При такой методике загрузки тяжело груженые бойцы десантируются самыми последними, а первыми покинут борт самые лёгкие и подвижные воины, разбегутся веером перед вертолётом и начнут прикрывать высадку метким огнём.

Самым тяжелым у нас оказался солдат с АГСом на горбу. Как положено по инструкции, он первым вполз по алюминиевой лесенке, ввалился внутрь вертолёта и плюхнулся на самое ближнее ко входу место. Ему было тяжело бежать дополнительных пять шагов, поэтому он сфилонил и как можно быстрей разгрузил свою спину. По закону глобального западлизма рядом не оказалось Рогачёва, некому было дать регулирующий подсрачник отважному воину, и мне пришлось проследовать на его место в конце десантного отсека. С трудом я преодолел ступеньки подпрыгивающей лесенки, впёрся со своим вещмешком в проём двери и чуть ли не на карачках достиг места АГСчика. Не прошло тридцати секунд, «бортач» втянул алюминиевую лесенку внутрь вертолёта, закрыл погрузочную дверь и взмахнул рукой, как Юрий Алексеевич Гагарин:

- Поехали!

Вертушка рванула вдоль пляжа, весело задрала хвост и пошла на подъем, я попытался смотреть в круглый иллюминатор,

увидел лишь горы, сплошные дремучие горы, они покрывали всё пространство вокруг и мне показалось, что вся планета сделана из этих жутких, корявых, островерхих непроходимых нагромождений скал и булыжников.  «За что меня везут в этот ужас, почему я не сдох в детстве», - в полном офигении подумал я под шум движков, лопастей и вибрацию всей машины.

В полёте мы находились минут двадцать, или тридцать. Вертушка шла ровно и уверенно. Пацаны внутри сидели, нахохлившись и угрюмо молчали. А ты попробуй поразговаривать внутри летящего вертолёта МИ-8. Можешь даже не поразговаривать, можешь покричать. Хочешь, выкрикни какие-нибудь обидные слова про Рогачава. Или про Джуманазарова. Пользуйся случаем, тебя всё равно никто не услышит. Даже ты сам. Поэтому пацаны молчали и смотрели кто под ноги, кто в иллюминатор. Лично я смотрел в иллюминатор. Чтобы запомнить дорогу обратно, если что. Но только хрен чего я там запомнил. Горы, горы и горы. Кругом горы и все на одно лицо. Как говорится, ничто не выглядит так одинаково, как нечто похожее на то же самое.

Вертушка набрала высоту. Всё, что я раньше видел снизу-вверх, сделалось видным сверху-вниз и радикально изменилось, я ничего не мог узнать. Сидел, хлопал глазами и не выступал. Всё равно никто не услышит.

В какой-то момент мы начали снижаться, чувак в пластиковом лётном шлеме откатил дверь, ведущую из десантного отсека нахер, то есть на улицу, то есть в никуда, за борт. Скомандовал «Приготовиться к высадке». Вообще-то он мог скомандовать что-то другое. Скажем, мог прокричать «Я имел ввиду род Бабрака Кармаля», или «Спят усталые игрушки» - это было без разницы, что именно он прокричит. Мы по ситуации понимали, что нам нужно делать. А делать надо было просто и бесхитростно – выпрыгивать через открытую дверь в расположенную на террасе делянку кукурузы.

- Что-о-о-о? – я реально охренел, когда увидел под вертолётом кукурузу. Это высокое, сцука, растение! Выше неё только пихты или пальмы. Какого хрена летуны выбрали именно кукурузу?

Мне резко пришло в память как в босоногом детстве я догадался спрыгнуть с крыши сарая в сугроб. Теперь я совершенно точно знаю, что это низменное занятие. Хуже него бывает только поступок, связанный с засовыванием пальцев в розетку. В детстве мне доводилось делать и то, и другое, по итогу я так и не пришел к выводу какой из них наиболее дурацкий и неприятный по последствиям. Оба достаточно хреновые, поэтому я не хочу повторять ни один, ни второй. В момент, когда ты с крыши летишь в сугроб, твой глазомер ориентируется на поверхность снега и считает её твёрдой, мышцы ног срабатывают, чтобы погасить удар, но снег проваливается, ноги не встречают сопротивления опоры, мышцы думают, что всё пронесло и расслабляются. А через долю секунды до тебя долетает спрятанная под снегом грядка и со всей дури херачит по ступням. В щиколотках хрустят детали твоей ходовой части, возникает ощущение резкой боли, коленки подламываются, пяточина перекашивается гримасой разочарования, ты валишься на четвереньки со стоном: - «Ёк-колобок». После такого жизненного опыта я больше не хочу совать пальцы в розетку. И не хочу прыгать с крыши сарая в сугроб. Поэтому, по заявкам трудящихся, летуны привезли меня в Абдуллахейль и зависли над делянкой кукурузы. Бортач растворил затворку и скомандовал: – «Уёбензебитте из моей машины нахер!»

Пацан с АГСом, который забежал в вертолёт первым, поступил по принципу «взался за хрен – тяни», если первым заскочил, значит будь таковым во всём, первым и выскакивай, он схватил автомат и выпрыгнул в открытую дверь с перекошенным от мужества лицом.

Зачем он это сделал, никто не знает и теперь никогда не узнает. Потому что он исчез в дверном проёме так, будто его сдёрнули за верёвочку, будто его смыло унитазом.

АГСчик полетел в сторону поверхности планеты Земля с ускорением 9,8 метров в секунду квадратную, как положено любому, кто прочитал учебник физики за 9-й класс. Долго ли, коротко ли он летел, но, таки, сквозь стебли кукурузы достиг поверхности планеты, попытался спружинить ногами, но наегорился на долю секунды из-за кукурузы, резко получил по стопам неожиданный удар выскочившей из-под стеблей клумбой. Коленки от этой подачи у него подломились, он инстинктивно выставил вперёд руки, встал на четвереньки… едва его ладони коснулись планеты Земли, торчащий из рюкзака черный ствол гранатомёта, толщиной в полтора хера мамонта, с размаха впечатался ему в затылок всей массой стальной болванки.

Пацан даже не охнул. Он ткнулся в грядку лицом, и попытался затихнуть в позе на карачках кверху задом. Но и этого ему не удалось, тут же, без секунды промедления, на торчащую кверху задницу гранатометчика, припечатались полусапожки снайпера, который выпрыгнул вторым туловищем.

По идее, снайпер относился к категории лёгких бойцов, однако, рожа гранатомётчика этого не ощутила и поехала юзом по стеблям кукурузы. Тело гранатомётчика выпрямилось, полусапожки снайпера сместились из-под центра тяжести самого снайпера, тот нелепо взмахнул в воздухе руками, как чайки крыльями, и смачно грохнулся копчиком и вещмешком на ноги гранатомётчика. В это время из вертолёта к ним двоим уже летели боевые товарищи. Ну и пошло-поехало: шлёп, шмяк, бац, хрясь, ой, уй…

Когда борт вертолёта покинул я, то прыгал уже не в кукурузу, а в кучу-малу, составленную из вещмешков, автоматов, зелёных солдатских тел, черных полусапожек… Всё это ворочалось, хрипело и материлось.

Вертушка выкинула замыкающего бойца мне на горб, завалилась лопастями вдоль склона, с красивым виражем загрохотала винтами прочь. Порывом ветра, уходящего из-под винтов, мотнуло несколько уцелевших сиротливых стеблей кукурузы, подняло в воздух и понесло чью-то панаму. Высадка состоялась успешно.

Проведёт разбор данной боевой операции участник работы над книгой «Руха», штатный военный консультант, подполковник запаса. офицер «по жизни», отвечающий за военно-теоретическую, практическую и техническую составляющие текстов, участник изложенных событий Денисов Сергей Николаевич, в то время - лейтенант, командир взвода управления миномётной батареи 3-го горнострелкового батальона 682-го МСП:

Прочитал один из комментариев к главе "01 19 Чару»:

«Читаешь и в край охреневаешь. Кто-то там прожил всю жизнь, растил семью, явно с душой возделывал сады. И в один прекрасный день им приказывают свалить. А затем приходит стадо обезьян, все расхерачивает, ломает стены, сжирает сады, срет в буфеты. Зачем?»

Вот такой эмоциональный обобщающий коммент, вызванный одним случаем: дурно воспитанный сержант Филякин (Вечная Память бойцу) на одной из прочёсок покинутых в Панджшере кишлаков нас… нагадил в очаг «хоны».

(Надо сказать, практически сделать это было нетрудно - таковой очаг представляет собой большой горшок, вкопанный вровень с полом одного из помещений второго этажа, в его центре).

Был такой случай? Был. Нужно было умолчать? Нет! Из подобных недомолвок вырастает искажённая, однобокая картина, которая ставит под сомнение правдивость остальной истории.

Но рассказ об этом единичном случае у определённой категории читателей сразу же вызывает обобщение всей нашей 40-й Армии со «стаей обезьян».

Давайте тогда разбираться, где обезьяны, а где кто.

События в ДРА в советской прессе, даже армейской, освещались крайне скупо. Хорошо, если удавалось побеседовать с кем-то, вернувшимся из-за речки. Мне вот, будучи тогда курсантом военного училища, не довелось.

У нас в стране все, в общем-то, знали: народ Афганистана сверг власть помещиков и собирается строить светлое социалистическое будущее. Но, как когда-то в нашем Туркестане в двадцатые годы, ему активно мешают бандиты-басмачи, названные «душманами». И им интенсивно помогают страны капиталистического блока, особенно США. Социалистический Китай, уязвлённый событиями на Даманском, тоже не остался в стороне.

Более знакомые с геополитикой люди понимали, что идёт захват очередных сфер влияния, и допустить, чтобы соседний Афганистан встал на путь сотрудничества с Западом, особенно с США - для Советского Союза смерти подобно. В этом случае на афганской территории тут же оказались бы «штатовские» военные базы и станции радиолокационного слежения. И ракеты, нацеленные прямо в «подбрюшье» СССР.

…К примеру, в Ливане «штатовцы» опередили нас своим десантом буквально на десятки минут - и это сильно изменило расклад сил на Ближнем Востоке…

Не знаю, у кого как, но в нашей воинской части никаких конкретных инструктажей по обстановке в ДРА не проводилось. Полк просто подняли по тревоге, вывели в полевой лагерь, доукомплектовали личным составом, вооружением и военной техникой - и послали «за речку».

Так мы и вошли туда - в твёрдой уверенности, что идём оказывать помощь народу и армии Афганистана в их борьбе с душманами, вооружавшимися, обучавшимися и всячески поддерживавшимися нашими «потенциальными противниками». И уверенность эта была небезосновательной: я общался со многими афганцами, представлявшими тот народ, за который мы воевали.

Не с торговцами (тем при любой власти хорошо, а уж приход ОКСВА у них вызвал просто бум торговли - до сих пор, небось, жалеют, что ушли «шурави»).

Не с кишлачными декханами - те вообще мало что понимали в происходившем, к сожалению. И больше слушали то, что говорили им муллы.

Я общался с той частью народа, которая принялась строить новую жизнь: активистами ДОМА (их комсомольцами), офицерами армии, с людьми, которые с доверием просто подходили пообщаться с «шурави». И таких было очень-очень много.

Пока мы не вошли в Панджшер.

…Ещё в Баграме,  без всяких политинформаций, всем нам стало понятно, кто такие «душманы». Тогда на плацу 108-й дивизии выставили для прощания гробы с телами убитых при попытке отремонтировать взорванный топливопровод бойцов-«трубачей». На месте подрыва «духи» устроили засаду и расстреляли не ожидавших нападения солдат. А над телами убитых надругались.

Там же мы узнали и о других методах, которые практиковали в своей «праведной борьбе» враги афганского народа: по ночам приходили в кишлаки  и города, с нечеловеческой жестокостью убивали учителей, механизаторов, инженеров, руководящий актив НДПА. Сжигали колонны с топливом и продовольствием, предназначенные для народной власти. Сжигали школы, подаренную СССР сельскохозяйственную технику…

Как всё это было знакомо каждому советскому человеку из истории своей Родины: кулачьё - колхозная контрреволюция, басмачи Средней Азии, бандеровцы Западной Украины…

Враги народной власти. Жестокость и бесчеловечность которых была предопределена средневековыми «нормами» - по «местному» календарю в Афганистане шёл 1364 год.

При боевых операциях в зелёных зонах Баграма, Чарикара и Джабаль-ус-Сараджа, при прочёсывании кишлаков в поисках душманов или их складов (по наводке ХАДа) с проживающим в них многочисленным гражданским населением военнослужащие советской армии обращались уважительно. Тем более, что разговаривать приходилось с седыми старейшинами. А дальше всё зависело от результатов поиска: если после диалога «Душман ас?» - «Душман нис!» в кишлаке обнаруживалось оружие и боеприпасы, к операции подключался ХАД, а методы его работы были не столь гуманны.

Но то - в кишлаках, где бурлила обычная, несмотря на гражданскую войну, жизнь.

В Панджшере всё было не так. Он встретил нас безлюдными кишлаками, в которых каждая «хона» таила в себе смерть от подрыва на мине-ловушке. Особенно плотно были заминированы ближайшие к Панджшерской дороге - Сариче - кишлаки. При разминировании Рухи, назначенной нам в качестве ППД, выбыли из строя от минно-взрывных ранений военнослужащие почти двух инженерно-сапёрных рот…

Владелец Панджшера, крупный земельный феодал Ахмад Шах «Масуд», всё мужское население кишлаков «своей» долины мобилизовал в отряды для борьбы против народной власти. Женскую половину увёл и укрыл в одному ему известном месте. А брошенные кишлаки стали базой для ночёвок и отдыха его отрядов - особенно те, что стояли поодаль от Саричи. Естественно, что «хона» в них не минировались, а в дальних ущельях не минировались даже ведущие к ним тропы - по ним «духи» ходили почти круглосуточно. Наш полк не мог силами 2-х неполных «рейдовых» батальонов контролировать каждое ответвление от главного Панджшерского ущелья.

А сама Панджшерская долина с прилегающими ущельями идеально подходила для ведения войны «партизанскими» методами: минирования единственной дороги и немногочисленных горных троп; устройства засад в местах минирования или в природных теснинах (вырваться из которых при остановке первой и последней машин было практически невозможно); обстрелов из ДШК или миномётов с окружающих высот (когда ни засечь место позиции, ни подобраться к нему практически невозможно).

Натренированные пакистанскими, китайскими, «штатовскими» инструкторами «воины Аллаха» пользовались предоставленными им природой и «цивилизованным Западом» возможностями по полной программе, и наносимые ими удары были частыми и болезненными - мы теряли своих боевых товарищей. А в Союзе текла мирная жизнь, и некоторые безмятежные граждане были уверены, что военнослужащие Контингента в ДРА просто «загорают».

Но - вернёмся к нашим «обезьянам». Я сказал уже, что кишлаки в горах только казались брошенными - зачастую при их прочёсывании мы натыкались на ещё тлеющий очаг или брошенный впопыхах чайник с кипятком. Банды «Масуда» находили в них укрытие, продовольствие и отдых после налётов на колонны и гарнизоны войск армии ДРА и Союза.

Так что те, кто «явно с душой возделывал сады» на земле, принадлежащей Ахмад Шаху - не «свалили по приказу» и не были такими белыми и пушистыми, какими их хотел выставить автор коммента. Они по воле своего феодала на деньги «цивилизованных» и не очень стран объединились в банды - для борьбы против народной власти, желавшей пресловутую землю отдать в их же руки…

…Сержант Филякин вряд ли думал об этом, желая «насолить» «душманам» в месте их ночёвок.

Он, скорее, думал о том, что враг вернётся сюда снова и будет неприятно удивлён таким «сюрпризом».

Ещё он надеялся, наверное, что эта «хона» теперь уж точно не послужит убежищем для «воинов Аллаха» и им придётся подыскивать себе другое укрытие.

Ну, не было у Филякина с собой настоящей мины, чтобы заминировать «хону» так, как это сплошь и рядом делали сами «духи». Но и желания оставлять в бандитском схроне букет цветов с «коммунистическим приветом» тоже не было.

С точки зрения воспитанного, культурного, и образованного гражданского человека, почитывающего рассказы о войне в уюте своей квартиры, такой боец - воплощение варварства. Но - «всё познаётся в сравнении»: кучка сержантского дерьма в очаге против выпотрошенного «белыми и пушистыми» живьём человека…

Не моё дело сейчас порицать или поощрять поступок солдата, погибшего (вечная ему Память) в бою за счастье чужого ему народа.

А народ этот, в итоге, избрал себе (вернее, его после нашего ухода заставили избрать) путь продолжения средневекового варварства. И сейчас, уже после аж 20 лет «помощи» США в установлении «демократии», Афганистан остаётся беднейшим государством Центральной Азии.

Там, кроме неповторимой по красоте природы, иностранцу смотреть не на что - разве что на кишлаки и провинциальные города, словно застывшие в тринадцатом веке.

Да ещё стоят вдоль дорог памятники, поставленные погибшим там боевым друзьям-«шурави»… Нашим бывшим врагам есть, что показать приезжим и потомкам…

Были ещё две статуи Будд в долине Бамиана, мировое культурное наследие - так их те, «кто там прожил всю жизнь, растил семью» - уничтожили.

Но я не буду сравнивать их с обезьянами. Хотя они не так далеко ушли вперёд по тропе эволюции…