На протяжении первых лет войны бандеровцы под знаменами ОУН и УПА (в РФ признаны экстремистскими организациями и запрещены) активничали в немецком тылу, помогая оккупантам наводить «новый порядок», творя жестокие расправы над «неправильным» населением.
Позднее, в связи с успехами Красной Армии и приближением фронта к западно-украинским территориям, они попытались противостоять регулярным советским частям. В 1944-м на Волыни, в Полесье неоднократно происходили бои бандеровских куреней (батальонов) с войсками наступающей РККА. Однако практически во всех случаях столкновения заканчивались сокрушительным поражением украинских нацистов.
Их руководство, поняв безнадежность таких противостояний, вскоре отдало своим отрядам распоряжение радикально перестроить действия: в открытый бой с крупными подразделениями Красной Армии не вступать, понадежнее укрыться в лесах, устроить там базы с оружием и запасами продовольствия, ждать, пока фронт не переместиться еще западнее, а потом, когда окажутся уже в советском тылу, приступить к террористическим актам и пополнять свои ряды, привлекая в них местное население, создавать среди селян агентурно-осведомительную сеть.
Последняя группа бандеровцев
После ареста в 1954 году Василя Кука — последнего главнокомандующего УПА* — большая часть уцелевших на тот момент бандеровцев или подалась на Запад, или легализировалась в СССР, потому что дальнейшего смысла в сопротивлении не было. Но остались отдельные группы особенно упорных, которые продолжали борьбу. Постепенно они гибли один за другим, пока не осталась последняя группа.
Она начала действовать «под занавес» противостояния ОУН-УПА* с Советским Союзом — с лета 1952 года. Первоначально группа состояла из семейной пары — Марии Пальчак (псевдо Стефа) 1922 года рождения и её мужа — члена Подольского окружного провода ОУН* Петра Пасечного, который был на три года её младше (псевдо Чёрный и Пётр). В 1955 году к ним присоединился 17-летний Олег Цесарский.
Если бы не поддержка местного населения, группа Петра не смогла бы продержаться так долго. Наибольшую помощь ей оказала чета Клюбов с хутора Кубань. Он располагался неподалёку от села Цюцькова, который в 1968 году переименовали в Малиновку. Дома хутора стояли посреди леса на границе Рогатинского и Бережанского районов Станиславской (с 1962 года — Ивано-Франковской) области. За лесом начинался Подгаецкий район Тернопольской области.
Первую свою зимовку Пётр и Стефа провели в схроне в Тростянецком лесу Тернопольской области. Она выдалась тяжёлой, и на будущее они решили подобные свои укрытия делать в населённых пунктах. Однако план этот удалось реализовать только в конце 1954 года.
С согласия Мирона Клюба и его жены Михайлины Нижник в недостроенной части их дома бандеровская чета вырыла себе небольшой тайник, рассчитанный только на двоих. Первоначально его думали устроить у двоюродного брата Мирона — Ярослава, но потом выяснилось, что в супеси, на которой стоял его дом, схрон устроить сложно — близко подходили грунтовые воды.
Пётр хорошо знал Клюбов. В предыдущие два года он и его жена часто заходили к ним вместе с ещё одним бандеровцем — Михилом Перегинцем (Белым): иногда скрывались у них, иногда Мирон помогал им продуктами. Для него самого и его домочадцев Пётр был Иваном.
«Крыивку» вырыли за пять дней. Чете бандеровцев помогали и хозяева, и Ярослав со своей женой Каськой. Зимовку 1954-55 годов Пётр и Стефа провели в ней.
Со временем оказалось, что воздуха в крошечном схроне для того, чтобы там постоянно находились два человека, мало. Поэтому Мария и её муж старались больше времени проводить на поверхности, соблюдая все правила конспирации.
У них была рация, правда, неисправная (Пётр прошёл курс радиста в обучающем центре националистов) и печатная машинка, на которой они размножали имевшиеся у них листовки и литературу. Даты они каждый раз ставили новые, чтобы у местных жителей и органов госбезопасности создавалось впечатление, будто в этом районе существует целая сеть бандеровских групп.
В 1955 году к ним присоединился юный Олег Цетнарский, которого все называли Иваном молодым.
То, что на хуторе Кубань скрываются боевики УПА*, знал весь Цюцьков, но селяне молчали, так как были уверены, что есть и другие группы, и за излишнюю болтливость можно лишиться головы. Были и такие, кто сочувствовал борцам за «незалежность», но присоединяться к ним считали излишним. Кто-то даже помогал продуктами и вещами.
После задержания Василя Кука активность бандеровцев сошла на нет, и органы госбезопасности значительно сократили свою активность на Западной Украине — перестали проводиться прочёсывания лесов войсковыми соединениями, уменьшилась розыскная и агентурная работа.
Пётр с Марией постепенно начали смелеть. Они уже почти не пользовались схроном, спускаясь туда, только если к хутору приближался кто-то подозрительный. Об этом их предупреждали дети Клюбов. Но Кубань был затерян среди лесов, поэтому сюда редко кто наведывался из представителей власти.
Летом бандеровцы уходили в тернопольские леса или сёла Рогатинского района Станиславской области, иногда ненадолго возвращаясь на хутор Кубань. У них была одна автоматическая винтовка и пистолеты, с которыми они совершили в окружающих сёлах 11 вооружённых ограблений сельских магазинов («сельпо») и колхозных складов. Награбленное сбывалось в других сёлах через магазины потребкооперации. Также бандеровцы запугивали местных советских активистов, но пока никого не убивали.
Пётр считал, что грабежи являются частью борьбы его группы с советской властью, которая эксплуатирует украинцев. При этом награбленное позволяло держаться на плаву и самим бандеровцам.
Со временем их самонадеянность перешла разумные пределы: они стали обращаться за медицинской помощью в медпункт Верхней Липицы — там располагался сельсовет, ходили на танцы в клуб в этом же селе и даже сфотографировались на хуторе Кубань вместе с родственниками жены Мирона Клюба.
Последнее их и погубило — фотография стала той ниточкой, по которой «гэбисты» пришли к группе после того, как Пётр совершил убийство.
12 октября 1959 года бандеровцы шли на ужин к кому-то из местных жителей села Тростянец. Навстречу им из этого же села в Тростянецкий лес на явку с информатором направлялся лейтенант КГБ В. Стороженко. На опушке леса он заметил приближающуюся к нему троицу и крикнул: «Стой! Кто идёт?!» Это были его последние слова.
Бандеровцы бросились бежать, лейтенант достал из кобуры пистолет и погнался за ними. Когда Пётр Пасечный понял, что их преследует один-единственный человек, он остановился, залёг и застрелил того из охотничьего ружья, которое было у него с собой. Группа забрала оружие и документы «гэбиста», после чего скрылась.
Лейтенант Стороженко стал последней официальной жертвой ОУН-УПА со стороны советской власти.
Сотрудники Комитета госбезопасности начали поиски убийц, постепенно сужая круг.
На хуторе Кубань группа Петра появляться перестала. По воспоминаниям Марии Пальчак, Петру стало известно, что зимой 1958-59 годов к Мирону Клюбу уже наведывалась милиция и пыталась выведать, не скрывается ли у него кто-нибудь.
Летом бандеровцы получили информацию, что недавно сделанное фото попало в распоряжение КГБ, и решили больше на хуторе не появляться, но Мирона предупредили, чтобы он схрон на всякий случай не засыпал. По воспоминаниям родственника Мирона — Ярослава, причиной ухода группы стала ссора между тем и Петром. Он утверждал, что его двоюродному брату даже угрожали расправой.
Зимовку 1959-60 годов группа провела в схроне, организованном в селе Шумляны на подворье у Петра Подгородецкого, который, возможно, приходился Марии Пальчак родственником. Однажды в подпитии Подгородецкий кому-то разболтал, что у него скрываются бандеровцы, и Пётр 4 марта 1960 года увёл своих людей в лес. Там ещё лежал снег, было холодновато для ночёвок под открытым небом, но оставаться в схроне было слишком опасно.
Развязка наступила 14 апреля. В Божиковский, Славятинский и Тростянецкий леса съехалось много войск — бандеровцам стало понятно, что об их новом месте обитания органам кто-то сообщил. Они решили бежать и в случае угрозы попадания в плен — застрелиться. До их слуха долетали требования о сдаче, но они продолжали уходить от погони. Мария Пальчак (Стефа) потом вспоминала:
«Вдруг я споткнулась о ветки и упала. Солдаты стали подбегать ко мне, а я была ранена в правую руку. Последними усилиями приложила пистолет Р-38 («Вальтер») к голове, выстрелила и упала. Рукой владела плохо, поэтому пуля попала в голову в 7 миллиметрах от мозга, и я себя не смогла смертельно ранить. Когда фотографировали место происшествия, то солдат услышал, что я дышу. Мне на месте санитары сделали перевязку и на машине отправили в Подгайцы. Этого я уже не помню».
Видимо, череп пуля не пробила, прошла вскользь, так как показания Мария Пальчак давала уже на следующий день. Она не выдала Петра Подгородецкого, который укрывал группу в последнюю зимовку, рассказав только, что единственный схрон находился у Клюбов на хуторе Кубанский.
Что касается её мужа Петра Пасечного — его грудь прошили несколько пуль преследователей, Олегу Цетнарскому очередь перебила ноги, и оба бандеровца застрелились. Так прекратила своё существование последняя группа ОУН-УПА*.
Осенью состоялся суд. Приговор Тернопольского областного суда присудил Марию Пальчак к 15 годам лишения свободы, которые она отбыла от звонка до звонка. Мирон и Ярослав Клюбы также получили различные сроки и полностью их отсидели. Жену Мирона — Михайлину Нижник — власти как многодетную мать пожалели.
На этом официально прекратилось противостояние украинских националистов ОУН-УПА и Советского Союза.
Иван Гончарук родился в 1925 году в западноукраинском селе Грудки, которое на тот момент входило в состав Польши, а в 1939-м в результате Польского похода Красной армии стало частью СССР. Учился на курсах слесарей. Когда началась Великая Отечественная война, старшего брата забрали в РККА. Иван призыву ещё не подлежал и остался дома. Там же, на Западной Украине, он пережил гитлеровскую оккупацию, чем в это время занимался — неизвестно. В 1944 году, когда Красная армия освобождала западные территории СССР, на службу призвали и Гончарука-младшего, однако он состоять в рядах Красной армии не пожелал. Сначала прятался у сестры, а потом ушёл в лес к бандеровцам и начал участвовать в кровавых акциях УПА*.
В конце 1945 года Гончарук и двое других бандеровцев были схвачены сотрудниками НКВД на чердаке дома, где они прятались, с оружием в руках. В 1946 году Гончарука приговорили к расстрелу, но затем приговор смягчили — дали 20 лет лагерей. Уже в наше время, в 2019 году, кандидат исторических наук Леся Бондарук из Украинского института национальной памяти рассказывала, что Гончарука обвиняли "в ликвидации людей, которых служба безопасности УПА* разоблачила как доносчиков, а также советских активистов". В частности, его признали участником покушения на местного жителя Юрия Турковца, помогавшего советским органам правопорядка выявлять бандеровцев. Сам Турковец был ранен, его жена Горпина — убита. По версии Бондарук, на самом деле Гончарук в карательных акциях не участвовал и был "господарчим", то есть снабжал отряды УПА* продовольствием и одеждой.
Иван Гончарук попал на Колыму. Отсидел он только половину срока — 10 лет. В 1955 году вышел указ Президиума Верховного Совета СССР "Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны". Под амнистию попадали те, кто сотрудничал с оккупантами "по малодушию или несознательности". Вошёл в эту категорию и Гончарук. Выйдя в 1956 году на волю, он поселился в посёлке Усть-Омчуг Тенькинского района Магаданской области. Работал поваром в войсковой части, познакомился с будущей женой — швеёй Галиной Проценко, уроженкой Сумской области. Позже окончил курсы руководителей производства, устроился заведующим столовой на 169-м километре Колымской трассы. В семье Гончаруков родились дочь и сын. Север тогда славился высокими зарплатами, надбавками, коэффициентами. Бывший бандеровец не жаловался на жизнь, в отпуске посещал краснодарские курорты.
Но только не Гончаруки — они купили дом с приусадебным участком под Харьковом и в 1975 году перебрались туда. Всё бы ничего, но Гончарука тянуло на малую родину — Западную Украину. В недобрый для себя час он поехал туда и был опознан односельчанами. Они помнили о тех его преступлениях, о которых не ведало советское правосудие. Если раньше считалось, что Гончарук участвовал в кровавых преступлениях лишь на вторых ролях, то теперь открылись новые свидетельства о карательных акциях. Так, местный житель Николай Найдич опознал в Гончаруке человека, жестоко избившего его мать, которая в итоге скончалась. Следствие установило, что в 1944-1945 гг. банда, в которую входил Гончарук, совершила в Волынской области более 40 убийств советских граждан. Свидетели, включая других членов банды, уже отбывших наказание, показали, что Гончарук лично убил как минимум троих человек. На такие деяния хрущёвская амнистия не распространялась, срока давности здесь не было.
16 октября 1987 года суд приговорил 62-летнего Ивана Гончарука к высшей мере наказания. Попытки родственников добиться пересмотра приговора ни к чему не привели. В июле 1989 года Гончарука расстреляли в Киеве. Для горбачёвских перестроечных времён, когда в печати подвергались дискредитации многие советские герои, а после войны к тому же прошло больше 40 лет, такой приговор был событием исключительным. Это говорит о том, что у суда имелись железные доказательства вины Гончарука.
Иван Гончарук каких-то трёх лет не дожил до принятия уже независимой Украиной закона "О реабилитации жертв репрессий коммунистического тоталитарного режима".
Колыма была для Гончарука спасительной. Проживи он здесь ещё несколько лет — мог бы вернуться на новую Украину не преступником, а героем. Но человек предполагает — а возмездие, как оказывается, может настигнуть преступника и полвека спустя.
«Последний бандеровец» до 1991 г.
Бандеровец Илья (Илько) Оберишин многие годы провел вне человеческого общества. Он не сидел в тюрьме и не был в ссылке, а скрывался в лесах. Больше сорока лет (1951–1991 гг.) он провел в подполье. Лишь в самом конце 1991 года, уже после референдума, на котором украинцы высказались за независимость, Оберишин вышел из леса.
Выйдя из лесу, Оберишин сразу отправился в... Рух! Тогдашний глава Тернопольского краевого провода НРУ Иван Бойчук, мягко говоря, скептически отнесся к рассказу неизвестного.
Из интервью Оберишина с украинским журналистом Вахтангом Кипиани (2000 г.):
Оберишин смеялся, когда вспоминал ту встречу: «Он, наверное, впервые увидел бандеровца так близко». Но все же Бойчук позвонил главе областной Рады Богдану Бойко. И новосозданная СБУ, и милиция, и органы власти в большинстве своем состояли из «вчерашних». И тут «отшельник», может быть, впервые за десятилетия испугался. Быть арестованным уже в независимом государстве, за которое столько лет боролся...
— Мы решили пару недель подождать. Знаете, я ходил по Тернополю, смотрел на людей, слушал разговоры. Ночевал на железнодорожном вокзале. Все это очень угнетающе действовало на психику. Тут все-таки уже Украина, уже гимн «Ще не вмерла...» исполняют, а я еще в подполье. Кроме того, я был болен. Короче говоря, я еще раз пошел в Рух и говорю — хлопцы, делайте хоть что-нибудь. Это было в конце января 1992 года.
Бойко при мне позвонил генералу Радченко, руководителю областной СБУ. Пришел Радченко, один из милицейских начальников Хмель — я им все рассказал. Кто я такой, что делал.
— Интересно, какой была их реакция?
— «Їм було дуже гірко в роті». Сказали — не будем спешить. Через две недели вновь пришли — они просто проверяли архивы КГБ. Разрешили поселиться в Тернополе, выдали паспорт. Я остался работать в Рухе, меня даже избрали в краевой провид. А в 1993 году я стал руководителем областного «Мемориала».
— Пане Илько, как видим, «органы» не нашли в вашей биографии ничего предосудительного. Почему же вы прятались столько лет?
В 1941 году я стал членом ОУН*, мой псевдоним «Стецько». Я вновь поехал учиться, но теперь поступил в Львовский мединститут. Организация мне поручила доставать медикаменты для подполья. С приближением «других совітів», где-то в начале апреля 1944 года, я перешел в подполье ОУН. Нужно сказать, что у нас не было опыта борьбы с большевистской агентурой. Скажем, в Копыченецком районе одна местная девушка подговорила нашу «боївку» напасть на местную тюрьму, чтобы освободить товарищей. Но она намеренно не сообщила, что здание стоит в чистом поле, рядом железнодорожная станция, где полно солдат. Одним словом, еле ноги унесли. Вскоре меня перевели во вспомогательную структуру УПА* «Український Червоний Хрест».
Конец войны принес сомнения — что делать? Мы прекрасно понимали, что фронтовые части теперь бросят против нас. К началу 1947 года медицинская служба была расформирована. Прямых столкновений стало меньше — не было кого лечить. Мы понимали, что, по сути, действуем на самоуничтожение. На Тернопольщине вооруженная борьба продолжалась до 1951-го, а в Карпатах — до 1953 года.
В начале 1951 года мои друзья из «боївки» зашли в одну хату на краю села, а она оказалась под прицелом. Хату большевики сожгли. И я остался один.
— Не было ли мысли бросить сопротивление, оно становилось бессмысленным?
— Я исключал для себя возможность явки с повинной. Я многих людей знал, люди меня знали, поэтому я решил уйти в глубокое подполье. Я порвал отношения практически со всеми. Только пятеро людей, которым я полностью доверял, знали, что я жив. Василь Цетнер жил в селе Городниче Пидволочисского района. Я ему порекомендовал вступить в партию, его избрали председателем колхоза и вскоре даже наградили орденом Ленина. Но именно он поддерживал меня многие годы, при необходимости давал деньги.
Организованное подполье перестало существовать. После смерти друзей я несколько раз выходил на явки, но ни разу никого не застал. Люди, которые были готовы в 44-м пустить себе пулю в лоб, в 51-м — морально сломались. Многие просто боялись. За стакан воды для подпольщика давали годы тюрьмы.
— Почему вы не вышли из подполья в начале пятидесятых, как десятки тысяч повстанцев?
— Я не боялся наказания. Я просто хотел остаться верным своим идеям: не говорить с врагом, не оправдываться. Даже если бы мне пришлось умереть в лесу. Когда я болел, я стремился залезть подальше в чащобу, как медведь, так, чтобы если мои останки когда-либо и найдут, не могли их опознать. Обычному человеку трудно себе представить, как тяжело многие годы быть одному. Но человек ко всему привыкает. Я испытывал голод: терял сознание, приходилось лизать росу с травы, когда не было сил найти воды. И все же я считаю, что победил я, а не большевики.
— А может быть, вас и не искали? Многие повстанцы перебирались куда-нибудь на Донбасс, Николаевщину и обустраивались.
— До середины пятидесятых КГБ не знало обо мне ничего. То есть они имели информацию, что был такой руководитель СБ и подполья, но пропал. И только когда арестовали моего университетского товарища, который жил по фальшивому паспорту, он рассказал им обо мне — назвал мою настоящую фамилию, откуда я родом и прочее. Тогда они взялись за семью, искали меня в лагерях, даже в диаспоре — в Западной Европе и Америке.
— Вы упомянули семью. С кем из родственников вы поддерживали отношения?
— Я сделал удачный тактический ход, порвав любые отношения с семьей. Мои близкие ничего не знали обо мне, и я ничего не знал о них. Отец погиб еще в 1944 году, когда во дворе разорвался снаряд. Но была жива мама, братья и сестры.
В Святвечер, 6 января 1992 года, я впервые подошел к родной хате. Я не был дома более сорока лет. Во дворе стоит какой-то старенький мужчина, слышно, как дети плачут. И, знаете, я не решился зайти в свою хату в такой вечер. Я опять пошел в поле, залез в скирду и в ней переночевал. На следующий вечер я опять пошел домой, в том старике я узнал брата. Не по лицу, а по фигуре. Я кашлянул — он спрашивает, кто это. Я говорю: Илько.
В 2007 г. тогдашний президент Украины Виктор Ющенко наградил Илью (Илько) Оберишина орденом «За заслуги III-степени». Прежде всего, интересна мотивация Виктора Ющенко, за что он наградил просидевшего 40 лет в лесах, и толком не воевавшего с советской властью бандеровца?
Заключение
В 1950-м на нашу сторону добровольно перешел 19-летний бандеровец Богдан Сташинский. Чекисты успешно внедряли его в разные банды националистов. Это помогало ликвидировать или разоружить и арестовать беглых карателей. В начале 50-х вооруженное бандподполье на Украине было в основном разгромлено и подавлено. В лесах еще оставались только совсем мелкие группы террористов, которыми через Бандеру руководили западные спецслужбы.
В народе нашем недаром говорят, что "сорную траву надо рвать с корнем". В отношении бандеровщины это по вине проходимцев и политических конъюнктурщиков, увы, не было сделано. И сорная трава бандеровщины проросла, разбросав свои семена в украинском обществе.\
То, что случилось на Украине в 2014 году, готовилось годами. Так, уже в 1997-м бандеровщина была там реабилитирована и даже признана (по крайней мере во всех западных областях) "одной из воюющих сторон" во Второй мировой войне. А в 1999 году президент Леонид Кучма учредил медаль "Защитнику Отчизны", которой, кроме ветеранов красноармейцев и партизан, наградил недобитых вояк УПА*, которых по всем правам приравняли к ветеранам.
Дальнейшая героизация Бандеры и бандеровцев при президенте Ющенко, а особенно – начиная с 2014 года – у всех нас сегодня на виду.
По данным КГБ УССР, в послевоенный период в борьбе с УПА погибло 25 000 советских военнослужащих, сотрудников органов ГБ, милиции и пограничников, а также 30 000 представителей совпартактива. 1947 год стал последним годом для ОУН-УПА на территории Польши и Чехословакии. В боях с бандами применяли армию.
Ставьте лайки, подписывайтесь на канал, делитесь ссылками в социальных сетях. Спасибо за внимание!
