В Московском высшем общевойсковом командном училище нас учили военному делу, учили побеждать не числом, а умением. Это было главным в нашей подготовке. А на занятиях по высшей математике, теоретической механике и других гражданских дисциплинах нас учили всего лишь решать различные задачи. Важность гражданских предметов была тогда для нас не совсем очевидна.
Преподаватель высшей математики Василий Прокофьевич Балашов, командовавший в годы Великой Отечественной войны разведротой, не раз говорил нам, что для правильного решения задачи нужно четко сформулировать её условия. И что любая война ставит перед командирами задачи, от умения правильно решать которые зависит не только победа в бою, но и жизни их подчиненных.
Мне повезло, что в Афганистан я попал не сразу после окончания училища, желторотым лейтенантом. А после года переподготовки в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава. Так что, в августе 1986-го года, когда я принял под командование 8-ю сторожевую заставу на горе Тотахан (отм 1641 м.), был уже матёрым старым лейтенантом (до старшего лейтенанта оставалось еще около года). Взрослым мужиком двадцати одного года от роду. Застава была небольшой: управление роты, мой мотострелковый взвод, приданные танковый экипаж, минометный расчет и станция радиоперехвата. Всего около сорока человек. А вот задач, которые на меня свалились, было целое море.
И самое главное, нужно было срочно решать вопросы с братьями-моджахедами. Места у нас под Баграмом были неспокойные. Душманы частенько обстреливали нашу заставу реактивными снарядами, из минометов, безоткатных орудий и ДШК. Мне это очень не нравилось. Не нравилось, что башню моей командирской БМП украшала сквозная дырка от духовской реактивной противотанковой гранаты. Что моим бойцам постоянно приходилось заниматься сбором металлолома (убирать с дорожек осколки от реактивных снарядов, иногда довольно крупных) и восстановлением разрушенных СПС-ов (стрелково-пулеметных сооружений). Не нравилось, что до моего приезда в роту у нас были погибшие и раненые. Это было не правильно.
Зато благодаря этим проблемам мои бойцы были неплохо обучены действиям при обстреле и при нападении на заставу. А вот с управлением огнем заставы были проблемы.
Первая проблема была самой неожиданной – с нашей горки была прекрасная видимость в радиусе не менее четырех километров на все 360 градусов. А это означало - слишком большое количество различных построек, душманских укрепрайонов и различных потенциальных огневых позиций, с которых душманы могли обстреливать не только наши заставы, но баграмский аэродром, и штаб нашей дивизии (известный способ защиты информации использованием избыточной информации – одному наблюдателю чисто физически было невозможно «держать» под контролем район, площадью более пятидесяти квадратных километров).
Наблюдатель любил рассматривать окрестности с помощью ТЗК (трубы зенитной командирской), которая была установлена на 1-м посту. Но при обнаружении цели или места, откуда по нам ведут огонь, вместо их координат, сообщал лишь название ближайшего кишлака. И то, что это место находится немного (это насколько?) правее, левее, ближе или дальше (использовать привычную для карточек огня систему 3-4 основных и 1-2 дополнительных ориентиров не получалось, для такой большой площади их требовалось гораздо больше). В результате, мне приходилось каждый раз подниматься на 1-й пост и уточнять координаты целей. Ночью на вопрос, откуда стреляли, получал в ответ жест рукой – оттуда (ни дальность до цели, ни более-менее точное направление на цель узнать было невозможно).
Второй проблемой было то, наши мотострелковые подразделения в Афганистане были многонациональными (с другой стороны, в этом была и наша сила), не все бойцы хорошо знали русский язык. И мои наблюдатели довольно часто забывали или путали названия кишлаков (которых в зоне ответственности нашей роты было много). Не все могли точно определять расстояния (на сколько метров ближе - дальше, праве - левее находится цель от ориентира) на большой дальности. Так что с целеуказанием у нас поначалу всё было очень печально.
А третья проблема заключалась в том, что после моего побега из баграмского инфекционного госпиталя, командир из меня был никакой. Сбежать мне пришлось на второй день, после того, как меня перевели из реанимации в палату интенсивной терапии. После тифа у меня был большой дефицит веса (весил менее пятидесяти килограммов при росте 180 см.) Ходить первое время у меня получалось только с большим трудом. И подниматься на первый пост не всегда получалось.
В-общем задача была понятна. Пока духи не узнали об этих проблемах и не вырезали нашу заставу, мне нужно было срочно что-то придумывать.
Решение оказалось не очень сложным. Я обратил внимание на ТЗК (трубу зенитную командирскую), которая стояла у нас на первом посту. У ТЗК была шкала угломера, которой мы не пользовались. Но которая явно могла нам помочь.
За «точку отсчета» был взят наш «Слон» (Т-62). Точнее «ноль» на его угломере. К этому нулю «привязали» нули ТЗК (просто повернув её корпус), миномета (закрепив на закрытой огневой позиции немного в другом месте, чем было ранее, цинк из под патронов, с проделанной в его днище прорезью, в который ночью вставляли фонарик – днем эта прорезь, а ночью светящаяся полоска служили выносной точкой прицеливания для миномета) и боевых машин пехоты (на каждой БМП была просто введена поправка к угломеру, которая была записана у меня на импровизированной карточке целей – о ней чуть ниже).
Теперь наблюдателю, при обнаружении цели, достаточно было сообщить об этом дежурному по заставе. Я с оружием, радиостанцией и биноклем выходил на свой наблюдательный пункт к позиции миномета (от нашей импровизированной «канцелярии» роты – командирской землянки) до неё и до первого поста было метров десять. Наблюдатель с 1-го поста докладывал мне о цели и сообщал всего лишь три или четыре цифры, которые он видел на ТЗК (прочитать и озвучить цифры, было по силам любому бойцу, независимо от уровня знания русского языка).
Днем с помощью бинокля я уточнял дальность до цели и выбирал вид огневого средства. По своей самодельной карточке целей определял исходные данные для стрельбы. От стандартной карточки огня, которая хранилась в документации заставы, моя карточка целей отличалась «красными зонами» (направления на мирные кишлаки, наши заставы и т.д. – с учетом, как минимум, двух радиусов разлета осколков мин и 115 мм. снарядов) и очень большим количеством контрольных «точек» (крайних зданий в духовских кишлаках, отдельных крепостей, различных местных предметов, «излюбленных» и ожидаемых мест появления моджахедов и т.д.) с указанием прицела и угломера для стрельбы по ним из танка и миномета (это были мои основные рабочие «инструменты»; БМП-2 и ПКП использовались гораздо реже).
Прицелы на карточке были указаны исходя из моих математических расчетов (не обязательно было стрелять по каждой контрольной точке, достаточно было «забросить» дымовые мину или снаряд по одной из них, чтобы определить поправки по дальности и угломеру для остальных точек в этом районе – благо, что днем с нашей горки окружающая местность была видна, как на ладони) и реальных наших боевых стрельб в «режиме» зима-лето (с учетом значительного превышения нашей горки относительно целей, наших погодных условий, когда летом температура была под 50 градусов и т.д.).
На всякий случай на обратной стороне карточки у меня была шпаргалка с прицелами для стрельбы из танка и миномета в зависимости от дальности до цели. А для миномета – еще и в зависимости от заряда – основного, дополнительных и дальнобойного.
Я выбирал тип боеприпасов (осколочное действие 82-миллиметровых мин со взрывателем без колпачка на открытой местности, фугасное – с колпачком для работы по укреплениям; на 115-миллиметровых шрапнельных снарядах ЗШ6 нужно было предварительно устанавливать дальность воздушного разрыва на дистанционной трубке – эти снаряды очень хорошо зарекомендовали себя - жаль, что у нас на заставе их было очень мало и что дистанционные взрыватели не использовались на минометных минах, пусть не на 82 мм,, но хотя бы на 120 мм. Сейчас для защиты от шрапнельных боеприпасов нужно, как минимум, выкапывать «лисьи норы» в сторону противника). После этого я передавал данные для стрельбы (экипажам танка и БМП-2 - по радиостанции Р-148, минометчикам – голосом). Огонь, как правило, открывался по готовности. С помощью бинокля (а когда немного окреп, с помощью ТЗК) корректировал огонь.
К сожалению, зенитная труба давала только направление на цель (угломер). Для полного счастья нам не хватало дальномера. Поэтому ночью приблизительную дальность до цели приходилось определять личным наблюдением (и корректировать огонь по вспышкам выстрелов со стороны духов и разрывам наших снарядов). А чаще, просто интуитивно «шаманить» по карточке целей – зная направление, пытаться предугадать, на какой дальности относительно моих контрольных точек, с учетом рельефа местности и «привычек» местных банд, духи могли бы разместить свои минометы, безоткатные орудия или подготовить места пусков реактивных снарядов – ближе, дальше? Или, где бы я сам их разместил.
Когда мы опробовали эту систему управления в деле, воевать нам стало неинтересно. От слова совсем. Два или три раза душманы получили от нас ответку. Оценили её результативность. Поняли, что ночь их больше не защищает. И всё - война для нас стала совершенно другой. Не той, что была прежде. Обращаться за огневой поддержкой к дивизионной артиллерии или к нашим баграмским «летунам» нам больше не приходилось ни разу. Теперь мы справлялись своими силами – к тому же, более точечно и эффективно.
Был еще один побочный эффект у этой системы управления огнем. Я родился в семье рабочих, до поступления в военное училище сам работал помощником слесаря в совхозе (готовили сельхозтехнику к уборочной), транспортировщиком на комбинате «Химволокно», штукатуром, плиточником, маляром и т.д. А потому с детства был приучен к бережливости. И хорошо знал настоящую цену трудового рубля.
Знал, что себестоимость одного патрона к АКМ-у приблизительно равна стоимости батона белого хлеба. Поэтому никогда не гнушался при подготовке стрелков использовать командирский ящик КЯ-83 и боковое зеркало, отрабатывать стойку со спичечным коробком на оружии и делать различные упражнения для выработки физиологической памяти мышц, прежде чем приступать к учебным и боевым стрельбам.
Когда я начал отрабатывать работу в боевых тройках на заставе (наиболее опытный стрелок ведет прицельный огонь, менее опытный – создает плотность огня, самый молодой – снаряжает магазины; при перемещении тройки используется принцип Чаншаньской змеи), совершенно случайно заметил, что расход боеприпасов при контакте с противником в таком режиме значительно меньше, чем, когда все трое палят в белый свет, как в копеечку. А эффективность оказалась гораздо выше.
Смешная мысль мелькнула тогда у меня в голове.
- Один патрон – один батон. Чем меньше патронов мы израсходуем впустую (не поразив ни одной цели), тем больше батонов достанется нашим детям («дурацкая» привычка у многих снайперов: один выстрел – одна уничтоженная цель, иногда больше).
Летом-осенью 1986 года для уничтожения или подавления различных целей мы использовали от пяти до десяти 115 мм. снарядов в день. Когда в нашем районе работали баграмский разведбат, батальон из 666-го афганского полка СпН и во время дивизионных операций – «улетало» до двадцати снарядов за один день. А 82 мм. осколочных мин и того больше. Теперь же для выполнения этих же задач нам было достаточно одного-двух снарядов.
Но самое главное, стрелять нам стало некуда (кроме тех случаев, когда мы поддерживали, работающие в нашей зоне ответственности, подразделения) – ведь после этого обстрелы не только моей заставы, но и других застав нашей роты практически прекратились. Как прекратились обстрелы штаба дивизии и баграмского аэродрома из зоны ответственности нашей роты. И за все последующие два года, пока я находился в Афганистане, в нашей роте больше не было ни одного погибшего.
В конце марта 1987 года мне передали приказ комбата прибыть на партактив дивизии и выступить с докладом о моей работе по снижению потерь среди личного состава (как секретаря партийной организации 6-й мотострелковой роты, занявшей первое место в нашем 180-м мотострелковом полку, по этому показателю). Перед отъездом в Баграм я сделал наброски своего выступления, чтобы не забыть рассказать о важности работы с местным населением по предотвращению минирования дорог. О правильной постановке задач наблюдателям (конкретизация задач по каждому кишлаку и духовскому укрепрайону). О налаживании контактов с афганскими органами власти, с Царандоем (афганская милиция) и ХАД (афганская госбезопасность). О технических приемах предотвращения случайных выстрелов в сторону мирных кишлаков (особенно в ночное время). О работе боевых троек и работе по предотвращению неуставных взаимоотношений. И о многом, многом другом.
Рассказать о моей системе управления огнем заставы было проще всего. Пехотные офицеры, что такое прицел и угломер знают хорошо. Поймут всё с полуслова. Проблема заключалась в том, что ТЗК были у нас не на каждой сторожевой заставе (кроме своего Тотахана, в Афганистане я нигде их больше не встречал). Даже если ТЗК привезут из Союза в достаточном количестве, на это уйдет какое-то время. А время – это чьи-то жизни! И найдется ли их такое количество на складах, чтобы хватило на все заставы?
Нужно было придумать что-то простое, что могли бы сделать на любой заставе своими руками из подручных материалов. Решение пришло само собой. Я взял крышку от ящика, в котором хранятся гранаты. Взял небольшой брусок (примерно 2х2х25 см.), заострил одну его сторону и рядом забил в этот брусок гвоздь (гвоздь был примерно на 80 мм.) до шляпки, острая часть гвоздя выступала из бруска примерно на шесть см. (точка Б). На внутренней (некрашеной) стороне крышки сверху по центру прибил этот брусок (в точке А), так что гвоздь тоже вышел наружу (получилось примерно на четыре сантиметра). Результатом стала крышка от ящика к которой в одном месте был прибит брусок с гвоздём. Оба гвоздя торчали наружу.
С этой конструкцией я пошёл в наш ДОТ, положил её на бруствер у одной из бойниц так, чтобы точка А «смотрела» в сторону противника, а сторона Б была с моей стороны (у нас бойницы в ДОТе были заужены к противнику, дабы избежать рикошетов). Используя торчащие гвозди, как автоматные мушку и прицел, я навел брусок поочередно на, расположенные на местности, крайний правый ориентир (заострённая «стрелка» оказалась в точке В) и крайний левый (точка Г) и отметил карандашом эти точки. Затем, приложив карандаш к заостренному концу бруска в положении Г, переместил брусок в положение В. У меня получилась небольшая дуга. После этого залез в ближайшую БМП, записал угломер на эти ориентиры.
Вернувшись обратно, с помощью спичечного коробка (толщина коробка – примерно 1 см.; линейки у меня под руками не было, но точность была не важна) нанес шкалу делений на дугу ГВ. Допустим, получилось пятьдесят делений. А угловая величина между ориентирами (точками Г и В), к примеру, 1500 тысячных. Одно деление (ГД) – 30 тысячных. Дальше оставалось самое простое – подписать все деления, используя тысячную: к примеру, 10-50, 10-20, 9-90 и т.д.
Получилось некое самодельное подобие угломера (со шкалой в тысячных), привязанного к единой системе огня подразделения. Теоретически, оставалось найти светоотражающую краску, чтобы покрасить торчащие гвозди – для работы в ночное время (думается, её можно было привезти из Союза) или хотя бы обмотать гвозди белым лейкопластырем – даже при минимальной подсветке этого было вполне достаточно, чтобы навести это приспособление на цель. А как «устроена» моя карточка целей рассказать было не сложно.
Да, довольно «колхозная» получилась игрушка (думаю, многие сделали бы её гораздо лучше, тем более, при наличии у них инструментов), но она помогала наблюдателям (там, где было слишком много различных объектов или наоборот – в пустынной местности) гораздо точнее давать целеуказание, чем неприличным жестом рукой в неопределённом направлении и словами «примерно где-то там». И позволяла гораздо быстрее делать первый выстрел по цели. Я был далек от мысли, что кто-то будет делать такие «игрушки» своими руками. Но считал, что так будет проще и нагляднее объяснить будущим разработчикам принцип устройства прибора, который нам нужен.
Говорят, что на войне мозги работают лучше, чем в мирной жизни. И быстрее. Это не факт. Но иначе на войне не выжить. А потому приходилось мне «колхозничать» с минами МОН-50, используя их в качестве стрелкового оружия в ближнем бою. Много лет спустя - приклеивать скотчем светоотражающие наклейки на мушку и прицел автомата Type 56-1 в Индийском океане. Использовать обычные газеты в качестве термобелья и теплых стелек. Обращать пристальное внимание на различные «безделушки», которые помогут не только успешно выполнить поставленные задачи, но также улучшить быт и жизнь моих бойцов - на афганские лампы, которые давали море света и в которых в качестве фитиля использовалась керамическая сетка и на «двухслойные» афганские печки из тонкого железа, в которых «прослойка» забивалась глиной (сейчас вместо глины, наверняка, можно использовать не менее эффективные и более современные материалы, а в качестве топлива использовать не только солярку или дрова) – компактные, легкие, дешёвые и с хорошей теплоотдачей.
