– Утоп, поди, твой Сенька. Неделю как не видели.
Клубок серой шерсти выпал из рук Чаяны, покатился по тропинке, разматываясь толстой нитью, переплетённой из нескольких. Макар, старостин сын, высокий и худой, подошёл тихо, Чаяна и не услышала. Навис над ней. На лице как будто сожаление, а глаза радостные. И злые.
Промолчала Чаяна, встала со скамьи, собрала в корзину остальные клубки, смешав и готовые, и нераспутанные в одну кучу. Поджала губы, обогнула Макара по кривой дуге и пошла к дому.
– Комариха в лесу малину собирала, видела, как он к берегу шёл, – не унимался старостин сын, догнав её двумя шагами. – К пустынному. – В голосе явственно зазвенело недоброе торжество. – Сама знаешь, что это значит. Твой Сенька уже рыб на дне кормит.
Дрогнула Чаяна на один миг, замерла, но крепче губы сжала, подбородок выше задрала и дальше к дому зашагала.
– Чаяна, да не дури ты. Нельзя бабе одной. Пригожей такой тем более. Не вернётся твой Сенька.
– Вернётся! – отрезала Чаяна, дверь перед носом Макара захлопнула и засов поспешила накинуть.
Поскрёбся старостин сын, поскрёбся, да и пошёл восвояси, пиная со злости поникшую от жары траву. Чаяна, вставшая у окна, провожала Макара взглядом, пока тот совсем не скрылся из вида за деревьями.
– Вернётся, – повторила она уже себе, – не хорони раньше времени.
Произнесённые слова неприятно кололи горло. Время-то как раз и было на исходе.
Чаяна ещё раз выглянула в окно, никого не заметила, подхватила корзину с клубками, выдернула охотничий нож из стены, затолкала под груду шерсти и поспешила выйти из дома. Солнце угрожающе наклонилось к земле, до заката оставалось недолго. Нужно было торопиться.
Едва заметная тропинка плутала под ногами, так и норовила увлечь не туда. Дальше за мысом раскинулась широкая песчаная полоса, к которой вела хорошо утоптанная дорога, но путь Чаяны в другую сторону лежал.
Пустынный берег жители деревни обходили стороной. Побаивались: укромное место с удобными каменистыми выступами облюбовали русалки. Приплывали они хоть и редко, но никогда нельзя было знать, когда они появятся и в каком настроении будут. Посмеются и отпустят, затхлой водой окатив, или затянут под воду. Дневного света твари не боялись, а пение их, страшное и тягучее, сводило людей с ума, лишая воли.
Выйдя на берег, Чаяна чуть не заплакала от облегчения. Всю неделю берег оставался пустынным и равнодушным к её мольбам. Но сегодня три фигуры, неуловимо чуждые, текущие и полупрозрачные, сидели на камнях у воды. Русалки переговаривались на своём каркающем языке, плескались рыбьими хвостами, окатывая друг друга брызгами.
Чаяна подошла ближе. Русалки замолчали, с интересом посмотрели на гостью. Хороший признак.
– Что ты ищешь? – запела главная, и визгливый голос её постепенно преображался, приобретая чистоту и глубину. – Зачем пришла, человечка? Хочешь к нам в круг?
Подруги её мелодично подвывали на одной ноте.
– Вот уж нет, – мотнула головой Чаяна, стряхивая наваждение.
Отвыкшее горло сопротивлялось, но слова и звуки сами просились наружу.
– Я пришла за своим, – закаркала она, чувствуя, как меняется голос, превращаясь в манящую подавляющую песню. – И я без него не уйду. А вы мне поможете!
Русалки замолкли, признав в ней сестру. Чаяна, достав из корзинки три серых шара потолще, привязала концы нитей к рукоятке ножа, и кинула по клубку каждой русалке.
– Приведите моё ко мне! Ему там не место.
Русалки с клубками послушно соскользнули с камней и с тихим плеском ушли под воду.
Началось самое тяжелое – ожидание. Не могли далеко Сеньку увести. Или могли? А если бросили, наигравшись? Обычному человеку, даже одурманенному и под охраной русалок, в воде больше семи дней не жить. Чаяна помнила. И почему она чешую спрятать не смогла получше? И зачем дурень этот нашёл её на свою голову? И не уследила же, не успела, не уберегла.
Два раза пришлось клубки наращивать, перевязывать. Провисла сначала одна нить, щёлкнув по сердцу, потом другая. О камни перетёрлись? Русалки выбросили, освободившись от наведённых чар? Кто знает.
Третья держалась пока. А значит, держалась и Чаяна. Оборвётся нитка – исчезнет последняя надежда и нож для другого дела освободится.
Нитка оборвалась где-то рядом, упала на землю. Чаяна рассеянно смотала остаток пряжи и взялась за нож. Недолго ей человеком побыть довелось, да на земле её больше ничто не держит.
Набежавшая волна вынесла на берег тёмное тяжёлое тело, протащила по камням.
Подели одного Сеньку напополам, как раз двух Чаян получишь. А всё-таки поймала она мужа, схватила, вытащила на берег, подальше от воды. Откуда только силы взялись?
Оттуда же, откуда хватило их, чтобы сгибать и трясти непослушное бесчувственное тело, давить на твёрдую грудь. Вдохнул Сенька воздух судорожно да принялся воду из легких выкашливать.
– Зачем чешую трогал? Зачем на берег пошёл, в воду полез?
Начала Чаяна ругаться и сама же осеклась. Зачем полез? Так скучает водная половинка Чаянина, домой рвётся. Тут и ей самой тяжело приходится, куда уж удержать магию обычному человеку, что русалочьей чешуи коснулся ненароком.
– Доволен теперь? – горько спросила Чаяна. – Познакомился с моей семьёй?
Повернулся Сенька, голову с трудом приподнял. И обратно свалился, не удержавшись. Выглядел он измученным и усталым, как после тягостной болезни.
– Я в байках о таком только слышал раньше. Про дев морских, которые хвост на ноги сменили.
Сенька замолчал, зашедшись приступом кашля. Молчала и Чаяна. У них в подводном дворце тоже свои сказки рассказывали. Об опасной суше, вероломных людях, обманывающих и предающих. И всё равно её всегда на поверхность тянуло.
– Зачем тебе я? – продолжил Сенька, откашлявшись. – Другие принцев выбирали, в королевах на земле ходили.
– Другие не я.
Поднял голову Сенька, глаза васильковые раскрыл широко, окинул Чаяну взглядом ясным, любимым.
– Пойдём домой! – позвала она.
Сенька кивнул и с трудом поднялся на ноги. Чаяна подлезла под руку, обняла, к тропинке потянула.
Никого не осталось на пустынном берегу. Как молчал он раньше, так и молчит. Хранит свои тайны.
