Утро. Кран подтекает в кухне, чай остыл в чашке, но я всё равно отпил — привычка. Пачка сигарет помятая, две штуки внутри, одна — в пепельнице, другая, наверное, останется на вечер. Радио шипит, говорит о пробках, хотя я никуда не еду. Комната кажется чужой, будто здесь жил кто-то до меня и забыл выключить свет.
Помню — было время, я писал письма от руки, страницы в клеточку, на полях — стрелочки, ремарки — не забудь быть собой. На кухне у друга, ночью, разговаривали о том, зачем мы вообще. Пили дешевый портвейн из пластиковых стаканов и смеялись не в экран, а друг другу в лицо. Всё было как будто наброском, небрежным, но честным.
я был лучше в черновике.
в том, где ещё не правил ошибок.
где фразы были неровные,
но живые.
я был лучше…
в черновике.
Сейчас я — чистовик. С отредактированным тоном, удалёнными словами и без опечаток. Забытая рубашка на спинке стула пахнет не мной. В мусорке — письма. Не мои. Быть может - это и есть взросление — принимать свою несобранность в собранной жизни.
Я был лучше…
в черновике.
Там, где не боялся быть глупым. Где не знал, что сказать «я не справляюсь» — это тоже смелость.
Я был лучше…
в черновике.
