Михаил Горбачев

Появились сомнения в эффективности сложившегося планового механизма управления экономикой. Усложнившееся производство не позволяло Госплану эффективно распределять между предприятиями задания «в штуках». Перед войной (в 1940 году) народно-хозяйственное планирование охватывало 4744 натуральных показателя. В 1953 году их число выросло до 9490. Дальнейший лавинообразный рост номенклатуры делал невозможными сколько-нибудь обоснованные расчеты, и любивший простые решения Никита Хрущев утвердил переход от натурального планирования к валовому (т. е. от выпуска в штуках к выпуску в денежном выражении).

В результате предприятия, успешно выполняя планы, выбирали не самые необходимые, а самые выгодные для себя позиции, т. е. в условиях фиксированных цен – наименее трудоемкую продукцию или продукцию, при производстве которой не будет проблем с комплектующими. Критерии выбора могли быть разными, но повлиять на них Госплан теперь мог только ограниченно.

Михаил Горбачев на апрельском пленуме 1985 года говорил о том, что «руководители многих министерств и предприятий стремятся «выбить» у государства побольше капиталовложений, станков и машин, сырья и топлива. В то же время нередко безответственно относятся к их рациональному использованию… В капитальном строительстве многие объекты строятся непомерно долго… Задерживается наращивание мощностей… Неудовлетворительно выполняется план по вводу основных производственных фондов. На складах предприятий и новостроек скопилось немало неустановленного оборудования. В большинстве отраслей научно-технический прогресс протекает вяло, по сути дела эволюционно – преимущественно путем совершенствования действующих технологий, частичной модернизации машин и оборудования».

Ползучая реформа

Горбачевские экономические реформы не существовали как единая концепция (в отличие от плана реформ Гайдара – Чубайса). Отдельные меры вводились или независимо друг от друга, или постепенно, шаг за шагом, по мере того, как становились очевидными те или иные проблемы в экономике. При этом отдельные шаги могли противоречить друг другу.

Так, в мае 1985 года было объявлено о начале антиалкогольной кампании. Но при этом не были просчитаны ее последствия для бюджета, который потерял от сокращения продаж спиртного 15% доходов.

Первые шаги, направленные на ускорение экономического роста, не выбивались из прежней плановой логики, обеспечившей успех индустриализации и послевоенного восстановления экономики. И на апрельском пленуме 1985 года, и на XXVI съезде КПСС (25 февраля – 6 марта 1986 года) говорилось о необходимости опережающего развития машиностроения как базы для ускорения роста экономики в целом.

«Главная задача – быстро перейти на производство новых поколений машин и оборудования, которые способны обеспечить внедрение прогрессивной технологии, многократно повысить производительность труда, снизить материалоемкость, поднять фондоотдачу. Первостепенное внимание должно быть уделено совершенствованию станкостроения, ускорению развития вычислительной техники, приборостроения, электротехники и электроники как катализаторов научно-технического прогресса», – говорил генсек на апрельском пленуме 1985 года.

Первые шаги принесли результаты. Если в 1985 году рост ВВП составил 1,57%, то в 1986-м он увеличился до 3,46%. Но в 1987 году рост снизился до 1,8%. А главное, стало понятно, что в рамках планового хозяйства действия на макроуровне не приводят к решению проблем на уровне предприятия и не очень помогают в насыщении рынка потребительскими товарами, в удовлетворении реального спроса.

Попыткой решить эту проблему стали шаги по повышению самостоятельности предприятий в рамках расширения хозрасчета. 26 мая 1988 года был принят закон «О кооперации в СССР», который фактически разрешил предпринимательскую и негосударственную банковскую деятельность.

В декабре 1988 года Горбачев, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, заявил о начале в нашей стране конверсии военного производства. При всех прекрасных идеологических обоснованиях этого шага, резкое уменьшение финансирования предприятий советского ОПК и перевод их с выпуска высокотехнологичной военной техники на безусловно нужные рынку, но гораздо менее сложные потребительские товары, негативно сказалось на макроэкономических процессах. В 1989 году экономический рост снизился до 0,95%, а в 1990 году начался спад, составивший за год 3,61%.

Внешние экономические шоки и внутренние противоречия

Нельзя не упомянуть и о внешнем шоке, с которым СССР столкнулся из-за обрушения мировых цен на нефть. Сейчас широко распространена версия, что США специально договорились с Саудовской Аравией о повышении добычи нефти, чтобы обрушить советскую экономику. Но на самом деле процесс имел другую логику. Столкнувшись в 1970-е годы с потерей контроля над нефтяным рынком и согласованными действиями стран ОПЕК, США стали искать способы восстановить свой контроль.

В 1983 году появились нефтяные фьючерсы, и формирование цены ушло от ОПЕК к финансовому рынку. Ирано-иракская война 1980–1988 годов сопровождалась ударами по танкерам в Ормузском проливе и привела к росту цен на баррель нефти свыше 30 долларов (если пересчитать на сегодняшний день с учетом инфляции – то свыше 100 долларов). Это сделало выгодной добычу нефти в Северном море (Англия и Норвегия). Доля ОПЕК стала снижаться, и США уговорили Саудовское королевство вдвое нарастить добычу. Появление дополнительной нефти обрушило цены до 18 долларов, что уменьшило вдвое доходы СССР от экспорта нефти в 1986–1990 годы.

Закон «О кооперации…» сломал перегородку между безналичным и наличным денежным обращением. Руководители предприятий, имевшие значительные безналичные денежные средства, получили возможность через кооперативы их обналичивать. И даже если речь шла не о коррупции, а о получении, например, возможности дополнительно простимулировать работников наиболее дефицитных специальностей – все равно эти деньги поступали на потребительский рынок, где все сильнее обострялся дефицит.

Политика усиления материальной заинтересованности работников по факту обернулась общим повышением заработной платы. За пять лет, с 1985 по 1990 год, средняя месячная зарплата выросла на 58% (со 190 до 300 рублей в месяц), в то время как за десятилетие с 1975 по 1985 год она увеличилась на 27% (со 150 до 190 рублей). В условиях фиксированных розничных цен такой рост зарплат привел к исчезновению с прилавков большого круга самых разных товаров.

Расширение самостоятельности предприятий приводило к тому, что они все большую долю выпускаемой продукции использовали в своих схемах обмена, заботясь о снабжении своих работников и обостряя дефицит в государственной торговле или в плановом снабжении других предприятий.

Наконец, к 1989-1990 годам республики и области тоже начали проводить все более самостоятельную политику, ограничивая вывоз из регионов дефицитных товаров (вплоть до создания квазитаможенного контроля) и перетягивая на себя контроль за находящимися на своей территории предприятиями. К 1990 году под контролем союзного центра формально оставалось примерно 30% всех ресурсов, причем свободы в распоряжении ими у Кремля было гораздо меньше, чем у руководителей республик.

Причины провала горбачевских реформ

При попытке в ходе реформ внедрить в советской экономике элементы хозрасчета огромную проблему представляли структурные диспропорции цен. Назначаемые административно цены не отражали реальную себестоимость продукции. Разрыв между ценами и реальными затратами на производство для сложных технологических цепочек делал невозможным в плановой экономике принятие решений по оптимизации производственных процессов и повышении эффективности экономики.

Естественное сравнение горбачевских и ельцинских реформ с реформами Дэн Сяопина оказывается не в пользу советских и российских реформ. И там, и там приходилось реформировать плановую социалистическую экономику.

Но китайские реформы осуществлялись в соответствии с заранее продуманной концепцией, а не путем импровизации по ходу дела. В Китае к моменту начала реформ еще были во власти люди, помнившие, как функционировала рыночная экономика. А после смерти Сталина, когда Советский Союз и Китай не нашли общего языка, часть китайских кадров стала учиться в западных университетах. Они тоже представляли, как функционирует рыночная экономика, по крайней мере на уровне ощущений.

Наконец, китайцам помогал геополитический фактор. США за возможность оторвать КНР от союза с СССР открыли свой рынок для китайских товаров. А СССР подпадал под действие ограничений КОКОМ (CoCom – Coordinating Committee for Multilateral Export Controls) – международной организации со штаб-квартирой в Париже, созданной США в 1949 году для контроля над экспортом в СССР и страны соцлагеря «стратегических» товаров и технологий. И заигрывания Горбачева с Западом были продиктованы желанием получить такие же преференции, как Китай.

Но в США понимали, как получать прибыль от сотрудничества с обладающим дешевыми трудовыми ресурсами Китаем, и совершенно не желали допускать на мировые рынки СССР (выпускавший треть гражданских авиалайнеров), могущий составить конкуренцию западным компаниям (пусть и не на потребительском рынке).

Кроме того, в Китае экономические реформы и политические преобразования не происходили одновременно. Сначала окончилась борьба с наследниками Мао, а затем начались экономические реформы и уже после их успеха Дэн Сяопин выстроил новую политическую систему, которая должна была обеспечить стабильность курса после его ухода.

Горбачеву же пришлось вести борьбу за власть в КПСС и проводить экономические реформы параллельно. Одно это означало, что новые экономические меры часто вводились не после тщательных расчетов и с прицелом на долгосрочную перспективу, а ситуативно и часто исходя из идеологических тезисов. Так сложно понять, расширял ли Горбачев самостоятельность предприятий в рамках экономических преобразований или он так заигрывал с директорским корпусом, поддержка которого была ему нужна в противостоянии с партноменклатурой.

И хотя Горбачеву удалось в большой степени обновить состав Политбюро и ЦК, не все новые назначенцы были его союзниками. Помня о судьбе Хрущева, которого сняли на внеочередном пленуме ЦК, Горбачев начинает политику демократизации КПСС. А затем, понимая, что логика реформ не встречает поддержки у партийного аппарата, пытается опереться на Советы, переходит к выборам депутатов на альтернативной основе (поскольку безальтернативные выборы оставались бы под контролем региональных партийных организаций). Следующим шагом стало введение поста президента СССР. 15 марта 1990 года Горбачев занял этот пост по результатам голосования Съезда народных депутатов.

Но политическая реформа не была доведена до конца. На фоне углублявшегося экономического кризиса сначала коммунисты-консерваторы попытались обратить вспять реформы, организовав ГКЧП, а потом коммунисты-демократы (или бывшие коммунисты, как Ельцин) и коммунисты-сепаратисты из числа руководителей союзных республик просто распустили СССР. Это произошло с нарушением Конституции. Но поскольку союзный центр к этому моменту уже не контролировал ситуацию на местах, политический распад СССР поставил точку и в горбачевских экономических реформах. А так как экономические проблемы не были разрешены, а наоборот, усугубились, каждой республике пришлось проводить свои экономические преобразования. Но это уже другая история.

ВЗГЛЯД / Как экономические реформы Горбачева развалили СССР :: Общество

Ровно 40 лет назад, 23 апреля 1985 года, Михаил Горбачев объявил о начале Перестройки в СССР. Дата была выбрана с умыслом. Накануне вся страна, как обычно, отмечала очередную годовщину со дня рождения Ленина. Считая себя «настоящим ленинцем», Горбачев, по-видимому, нарочно приурочил к этой дате запуск нового проекта. Перестройка должна была стать возвращением советского общества к истокам, т.е. к учению Ленина.

Как известно, вождь мирового пролетариата скончался на пятьдесят четвертом году жизни, успев до неузнаваемости изменить облик России. Горбачев, занявший пост Генерального секретаря КПСС в 54-летнем возрасте, считался «молодым руководителем» по сравнению с престарелыми генсеками Андроповым и Черненко.

Он сделал то, на что его предшественники не решились, — публично признал болезненное состояние социалистической экономики, которая могла худо-бедно функционировать только благодаря добыче нефти, позволяющей импортировать еду (в первую очередь, пшеницу) с «загнивающего Запада».

В 1987 году Горбачев написал книгу «Перестройка и новое мышление», в которой поставил диагноз советскому методу хозяйствования:

«Нарастало финансовое напряжение в народном хозяйстве. Не помогал, а лишь загонял болезнь внутрь широкий выход на мировой рынок с нефтью и другими топливно-энергетическими и сырьевыми товарами. Валютная выручка от их продажи использовалась в основном на решение текущих задач, а не на цели модернизации экономики, преодоления ее технического отставания».

При Брежневе и его преемниках в Советском Союзе добывали очень много нефти: около 600 миллионов тонн в год. Однако стране не суждено было стать «коммунистическими Эмиратами». Неэффективная экономика пожирала прибыль. Вложения в нефтянку увеличивались ежегодно: с 3,8 млрд рублей в 1975-м до 17 млрд рублей в 1991 году. При этом черного золота из западносибирских месторождений удавалось выкачивать всё меньше. К 1991 году добыча упала почти до 500 миллионов тонн. Углеводородов уже самим не хватало, не говоря о том, чтобы поддерживать энергетику Восточной Европы.

«Мы только думали, что управляем, а на самом деле складывалась ситуация, о которой предупреждал еще Ленин: машина едет не туда, как думают те, кто сидит у руля», — образно описывал эту ситуацию Горбачев.

Как ни странно, в России до сих пор бытует популярное мнение о том, что «Горбачев развалил страну» и сделал это чуть ли не по заданию ЦРУ. Хотя именно он, последний генсек КПСС, удерживал СССР от развала, пытался наказать Литву, стремившуюся к независимости, и санкционировал разгон «сепаратистской» демонстрации в Тбилиси.

Именно он отказался продавать японцам Южные Курилы за 28 миллиардов долларов, хотя эти деньги могли бы очень пригодиться советскому бюджету в то время, когда на Сахалине и Дальнем Востоке еда практически полностью пропала из магазинов.

В политике Горбачев вел себя как патриот и державник, как правитель, стремящийся к сохранению империи. Просто другими методами. Не танками давить непокорных вассалов, как любил Андропов, не ботинком стучать по трибуне ООН, а обратиться к миру с доброй улыбкой руководителя сверхдержавы, способной превратить весь мир в радиоактивный пепел, но вовсе не собирающейся этого делать.

Горбачеву хотелось создать новый имидж СССР на международной арене. Он пытался провести ребрендинг доставшейся ему «империи зла». И, судя по количеству футболок с мерчем Perestroika, проданных на Западе всего за несколько лет, обновление бренда прошло успешно. Для позднего СССР пропаганда Перестройки оказалась спасительной бизнес-моделью. Начиная с осени 1986 года, мировые цены на нефть только и делали, что падали, а размахивать ядерной дубинкой и одновременно просить западные кредиты было неразумно.

Поэтому на Старой площади решили использовать концепцию «социализм с человеческим лицом». На улицах советских городов появились новые лозунги. Например, такие: «Пусть торжествуют общечеловеческие ценности». Ну, в самом деле, а что такого? Пусть торжествуют. Новые транспаранты соседствовали со старыми, утверждающими, что «Мы придем к победе коммунистического труда». Хотя во второй половине 1980-х уже многим было понятно, что какая уж там «победа», если сам Генеральный секретарь открыто пишет о коррупции и воровстве в промышленности и вымышленных достижениях «передовиков производства», создаваемых пропагандой.

«Мир повседневных реальностей и мир показного благополучия всё больше расходились друг с другом», — пишет Горбачев в своей книге «Перестройка и новое мышление».

При этом автор постоянно апеллирует к Ленину, «ленинским нормам», «ленинской мудрости». Для Горбачева любая записка Ильича была священным писанием. «Неиссякаемым источником диалектической творческой мысли, теоретического богатства и политической прозорливости оставались для нас труды В. И. Ленина, ленинский идеал социализма. А сам его образ — немеркнущим примером высокой нравственной силы, универсальной духовной культуры и беззаветной преданности делу народа и социализма», — убеждает Михаил Сергеевич в книге, написанной за пять лет до того, как приказали долго жить и социализм, и «первое в мире государство рабочих и крестьян»... Остальные руководители СССР могли ошибаться, но Ленин — никогда. Критика советской действительности в книге Горбачева сменяется клятвами верности «марксизму-ленинизму». Идеологическая негибкость в конце концов и подвела Михаила Сергеевича. Его догматизм проиграл прагматизму Ельцина, который с легкостью необыкновенной сменил красный флаг на триколор и отказался от претензий на 14 республик ради установления своей власти над пятнадцатой.

Таким образом Ельцин обменял (по выражению Пелевина) «империю зла на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии».
А Горбачев, очевидно, верил в возможность весь Советский Союз вытянуть из безнадежного кризиса на верную дорогу, озаренную светом «ленинского гения». Хотя именно этот гений и построил государство, 70 лет державшееся только на репрессиях или нефтяной игле. Горбачев, однако, не рассматривал смену общественно-политической формации как возможный вариант. Он перестраивал существующую систему, чтобы сократить разрыв между реальностью и идеологией. У него был рецепт, опять же ленинский: «социализм — это живое творчество масс». Для того чтобы массы начали творить, надо их стимулировать — уменьшить централизацию экономики, ослабить контроль и цензуру, внедрить современные технологии, разрешить кооперативы, добавить частной инициативы — и дело пойдет. Примерно как в Китае.

Партия останется «рулевым», а народ, получив «творческие стимулы», построит коммунизм не на словах, а на деле. В 1985 году Горбачеву казалось, что это реально, надо только «ускориться» и провести реформы, которые назрели очень давно.

— Еще в 1968 году Юрий Андропов, бывший тогда председателем КГБ, прислал Брежневу меморандум, в котором говорилось, что Советский Союз недостаточно вкладывается в компьютеризацию экономики и недостаточно повышает производительность труда. Это может привести к тому, что Холодная война будет проиграна Западу, — писал Андропов. Этот меморандум был найден в ноябре 1982 года, после смерти Брежнева, в его рабочем столе, где он и пролежал 14 лет. Прекрасно понимая, что советская экономика идет куда-то не туда, Брежнев не имел ни желания, ни возможности эту ситуацию изменить, — говорит российско-британский историк Сергей Радченко, профессор Болонского университета, автор книги «To Run the World: Soviet Foreign Policy after 1945».

Сергей Радченко родился на Сахалине в 1980 году. Когда ему было 7 лет, он написал Горбачеву письмо, в котором излагал свои взгляды на политику и давал советы генеральному секретарю. Ознакомившись с письмом, родители Сергея решили, что лучше будет не отсылать его в Москву, а оставить в семейном архиве. Спустя 25 лет выпускник Лондонской школы экономики Радченко встретился с Михаилом Горбачевым и рассказал ему об этом письме. Оба посмеялись.

— Сергей, какое впечатление Горбачев на вас произвел во время вашей встречи? Вы брали у него интервью?

— Это сложно назвать «интервью». Вы знаете, Горбачев, что бы вы ни спрашивали, всё время говорит примерно одно и то же. Для него я просто был одним из тех, кто задает вопросы, на которые он уже ответил в своих мемуарах и много раз отвечал в других интервью. Я пытался что-то меня интересующее узнать, навести его на какую-то мысль. Но он говорил только о том, что его интересовало. Я, например, спрашиваю про внешнюю политику Советского Союза или его визит в Китай в мае 1989 года, а он мне рассказывает про то, как он учился когда-то в МГУ. В конце концов я не выдержал и прямо сказал: Михаил Сергеевич, я ж не об этом у вас спросил. А он на меня строго поглядел и ответил: эх, молодой человек... Это означало, по всей видимости, что мне просто надо молча сидеть и слушать его речи, — вспоминает Радченко.

Горбачев с его как бы добродушной и мнимо простоватой манерой держаться не вызывал в народе страха. То ли дело Андропов с его банно-ресторанными облавами и запретами всего на свете! Поэтому большого уважения к нестрашному генсеку народ не испытывал. Так же, как и большого интереса к его идеям. Поначалу «Перестройка» казалась всем просто очередным лозунгом. Очередной кампанией, придуманной «там, наверху» от нечего делать. Советские люди более-менее хорошо помнили, что уже в 1980 году им предстояло жить при коммунизме, согласно обещанию Хрущева.

Но вместо этого, как гласит известный анекдот, в СССР провели Олимпиаду. Что, кстати, привело к появлению большого количества западной еды — масло, спагетти, чипсы, фанта. И это отчасти напоминало коммунизм. По крайней мере, не избалованным деликатесами детям «оттепели». Однако олимпийские вкусняшки скоро закончились. К 1982 году СССР импортировал 45 миллионов тонн зерна и 1 миллион тонн мяса (мировой рекорд!). Власти вынуждены были объявить «Продовольственную программу», которую в народе прозвали «продовольствие по граммам». Это была смешная шутка, учитывая тяжелую дикцию Леонида Ильича, незадолго до своей кончины читавшего по бумажке текст: «Если по общему уровню калорийности рацион питания советского человека соответствует физиологическим нормам, то структура питания нуждается в улучшении. Не удовлетворяется спрос на мясные и молочные изделия, недостает овощей и фруктов».

Автором «Продовольственной программы» считается Михаил Горбачев. Меньше чем через три года после выступления Брежнева на майском пленуме Горбачев сам возглавит страну и будет отвечать за последнюю попытку советской власти накормить своих граждан. Попытку, как известно, провалившуюся. К концу недолгого правления Горбачева в продуктовых магазинах не было почти ничего, особенно в провинции. Пришлось вводить талоны на сахар, муку, жиры, яйца — практически на весь состав т.н. «потребительской корзины».

При этом во внешней политике президент самой большой голодающей страны в мире продолжал вести себя на равных с западными лидерами. И даже собирался их кое-чему научить.

— Претензии у Горбачева были глобальные, — говорит Сергей Радченко. — Он не просто перестраивал страну в политическом и экономическом плане, но всему миру хотел предложить новую модель развития, основанную на общих человеческих ценностях, на избежании ядерной войны, на деэскалации конфликтов. Отсюда вывод войск из Афганистана, а затем мирное отступление советской армии из Восточной Европы. Горбачев пытался, как мне кажется, примерить на себя роль нового лидера в международных отношениях. По его мысли, это было лидерство не идеологическое, а такое, можно сказать, философское, мало кому понятное. Это стало заметно в 1989-м на Мальте, во время встречи с Бушем-старшим, когда Горбачев заявил: «Мы не проиграли Холодную войну, это само мышление Холодной войны проиграло». Буш, мне кажется, тихо смеялся над этой формулировкой. Ему было это странно слышать. Какое-такое «мышление» проиграло? Это Америка победила. А Советский Союз проиграл свободному миру. Горбачев должен просто признать поражение. Но он этого делать не хотел. Вместо этого он пытался создавать новые «пост-идеологические» международные отношения. Однако никаких рычагов воздействия на оппонентов и никаких способов вербовки союзников у него практически не осталось. Как только он ослабил давление на Восточную Европу, бывшие сателлиты СССР начали разбегаться из «социалистического лагеря».

— О провалах в политике Горбачева сказано много. А что бы вы отнесли к его достижениям?

— Я считаю, что самым большим внешнеполитическим успехом Горбачева стала нормализация отношений с КНР. До этого конфронтация между СССР и Китаем продолжалась почти 30 лет. Это фактически был замороженный конфликт, который Горбачев сумел разрешить, отказавшись от «сверхдержавных» амбиций, от высокомерия своих предшественников. Когда приехал в СССР с визитом Ли Пэн, на тот момент третий человек в Китайской Народной Республике, это было в 1985 году, он заявил Горбачеву, что Китай готов нормализовать отношения с Советским Союзом, но никогда не примет на себя роль «младшего брата».

Горбачев ответил: да ради бога, пусть у нас будут равноправные отношения. После этого связи с Китаем начали улучшаться, и это был очень большой успех, о котором сейчас редко вспоминают. Ради укрепления советско-китайской дружбы Горбачев отказался встречаться со студентами на площади Тяньаньмэнь. В мае 1989-го, когда он приезжал в Пекин, студенты уже разбили палаточный городок на площади. Они просили Горбачева о встрече, видимо, Перестройка их вдохновляла, давала им какие-то надежды на демократические перемены в Китае. Но Горбачев сказал «нет», выступление студентов — это китайские внутренние дела, и отказался от встречи. Более того, он не осудил расстрел студентов, который произошел вскоре после его отъезда из Пекина. В том же 1989 году на встрече с Радживом Ганди Горбачев рассуждал о создании «треугольника» СССР—Индия—Китай, рассчитывая, что этот альянс может серьезно изменить архитектуру международных отношений.

— Получается, что дружбу с Китаем можно считать политическим наследием Горбачева. А какие уроки, на ваш взгляд, извлекает нынешняя российская власть из истории Перестройки? Все примерно помнят слова Путина о распаде СССР как «геополитической катастрофе».

— Да, урок явно негативный и заключается в том, что нельзя давать воли народу, на всякий случай надо зажимать всё, запугивать всех, усиливать репрессии, потому что иначе люди будут публично протестовать. А это подрывает престиж власти. Кажется, это всё, что вынесла современная российская элита из поздней советской истории, из попыток Горбачева реформировать систему. Кстати, то же самое думают о Перестройке «китайские товарищи». В Китае изучают наследие Горбачева, и китайские историки пришли к выводу, что развал Советского Союза был вызван тем, что Горбачев раскрутил гайки, дал возможность людям выражать своё мнение, в результате начались хаос и потеря управления. Поэтому сначала китайцы, а теперь, как мне кажется, и путинская власть, сделали очень простое умозаключение: ни при каких условиях нельзя ослаблять контроль над обществом, нельзя давать людям возможность политического самовыражения. Для авторитарного режима смертельно опасно «творчество народных масс», о котором любил рассуждать Горбачев, — рассказал Сергей Радченко.

40 лет спустя после «апрельского пленума» кажется, что самое, пожалуй, краткое и при этом точное изложение реформатских идей Михаила Сергеевича содержится в песне Егора Летова «Всё идет по плану»:

Один дедушка Ленин хороший был вождь
А все другие, остальные — такое говно…
А перестройка всё идёт и идёт по плану…

Песня до сих пор остаётся хитом. Возможно, нынешние подростки, чьи родители родились во времена Горбачева, только благодаря Летову и знают о Перестройке — этом удивительном времени, когда не было ни еды, ни интернета. А люди жили духовной жизнью, выписывая толстые журналы.

СССР был закрытой системой, потому что только так мог существовать в условиях идеологической конкуренции, тщательно фильтруя, что входит внутрь и выходит вовне. Это работало до появления дешёвых средств тиражирования информации: дешёвая полиграфия, радиопередача, аудио- и видеокассеты. Что-что, а в пропаганду капиталисты умеют: одна видеокассета со Шварценеггером или каталог модной одежды сливал всю советскую пропаганду в канализацию. Накачанные, холёные западные киногерои, красиво одетые, на красивых машинах, с красивыми женщинами. А какую картинку мог предложить СССР? Пионеры-герои? Как итог, когда СССР рушился, на его защиту не встал никто, хотя у него была партия в 19 млн человек, самая сильная в мире армия и аппарат спецслужб. Просто никто не захотел его защищать. Этим, конечно, проблемы СССР не исчерпывались. Наверху тоже сохранения СССР не хотели, во многом благодаря пропаганде. Собственные смыслы Союз уже не создавал, а те, которые были, не вызывали отклика ни в массах, ни наверху.

Цель и характер работы: исследование не фокусируется на хронологии или оценке эффективности реформ, а представляет собой сетевую реконструкцию интеллектуального и институционального поля. Отображается контекст, в котором зарождались и развивались идеи реформ. Основное внимание уделяется взаимодействию между ключевыми участниками, их концепциям и влиянию друг на друга. Фокус исследования: акцент на том, кто с кем взаимодействовал, кто кого учил, курировал, цитировал или оспаривал. Реконструкция цепочки передачи смыслов и формирования концепций. Особенности представления: стрелки обозначают не результаты, а процессы обмена идеями. Фигуры включены как те, кто работал вместе, так и те, кто принадлежал к одному интеллектуальному полю, даже если они действовали в разное время. Отсутствие оценки эффективности или удачности идей, фиксация их распространения и формирования. Основные элементы карты: архитекторы концепций — фигуры, разрабатывавшие идеи в позднесоветский период; реализаторы — те, кто воплощал эти идеи в жизнь в 1990-х годах; историко-интеллектуальное поле — участники объединены общим контекстом, даже если их действия были разнесены во времени. Итог: карта отображает не события, а процесс распространения и формирования концепций через различные институциональные и интеллектуальные связи.

I. Предыстория

Позднесоветская экономика не просто пришла в тупик — она созрела для интеллектуальной трансформации. Но реформы не начались с указа или назначения. Сначала было мышление: медленное, фрагментарное, институционально распределённое.

Именно КГБ — вопреки ожиданиям — стал не только силовой, но и аналитической вертикалью. Юрий Андропов начал продвигать новых управленцев и организовывать собственную экспертную сеть. Внутри Комитета появились кадровые и аналитические подразделения (КГБ (1 упр.), КГБ (5 упр.), КГБ (аналитики), ПГУ), где формировались альтернативные центры осмысления экономики.

Примаков, один из наследников этой линии, связал силовой аппарат с академическим полем — ИМЭМО, ИСА РАН, IIASA. Здесь готовились не только справки, но и модели будущего.

II. Три института мышления

ИМЭМО — институт международных экономических отношений. Под началом Примакова он стал не просто аналитическим центром, а местом, где аккумулировались подходы к умеренным реформам. Здесь родилась «Платформа ИМЭМО», сыгравшая роль в формировании кадра умеренных реформаторов.

ИСА РАН — наследник ВНИИСИ, основанного в 1976 году. Его задача — системный анализ социально-экономических процессов. Руководитель института — Дмитрий Гвишиани, зять Косыгина. Институт сотрудничал с IIASA — международным проектом под эгидой Римского клуба. Здесь впервые в СССР начали моделировать последствия реформ без идеологической цензуры.

«У нас обсуждали то, за что на экономфаке МГУ выгоняли с волчьим билетом», — вспоминал Гайдар.

IIASA — австрийская площадка совместных советско-западных исследований. Через неё советские экономисты получили доступ к западным моделям управления, децентрализации и рисковому планированию.

III. Первые проекты

С середины 1980-х формируются альтернативные экономические школы. Через АНХ, Новосибирскую школу, МГУ на сцену выходят Гайдар, Чубайс, Явлинский, Бурбулис. Связующее звено — Аганбегян, создавший кадровый мост между академией и будущим правительством.

«Программа 500 дней» становится символом первых серьезных попыток реформ. Её создают Явлинский и Шаталин при участии ИСА РАН и ИМЭМО. Политическое одобрение даёт Горбачёв, информационную поддержку — Полторанин и газета «Правда».

Параллельно Абалкин развивает более эволюционный проект. Формируются школы: либеральная, аппаратная, технократическая.

IV. Конкуренция идей

На периферии обсуждаются более смелые проекты:

• Концепция Найшуля — ориентация на частную инициативу и децентрализацию;

• Проект Явлинского–Макфарлейна — сценарий с международным участием.

Эти идеи обсуждаются в среде, где пересекаются Попов, Примаков, Глазьев, Мау — как сторонники, так и критики, но все они — участники единого интеллектуального поля.

V. Реформы как механизм

Настоящий поворот наступает в октябре 1991 года, на втором этапе V Съезда народных депутатов РСФСР, где Борис Ельцин озвучивает программу реформ. Её основные положения были подготовлены Гайдаром. Здесь — старт не теоретического, а политического этапа.

Команда реформаторов уже сформирована:

Гайдар, Чубайс, Бурбулис, Фёдоров, Уринсон, Илларионов.

С 1992 года начинается реализация: «Реформы Гайдара», «Частная инициатива Чубайса», «Новая модель собственности», при поддержке АНХ и целого круга региональных и деловых акторов — Березовского, Грефа, Лужкова. Именно в этот момент формируются каналы между реформаторами, региональными элитами и бизнесом. На карту входят Лужков, Греф, Березовский.

VI. Кратко о фигурах

Кто есть кто

🔹 Юрий Андропов — глава КГБ (1967–1982), начал формировать аналитический контур и кадровый фильтр.

🔹 Евгений Примаков — директор ИМЭМО, связующее звено между аналитикой, разведкой и политикой.

🔹 Дмитрий Гвишиани — руководитель ВНИИСИ (ИСА РАН), строил фабрику стратегического анализа.

🔹 Абел Аганбегян — академик, ректор АНХ, сторонник умеренных реформ.

🔹 Леонид Абалкин — автор программы постепенной трансформации.

🔹 Егор Гайдар — лидер радикального курса.

🔹 Анатолий Чубайс — архитектор приватизации.

🔹 Григорий Явлинский — автор альтернативных программ перехода.

🔹 Станислав Шаталин — соавтор «500 дней».

🔹 Геннадий Бурбулис — координатор политической воли. Один из ближайших соратников Бориса Ельцина.

🔹 Борис Фёдоров, Яков Уринсон, Андрей Илларионов, Владимир Мау — «технократы» второго эшелона.

🔹 Греф, Кудрин, Лужков, Березовский — элиты переходного периода.

🔹 Полторанин — связующее звено между реформами и СМИ.

🔹 Сергей Глазьев, Найшуль — критики и альтернативные мыслители.

VII. Как устроена карта

Карта построена по принципу кругов:

• в центре — институты;

• по середине — персоны;

• на внешнем круге — реформы и проекты.

Стрелки показывают связи:

• структурные — кто откуда вышел;

• кадровые — кто кого выдвинул;

• экспертные — кто с кем работал или кому поставлял кадры;

• идеологические — кто кого поддерживал;

• проектные — кто над чем трудился.

Тип связи читается по цвету и стилю линии.

Финал

Перед вами не хронология и не энциклопедия событий. Это реконструкция среды, в которой рождались идеи реформ, формировались школы, переплетались биографии, институции и тексты. Здесь в одном пространстве сосуществуют те, кто думал о либерализации в 1987-м, и те, кто запускал приватизацию в 1994-м — потому что мысли, институты и связи не исчезают по датам из учебника, а переходят в новые формы, передаются, спорятся, дорастают до действия.

Карта не стремится к точной датировке каждого шага, потому что её фокус — не «что и когда случилось», а через какие узлы и контакты одни идеи влияли на другие. Именно так и работает интеллектуальное поле: не по команде сверху, а через медленное движение смыслов — из текста в доклад, из дискуссии в концепт, из круга обсуждения в решение.

Я не утверждаю, что КГБ проектировал реформы, а что «Правда» была площадкой Чубайса. Мы говорим: все эти элементы были включены в общую среду, которая производила будущее — независимо от того, чьими руками оно потом воплощалось. И если на этой карте рядом оказываются «500 дней», ВНИИСИ, Чубайс и «Макфарлейн» — то не потому, что они совпали по времени, а потому, что переплетались логически и интеллектуально. Потому что думали — об одном.