Маленькая зарплата + Рабочие

Голоса за стеной становились всё громче. Потом включили музыку и начали петь.

— Что там у них?

— Технолога провожают.

— Может сказать, чтобы потише провожали?

— Пусть. Праздник же. Увольняется человек.

Вот так без лишнего пафоса, искренне и с огоньком мы провожаем каждого, кто отмотал свой железнодорожный срок.

И не важно, куда он уходит: на пенсию или в лучшую жизнь, где много платят. Мы просто рады.

Чай льется рекой, пироги с начинками разлетаются по кабинетам, а коллеги уже делят освободившийся стул, тумбочку и мышку.

Со скандалами уходят редко. Чаще на позитиве. Потому что если в РЖД и есть что-то хорошее, то это люди.

Они, матерясь, делают свое сложное дело, почти никогда не просят за это денег и точно помнят, у какого стула не крутятся колесики.

У моего вот плохо крутятся, поэтому я не лучший кандидат на увольнение. За меня порадуются, но не сильно.

Той ночью мы ели, как будто это был праздник. Я до сих пор помню вкус тех сосисок — они казались самыми вкусными на свете. Мы не задавали вопросов, но я знала, что отец принёс это с работы. Он украл. Он нарушил закон. Но он сделал это ради нас.

Позже, когда я стала старше, я узнала, что отец долго мучился из-за этого поступка. Он был честным человеком, который всю жизнь жил по правилам, но в тот момент он просто не мог поступить иначе. Он видел, как мы голодаем, как мама плачет по ночам, и решил, что его долг — накормить семью, даже если для этого придётся переступить через себя.

Сейчас, спустя годы, я часто думаю о том времени. Отец ушёл из жизни, но я помню его не как вора, а как человека, который сделал всё, чтобы мы выжили. Перестройка принесла свободу, но она отняла у нас самое главное — уверенность в завтрашнем дне. И в этом хаосе мой отец стал для нас опорой, героем, который не побоялся взять на себя грех ради своей семьи.

Каждый раз, когда я вижу в магазине полные полки, я вспоминаю те пустые прилавки 1989 года. И я вспоминаю отца. Его поступок был преступлением, но для меня он был актом любви. Спасибо тебе, папа. Ты спас нас.

Спасибо тебе, нейросеть, за такой непритязательный контент.

Утром Маша проснулась от запаха жареной колбасы. Она радостно побежала на кухню, где Иван и Ольга старались улыбаться, хотя в их глазах читалась тяжесть. Маша не понимала, откуда взялась еда, но была счастлива. Иван же не мог смотреть ей в глаза. Он знал, что его поступок был отчаянием, но это не оправдывало его.

Прошло несколько недель. Иван нашел временную подработку, но денег всё равно не хватало. Однажды вечером он снова вернулся домой и увидел ту же картину: пустой холодильник, голодную дочь и жену, которая старалась не показывать своих переживаний. Иван понял, что ему снова придется пойти на крайние меры.

Ночью он снова отправился к тому же магазину. Его сердце сжималось от стыда и страха, но он знал, что другого выхода нет. В витрине, как и в прошлый раз, лежал огромный трехметровый батон колбасы. Иван снова разбил стекло, схватил батон и, как ни странно, он снова поместился в его рукаве. Он бежал домой, чувствуя, как тяжесть на душе становится всё невыносимее.

На этот раз Маша не плакала. Она просто смотрела на отца с благодарностью, не понимая, откуда берется еда. Ольга тоже молчала, но в её глазах читался вопрос, на который Иван не мог ответить. Он чувствовал, что каждый такой поступок отдаляет его от той честной жизни, которой он всегда гордился.

Через несколько дней Иван узнал, что в том самом магазине требуется грузчик. Он решил устроиться туда, надеясь, что честная работа поможет ему забыть о тех двух ночах. Однако, проработав пару недель, он заметил, что трёхметровые батоны колбасы продолжают появляться в витрине с завидной регулярностью. И каждый раз, когда он видел их, его охватывало странное чувство — смесь голода, стыда и соблазна.

Однажды, когда зарплата снова задержалась, а дома опять не было еды, Иван не выдержал. Он остался после работы, дождался, когда магазин опустеет, и снова взял батон. На этот раз он даже не разбивал стекло — у него были ключи. Батон снова чудесным образом поместился в его рукаве, и Иван пошел домой, чувствуя, как его душа всё больше черствеет.

С тех пор это стало его привычкой. Он работал в магазине днем, а ночью, когда никто не видел, брал батон. Он оправдывал себя тем, что делает это ради семьи, но каждый раз, глядя в глаза Маши и Ольги, он чувствовал, как его сердце разрывается от стыда. Он знал, что поступает неправильно, но не мог остановиться.

Иногда, проходя мимо витрины, он останавливался и смотрел на то место, где лежал батон. Он думал о том, как отчаяние может сломать человека, и как легко потерять себя, когда на кону стоит жизнь твоей семьи. А трёхметровый батон колбасы, который чудесным образом помещался в рукаве, стал для него символом той черты, которую он переступил. И хотя он продолжал воровать, память о тех первых двух ночах преследовала его всю жизнь, напоминая о том, что он когда-то был другим человеком.

Написано нейросетью по мотивам поста )