Язык мой – враг мой. Но будем точны: язык следует за чувствами. Дело в чувствах.
Захожу я, значит, в класс, и испытываю удивление, смятение, шок: в классе происходит что-то невообразимое.
И в меня прилетает… змея.
И вижу – среди этого бедлама, визжащих девчонок, разорванных сумок, перевернутых парт – возвышается моя классная руководительница, Антонина Егоровна, и ее гневный взгляд обращен ко мне!
А что, собственно, случилось? А случилось вот что: третьегодник Вовка Гагин каким-то образом пробрался в лаборантскую (это был кабинет биологии), разбил все колбы с заспиртованными змеями и стал кидаться ими.
Впрочем, я узнал об этом позже. А в ту минуту в моей голове была одна мысль: завтра же меня принимают в комсомол! Я вообще-то в жизни не матерюсь, русский язык и литература – мои любимые предметы, просто это я от избытка чувств…
Между тем Антонина Егоровна, ни слова не говоря, продолжает испепеляюще смотреть на меня, и я понимаю, что должен как-то разрулить эту проблему. Говорю ей:
- Простите. Не хотел. Вы ведь понимаете, что я не мог быть зачинщиком всего этого безобразия? Я вошел и вижу: тут… война. А на войне не говорят так, как в мирной жизни. Ну вот, например, командир артрасчета, он же не говорит: «Извольте, сударь, разрушить сей объект», он говорит: «Ебни вон по той х…не!», понимаете?
Антонина Егоровна багровеет, глаза ее выкатываются. Кажется, ее сейчас хватит удар.
Комиссия, думаю я, будет завтра заседать без меня. И кому-то другому, не мне, будут задавать вопросы о комсомоле. И кому-то другому, не мне, вручат значок с профилем Ильича.
- Ну, К-н… Я долго терпела! Родителей в школу… Нет! Завтра тебя в комсомол принимают? Никакой комиссии, никакого ГПШ, никакого комсомола, мать твою, бл…дь!
