Я очень люблю Черную Африку. Честно.
Вернее так. Подолгу жить в Черной Африке я совсем не люблю. Мне все эти мокрошортые алкогольно-малярийные бдения при +45-и в обнимку с игуанами не нравятся! Но посафарить недельку-другую – это хорошо. Недавно я был в Кении. О чем и отчитываюсь.
Кения – это, конечно, не только обезьяны и прочая буйная фауна и флора. О чём ниже. Но и кенийцы. Кенийцы – это то ли 60, то ли 90 племен-народов. Точно никто назвать количество племен не может. Дело в том, что все они свободно мигрируют по Кении, Танзании, Сомали, Эфиопии, Руанде, Бурунди, Конго и другим странам. Границы здесь условны. В целом кенийцы – «гипернарод» доброжелательный, веселый и – главное – неторопливый. Обломовского склада. То есть – наши люди. Например.
На кенийском побережье есть островок (кажется, безымянный, мне, по крайней мере, так и не удалось выяснить его название). На острове растет кукуруза. Кукурузу охраняет дедушка. Тоже безымянный. Назовем его условно Мазаем. Имя у дедушки, конечно, есть, но дело в том, что дедушка – потомственный растаман и всегда обкурен, как говорится, до зеленых покемонов. И имени своего не помнит. Сколько дедушке лет, тоже неясно. В принципе в Черной Африке глубокие дедушки начинаются лет с сорока. Между островом и берегом находится отмель, и по ней в часы отлива на остров часто приходят слоны. Лопать казенную кукурузу.
Мазай же всё время лежит в беспамятстве на койке в своей хижине и разными глазами смотрит в потолок. Но! У Мазая есть потомственное же, доставшееся ему от его дедушки, тоже растамани, устройство: несколько сотен метров веревки с привязанными к ней консервными банками. Пульт устройства висит над Мазаем. Наподобие унитазного слива. Когда Мазай каким-то своим третьим ухом слышит вороватое шуршание кукурузы, он, не меняя разного выражения глаз, дергает за веревку, раздается баночный звон и слоны в ужасе разбегаются. И так продолжается уже несколько десятилетий.
Мазай – типичный кениец. В смысле здорового постоянства в деле максимального упрощения любой рабочей деятельности. Митёк – «негроид».
Знаменитые масаи – тоже типичные кенийцы. Масаи очень гордые. У них большие дыры в мочках ушей, потому что это красиво. У масаев нет передних зубов. Они их себе выбивают для ещё большей красоты. Масаи едят только мясо и пьют только свежую кровь и молоко. Никаких фруктов и сникерсов. Мясо, кровь, молоко. В общем, это такие дыряво-упырявые млекопитающиеся чебурашки.
Масайские коровы ходят со специальными затычками в артериях. Захотел масай попить крови – вынул затычку. Попил – заткнул обратно.
Живут масаи в мазанках из коровьего помета. То есть, пардон, буквально живут в дерьме. По самые свои дырявые уши. И ничто их не может заставить жить в чем-нибудь другом. И это многовековое кроваво-экскрементное постоянство внушает неподдельное уважение. Львы, например, боятся масаев. Если лев видит масая, он убегает. Как слоны – от мазаева звона. Может быть, львы убегают от запаха, не знаю. Но факт остается фактом. Если лев видит вас, он вас ест. А масая не ест. Масаи, кстати, львов тоже не едят. Как и других диких животных.
Масаи женятся только на масайках. Масайки выходят замуж только за масаев. Жена у масаев стоит 15 коров, 2 козы и 1 овцу. Тариф твёрдый.
Кения – это не только кенийцы, это еще, конечно же, сафари. В Кении я в общей сложности проехал в джипе больше двух с половиной тысяч километров. С водителем Билли, которому надо поставить памятник.
Да, Кения – это сафари. Можно выразиться и иначе: Кения – это брутальный массаж попы. Если в России две беды – дураки и дороги, то в Кении дураков я не встречал, но дороги там ещё хуже наших. Их можно сравнить разве что с индийскими.
Нас в джипе было четверо, если не считать героического Билли. Во-первых, это была некто Жанна из Питера со своей дочкой Глашей. Во-вторых, дяденька по фамилии Закускин. Виктор Сергеич. И в-третьих – я. Вова.
Жанна с Глашей представляли собой воплощение полной безмятежности и покоя. Жанна умудрялась в джипе во время самой демонической тряски вязать. А Глаша все время что-нибудь кушала и почемучкала. Апофеозом её интереса к миру стал следующий диалог с мамой, который я запомню на всю жизнь:
– Мама, почему?
– Что почему, Глашенька?
Глаша после паузы и задумчиво понизив голос:
– Всё почему.
Глаша на протяжении всего сафари пела веселую песенку (на мотив народной про «пчелочку златую», которая, «что же ты жужжишь»). Глаша сама сочинила слова: «Я – твоя макака, ты – мой бабуин…» Я до сих пор с удовольствием напеваю жене эту песенку перед сном.
Пару слов о Закускине. Закускин, как выяснилось, работал бухгалтером в городе Твери. Все полторы недели сафари он проездил в одних и тех же полосатых штанах и в одной и той же майке цвета погребального пепла с еле различимой надписью «Perestroyka. Glasnost. Gorbachev». Снимал кенийские красоты он на мыльницу начала 90-ых. Знакомясь, он сообщил:
– Меня зовут Виктор. Кения – это моя 76-ая страна. Из Найроби я полечу на Занзибар. Вы были на Занзибаре?
– Нет, – сказал я.
– Занзибар – это уже не Кения, это Танзания. Танзания – это будет моя 77-ая страна. Хотел еще потом слетать на Сейшельские острова… Вы были на Сейшелах?
– Нет.
– …но денег не хватило. А так бы это была моя 78-ая страна… Жалко, правда?
– Жалко.
Бухгалтер Закускин коллекционировал страны.
– Мне пятьдесят два года, – сказал однажды совершенно серьезно Закускин. – Всего на земле 185 стран.
– Это точно?
– Членов ООН.
– А…
– 185 минус 77 – это будет 108. Многовато! – он озабоченно почесал «Gorbacheva». – Даже если осилить по четыре страны в год – получается 27. Значит – мне надо прожить 79 лет. Многовато! – он с чувством почесал «Glasnost». – При нынешней-то экологии. Деньги, опять же…
– Да, деньги нужны немалые…
– Ну, кое-чего продам. Потом… отбухгалтерить можно… капелюшечку… В смысле – сбухгалтерить малость… Потом: жрать надо меньше. Лекарства всякие не лопать. Я вот толокном питаюсь.
– Чем?
– Толокном.
– А! Овсом…
– Ну да. Как конь. Не пью. Не курю. Лекарствами не пользуюсь. Не женат. Детей у меня нету, баксоедов этих сопливых… На работу пешком хожу. Далековато, конечно: полтора часа быстрым шагом. А что делать?
– Да уж…
Сначала из Найроби мы – согласно плану – поехали на сафари в старейший парк Амбосели. Парк гигантов. Здесь солнце чередовалось с дождём и было много зверья.
Слоны, выходящие из водоёмов все в сверкающем на солнце гудроновом плиссе.
Удивительно красивые зебры, эти непарнокопытные полосатые танцовщицы. Глаша сразу спросила, тыкая пальцем в зебру: «Смотри, мама, а зачем у лошадки попа в тельняшке?»
Масса страусов.
К вашему сведению: страна Кения названа по горе Кения. А «Кения» – значит: место, где живет страус. Страусляндия.
Животное страус очень глупое. Кенийцы говорят, что страус ещё глупее крокодила. Хотя, вроде – глупее крокодилов уже некуда. Разве что блондинки. Ещё я понял, что если страус не очень драный, значит он молодой. А если драный – значит старый. Наверное, старые страусы находятся в глубочайшем старческо-страусином маразме. Один такой склеротик с хвостом, похожим на клубок свалявшегося московского тополиного пуха, улегся на дороге и никак не хотел уходить. Наш Билли стал враскачку осторожно толкать его бампером, но пернатый хрыч-недоумок упорно лежал на пути. «Stupid, thing!» – злобно шипел Билли. (Перевожу буквально: «Тупая вещь!»). Страусы настолько тупые, что негры говорят о низ как о неодушевленных предметах. Пришлось объезжать этого старинушку-маразматика по бездорожью.
Много еще там было всяких зверей. Сильное впечатление производят бегемотики, напоминающие старые «Запорожцы». Глаша упорно говорила «гебемотики». Кабанчики-бородавочники, носящиеся по саванне, как сумасшедшие картинги. Носороги. Глядя на носорогов, я понял всю глубину поговорки: «роковой, как попа носорога». Антилопы-гну, похожие на Ксению Собчак спросонья. И т.д. Но, конечно, главное – это львы. Особенно впечатляет их лень. Совершенно обломовская. Наевшись, они могут с чистой совестью лежать несколько суток. Почти как я. Около них собирается очередь из джипов. В общем, львы – наши люди.
Обезьяны. Очаровательные существа. Многостаночники. Одна, помню, левой рукой чесала левую подмышку, правой – что-то ела, левой ногой вынимала инсектов из шубы своего детёныша, правой ногой отгоняла соседа, а хвостом воевала с мухами. Кажется, Цезарь мог делать два дела сразу. Или Наполеон. Или три дела. Забыл. А тут – пять. Спрашивается, кто от кого произошел? Поговорки, типа: «внешность примата, ментальность пылесоса», «от тупой макаки слышу» и т.п. считаю хамством и клеветой.
Еще раз с обезьянами я столкнулся в отеле. Отеле-лодже посреди джунглей. Там было везде написано: «Не кормить обезьян». И: «Закрывайте окна».
Я пренебрег последними предупреждениями, и у меня обезьяны а)украли зарядное устройство для мобильника, б) залезли в холодильник и собезьянили фисташки, причем сожрали их прямо в комнате, мстительно разбросав скорлупу по кровати, в) сбабуинили очки.
С очками произошла еще одна пронзительно-поучительная история. Когда я вернулся в номер, я увидел на балконе любознательного примата, который эти самые очки примерял. Причем применял строго в той самой последовательности, в какой все что описал дедушка Крылов в басне «Мартышка и очки» («…то их на хвост нанижет, то их понюхает, то их полижет…»). Я лишний раз убедился в гениальной проницательности нашей классики.
Ночью я вышел из номера, подошел к границе лоджа и заглянул в джунгли. Я увидел десятки пар очень внимательно смотрящих на тебя желтых глаз. Ощущение сильное. Чувствуешь себя Хомой из «Вия». Или чем-то вроде потенциальной жертвы тропического ЗооНКВД. Какой там «человек – это звучит гордо…» Размечтался Леха Пешков… Человек – это звучит вкусно!
Кстати, вопрос о происхождении человека встает в Кении особенно остро. Через нее, как известно проходит Великий Африканский Разлом. Великая Рифовая Долина. И человек появился где-то здесь, в кенийской сердцевине разлома. Судя по всему, в результате разлома произошло высвобождение энергии, может быть, радиации – и макака мутировала в Наполеона. Вернее – Макака в наполеона. Дело это, конечно, темное, но, глядя на местный ландшафт, на алую глину местного проселка, на горизонтальные, стелющиеся вместе со слоистым туманом ветви секвойи, на молчаливо-грозную тушу Килиманджаро, на местных негров, словно сошедших с картин Анри Руссо, на обезьян-стахановцев, начинаешь задумываться о главном.
После Амбосели мы еще покружили по Кении и направились в сторону парка Масаи Мара, главного сафари-парка Кении и Танзании. И здесь нас ждало приключение. Ничего, конечно, особенного. Но я много пересмотрел после него в своей жизни.
Проехав около трехсот километров, мы остановились. Остановились и еще сотни две джипов: австралийских, японских, немецких, французских. Час суеты и непоняток. Выяснилось: в результате дождей снесло единственный мост, по которому можно проехать в Масаи Мара. Ну, конечно, возмущение, крики. «Какое безобразие!» «За такие деньги – и не могут новый мост построить!» И т.д. Я тоже разбушевался. «Дорогой товарищ…» – пытался успокоить меня мой Билли. «Кенийский шакал тебе товарищ!» – орал я. В общем, вел себя недостойно. Сейчас – стыдно.
Глаша хранила спокойствие. Она методично кушала шоколадки. Причем перед каждой шоколадкой она, как культурная девочка, очень тихим и быстрым шепотом себе под нос спрашивала: «Никто не хочет шоколадку?» Все молчат. Потому что не слышат. «Ну, ладно, как хотите», – говорит Глаша – и кушает. Молодец Глаша.
Мама Глаши вязала.
Закускин, молитвенно сложив руки на «Perestroyke» перед главным распорядителем Джоном, очаровательным негром цвета мытого баклажана, умолял отвезти его в Уганду, потому что она рядом и это была бы его 78-ая страна.
Я весь клокотал и булькал, как самогонный аппарат.
Кенийцы очень быстро изменили наш маршрут. В Уганду мы, конечно, не поехали. Теперь мы направлялись к горе Кения.
Часов через пять мы были на месте. Здесь, у горы, в сердце Кении, есть отель. Шале. Типа – замок. Полукруглый, вроде гостиницы «Космос», но деревянный. Очень оригинальное сооружение. Такой вот приют убогого кенийца. В середине полукружья находится большая лужа. Все окна и балконы выходят на лужу. Дальше лужи – джунгли.
Лужа – это водопой для зверья. Всё время пребывания в шале представляет собой перманентное реалитишоу «Организованной толпой зверюшки шли на водопой». Своего рода антисафари. Там ты ездишь к зверью, а здесь оно само к тебе приходит. Путешествие приобрело кольцевую композицию. Почти сутки я, вооружившись камерой и биноклем, занимался лужетерапией. Вернее, занимались мы ею вместе с Глашей, Жанной и Закускиным.
Теперь в моей жизни есть два события, которые забивают все остальные: военные сборы и сидение у кенийской лужи.
Ночью включалась подсветка и все приобретало какие-то сказочно-киплингианские тона. Сидишь, как в мультике. Какие-то синевато-атласные буйволы, серебристые лани, аспидные носороги с красными в свете софитов зрачками. Экзотики – море. По самые, как говорится, серьги в экзотике. Комментатором работала Глаша:
– Ой, козлище криворогое притопало!
– Уяй, зёбра прискАкала.
– Уау, гебемотик водичку квасит!
И т.п.
На луже был распорядитель. Хозяин. Наподобие главного гаишника. Какая-то птица. Птица-секретарь или марабу. Не знаю. Глаша ее назвала «дядей Степой-марабу». Дядя Степа каких-то козлов отгонял, к каким-то «гебемотикам» дружелюбно садился на спину… У него была своя система. Совершенно неясная. Но следить за водопойной политикой местного гаишника было очень интересно. А главное – умиротворяет и успокаивает. В общем, перед нами с Глашей прошли все те же персонажи, что и в Амбосели. Завершилось все, как по заказу, приходом львиной семьи, которую дядя Степа радостно приветствовал, как семью Путиных.
С лужи мы уехали совершенно просветленными. Ездили еще в Накуру, в Самбуру. Но об этом – как-нибудь в другой раз. Наконец отдохнули на океане в Мамбасе. Там было круглосуточное львино-обломовское лежание под пальмами. Ежедневные героические трехминутные сеансы прямохождения по пляжу и много другого. Но это – отдельная история. И вообще была еще масса интересного.
Мясной ресторан «Карнивор». Бесконечные смены мяса, от говядины с бараниной до верблюжатины с крокодилятиной. Крокодил по вкусу напоминает курицу Рябу, которая всю жизнь питалась килькой.
В Кении чистый сок манго или папайи подают в пол-литровой пивной кружке. Вроде бы пустячок, а приятно. Так что: «Я в кенийском лесу пил папайевый сок (из пивной кружки)». СтОит – как наш чебурек.
В Найроби по утрам совершают пробежку негры в шортах, пиджаках и галстуках.
В Кении растет местное фикусовое дерево. Если его срубишь – умрешь, если на него (опять – пардон) пописаешь – будут большие неприятности, а если семь раз вокруг него обойдешь – сменишь пол. И никто из туристов не решается обойти фикусовое дерево семь раз. Улыбаются, мнутся, а не обходят.
Улитки в Кении размером с тапочек.
На помойных ящиках в аэропорту Найроби и Момбасы написано: «Оne way». По-моему, глубоко.
На дорогах вместо «Счастливого пути!» – «We wish you safe journey!» То есть, что то вроде «От всей души желаем вам не покалечиться!»
Да, много интересного в Кении! И я ох как понимаю бухгалтера Закускина. Сам почти такой же. А Глаша с Жанной – это мой недостижимый идеал. Не говоря уже о Билли.
А еще в Кении говорят сакраментальное «Hacuna matata!», что значит «Нет проблем!». И «jambo!», что значит «привет». Все 60 или 90 народов, встречая вас, обязательно белозубо улыбнутся и скажут: «Джамбо! Акуна матата!» И это, честное слово, очень приятно. Так что – жизнь прекрасна и никаких матат!
© Copyright: Елистратов Владимир
