Хриплый выкрик вырвался из груди, словно давивший его страх пытается прорваться наружу. Воронцов, охваченный ужасом, несся по извивающейся, едва заметной дорожке, вытоптанной в свежем снегу. Ночь оставила свой след: крепкий наст покрыл рыхлую снежную поверхность, и каждый шаг оборачивался мучительным скольжением. Валенки, словно предатели, не позволяли ему уверенно опираться на землю, замедляя и без того не быстрый бег.
Его сердце гулко стучало в груди, а морозный воздух обжигал лёгкие, придавая страху оттенки безумия. Каждый выдох рвался с трудом, оставляя во рту привкус металла. В этот момент мир вокруг него стал словно огромной ловушкой, где каждый шорох снега за спиной становился предзнаменованием несчастья. Воронцов знал, что не может позволить себе остановиться — страх был его единственным другом, толкающим вперёд, подальше от опасности.
Когда он споткнулся о невидимый сугроб, тело с яростью обрушилось на землю, и холодный воздух жгучей волной пронзил его кожу. Однако, вместо того чтобы поддаться растерянности, он быстро поднялся, собрав все силы в кулак. Мгновения длились вечностью, и в ушах раздавался собственный крик, но в нём не было больше отчаяния — только гордое упорство, готовое сражаться до последнего. Теперь страх не просто гнал его вперед — это был вызов, и Воронцов был готов бежать, пока не рухнет без сил и сознания.
За спиной громыхали быстрые, тяжелые шаги. Каждое движение звучало, как треск поломанных веток, нарушая тишину морозной деревни. Наст под ногами преследователя крошился, словно сухой хворост, отправляя в воздух мелкие облачка снежной пыли, сверкающие под лучами утреннего солнца, маленькими звездами, умирающими в мгновение ока.
С каждым ударом сердца Воронцов чувствовал, как его собственная кровь стучит в висках, унося с собой последние крошки уверенности. Ощущение, что кто-то охотится на него, злило разум — в каждом шаге его преследователя звучало нечто первобытное, неумолимое, заставляющее его сердце биться всё быстрее. Это было не просто желание поймать, это было желание уничтожить, сокрушить, стереть с лица земли.
Воронцов бросил взгляд через плечо - мелкие глазки твари сверкали яростью. В тот же миг его мышцы сжались от страха. Пульсирующий адреналин наполнил тело силой, но каждый следующая попытка бежать казалась тщетной. Ощущалась близость преследователя, как дыхание хищника на затылке.
Быстрее, быстрее — пульсом билась в голове команда, за которой следовали короткие вздохи, разрезающие морозный воздух, как острые лезвия. Воронцов знал, что каждый миг на счету, ведь зловещий топот за спиной раздавался все ближе, подмигивая страху, накаляющему его сердце.
- Вертяк, твою мать! – собрав остатки сил, прокричал Воронцов.
Скрипучая дверь деревенского дома распахнулась и на крыльцо выскочила белая от страха Маришка. Её глаза были широко распахнуты в удивлении. Быстро сбегая по ступенькам, она на ходу торопливо накинула на себя тулуп, лишённый аккуратности — рукава явно завязывались в тугие узлы, а сам тулуп зацепился за порог, словно пытаясь притянуть её обратно к мутному спокойствию.
Кот выскочил следом за ней, со скоростью выпущенной арбалетной стрелы. Его шерсть от холки до распушенного хвоста стояла дыбом, глаза сияли, как две зеленые искры, в то время как уши настороженно направленны вперёд, ища источник опасности.
За доли секунды он заметил бегущего Воронцова и тут же прижал уши к голове, готовясь к прыжку. Его маленькое тело, напрягшись пружиной, сделало рывок, в несколько стремительных прыжков преодолело участок, на лету оборачиваясь в свой истинный образ.
Зацепившись за верхушку забора, он приготовился к новому прыжку, но тут же остановился, и его морда вытянулась в непонимании. Маришка, добежавшая до калитки, вдруг, абсолютно изумленная, остановилась. Громко ойкнув, прижала ладони к щекам.
Воронцов ощутил, как нога предательски соскользнула. В этот момент весь окружающий мир исчез для него — остались лишь стремительные кадры, замедленные, как в кино. Он падал, и каждое мгновение, когда воздух пронизывал его легкие, запомнится навсегда.
Он инстинктивно пытался сгруппироваться и избежать жесткого удара.
- Вот и все, - успела пронестись в его голове мысль, и он крепко зажмурился, упав на живот.
Он нутром чуял, как преследователь приближается к нему, ликуя.
Острая боль пронзила ягодицу, как будто в нее всадили колючую стрелу. Даже через плотные слои ватника, острые зубы чудовища сумели добраться до нежной кожи, оставляя за собой яркие вспышки боли. Оно не просто вцепилось, а беспощадно мотало головой из стороны в сторону, разрывая ткань, словно играя с жертвой, урча от удовлетворения.
Громкий смех Вертяка резанул слух. Маришка, подхватив стоящую у калитки метлу, пошла в атаку.
- Машка, паскудница, а ну пошла! – она грозно замахивалась метлой, как настоящая воительница. Она метила в мучителя Воронцова и метла в её руках становилась не просто предметом уборки, а символом смелости и бесстрашия.
Наконец Воронцов почувствовал, что его истязатель, забавляющийся своей жестокостью, отпустил штанину и нехотя отступает.
- Давай, давай, пошла, - Маришка наседала и, издав обиженный хрюк, его палач удалился восвояси.
Вертяк так громко и заливисто смеялся, что в какой-то момент не удержался на заборе и упал. Не прекращая хохотать, обхватил лапками большой живот.
- Ой, не могу! Сейчас лопну, - выдавил он сквозь смех, - нашего героя укусила за задницу свинья!
Маришка цыкнула на него, но это не возымело никакого результата, казалось это еще больше распалило мелкого поганца.
- Ты как, милый? – старушка склонилась над все еще лежавшим на снегу Воронцовым.
Адреналин сошел, уступая место вызывающему неловкость чувству стыда. Воронцов почувствовал, как его щеки горят, а в груди зашевелилось смятение. Вместо прежнего порывистого ужаса, его охватило смущение за свой ребяческий страх.
— Нормально, — буркнул он, мечтая провалиться сквозь землю.
— Пойдем в дом, обработаем рану, —Маришка протянула ему руку. Этот жест подчеркнул неловкость и тут же стена из гордости и упрямства воздвиглась в Воронцове.
— Сам, — выпалил он.
Сквозь неловкость пробивалась злость; злость на самого себя за то, что позволил эмоциям взять верх. Он чувствовал себя униженным. Как же ему хотелось пробежать мимо этого момента, оставить его позади. Еще и смех Вертяка распалял его.
При попытке подняться боль в ягодице прострелила, казалось, до затылка. Воронцову пришлось закусить губу до крови, чтоб не простонать.
