— Ваша статья, где вы высказались по поводу фильма Дудя «Колыма» наделала много шума. И в этой статье было про европейцев, которые пришли на территорию СССР и зверски убивали. Очевидно, что вы говорили про события Второй Мировой войны. Я правильно уловил мысль, что страх перед лагерями — это не тот страх, о котором стоит говорить?
— То, что было на Колыме — конечно, был страх. Был определённый страх от репрессивной машины. Мы дети поколения, разрушенного сталинской репрессией, поколения, которое сталинские репрессии загнали в страх. И этот страх будет возобновляться при всякой новой тирании. Юра [Дудь] немного дезориентирует молодых, не очень понимающих людей, потому что для поколения моих дедушек и бабушек, которые воевали, прошли войну — для них не было никакого акцентированного страха, связанного со сталинскими репрессиями. Они не дети Арбата, они крестьянские жители, по ним так или иначе прошла коллективизация. Все они говорили с абсолютным стойким ужасом о событиях войны. И представить на секунду, что Дудь, который позиционирует себя как независимый журналист, снимает фильм о фашизме, о чудовищно известных европейцах, очень трудно. Тогда на эту тему не рассуждали, в том числе и потому, что многие вещи умалчивались, а сегодня ни один литератор, ни один свободно-мыслящий журналист, ни Парфенов, ни Троицкий — никто говорить об этом не будет. Если ты делаешь что-то про Европу — станешь выродком. Все посмотрят на тебя и скажут, «Боже мой… Боже мой… Что он несёт». Любой монолог на эту тему может убить твою репутацию. А вот про Сталина — пожалуйста. Поэтому я просто говорю, что это путь наименьшего сопротивления и не совсем разумное расставление акцентов. Именно мои слова про Европу и вызвали колоссальное бешенство в либеральной среде, которую дико возмутила эта статья. А бешенство вызвало, потому что они прекрасно знают, что я прав.
