Годный текст в Berliner-Zeitung. Копипастну, пожалуй.
Не вакцинированная: "Теперь я один из плохих парней". (Сусанна Захариас).
"Действительно ли я представляю большую опасность, чем вакцинированные? У нас с сестрой разные страхи. Она боится вируса, я боюсь вакцинации. Моя сестра привита три раза, я не ни разу. Мы оба чувствуем себя парализованными. Я в ужасе от суровости мер. Сестра боится умереть от вируса. Она не может понять, почему у меня нет этого страха.
Я иду к сестре. Мы неуверенно стоим друг перед другом. Обе вполне здоровы. Я говорю: "лучше не обниматься, да?" Она на задумывается, а затем разводит руки. Мы крепко обнимаем друг друга. Сестра говорит: "иногда мне хочется, чтобы вирус наконец-то добрался до меня. Мне не пришлось бы все время бояться".
Страх изнуряет. И я боюсь за сестру. Она работает в кабинете врача в Берлине, там всегда много народу. Моя сестра очень послушная. Несмотря на страх, она продолжает работать. Говорит: "Я бы не возражала против карантина. Я могла бы отдохнуть". Для меня карантин - это ужасная идея. Я не знаю, как психологически справлюсь с тем, что меня заперли.
Я читала о новых вакцинах. Пытаюсь сориентироваться. "Вакцины безопасны", - говорит наш Минздрав. Затем я читаю о медсестре, которая умерла от церебрального венозного тромбоза после вакцинации AstraZeneca. "Это редкие случаи", - говорят мне. Я слышу от друзей, что многие из них очень плохо переносят вакцину. "Это безобидные побочные эффекты", - говорят мне власти. Я читаю и читаю. И не знаю, что для меня правильно.
Сестра прошла вакцинацию и чувствует облегчение. Я рада этому. Я прочитала в резолюции Совета Европы, что ни на кого нельзя оказывать давление с целью заставить сделать прививку. Что никто не должен подвергаться дискриминации за отказ. Коллега пишет, что она в больнице. У нее двусторонний лицевой паралич и сильные боли после укола. Я в шоке.
Я не готова идти на риск. Кто может гарантировать, что все пройдет хорошо? Я читала о сокращении коек интенсивной терапии и закрытии больниц. О медперсонале, которому приходится бастовать, чтобы добиться улучшения условий труда. Я иду на митинг у Красной ратуши. Я слышу протест людей, которые трудятся в берлинских больницах. Я злюсь. Я спрашиваю себя: как все это может сочетаться?!
Мы с сестрой постоянно встречаемся. Нам обоим это нужно. Расстояние между нами снова исчезает. Мы много говорим о вирусе. У нас по-прежнему разные страхи и восприятие. Иногда мы молчим, недоумеваем и подавлены. Затем мы поднимаем бокалы.
Сестра возмущена, когда не вакцинированных просят платить за анализы. Она никогда не пыталась убедить меня сделать прививку. Говорит, что каждому должно быть позволено решать за себя. Она принимает мои опасения и не принижает их. Я рада, что после вакцинации ей стало легче жить. Исследователь мозга Д. Хютер объяснял это в книге Lockdown: если у нас отнимают то, что нам нравится делать, со временем потребность в этом исчезает. Это адаптация, чтобы справиться с болью от подавленной потребности. Я не хочу верить, что он прав.
Когда я прислушиваюсь к себе, чувствую безразличие. Говорю сестре: "Пойдем в кино. Я все еще могу войти с ПЦР-тестом". Но мы не ходим в кино. Затем приходит "правило 2G". Затем призыв держаться подальше от не вакцинированных. И страх затопляет меня. Что дальше?
Я действую по правилам. Я проверяюсь регулярно, почти ежедневно. Я регулярно мою и дезинфицирую руки. Я ношу маску. Я думаю: действительно ли я большая опасность, чем вакцинированные, ведь уже признано - что они переносят вирус, также как остальные. И им разрешено встречаться в тесном помещении в плохо проветриваемых ресторанах и клубах?
Я знаю, что после прививки возможен тромбоз или эмболия. Что вакцина действует совсем не так долго, как ожидалось. И я читала ученых в Lancet, что болезнь может быть такой же тяжелой, как и у не вакцинированных. М. Мюллер говорит, что такие люди, как я, эгоистичны и равнодушны. Я не понимаю, почему?
Мне не разрешают участвовать в культурной жизни, не разрешают ходить в рестораны, не разрешают заниматься спортом. Я - образ врага. Я - один из плохих парней. Может быть, господин Мюллер думает, что мне это нравится? Для меня мир перевернулся с ног на голову. Я не вижу во всем этом никакого смысла. То, что я долгое время считала невозможным, становится реальностью: ограничения, принуждение, всеобщая обязанность делать прививки. Впервые в жизни я чувствую, что государство, в котором я живу, представляет угрозу! Но что бы ни случилось, мы будем продолжать встречаться: моя сестра и я. Мы держимся вместе. Мы не будем настроены друг против друга".
