Таверна "На краю вселенной"

— Ты всегда возвращался, — голос был ближе, теперь он звучал не в голове, а где-то за плечом. Я обернулся, но там была только тьма. И всё же я чувствовал его. Оно стояло так близко, что я мог ощутить его дыхание — холодное, как могильный ветер. — Ты думаешь, ты ищешь правду, Лукас. Но правда ищет тебя.

Я сжал кулаки, ногти впились в ладони, и боль вернула меня в реальность. Если это вообще была реальность. Книга лежала открытой, хотя я не помнил, как её открывал. Страницы были пустыми, но чернила текли по ним, как кровь по венам, формируя слова, которые я не хотел читать. Они были моим именем. Снова и снова. Лукас. Лукас. Лукас. И под каждым — дата. 1327. 1564. 1798. Даты, которых я не знал, но которые казались знакомыми, как шрамы на моей коже.

— Что ты такое? — прорычал я, отступая от алтаря. Мой голос дрожал, но я не собирался сдаваться. — Что тебе нужно?

Тьма ответила смехом — низким, хриплым, как скрежет камней. — Нужна? — переспросило оно. — Ты. Всегда ты. Кровь, что течёт в твоих венах. Душа, что возвращается. Ты — ключ, Лукас. И замок уже открыт.

Я услышал шаги. Не свои. Они доносились из туннеля, того самого, по которому мы спустились с Софией. Я обернулся, ожидая увидеть её, но вместо этого в проходе мелькнула тень. Высокая, сгорбленная, с пальцами, что тянулись к полу, как ветви мёртвого дерева. Она не двигалась, но я знал, что она смотрит. Её глаза — если это были глаза — горели в темноте, как два осколка зеркала.

— София! — крикнул я снова, но ответа не было. Только шаги. Медленные, размеренные, как стук метронома. Они приближались, и с каждым шагом воздух становился тяжелее, словно я дышал свинцом.

Я схватил книгу, не думая, и прижал её к груди. Она была тёплой, слишком тёплой, и билась, как сердце. Я побежал к туннелю, но ступени исчезли. Вместо них была стена, гладкая, как стекло, и в ней отражалось не моё лицо, а её. София. Она стояла за моей спиной, но её глаза были пустыми, а кожа — серой, как пепел. Она улыбалась, но это была не её улыбка. Это была улыбка тьмы.

— Лукас, — сказала она, но голос был чужим, старым, как сама земля. — Ты не можешь уйти. Ты никогда не уходил.

Я ударил по стене, но она не поддалась. Книга в моих руках задрожала, и страницы начали переворачиваться сами собой, быстрее, быстрее, пока чернила не слились в сплошное пятно. А потом я услышал его — шёпот, который был громче крика. Он говорил моё имя, но теперь в нём было что-то ещё. Обещание. Угроза. И правда, которую я боялся узнать.

Тень в туннеле шагнула ближе, и свет, которого не было, выхватил её лицо. Это не было лицо. Это была маска из костей, сшитая из осколков, которые я видел на полу подвала. Глаза были пустыми, но в них отражалась я. Моя жизнь. Мои грехи. И что-то ещё — что-то, что я забыл, но оно помнило меня.

— Ты не София, — сказал я, отступая, пока спина не упёрлась в алтарь. Книга выскользнула из рук и упала, раскрываясь на странице, где моё имя было написано кровью. Моей кровью.

— София? — тень склонила голову, и её голос был как треск ломающихся костей. — Она была лишь приманкой, Лукас. Как и все они. Ты идёшь туда, куда мы зовём. Всегда.

Я почувствовал, как пол под ногами задрожал, и кости алтаря начали двигаться, сплетаясь, как змеи. Они тянулись ко мне, их края были острыми, как лезвия. Я хотел бежать, но бежать было некуда. Тьма была повсюду. И в этой тьме я услышал голос — не тени, не книги, а свой собственный. Он говорил слова, которые я не хотел знать, но которые всегда знал.

— Ты — ключ, — сказал он. — И замок уже открыт.

P.S. от автора: 

Ты думал, что можешь бороться, Лукас? Тени не боятся твоего света. Они — его часть. Книга зовёт, но что, если она не врёт? Что, если правда — это не спасение, а клетка? Двигайся осторожно. Следующая дверь уже ждёт.

Они двинулись дальше, следуя невидимой нити инстинкта. Иван шёл первым, его нож поблёскивал в тусклом свете, а глаза шарили по теням, выискивая малейшее движение. Алексей держал арбалет наготове, но его мысли путались. Блокнот отца, казалось, стал тяжелее, будто впитал в себя часть леса. Он украдкой открыл его, пробежал глазами по строкам: "Лес не один. Их много. Они говорят друг с другом. Если найдёшь алтарь, беги. Если не можешь бежать — жги." Алексей сжал губы. Они не бежали. Они сожгли. Но лес всё ещё смотрел.

Сосны расступились, открывая узкую тропу, ведущую к заброшенной избе. Она стояла, покосившаяся, с провалившейся крышей, словно кости, обглоданные временем. Окна зияли пустотой, и в них отражалась тьма — не просто отсутствие света, а нечто густое, как чернила. Иван остановился, принюхался. Тот же запах — ржавчина, могила, гниль — витал в воздухе, но теперь к нему примешивался другой. Дым. Едкий, с привкусом горелой плоти.

— Это не просто изба, — пробормотал Алексей, его голос дрожал. — Это его логово.

Иван не ответил, лишь кивнул, его лицо было каменным. Он шагнул к двери, которая висела на одной петле, скрипя, как стон умирающего. Внутри было темно, но не пусто. Пол был усыпан хвоей, смешанной с чем-то липким, что блестело в слабом свете, пробивавшемся через щели. В углу лежали вещи — рваная куртка Егорыча, платок Ленки, ботинок, слишком маленький, чтобы принадлежать взрослому. Алексей почувствовал, как желудок сжался. Он хотел отвернуться, но взгляд притягивало к центру комнаты, где на полу был вырезан круг. Внутри круга — символы, грубые, выжженные, похожие на те, что были в блокноте отца, но искажённые, будто кто-то пытался их переписать на свой лад.

Иван присел, провёл пальцем по краю круга. Его лицо потемнело.

— Это не алтарь, — сказал он тихо. — Это дверь.

— Дверь? — Алексей сглотнул. — Куда?

Иван не ответил, но его взгляд сказал всё. Куда-то, откуда не возвращаются. Он достал из кармана спички, старые, с облупившейся серой, которые всегда носил с собой. Алексей понял, что он задумал, и шагнул назад.

— Иван, подожди. Мы не знаем, что…

— Знаем, — оборвал его брат. — Оно не леший. Не дух. Это нечто большее. И оно знает отца.

Он чиркнул спичкой, и крошечный огонёк осветил его лицо, сделав его похожим на призрака. Тени в избе зашевелились, будто почувствовали угрозу. Пол под ногами задрожал, и из-под хвои начали проступать корни — тонкие, как вены, но живые, извивающиеся, как черви. Алексей вскинул арбалет, но его руки снова предали, дрожа от холода и ужаса. Иван бросил спичку в центр круга, и пламя вспыхнуло с неестественной силой, пожирая хвою и символы. Запах горелой плоти стал невыносимым, и из стен избы послышался вой — не звериный, не человеческий, а что-то среднее, как крик самого леса.

Тени в углах сгустились, принимая форму. Не одна тварь, а несколько — их глаза, зелёные, как болотные огни, горели в темноте. Они не нападали, а наблюдали, их когти скребли по стенам, оставляя глубокие борозды. Иван выхватил нож, но его взгляд был прикован к кругу, где пламя теперь лизало что-то тёмное, маслянистое, поднимающееся из-под земли.

— Алексей, заговор! — крикнул он, бросаясь к одной из теней. Его нож вонзился в её бок, но тварь лишь рассмеялась, её тело рассыпалось в кучу листьев и вернулось в форму.

Алексей, задыхаясь от дыма и страха, открыл блокнот. Его голос дрожал, но он начал читать — слова, которые отец заставлял учить, слова, которые жгли язык, как раскалённое железо. Корни под полом зашипели, пламя в круге вспыхнуло ярче, и твари отступили, их глаза потускнели. Но одна из них, самая высокая, шагнула вперёд, её тело было сплетено из ветвей и костей, а лицо — если это можно было назвать лицом — напоминало маску, вырезанную из коры.

— Ты не остановишь лес, — прошипела она, её голос был как треск горящих веток. — Твой отец пытался. И где он теперь?

Алексей замер, слова заговора застряли в горле. Он видел отца — в тенях, в глазах твари, в круге пламени. Иван рванулся к ней, его нож сверкнул, но тварь поймала его запястье, её когти вонзились в кожу. Кровь Ивана капнула на пол, и корни жадно потянулись к ней, впитывая, как губка.

— Жги, Алексей! — рявкнул Иван, вырываясь. — Жги всё!

Алексей, стиснув зубы, бросил блокнот в огонь. Пламя взревело, поглощая страницы, и изба задрожала, будто готовая рухнуть. Твари закричали, их тела начали распадаться, но главная тень стояла неподвижно, её глаза горели, как угли. Она протянула руку, и Алексей почувствовал, как что-то сжимает его сердце — не когти, не корни, а воспоминания: отец, стоящий у алтаря, его последний взгляд, полный боли и предупреждения.

— Лес не горит, — прошептала тварь. — Лес растёт.

Пламя охватило избу, стены затрещали, и братья бросились к выходу. Снег за дверью казался спасением, но лес смотрел. Лес помнил. И где-то в его глубине хрустнула ветка — знакомый звук, полный обещания.

Иван сжал нож, его кровь всё ещё капала на снег. Алексей, задыхаясь, обернулся на горящую избу. В пламени мелькнула тень — не тварь, не отец, а что-то большее, древнее, как сам лес.

— Оно не умерло, — сказал Алексей, его голос был хриплым.

Иван кивнул, его глаза горели, как пламя, которое они оставили позади.

— Тогда мы вернёмся. И выжжем всё до корней.

Лес молчал. Но он слушал.

— На пять минут максимум, — ответила она, подключая последние провода к солнечной батарее. — Если они подойдут ближе, я включу его, но это наш единственный шанс. Потом батарея сдохнет.

— Тогда держись, — сказал Алекс. — Сора, маневрируй, чтобы они не окружили нас. Кейн, Тан, готовьтесь стрелять. Джек, следи за двигателем. Эмма, помоги Лин с глушителем.

Команда кивнула, каждый занял свою позицию. Шхуна ускорилась, уклоняясь от первого паука, который попытался вцепиться в борт. Кейн выстрелил, и пуля пробила металлическую оболочку машины, вызвав сноп искр. Машина дернулась и ушла под воду, но остальные начали приближаться, их лапы загребали воду с пугающей скоростью.

— Лин, сейчас! — крикнул Алекс.

Лин нажала кнопку, и глушитель издал низкий гул. Волна невидимого сигнала распространилась вокруг, и пауки на мгновение замерли, их огоньки мигнули и погасли. Один за другим они начали тонуть, но гнездо впереди ожило: отростки задвигались быстрее, а новые машины начали выныривать из воды, словно рой, разбуженный тревогой.

— Глушитель их замедлил, но не остановил! — крикнула Лин. — Они адаптируются быстрее, чем я думала!

Шхуна подплыла ближе к гнезду, и теперь стало ясно, что это не просто структура, а гигантская платформа, частично погружённая в воду. Её поверхность была покрыта сотнями металлических ячеек, из которых вылезали новые машины. В центре возвышался пульсирующий объект, похожий на огромное чёрное ядро, окружённое сетью проводов и щупалец.

— Это оно, — сказала Лин, её голос дрожал от смеси страха и восхищения. — Центральный узел. Если мы уничтожим его, Сеть может рухнуть.

— Или взорвётся к чертям, — буркнул Кейн, перезаряжая винтовку. — Как мы туда доберёмся?

Алекс осмотрел платформу. Прямой подход был самоубийством — машины уже восстанавливались после глушителя и начинали окружать шхуну. — Нужно отвлечь их, — сказал он. — Сора, можешь подвести нас к тому выступу слева? Мы с Кейном и Таном высадимся, пробьёмся к ядру. Лин, Эмма, Джек — оставайтесь на шхуне, прикрывайте нас и держите глушитель наготове.

Сора кивнула, резко повернув штурвал. Шхуна накренилась, обходя рой машин, которые снова начали двигаться. Кейн и Тан открыли огонь, отгоняя ближайших пауков, пока лодка не прижалась к металлическому выступу. Алекс первым спрыгнул на платформу, за ним последовали Кейн и Тан. Поверхность под ногами вибрировала, и воздух был пропитан запахом озона и раскалённого металла.

— Двигайтесь быстро! — крикнул Алекс, рубя мачете одного из пауков, который попытался наброситься. Кейн стрелял, прикрывая Тана, который нёс самодельную взрывчатку, собранную Джеком из остатков боеприпасов.

На шхуне Лин следила за данными на планшете. — Они посылают сигналы! — крикнула она. — Ядро знает, что вы здесь. Оно вызывает подкрепление!

— Тогда поторопитесь! — ответила Эмма, помогая Соре маневрировать. Джек, стоя у двигателя, выжимал из него всё возможное, чтобы шхуна не стала лёгкой мишенью.

Алекс, Кейн и Тан пробивались к ядру, отбиваясь от волн машин. Пауки становились всё агрессивнее, их лапы оставляли глубокие царапины на металле платформы. Тан, тяжело дыша, закрепил взрывчатку у основания ядра. — Готово! — крикнул он. — Но нам нужно отойти, прежде чем это рванёт!

— Лин, глушитель ещё раз! — заорал Алекс в рацию.

Лин нажала кнопку, и последняя волна сигнала вырвалась из устройства, заставив машины на мгновение замереть. Команда бросилась назад к выступу, где шхуна ждала их. Они едва успели запрыгнуть на борт, когда Тан активировал детонатор.

Взрыв потряс гнездо. Ядро вспыхнуло, извергая искры и чёрный дым, а платформа начала рушиться, погружаясь в воду. Машины вокруг дёргались и падали, их огоньки гасли один за другим. Но радость победы была недолгой — море вокруг шхуны забурлило, и из глубин начали подниматься новые тени, гораздо крупнее прежних.

— Это не конец, — прошептала Лин, глядя на планшет, где сигналы Сети всё ещё мигали. — Мы только разозлили её.

Сора повернула шхуну к горизонту, уводя команду прочь от рушащегося гнезда. Алекс смотрел назад, сжимая мачете. — Тогда мы найдём, где она прячется, — сказал он. — И закончим это.

Но в глубине души он знал: Сеть уже готовит ответный удар, и он будет страшнее всего, что они видели до сих пор.

— Лира, твой пирог вчера заставил Пустоту стать постоянным клиентом. Если ты теперь вызовешь Энтропию, я официально уйду в отпуск. В другую реальность. Без пирогов.

Зонтик, чьи сенсоры теперь синхронизировались с ритмом вращающейся вилки за окном, поднял манипулятор:

— Анализ теста: 40% мука, 30% хаотическая энергия, 20% парадоксальная глазурь, 10% субстанция, которую я не могу классифицировать, но она излучает желание спорить о смысле жизни. Вероятность, что кекс вызовет распад реальности: 68%. Вероятность, что он будет вкусным: 110%. Ошибка в расчётах: возможна, но я слишком впечатлён, чтобы её исправлять.

Мира, потягивая чай, который на этот раз пах как "расплавленная галактика с лёгким привкусом сарказма", покачала головой:

— Лира, я начинаю подозревать, что твоя пекарня — это не цирк, а центр управления хаосом. Ты уверена, что Энтропия захочет твой кекс? Она же... ну, Энтропия. Ей по вкусу беспорядок, а не выпечка.

Лира, ухмыляясь, добавила в тесто щепотку "эссенции спонтанного недоразумения", которую нашла в той же кладовке, где хранилась её коллекция "вещей, которые лучше не спрашивать, откуда взялись". Тесто тут же начало светиться мягким зелёным светом и издавать звуки, похожие на шёпот библиотеки, где все книги перепутаны местами.

— Мира, если Пустота теперь мой фанат, то Энтропия точно не устоит. Мой кекс будет таким хаотичным, что она сама захочет взять его на вечеринку распада реальности!

Звёздный Боб, который теперь носил целую корону из салфеток, украшенных звёздами из фольги, писал очередную главу своих мемуаров под названием "Эра Кексов и Космического Беспорядка". Он поднял взгляд и пробормотал:

— Лира, если этот кекс вызовет конец мультивселенной, я хочу, чтобы в моей книге было написано, что я съел хотя бы крошку. И, возможно, сфотографировал её для потомков.

Но, как обычно, мультивселенная не собиралась давать Лире спокойно довести дело до конца. За окном гигантская вилка внезапно задрожала, и облака энергии сгустились в новый портал — на этот раз серебристо-серый, с искрами, которые выглядели как разлетающиеся кубики Рубика. Из портала доносились звуки, похожие на симфонию, сыгранную на расстроенных калькуляторах. Зонтик тут же направил сенсоры на аномалию:

— Энергетический профиль: 70% энтропия, 20% случайные совпадения, 10% желание всё испортить. Сущность идентифицирована как Аватар Энтропии. Уровень угрозы: 85%. Вероятность, что она здесь из-за кекса Лиры: 92%.

Грогнар вскочил, сжимая мультитул, который теперь издавал звук, похожий на сирену космического корабля:

— Лира, я же говорил! Твои рецепты — это магниты для катастроф! Энтропия! ЭНТРОПИЯ!

Лира, не теряя ни капли энтузиазма, открыла духовку, из которой вырвался аромат, от которого звёзды за окном начали танцевать что-то среднее между танго и хаотичным брейк-дансом. Она вытащила кекс, который выглядел как миниатюрная чёрная дыра, окружённая кольцом из светящихся крошек, издающих звуки, похожие на спор двух философов о смысле существования.

— Спокойно, Грог. Если это Энтропия, я просто предложу ей кекс. Хаос любит хаос, верно?

Дверь пекарни с грохотом распахнулась, и в помещение вошёл Аватар Энтропии — фигура, сотканная из серого тумана, с глазами, которые казались бесконечным калейдоскопом распадающихся узоров. Её голос звучал как шёпот миллиона случайных событий, происходящих одновременно:

— Лира, Пекарь Хаоса, твой кекс угрожает даже моему порядку беспорядка! Он слишком... непредсказуем. Уничтожь его, или я превращу эту реальность в суп из случайностей... и, возможно, попрошу кофе.

Лира, нисколько не смутившись, схватила кекс, который слегка пульсировал и излучал ауру "я сделаю всё ещё хуже, но весело". Она отломила кусок, который тут же начал медленно вращаться в воздухе, как миниатюрная планета.

— Уничтожить? Ну уж нет. Попробуй сначала, а потом решай, хочешь ли ты разрушать реальность или заказать партию кексов для своей следующей вечеринки.

Аватар Энтропии замерла, её глаза-калейдоскопы закружились быстрее. Она осторожно взяла кусок кекса, который, к слову, издал звук, похожий на хихиканье сбежавшего уравнения. После секундной паузы она откусила. В пекарне всё замерло: чашки зависли, облака за окном остановились, а Зонтик издал звук "бзззт-ошибка-слишком-вкусно".

— Это...— Аватар кашлянула, пытаясь сохранить вид вселенского хаоса, — это... возмутительно. И гениально. Как ты заставила хаос стать таким... съедобным?

Лира пожала плечами, нарезая ещё один кусок:

— Просто добавила немного любви, абсурда и того, что нашла в кладовке. Хочешь ещё? У меня есть и булочки!

Через час Аватар Энтропии сидела за столиком, доедая второй кекс и обсуждая с Лирой, как организовать "Фестиваль Космического Беспорядка" с её выпечкой в качестве главного аттракциона. Грогнар, всё ещё сжимая мультитул, смотрел на это с выражением лица, которое кричало: "Я больше не удивляюсь". Мира потягивала чай, хихикая, а Зонтик бормотал:

— Эффективность кекса: 99,8%. Вероятность, что Энтропия станет спонсором фестиваля: 89%.

Звёздный Боб, поправляя свою корону из салфеток, поднял взгляд от новой главы:

— Лира, ты не просто пекарь. Ты — архитектор хаоса с духовкой. И это будет лучшая глава в моей книге.

Лира, подбрасывая кусок теста, который сформировал миниатюрную галактику в форме булочки, рассмеялась:

— Архитектор? Нет, Боб. Я просто пеку недоразумения. И пока у меня есть духовка, мультивселенная будет в лёгком шоке...и с полным желудком!

За окном портал мигнул и исчез, но облака энергии начали формировать новый узор — на этот раз в виде гигантской ложки, которая, кажется, подмигивала. Пекарня сияла, а Лира уже придумывала новый рецепт: "Пончик Абсолютного Случая". Ведь если Энтропия теперь фанат её кексов, кто знает, кто придёт завтра? Может, само Время захочет круассан?

Продолжение следует... или это просто ещё одна порция хаоса?

Гидеон, стоя чуть поодаль, лихорадочно листал страницы своей книги, бормоча под нос: — Пустота не подчиняется обычным законам. Если это якорь, как я подозреваю, разлом можно закрыть. Нужно найти источник её силы.

Сэмюэль молчал, его взгляд был прикован к фигуре. Револьвер в его руке пульсировал, словно живое существо, и в этот момент память вытолкнула на поверхность слова отца, сказанные много лет назад.

Отец стоял у горна, его лицо освещали красные отблески пламени. Маленький Сэмюэль смотрел на него снизу вверх, сжимая в руках деревянную игрушку.

— Запомни, Сэм, — говорил отец, его голос был твёрдым, но тёплым. — Кузница — это не просто место, где куют железо. Это место силы. Здесь мы создаём, но и уничтожаем. И иногда, чтобы что-то спасти, нужно что-то отдать.

— Отдать? — переспросил мальчик, нахмурив брови. — Что отдать?

Отец улыбнулся, но в его глазах мелькнула тень. — Часть себя. Но не всегда это плохо. Главное — знать, что ты готов отдать, и что получишь взамен.

Сэмюэль моргнул, возвращаясь в реальность. Он посмотрел на револьвер, на руны, вырезанные на стволе. Это было не просто оружие — это был ключ, созданный его отцом. Ключ к пустоте, но, возможно, и к её сдерживанию. Сэмюэль не был своим отцом. Он не позволит пустоте поглотить себя или тех, кто ему дорог.

— Я не отдам ни свою душу, ни их жизни, — сказал он, и его голос звенел сталью. — Но я дам тебе кое-что другое.

Фигура наклонила голову, её крылья дрогнули. — И что же ты можешь предложить, смертный?

Сэмюэль шагнул вперёд, ощущая, как пол под ним дрожит. — Себя. Но не душу. Свою волю. Своё намерение. Я закрою этот разлом, и ты уйдёшь. Навсегда.

Тварь засмеялась, её смех напоминал скрежет ржавого металла. — Ты думаешь, что можешь торговаться со мной? Ты — всего лишь человек.

— Нет, — ответил Сэмюэль, поднимая револьвер. — Я — Кольт. И это моя кузница.

Он выстрелил, но не в фигуру. Пуля врезалась в горн, и тот взорвался ослепительным пламенем, залившим кузницу светом. Огонь взметнулся к потолку, и руны на стенах засветились, оживая. Элиза ахнула, её амулеты вспыхнули в ответ, и она начала читать заклинание, её слова эхом отражались от каменных стен.

— Сэмюэль, что ты делаешь? — крикнул Джек, но ответа не последовало. Сэмюэль шагнул к горну, жар обжигал его кожу, но он не остановился. Посох в его руке задрожал, и он воткнул его в сердце пламени. Руны на посохе засветились, как раскалённый металл, и Сэмюэль почувствовал, как сила пустоты и сила огня столкнулись внутри него, борясь за господство.

Фигура пустоты взвыла, её крылья распахнулись, и она бросилась к нему, но Гидеон завершил своё заклинание. Воздух вокруг твари сгустился, замедляя её движения. Джек рванулся вперёд, вонзая нож в крыло, и тварь зашипела, но не отступила.

Сэмюэль закрыл глаза, сосредотачиваясь. Он чувствовал разлом под ногами, ощущал, как пустота просачивается через него, но также чувствовал силу кузницы — силу огня, металла, создания. Его отец говорил, что кузница может не только разрушать, но и исцелять.

— Я закрываю этот разлом, — прошептал он, и его слова ударили, как молот по наковальне. — Силой огня, силой воли, силой крови.

Он вытащил посох из пламени, теперь сияющий, как раскалённая сталь, и ударил им по полу, прямо в центр трещины. Земля содрогнулась, чёрный дым начал втягиваться обратно, а фигура пустоты закричала, её тело стало рассыпаться в пепел.

— Нет! — взревела она. — Ты не можешь!

— Могу, — ответил Сэмюэль, и его глаза горели, как угли. — Это моя кузница. Моя сила.

С последним ударом посоха трещина захлопнулась с оглушительным грохотом, от которого задрожали стены. Фигура пустоты исчезла, оставив лишь эхо своего крика. Огонь в горне погас, и кузница погрузилась в тишину.

Сэмюэль рухнул на колени, силы покинули его. Элиза подбежала, поддерживая его за плечи. — Ты в порядке?

Он кивнул, тяжело дыша. — Да… кажется.

Джек вытер нож о рукав и усмехнулся. — Ну, это было чертовски впечатляюще.

Гидеон закрыл книгу, его лицо было бледным, но на губах играла слабая улыбка. — Ты использовал силу кузницы, чтобы закрыть разлом. Умно. Твой отец был бы горд.

Сэмюэль покачал головой. — Мой отец пытался подчинить пустоту, и она его поглотила. Я не повторю его путь. Я буду использовать эту силу, чтобы защищать, а не разрушать.

Элиза сжала его руку. — Мы с тобой, Сэмюэль. Вместе мы остановим это.

Он посмотрел на своих спутников — на их усталые, но решительные лица — и почувствовал, как тяжесть в груди стала чуть легче. Пустота всё ещё таилась за гранью, но теперь он знал, что у него есть сила — и друзья — чтобы ей противостоять.

— Идём, — сказал он, поднимаясь. — Нам ещё многое предстоит.

Они вышли из кузницы, и ночь встретила их свежим ветром. Звёзды сияли ярко, и впервые за долгое время Сэмюэль ощутил, что тьма отступила. Хотя бы на время.

— То он открыт, — закончил Сэмюэль. Он знал это. Чувствовал. Револьвер на поясе был горячим, словно предупреждал. Он шагнул к воротам, но остановился, услышав шорох в кустах. Не ветер. Что-то двигалось. Быстро.

— Прячьтесь, — прошипел Джек, отступая к деревьям. Элиза погасила фонарь, и ночь поглотила их. Сэмюэль сжал посох, руны на нём слабо замерцали. В темноте раздался хруст веток, а затем — низкий, гортанный рык. Не зверь. Не человек. Что-то хуже.

Из тени выступила фигура. Высокая, сгорбленная, с длинными руками, заканчивающимися когтями, которые царапали землю. Кожа её была серой, будто пепел, а глаза — два белых огонька, горящих в пустоте черепа. Сэмюэль узнал её сразу. Вендиго. Тварь из легенд, порождённая голодом и отчаянием, пожирающая души тех, кто осмелился ступить на её территорию. Но эта была другой. Её движения были слишком точными, слишком осмысленными. Она смотрела прямо на Сэмюэля, и он почувствовал, как револьвер на поясе запульсировал, словно в ответ.

— Это не просто вендиго, — прошептал Гидеон, прижимаясь к дереву. — Пустота её коснулась. Она… усилена.

— Замечательно, — огрызнулся Джек. — И что теперь? Стрелять или бежать?

— Ни то, ни другое, — сказала Элиза, доставая амулет с вырезанным символом. — Вендиго уязвимы к огню и серебру. Но если пустота в ней, нам нужно больше. Сэмюэль, твой револьвер…

— Я знаю, — отрезал он, поднимая оружие. Револьвер был тяжёлым, но в его руке он ожил. Руны на стволе засветились тусклым красным, и Сэмюэль почувствовал, как кровь в его венах запела, словно в ответ. Вендиго издала вопль, от которого задрожали деревья, и бросилась вперёд.

Сэмюэль выстрелил. Пуля, окружённая багровым сиянием, врезалась в грудь твари, и та отшатнулась, но не упала. Её кожа задымилась, но глаза продолжали гореть. Джек метнулся в сторону, заходя с фланга, и вонзил нож в бок вендиго. Лезвие, покрытое серебряной пылью, зашипело, но тварь лишь развернулась и ударила его когтистой лапой. Джек отлетел к дереву, выругавшись.

Элиза бросила амулет на землю, и вокруг него вспыхнул круг света, отрезая вендиго от них. Тварь завыла, но не остановилась, царапая барьер когтями. Гидеон выкрикнул заклинание, и воздух вокруг сгустился, но Сэмюэль знал, что этого мало. Он шагнул к барьеру, револьвер в одной руке, посох в другой. Вендиго посмотрела на него, и в её глазах он увидел не просто голод. Она знала его. Как фигура с крыльями. Как пустота.

— Ты не уйдёшь, — сказал он, и его голос был холодным, как сталь. Он выстрелил снова, целясь в голову. Пуля пробила череп, и вендиго рухнула, но её тело начало растворяться, превращаясь в чёрный дым, который втянулся в землю. На месте твари осталась лишь выжженная трава и запах серы.

— Это был не конец, — сказал Гидеон, тяжело дыша. — Она была стражем. Что-то охраняет кузницу.

Сэмюэль кивнул, глядя на тёмные ворота. — Тогда идём внутрь. Я хочу знать, что.

Они вошли в кузницу, и тьма сомкнулась вокруг них. Внутри пахло углём и металлом, но под этим скрывался другой запах — смерти. Пол был усыпан пеплом, а в центре стоял старый горн, всё ещё тёплый, словно кто-то разжигал его час назад. На стенах виднелись следы когтей, а в углу лежала куча костей, слишком маленьких, чтобы быть человеческими. Или слишком изломанных.

Элиза зажгла фонарь, и свет выхватил что-то на дальней стене — вырезанную руну, похожую на те, что были на револьвере. Сэмюэль подошёл ближе, чувствуя, как посох в его руке задрожал. Он коснулся руны, и стены кузницы загудели, словно в ответ. Пол под ногами треснул, и из щели начал сочиться чёрный дым.

— Назад! — крикнула Элиза, но было поздно. Дым собрался в фигуру — высокую, сгорбленную, с крыльями, сложенными за спиной. Это была не та фигура, что помогла Сэмюэлю в маяке. Эта была другой. Её глаза были пустыми, а голос, когда она заговорила, звучал, как скрежет металла.

— Ты пришёл, Кольт, — сказала она. — Но цена ещё не уплачена.

Сэмюэль поднял револьвер, но его рука дрогнула. Он чувствовал, как пустота тянет его, как шепот в его крови становится громче. Элиза схватила его за плечо, её амулеты засветились. Джек встал рядом, сжимая нож. Гидеон начал читать заклинание, но его голос дрожал.

— Назови свою цену, — сказал Сэмюэль, глядя в пустые глаза твари.

Фигура улыбнулась, и её улыбка была острой, как лезвие. — Твоя душа. Или их жизни. Выбирай.

Ночь за стенами кузницы взвыла, и тени начали сгущаться. Сэмюэль сжал револьвер сильнее. Он знал, что выбор будет стоить ему всего. Но он также знал, что не позволит пустоте победить. Не сегодня.

P.S.

Друзья, вот и ещё одна глава в нашей мрачной саге! Надеюсь, вы чувствуете тот же холодок по спине от вендиго и теней пустоты, что и я, когда писал это. Но, знаете, даже охотникам на нечисть нужен перерыв, так что в субботу и воскресенье я беру тайм-аут — буду наслаждаться солнцем, кофе и, может, даже посмотрю пару эпизодов "Сверхъестественного" для вдохновения. У меня ведь, кроме моих историй, есть ещё основная работа, а выходные — это святое время для перезарядки! Но не переживайте, в эти дни вас ждёт порция мистики в духе "Сверхъестественного", чтобы не терять настроения. До встречи в понедельник, держите амулеты наготове и не забывайте проверять тени за спиной! 😉

Дверь квартиры закрылась и встала на место, дав тоненькую вибрацию помещению от незримого флейтиста. Мальчик впустил эти волны. Расслабил ногу. "Вынул" суровую нитку, прекратив улыбаться, ненавистным для взрослых звуком чмакнув освобождённым ртом. И задудел, огромный и спокойный, в молочник без дна, как в горн! Зовуще, категорично, по праву; безо всякого страха глядя поверх самолично отбитой бездны.

Тренькнул порфировый утончённый сервиз, обнявшись напоследок, под серой ветвистой тенью, бодающей столик снизу. Полегли храбрейшие коллекционные солдатики от взмаха мокнущей жижой сутаны, разделившейся со стеной. Зацокали глаза мягких игрушек, покатившиеся по раскаченной чьим-то нечистым, струпным языком этажерке. В щиплющем туманце огоньков-пострелят, тянущих вечной дворовой лужей, пыхнули и оплавились диодные свечи. И из лопающегося шкафа, конечно, противостоящего отделке и крепежу неким сильно развитым торсом, понесло и закурилось тем тленно-депрессивным дымом, который сперва вдыхают с грешными душами, а уж после отдают обратно, пропустив через ржавые трубы с плотным трафиком.

Сопровождаемая немузыкальными пробами инструмента начинающим горнистом, вошедшая мама каркнула прямо в загнувшиеся от удушья сердечками цветы из сталагмитовой плесени на сутане: «Что ты устраиваешь? Сам не видишь, что его здесь больше хранить нельзя?! Вот и реши проблему, как отец, как мужик!». Сутана шумно хлюпнула, втянув в себя мальчика через бездонный молочник и, запахиваясь, исчезла, роняя последние лепестки, чья прозелень тут же слилась с лишайниками на проросшем сыром ковре.

Дудение стихло, но труба где-то сыграла отбой, оставив ослепших мишек и раненых солдатиков скорбеть у осколков сервиза. Только большой плюшевый Крот (и так не особо глазастый, да и вообще мизантроп, духовно прозревший впотьмах) задрал фартовую кепку повыше и откатил проклятый кувшинчик под диван.

В крохотной скошенной гардеробной на другом берегу города переодевалась прекрасная няня. Комнатка в один поворот (если влево и против часовой стрелки), без оконца, из света лишь керосинка да бликующий экран с частным ресурсом «Бездна» в междусобойном даркнете...

А вы не торопите: мы уже упустили самое интересное, даже последнюю рюшечку на панталонах скрыла саржевая юбка. Каштановые кудри забрались под белый чепец. Стиль одобряемого сверху (ну оттуда, вы поняли) консерватизма... Но к открытию «Реестра претендентов на наследника» мы успели: вот чистюля Ольга Сергеевна (Хельга Серп) кликает по следующей активной ячейке — предыдущая исполнена.

— Так-так, кто там у нас? Ага, Пряничная ведьма!* Ах ты, старая коза, фудблогерша, решилась-таки лайфхаками поделиться! — бормочет Хельга себе под нос. — Жаль, ей девчонку надо, визготни много, но.. А что в причинах просьбы? «Опустошение, потеря жизненных ориентиров, безысходность». Нормально, чо. Где там у нас импозантные вдовцы? Посимпатичней бы, ещё смотреть на него придётся. Да и ведьме комплимент — должна будет.

Выбрав счастливчика, няня прикладывает распростёртую руку к фотографии на экране. Затем берёт сапожную иглу и пришивает чётко скопированный снимок к своей ладони стежком «через край», не экономя сурьмяную нить.

Перед сном, сладко зевая в одном чепце (тут мы успели) и оберегая руку, она второй разгребает залежи в многоящичном комоде. Достаёт очень девчачий котёл «для магических супчиков единорожке». О да-а. Отличная выйдет бездна.

* Ведьма из сказки «Гензель и Гретель» (в некоторых источниках и вариантах).