Светлые строки | Рассказы

Часть 1. Тревожные звонки

– Алиночка, доченька, ты бы хоть чайку попила... – Вера Николаевна прислонилась к закрытой двери дочкиной комнаты. Тишина. Только едва слышное шуршание за дверью выдавало: там кто-то есть, там её девочка.

– Я тут оставлю, на столике. Любимый, с жасмином... – голос дрогнул.

Вера машинально огладила складки домашнего платья. В голове крутилось: "Как же так? Ещё месяц назад всё было нормально". Она помнила их последний настоящий разговор – за этим же чаем, с теми же чашками из сервиза, который подарила бабушка.

– Мам, представляешь, у нас такой классный препод по истории искусств! – щебетала тогда Алина, размахивая руками. – Он так рассказывает про эпоху Возрождения, прямо мурашки!

"А теперь что? Заявление об отчислении будто гром среди ясного неба. И эта записка корявым почерком: 'Простите. Я больше не могу.'"

Вера прерывисто вздохнула, прислушиваясь к звукам за дверью. Тихо. Опять тихо.

Звонок телефона разрезал тишину.

– Алло, Ларис... – устало выдохнула Вера.

– Ну как она? – голос подруги звучал встревоженно.

– Всё так же. Третий день не выходит. Ест, только когда мы спим. Я уже и к двери еду ставлю, и разговариваю с ней... Как со стенкой.

– А Сергей что?

– А что Сергей? – Вера невесело усмехнулась. – "Да пройдёт это, – говорит, – блажь какая-то. Вот в армии бы..."

– Типичный папаша, – хмыкнула Лариса. – Слушай, а может... это, ну... мальчик какой?

– Да какой мальчик, Ларис! – Вера понизила голос, отходя от двери. – Она ж у меня такая правильная была. Вся в учёбу. На свиданки эти только нос воротила. "Мам, – говорит, – вот получу диплом, тогда и будем личную жизнь устраивать".

– Вот-вот... – протянула Лариса. – Слишком правильная. Знаешь, ко мне на приём такие часто приходят. Отличники бывшие. Срываются.

– В каком смысле? – Вера напряглась.

– В прямом. Давление родительское, ожидания эти вечные... Копится-копится, а потом – бах!

– Какое давление, ты что? – возмутилась Вера. – Мы ж её никогда не заставляли. Сама всё...

– Вер, я ж психолог. И я тебя сто лет знаю. "Доченька, ты у меня самая-самая", "Доченька, ты же можешь лучше", "Ты же моя умница"... Не узнаёшь?

Вера прикусила губу. Перед глазами всплыло: Алинка, совсем маленькая, показывает четвёрку в дневнике. И её собственный разочарованный вздох: "А что ж не пятёрка, дочь? Ты же можешь лучше..."

– Господи, Ларис... – голос задрожал. – Что же делать-то?

– Для начала – перестать давить. Совсем. Еду оставляй, но не доставай разговорами. Просто скажи один раз: "Я рядом. Когда захочешь поговорить – я здесь".

– И всё?

– И всё.

Вера вернулась к двери. За ней всё так же тихо шуршало что-то. Может, листы переворачивает? Или в телефоне копается? Раньше делилась каждой мелочью, а теперь...

– Алиночка... – тихонько позвала она. Потом вспомнила совет Ларисы и твёрже сказала: – Я просто хочу, чтобы ты знала. Что бы ни случилось – я рядом. Когда захочешь поговорить – я здесь.

За дверью что-то упало. Потом тихий всхлип.

– Спасибо, мам... – голос был едва слышен, но Верино сердце подпрыгнуло. Первые слова за три дня!

Она прислонилась к стене, медленно сползая на пол. Слёзы катились по щекам. "Господи, помоги мне! Помоги понять, что с ней. Помоги достучаться..."

Это только начало длинной дороги, она понимала. Но первый шаг сделан. Теперь главное – набраться терпения.

Часть 2. Когда старые методы не работают

На часах три ночи. Вера сидела на кухне, машинально помешивая давно остывший чай. За окном завывал октябрьский ветер, швыряя в стекло мокрые листья.

Скрип входной двери заставил вздрогнуть.

– Ты чего не спишь? – Сергей устало опустился на стул. От него пахло сыростью и табаком.

– Гулял? – Вера подняла бровь.

– Да так... Проветрился, – он потер лицо руками. – Слушай, может, взломаем эту чёртову дверь? Сколько можно в игрушки играть?

– Сереж...

– Что "Сереж"? Неделю уже сидит, как сыч! Это ненормально! – он стукнул ладонью по столу, чашки жалобно звякнули.

– Тише ты...

– А что тише? – зашипел он. – Да её психиатру показывать надо! А мы тут в поддавки играем!

Вера поморщилась:
– Перестань. Лариса сказала...

– Да что твоя Лариса понимает! – Сергей вскочил, заметался по кухне. – "Психолог, психолог"... Тьфу! Вот в наше время...

– В ваше время что? – раздался вдруг тихий голос от двери. Там стояла Алина – бледная, в растянутой футболке, с тёмными кругами под глазами.

– Алиночка... – Вера привстала.

– В наше время не было этих соплей! – Сергей шагнул к дочери. – Что за детский сад устроила? А ну марш в колледж!

– Пап... – Алина обхватила себя руками, словно защищаясь. – Ты не понимаешь...

– Чего я не понимаю? Что ты решила всю жизнь псу под хвост пустить? Что мы с матерью для тебя всё делали, а ты...

– Серёжа, прекрати! – Вера встала между ними.

– Вот именно... – прошептала Алина. – Всё делали. Всё решали. А я... я даже не знаю, чего сама хочу! – её голос сорвался.

– Как это не знаешь? – опешил Сергей. – Диплом получить, работу нормальную...

– А если я не хочу? – вдруг крикнула Алина. – Если меня тошнит от этих лекций? Если я не могу больше быть вашей "умницей-отличницей"? Если я... я просто хочу понять, кто я такая! Без ваших планов на мою жизнь!

Вера замерла. В голове всплыли слова Ларисы: "Давление родительское, ожидания эти вечные..."

– Да что ты несёшь... – начал Сергей.

– Доченька, – перебила его Вера, осторожно шагнув к Алине. – Ты права. Прости нас.

– Что?! – поперхнулся Сергей.

– Я сказала – она права, – твёрдо повторила Вера. – Мы всё решали за неё. А ей нужно... – она запнулась, подбирая слова, – нужно найти себя. Самой.

Алина подняла на мать заплаканные глаза:
– Правда? Ты... ты правда так думаешь?

– Правда, – Вера через силу улыбнулась. – И мы... я постараюсь не давить. Только не закрывайся, ладно? Говори с нами. Даже если нам не понравится то, что ты скажешь.

– Вы что, обе с ума сошли? – Сергей в отчаянии взмахнул руками. – Какое "найти себя"? А жить на что?

– Пап, – Алина впервые за долгое время улыбнулась, хоть и сквозь слёзы. – Я не собираюсь сидеть на шее. Я... я пойду работать. Может, в книжный... И буду думать, что дальше.

– В книжный? С твоими-то способностями?

– Сергей! – оборвала его Вера. – Хватит.

Он осёкся, посмотрел на них обеих, покачал головой и вышел, громко хлопнув дверью.

– Мам... – Алина шагнула к матери. – Ты правда... правда разрешаешь?

Вера притянула дочь к себе, чувствуя, как дрожат её плечи:
– Глупая моя... Я не разрешаю. Я просто... просто хочу, чтобы ты была счастлива. По-настоящему.

Они стояли, обнявшись, а за окном всё так же швырял в стекло мокрые листья октябрьский ветер. Но теперь в его завывании Вере слышалась какая-то надежда.

Часть 3. Первые шаги

– Опять уходишь? – Сергей хмуро наблюдал, как Алина собирается на работу. – В своём "книжном раю"?

– Пап, не начинай, – она привычным жестом намотала на шею шарф. – У меня сегодня интересная смена – творческий вечер молодых поэтов.

– Тьфу! – Сергей демонстративно уткнулся в телефон. – Лучше б в нормальное место пошла. В банк там, или...

– Серёжа! – Вера выглянула из кухни. – Мы же договорились.

Прошло два месяца. Два месяца, как Алина устроилась в маленький книжный магазинчик на соседней улице. "Зато недалеко от дома", – успокаивала себя Вера, хотя сердце щемило каждый раз, когда она думала о брошенном колледже.

– Мам, я сегодня попозже, – Алина чмокнула мать в щёку. В глазах появился давно забытый блеск. – Может, с ребятами после вечера посидим...

– С какими ещё ребятами? – встрепенулся Сергей.

– С нормальными, пап. Они стихи пишут, представляешь? – она улыбнулась. – Такие классные! И никто из них не учится в престижном вузе, представляешь?

– Только этого не хватало... – буркнул Сергей.

Вера промолчала, только крепче стиснула полотенце в руках. "Господи, только бы не связалась с кем... А с другой стороны – хоть ожила немного".

– Ладно, я побежала! – Алина порхнула к двери, но вдруг обернулась: – Кстати, мам... Помнишь, ты говорила, что в юности стихи писала?

– Было дело, – Вера смущённо улыбнулась. – А что?

– Почитаешь как-нибудь? Представляешь, а я и не знала... – она осеклась, виновато глянув на мать. – Слушай, а почему бросила?

Вера замерла. Перед глазами всплыло: тетрадка в кожаной обложке, выпускной класс, мамино суровое: "Хватит глупостями заниматься! О будущем думать надо..."

– Да так... – она махнула рукой. – Взрослая жизнь началась...

– Херня это всё! – вдруг громко сказал Сергей, вставая. – Взрослая жизнь – это работа нормальная, а не бумажки марать!

– Пап, ну вот опять...

– Что "опять"? Думаешь, не вижу, к чему идёт? Сначала колледж бросила, теперь с этими... поэтами связалась! Стихи ей подавай! А дальше что? На улице с гитарой сидеть будешь?

– А хоть бы и с гитарой! – Алина вспыхнула. – Это моя жизнь!

– Твоя жизнь? – Сергей побагровел. – А кто тебя кормит? Кто одевает? Кто...

– Хватит! – Вера с грохотом опустила сковородку. – Оба замолчите!

В кухне повисла тишина. Было слышно, как тикают часы и гудит холодильник.

– Алина, – Вера глубоко вздохнула. – Иди на работу. Только... позвони вечером, ладно?

– Ладно, мам, – она благодарно улыбнулась и выскользнула за дверь.

– А ты, – Вера повернулась к мужу, – прекрати её травить. Видишь же – она оживает потихоньку.

– Оживает? – он горько усмехнулся. – В бомжи оживает, ты хочешь сказать?

– Господи, Серёж... – Вера устало опустилась на стул. – Ей девятнадцать. Дай ей просто... пожить немного. Поискать себя.

– Как ты тогда искала? – он вдруг понизил голос. – Со своими стихами? И что нашла?

Вера вздрогнула. В горле предательски запершило.

– Вот именно, – он тяжело поднялся. – Пойду покурю.

А Вера сидела, невидяще глядя в окно. В ящике письменного стола, под старыми тетрадями, до сих пор лежала та самая кожаная тетрадка. И иногда, совсем редко, она доставала её и перечитывала наивные строчки...

Телефон тренькнул сообщением. От Алины:

"Мам, спасибо тебе. За всё. Я тебя люблю ❤️"

Вера улыбнулась сквозь навернувшиеся слёзы. Открыла ящик стола, достала потрёпанную тетрадку...

Часть 4. Когда кончается зима

– Что это? – Алина замерла в дверях гостиной. На журнальном столике лежала знакомая тетрадка в потёртой кожаной обложке.

– Нашла вот... – Вера смущённо улыбнулась. – Перечитывала ночью.

– Можно? – Алина присела рядом, благоговейно протянула руку к тетрадке.

Вера кивнула. Сердце заколотилось – словно душу наизнанку выворачивают. Там, на пожелтевших страницах, жила другая она – юная, мечтающая, не знающая, что "так не бывает"...

"В городе март разлил акварели,
Лужи искрятся под солнцем весны.
Я так давно не писала – неделю,
Я так давно не видала те сны..."

– Мам... – Алина подняла глаза. – Это... это же прекрасно! Почему ты правда бросила?

Вера вздохнула:
– Знаешь, иногда кажется, что будто и не бросала. Просто... запрятала поглубже. Как в твоём любимом "Хоббите" – зарыла клад и забыла, где искать.

– А сейчас? – Алина придвинулась ближе. – Сейчас пишешь что-нибудь?

– Да что ты... – Вера махнула рукой. – Какие там стихи, когда...

– Когда что? – раздался вдруг голос Сергея. Он стоял в дверях, привалившись к косяку.

– Пап, ты представляешь... – начала Алина.

– Представляю, – он как-то странно усмехнулся. – Я ведь тогда, в университете, именно в эти стихи и влюбился.

– Что? – Вера и Алина уставились на него.

– А ты не помнишь? – он подошёл, сел рядом. – Литературный вечер на первом курсе. Ты читала про март и акварели. А я стоял в дверях и думал: "Господи, какая красивая..."

– Сереж... – Вера почувствовала, как щёки заливает румянец.

– А потом, – он вздохнул, – потом была взрослая жизнь. Ответственность. Я ведь как лучше хотел... – он повернулся к Алине. – Чтоб у тебя всё было. Чтоб не пришлось, как нам...

– Пап... – Алина положила голову ему на плечо. – А может, это и не страшно? Ну, если придётся? Зато по-настоящему.

Сергей помолчал, потом хмыкнул:
– А знаешь... может, ты и права. Я тут вчера зашёл в твой книжный...

– Правда? – Алина встрепенулась.

– Ага. Послушал этих твоих... поэтов. И знаешь, что подумал? Что они, конечно, дурные. Но... живые.

– Пап! – Алина рассмеялась.

– А что? – он улыбнулся. – Вот твоя мать тоже была такая... живая. Пока не начала быть "как надо".

Вера почувствовала, как к горлу подступает ком. Всё правда – была живая. И куда всё делось?

– Мам, – Алина вдруг схватила её за руку. – А давай с нами? В следующий четверг новый вечер. Почитаешь?

– Да ты что! – Вера отшатнулась. – В моём-то возрасте...

– А что возраст? – Сергей вдруг притянул её к себе. – Помнишь, как в твоих стихах было? "Я так давно не видала те сны..." Может, пора увидеть?

Вера молчала, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. А за окном робко звенела первая капель, и мартовское солнце расплёскивало по подоконнику золотые акварели.

Через неделю в маленьком книжном магазинчике было не протолкнуться. А они стояли втроём – седеющий мужчина, женщина с кожаной тетрадкой и девушка с сияющими глазами. И в воздухе пахло весной, кофе и... надеждой.

"В городе март разлил акварели..."

• – Телефончик завела, на какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы

• ЕЩЁ

Я сидела в своей старой комнате, разглядывая потертые обои с выцветшим цветочным узором. Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я уехала учиться: те же книжные полки, заставленные учебниками, тот же скрипучий письменный стол, даже плакат с котятами на стене — и тот остался. Только теперь всё это казалось каким-то игрушечным, ненастоящим.

— Мам, ты не можешь так поступать, — мой голос дрожал. — Мы с Андреем уже всё решили, дата назначена, гости приглашены...

— Могу, Лена, ещё как могу, — мать стояла, прислонившись к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Я тебе сразу сказала: пока не вернешь деньги за учебу — никакой свадьбы не будет.

— Но это же нечестно! Ты сама предложила оплатить мою учебу. Я не просила...

— Не просила? — мать усмехнулась. — А кто рыдал три дня, когда узнал, что на бюджет не прошел? Кто умолял дать возможность получить образование?

Я закрыла глаза. Конечно, я помнила тот август шесть лет назад. Помнила, как дрожащими руками просматривала списки поступивших, как надеялась увидеть свою фамилию среди счастливчиков. И как потом плакала в подушку, понимая, что мечта о высшем образовании рушится.

— Мам, но ведь прошло столько времени... Я работаю, я обязательно верну тебе деньги. Просто сейчас...

— Сейчас тебе нужны деньги на свадьбу, я понимаю, — мать присела на край кровати. — А потом будет нужно на квартиру, на детей, на что-то еще. И долг так и останется висеть.

Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Шестьсот тысяч рублей — именно столько я задолжала матери за пять лет обучения. Для неё, медсестры районной поликлиники, это были огромные деньги. Она брала кредит, подрабатывала на двух работах, отказывала себе во всем.

— Я знаю, что ты старалась ради меня... — начала я.

— Вот именно, старалась! — мать повысила голос. — А ты? Ты хоть понимаешь, чего мне это стоило? Думаешь, легко было в сорок пять лет работать сутками, чтобы дочь могла получить престижное образование?

В её голосе звучала горечь, и это было больнее всего. Я действительно не задумывалась раньше, какой ценой достались эти деньги. Просто принимала как должное, что мать поможет, поддержит, даст возможность учиться.

— Андрей не поймет, — прошептала я. — Мы уже забронировали ресторан, внесли предоплату...

— А меня он понимает? — мать встала, прошлась по комнате. — Думаешь, мне приятно быть злой мачехой, которая срывает свадьбу единственной дочери? Но я должна думать о справедливости.

Я смотрела на её усталое лицо, на ранние морщины вокруг глаз, на седые пряди в темных волосах. Когда она успела так постареть? Словно прочитав мои мысли, мать провела рукой по волосам:

— Знаешь, сколько раз я красила волосы, чтобы скрыть седину? В тридцать пять у меня не было ни одного седого волоса. А потом пошли кредиты, бессонные ночи, постоянный страх не успеть внести очередной платеж...

Мне стало стыдно. Все эти годы я была увлечена собой: учебой, первой любовью, карьерными планами. А мать тихо старела, выплачивая мои долги.

— Может, мы с Андреем возьмем кредит? — предложила я. — Выплатим тебе всю сумму сразу...

— Нет, Лена, — мать покачала головой. — Не хочу, чтобы ты начинала семейную жизнь с долговой ямы. Поработай год-два, верни мне деньги, а потом уже думай о свадьбе.

— Но мы любим друг друга! Почему должны ждать?

— Любовь любовью, а долги надо отдавать, — отрезала мать. — Если Андрей действительно любит, подождет.

Я достала телефон, открыла галерею. Вот мы с Андреем на море прошлым летом, загорелые и счастливые. Вот он делает мне предложение в итальянском ресторане, встав на одно колено. Вот мы выбираем кольца в ювелирном...

— Знаешь, что самое обидное? — мать присела рядом со мной. — Ты даже спасибо ни разу не сказала. За все эти годы, за все мои жертвы — ни одного искреннего "спасибо".

Я похолодела. Она была права. Абсолютно права. Я принимала её помощь как должное, считая, что мать обязана обеспечить мне образование. А ведь она могла этого не делать.

— Прости, — прошептала я. — Я была эгоисткой.

— Была? — мать горько усмехнулась. — А сейчас? Думаешь только о своей свадьбе, о своем счастье. А о том, что я до сих пор выплачиваю кредит, подумала?

В комнате повисла тяжелая тишина. За окном шумел дождь, капли барабанили по карнизу. Этот звук напомнил мне детство, когда в такие дождливые вечера мы с мамой пили чай с малиновым вареньем и читали книжки.

— Я все понимаю, — наконец сказала я. — Поговорю с Андреем, объясню ситуацию. Может, отложим свадьбу на год...

— Вот это правильное решение, — мать впервые за весь разговор улыбнулась. — И знаешь что? Давай выпьем чаю. У меня есть малиновое варенье, помнишь, как раньше?

Я кивнула, чувствуя, как по щекам текут слезы. Мать обняла меня, и я уткнулась носом в её плечо, как в детстве.

— Все будет хорошо, доча, — прошептала она. — Главное — быть честной с собой и другими. И долги отдавать вовремя.

Звонить Андрею я решила утром. Сейчас нужно было просто посидеть с мамой, попить чаю, поговорить по душам. И, может быть, наконец-то сказать ей спасибо — искреннее, от всего сердца спасибо за все, что она для меня сделала.

За окном продолжал шуметь дождь, в чашках дымился горячий чай, и почему-то казалось, что все действительно будет хорошо. Просто нужно немного подождать.

• — Я взял кредит для мамы, но платить его будешь ты пока я не работаю, — заявил муж

• — Значит, дача теперь твоей сестры? А моё мнение никого не интересует? — спросила жена с горечью

• ЕЩЁ

ЧАСТЬ 1. ТОЧКА КИПЕНИЯ

Дождь барабанил по карнизу, словно отбивая чечётку. В маленькой кухне хрущёвки было душно от пара кипящего чайника и напряжения, повисшего между двумя женщинами.

– Опять в своих махрах пришла? - Валентина Петровна скривилась, глядя на потёртые джинсы дочери. - Вся в краске. Что, эти ваши... перформансы снова?

Наташа молча поставила кружку с недопитым чаем. На клеёнчатой скатерти расплылось маленькое пятно - точно слеза скатилась.

– Мам, это называется стрит-арт. Мы делаем город красивее...

– Красивее? - Валентина грохнула ладонью по столу так, что ложки подпрыгнули. - Малевать по стенам - это теперь красота? Я тебя не для того растила, чтобы ты...

– А для чего? - Наташа подняла глаза, в которых плескалась застарелая обида. - Чтобы я, как ты, всю жизнь в поликлинике горшки таскала?

Валентина побледнела. Сквозь морщинки вокруг глаз проступила усталость – глубокая, как колодец.

– Ты... ты... - голос её задрожал. - Да я последнее на твои кисточки-краски отдавала! Думала, может, правда талант. А ты? По подворотням с этим... хлыщом!

– Мишка не хлыщ! Он...

– Молчи! - Валентина вскочила, опрокинув стул. - Видела я таких. Наобещает с три короба, а потом...

– Как папа, да? - тихо сказала Наташа.

В кухне повисла тишина – густая, как остывший кисель. Только чайник всхлипывал на плите, да форточка поскрипывала на ветру.

– Ты... - Валентина медленно опустилась на стул. - Ты не смеешь. Не смеешь его поминать!

– Почему, мам? Почему нельзя говорить о папе? Двадцать лет прошло!

– Потому что предателей в этом доме не поминают! - отрезала Валентина. - И не будет моя дочь якшаться с кем попало! Вон он, твой Мишка, на мотоцикле гоняет. Такой же безответственный...

– Господи, мам! Ему двадцать! Он студент политеха, у него светлая голова! А то, что на мотоцикле – так это его хобби!

– Хобби? - Валентина горько усмехнулась. - У твоего отца тоже было хобби – по бабам шастать. А я, дура, верила...

Наташа вздохнула. Этот разговор повторялся уже сотый раз. Все дороги вели к папе, который ушёл, когда ей не было и года.

– Мам, я не папа. И Мишка – не папа. Нельзя всю жизнь...

– Нельзя?! - Валентина вскочила. - А знаешь, что нельзя? Нельзя матери сердце рвать! Нельзя по стенам малевать, когда я тебя в люди вывести пытаюсь! В художественное училище пошла – я молчала. Думала, может, образумится. А ты?

– А что я? - Наташа тоже встала. - Я учусь хорошо! У меня выставка через месяц!

– Выставка! - Валентина всплеснула руками. - Лучше бы в бухгалтеры пошла! Или в медицинский! Думаешь, легко мне одной тебя тянуть было? А ты...

Я не просила меня тянуть! - выкрикнула Наташа. - Не просила мне каждый день напоминать, как тебе тяжело! Я просто хочу жить своей жизнью!

– Своей жизнью? - Валентина как-то странно затихла. - Ну что ж... Живи. Только не здесь.

– Что? - Наташа растерянно моргнула.

– Хочешь своей жизнью жить – живи. Но не в моём доме. - Валентина говорила тихо, чётко проговаривая каждое слово. - Собирай вещи. И к своему мотоциклисту.

– Мама... - Наташа побелела. - Ты это не серьёзно...

– Серьёзнее некуда. - Валентина отвернулась к окну. - Я тебя не для того растила, чтобы ты...

– Чтобы я была счастлива? - горько закончила Наташа.

Валентина молчала. За окном дождь усилился, превратившись в сплошную серую завесу. Где-то вдалеке прогремел гром.

– У тебя час. - наконец произнесла Валентина, не оборачиваясь. - Собирайся.

Наташа постояла ещё минуту, глядя в спину матери. Потом медленно вышла из кухни. В коридоре загремели ящики шкафа.

Валентина всё стояла у окна. По стеклу сбегали капли – совсем как слёзы по её щекам...

---

ЧАСТЬ 2. МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ

Баба Зина стояла у подъезда, опираясь на старенькую клюку, когда увидела внучку с большой сумкой через плечо.

- Наташенька? Ты куда это собралась? - окликнула она.

Внучка замерла, потом медленно повернулась. Лицо заплаканное, глаза красные.

- Бабуль... Мама... Она меня выгнала.

- Чего-чего? - баба Зина нахмурилась. - А ну пойдём ко мне. Я тут пирожков с капустой напекла.

Наташа помотала головой:

- Не могу, бабуль. Мне к Мише надо...

- К Мише успеешь. Он никуда не денется, - баба Зина крепко ухватила внучку за локоть. - Пойдём, говорю. Не на улицу же тебе идти.

В маленькой бабушкиной квартирке пахло пирожками и мятным чаем. Наташа сидела на старом диване, обитом потёртым плюшем, а баба Зина суетилась у стола.

- На-ка, поешь. В горе-то еда первое лекарство.

- Не хочу, бабуль...

- Не хочу - не палочка, за пояс не заткнешь, - проворчала баба Зина. - Ешь давай. И рассказывай, что там у вас стряслось.

Наташа, всхлипывая, начала рассказывать. Про учёбу, про Мишу, про мамины упрёки. Баба Зина слушала, качала головой, а потом вдруг сказала:

- Эх, Валька-Валька... Всё папкины грехи тебе припоминает. А ведь сама такая же была.

- В смысле? - Наташа подняла глаза.

- А в прямом, - баба Зина тяжело опустилась в старое кресло. - Вылитая мать в молодости. Такая же упрямая, такая же своевольная. Тоже, помню, всё поперёк батькиной воли делала.

- Мама? - Наташа недоверчиво покачала головой. - Не может быть...

- Может-может, - баба Зина усмехнулась. - Ты думаешь, она сразу в медицину пошла? Как же! В театральное хотела. Танцевала, песни пела... А отец ей: только через мой труп! У нас, мол, все в роду или врачи, или учителя.

- И что?

- А то! Сбежала. Прямо после выпускного. К твоему отцу сбежала. Он тогда на мотоцикле гонял, красивый был, шальной... - баба Зина вздохнула. - Валька моя так его любила, так любила... А он...

- Ушёл, - тихо закончила Наташа.

- Ушёл, - кивнула баба Зина. - К какой-то медсестре из своей больницы. А Валька с тобой на руках осталась. Вот тогда и пошла в медучилище. Деваться-то некуда было.

За окном снова громыхнуло. Дождь всё не унимался.

- А знаешь, что самое страшное? - баба Зина подалась вперёд. - Не то, что он ушёл. А то, что она свою мечту похоронила. Словно дверь в сердце закрыла. И теперь боится, что ты...

- Что я тоже дверь закрою? - Наташа горько усмехнулась.

- Нет, девонька. Боится, что ты свою дверь откроешь. И улетишь. Как она когда-то хотела.

Наташа молчала, теребя край бабушкиной скатерти.

- Бабуль, а ты... ты тогда её простила? Когда она сбежала?

Баба Зина долго смотрела в окно, где дождевые капли рисовали причудливые узоры.

- Знаешь, доченька, материнское сердце - оно особенное. Его пополам можно разорвать, а оно всё равно любить будет. Простила ли... Да разве ж тут прощать надо? Понять надо.

- А мама... она поймёт?

- Поймёт, - баба Зина ласково погладила внучку по голове. - Вот только сама с собой сначала разобраться должна. А ты к Мише своему иди. Только телефон не выключай. И забегай почаще, а то у меня пирожки остынут.

Наташа встала, обняла бабушку. От старенького халата пахло корицей и чем-то неуловимо родным.

- Спасибо, бабуль...

- Иди уже, - баба Зина утёрла глаза уголком платка. - А я к твоей матери загляну. Может, хоть чаю попьём вместе.

Когда за Наташей закрылась дверь, баба Зина тяжело вздохнула и перекрестила внучку вслед.

- Господи, вразуми их обеих... Ведь родная кровь всё-таки.

---

ЧАСТЬ 3. ЧУЖОЙ ПОРОГ

Мишина "однушка" на окраине города казалась Наташе одновременно и спасением, и клеткой. Маленькая, но уютная квартирка, где пахло растворимым кофе и машинным маслом.

- Борщ получился так себе, - Наташа поставила тарелку перед Мишей. - Не как у мамы...

- Да ладно тебе, - Миша потянулся к ней, обнял за талию. - Нормальный борщ. И вообще, ты же художник, а не повар.

- Угу, художник... - Наташа отвернулась к окну. - Бездарный и никому не нужный.

- Эй, ты чего? - Миша развернул её к себе. - Какой бездарный? У тебя выставка через две недели!

- Какая теперь выставка, Миш? Мои работы дома остались. В кладовке. Да и какой я художник... Мама права - надо было в бухгалтеры идти.

- Так, стоп! - Миша встал. - Я сейчас возьму мотоцикл и...

- Даже не думай! - Наташа схватила его за руку. - Не надо к маме ехать. Она... она тебя и на порог не пустит.

За окном каркнула ворона. Наташа вздрогнула - почему-то вспомнилось, как мама говорила: "Вороны - к несчастью".

- Ладно, не буду, - Миша вздохнул. - Но ты это... не раскисай. Прорвёмся!

Дни тянулись медленно. Наташа пыталась рисовать - купила дешёвых красок в магазине канцтоваров, нашла какой-то картон. Выходило бледно, не так как раньше.

Вечерами они с Мишей сидели на балконе, смотрели на закат. Он рассказывал про свои чертежи, про новый двигатель для мотоцикла. Она кивала, но думала о другом - как там мама? Пьёт ли на ночь молоко с мёдом от бессонницы? Поливает ли её любимые фиалки на подоконнике?

Телефон молчал. Только бабушка звонила каждый вечер:

- Как ты там, девонька?

- Нормально, бабуль...

- А мама твоя всё молчит. Сидит вечерами в твоей комнате. Думает, что я не знаю...

Однажды утром Миша сказал:

- Наташк, а давай уедем?

- Куда? - она даже ложку с кашей опустила.

- В Питер. У меня там друг, зовёт на работу в автомастерскую. И тебе там раздолье - музеи, галереи...

- В Питер... - Наташа представила маму, узнающую об их отъезде. Сердце сжалось. - Нет, Миш. Не могу я...

- Из-за матери? - он нахмурился. - Она же сама тебя выгнала!

- Не говори так! - Наташа вскочила. - Не смей! Она... она просто...

- Просто что? - Миша тоже встал. - Ломает тебе жизнь! Ты же талантливая, а она...

- А она моя мама! - Наташа закричала, сама не ожидая от себя такой силы в голосе. - Моя! И я... я не могу вот так...

Она выбежала на балкон. Внизу шумел город - чужой, равнодушный. Где-то там, в трёх остановках на автобусе, её дом. Тот самый, куда сейчас нет пути.

Миша подошёл сзади, обнял:

- Прости. Я не подумал...

- Знаешь, - Наташа вытерла слёзы, - а ведь она тоже сбегала когда-то. Бабушка рассказала. С папой моим. Тоже мечтала о другой жизни...

- И что?

- А ничего. Обожглась. И теперь боится, что я так же...

Внезапно зазвонил телефон. Наташа вздрогнула - на экране высветилось "Мама".

- Алё... - голос дрожал.

- Наташа? - мамин голос казался далёким и каким-то беспомощным. - Ты... ты как там?

- Нормально, - Наташа закусила губу.

- Я тут... - мама запнулась. - Твои работы нашла. В кладовке. Они... они очень хорошие.

Наташа молчала, боясь спугнуть этот момент.

- Выставка же через две недели? - мама кашлянула. - Может... может, заберёшь их? А то в кладовке сыро...

- Мам... - Наташа всхлипнула.

- Только... - мама говорила всё тише, - только давай не сегодня. Я... я ещё не готова.

- Хорошо, мам. Я поняла.

Когда связь прервалась, Наташа долго стояла на балконе, прижимая телефон к груди. Миша молча курил рядом.

- Знаешь, - наконец сказала она, - а в Питер мы всегда успеем. Правда?

Миша кивнул и крепче обнял её за плечи.

---

ЧАСТЬ 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Прошло две недели. Наташа стояла у знакомой двери, не решаясь позвонить. В руках - связка ключей: от квартиры, от подъезда... Родные, тяжёлые.

Дверь открылась сама.

- Ой... - мама отступила на шаг. Осунувшаяся, в старом домашнем халате. - Я думала, позвонишь...

- Ключи же есть, - Наташа переступила с ноги на ногу. - Можно?

Мама молча посторонилась. В квартире пахло пирогами.

- Бабушка приходила, - пояснила мама, перехватив взгляд дочери. - Сказала, что без пирогов с капустой ты не выживешь.

- А фиалки... - Наташа замерла у подоконника. - Они же...

- Засохли, - мама отвернулась. - Я забыла полить. Всё забываю в последнее время.

В коридоре тикали старые часы - те самые, что папа когда-то привёз из командировки. Тик-так, тик-так... Время, застывшее между двумя родными людьми.

- Твои работы в комнате, - мама теребила пояс халата. - Я их... я их на стену повесила. Посмотреть хотела, как это... для выставки будет.

Наташа прошла в свою комнату. Картины висели ровным рядом - пейзажи, портреты, городские зарисовки. А в центре - портрет мамы, который она рисовала тайком год назад. Молодая, смеющаяся женщина в цветастом платье.

- Это... это когда? - мама подошла сзади.

- С твоей старой фотографии. Той, где ты в театральном кружке.

- Господи... - мама прижала руку ко рту. - Откуда ты...

- Бабушка показала. И рассказала. Всё рассказала, мам.

Мама опустилась на кровать. Плечи задрожали.

- Я ведь тоже мечтала когда-то... О сцене, о славе... Всё думала - вот оно, счастье! А потом...

- А потом пришла любовь, - тихо сказала Наташа. - И ты сбежала. За своей мечтой.

- Глупая была, - мама вытерла глаза уголком халата. - Думала, мечты важнее всего. А потом поняла - нет ничего важнее семьи. Только поздно было...

- А я? - Наташа села рядом. - Я для тебя не семья?

Мама вздрогнула, повернулась к дочери:

- Ты... ты всё, что у меня есть! Я же... я же только защитить тебя хотела! Чтобы ты не повторила...

- Мам, - Наташа взяла её за руку. - Я не ты. И Миша - не папа. Нельзя всю жизнь бояться.

- А я боюсь, - мама всхлипнула. - Каждый день боюсь. Что уедешь, что забудешь... Что я одна останусь.

- Не останешься, - Наташа крепче сжала мамину руку. - Я же твоя дочь. А значит, такая же упрямая.

Мама вдруг рассмеялась сквозь слёзы:

- Это точно! Вся в меня... Господи, что ж я наделала-то...

- Ничего непоправимого, - Наташа прижалась к маминому плечу. - Главное, что мы обе это поняли.

За окном снова начался дождь - такой же, как две недели назад. Но теперь он казался тёплым, летним, живым.

- Знаешь, - мама вдруг встала. - А пойдём пироги есть? Бабушка целую гору напекла. И... и про Мишу своего расскажешь. Как он там, в политехе...

Наташа улыбнулась:

- Пойдём. Только я сначала чайник поставлю. С мятой, как ты любишь.

Они сидели на кухне до поздней ночи. Говорили - обо всём на свете. О выставке, о Мишиных чертежах, о маминой молодости... О том, что любовь - она разная бывает. И мечты тоже разные. Но главное - уметь принимать чужие мечты, даже если они не похожи на твои.

А на подоконнике, в свете ночного фонаря, распускался новый бутон фиалки - маленький, но упрямый. Совсем как жизнь, которая всегда находит путь к свету.

• – Телефончик завела, на какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы

• Другие рассказы

Эта фраза звенела у меня в ушах, пока я сидела за рулем своей новенькой Тойоты. Пальцы до побеления костяшек сжимали руль, а в голове крутился сегодняшний разговор с сестрой. Точнее, это даже разговором назвать сложно – скорее монолог с претензиями.

Все началось с того, что Марина заявилась ко мне без предупреждения. Я как раз собиралась ехать на важную встречу с клиентом, когда в дверь позвонили. На пороге стояла сестра – растрепанная, с покрасневшими глазами.

– Лена, мне нужна твоя помощь, – с порога начала она.

Я впустила ее в квартиру, мысленно прикидывая, сколько у меня есть времени до встречи. Марина плюхнулась на диван и уставилась на меня своими карими глазами – точной копией моих.

– Машина сломалась, – выпалила она. – Совсем. Механик сказал, что ремонт дороже, чем она стоит. А мне нужно детей в школу возить, на секции... Ты же знаешь, что мы живем на окраине.

Я кивнула, уже догадываясь, к чему идет разговор. Марина была младше меня на три года, и за всю жизнь я не помнила случая, чтобы она пришла просто так, без просьбы.

– И что ты хочешь? – спросила я прямо, поглядывая на часы.

– Отдай мне свою машину, – выпалила она. – У тебя же есть возможность купить новую! Ты одна живешь, зарабатываешь хорошо. А у меня двое детей, муж получает немного...

Я почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения. Снова это. Снова моя младшая сестра считает, что имеет право на мое имущество только потому, что у нее есть дети, а у меня нет.

– Марина, ты серьезно? – я старалась говорить спокойно. – Я только три месяца назад купила эту машину. В кредит, между прочим.

– Ну и что? – она пожала плечами. – Закроешь этот кредит, возьмешь новый. Тебе же не нужно платить за детский сад, за школу, за кружки...

– То есть ты считаешь, что раз у меня нет детей, то я должна отдать тебе свою машину? – я почувствовала, как голос начинает дрожать от злости.

– Ну а что такого? – Марина посмотрела на меня с искренним непониманием. – Ты же сама всегда говорила, что семья – это главное. Вот и помоги своей семье! У тебя есть возможность, а у меня реально безвыходная ситуация.

Я молчала, пытаясь справиться с эмоциями. Перед глазами пронеслись картинки из прошлого: как Марина "одолжила" мои любимые сережки и потеряла их, как "временно" взяла мой ноутбук и залила его кофе, как "просто поносить" забрала мое новое пальто и испачкала его несмываемой краской...

– Нет, – твердо сказала я. – Это моя машина, я за нее плачу кредит, и я не собираюсь ее никому отдавать.

– Какая же ты эгоистка! – Марина вскочила с дивана. – Тебе что, жалко для племянников? Они же твоя родная кровь! А ты... ты просто черствая и бездушная! Потому и детей у тебя нет – кто с таким характером детей заводить будет?

Это был удар ниже пояса. Марина прекрасно знала, что я не могу иметь детей по медицинским показаниям. Знала, как больно мне об этом говорить. И все равно использовала это как аргумент.

– Уходи, – тихо сказала я, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Прямо сейчас.

– Конечно, выгони сестру! – Марина схватила свою сумку. – Тебе же только твой комфорт важен! А то, что твои племянники будут пешком в школу ходить за три километра – тебе плевать!

Она выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. А я осталась стоять посреди прихожей, чувствуя, как по щекам текут слезы.

Теперь, сидя в машине, я пыталась разобраться в своих чувствах. Злость на сестру смешивалась с болью от ее слов и старой обидой на несправедливость жизни. Почему я должна чувствовать себя виноватой? Почему должна жертвовать своим имуществом только потому, что у меня нет детей?

Телефон завибрировал – пришло сообщение от мамы: "Лена, ну что тебе стоит помочь сестре? Она же с детьми..."

Я выключила телефон и завела машину. Нет, на этот раз я не поддамся. У каждого своя жизнь и свои проблемы. И если Марина не может позволить себе новую машину – это не значит, что я должна отдавать ей свою.

Выезжая со двора, я заметила в зеркале заднего вида Марину, которая стояла у подъезда и смотрела мне вслед. На секунду сердце сжалось – все-таки сестра, родная кровь. Но потом я вспомнила ее слова о детях, и решимость вернулась. Больше никаких уступок, никаких жертв. Хватит.

Впереди была важная встреча, и нужно было собраться с мыслями. Но я знала, что этот разговор с сестрой – не последний. И что самое сложное еще впереди.

– А знаешь, – добавила она после паузы, – я только сейчас поняла, как все эти годы пользовалась тобой. Считала, что имею право, потому что у тебя нет своих детей... Это было неправильно.

Я молча слушала, боясь спугнуть этот момент искренности.

– Сергей сказал, что я веду себя как избалованный ребенок. И он прав. Всю жизнь я считала, что все мне что-то должны – ты, родители... – Марина подняла на меня глаза. – Прости меня. Правда.

В тот момент что-то изменилось между нами. Может быть, впервые за долгие годы мы увидели друг друга не как старшая и младшая сестры, не как бездетная и многодетная, а просто как два взрослых человека.

Через полгода Марина с Сергеем купили подержанную, но крепкую машину. Без моей помощи. А я поняла главное – иногда отказать близким важнее, чем помочь. Потому что настоящая помощь – это дать человеку возможность вырасти и стать сильнее.

И каждый раз, садясь за руль своей Тойоты, я улыбаюсь, вспоминая, как одна машина помогла изменить наши отношения с сестрой. Теперь они стали честнее и крепче. Без манипуляций и чувства вины. Просто две сестры, которые наконец-то научились уважать границы друг друга.

• — Не переживай, я справлюсь! — сказал он, хотя прекрасно знал, что это может стоить ему жизни

• ЕЩЁ РАССКАЗЫ

ЧАСТЬ 1. "ПЕРВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ СЕНТЯБРЯ"

– Мама, прости, сегодня никак не получится. Очень важная встреча с клиентом...

– В воскресенье, Оленька? – Нина Петровна замерла с телефоном у уха, глядя на накрытый стол, где среди блюд возвышался праздничный пирог с яблоками.

– Понимаешь, от этого контракта... – голос дочери в трубке звучал виновато-раздражённо.

– Понимаю, – тихо ответила Нина Петровна, хотя на самом деле совсем не понимала, как важная встреча может быть в воскресенье, в четыре часа дня, когда вся семья собирается за столом уже больше тридцати лет.

Она осторожно положила телефон и провела рукой по белоснежной скатерти, расправляя несуществующие складки. Старинный бабушкин сервиз, доставаемый только по воскресеньям, поблёскивал в лучах сентябрьского солнца. Шесть чайных пар, супница с золотым ободком, длинное блюдо для пирога – всё помнило прикосновения трёх поколений.

Звонок в дверь прервал её размышления.

– Бабуля! – Димка, тринадцатилетний внук, влетел в квартиру, на ходу стряхивая рюкзак. За ним степенно вошла Анна, младшая дочь, и её муж Павел.

– А где тётя Оля? – Димка огляделся. – Она же обещала показать фотки из Италии!

– У тёти важная встреча, – Нина Петровна постаралась, чтобы голос звучал ровно. – Садитесь, пирог остывает.

Анна метнула быстрый взгляд на мать и принялась раскладывать салфетки:

– Опять её работа? В воскресенье?

– У всех свои приоритеты, – негромко отозвался Павел, и в его голосе Нина Петровна уловила странные нотки.

За столом было непривычно тихо. Димка, обычно такой говорливый, уткнулся в телефон, изредка хмыкая. Анна методично помешивала чай, не поднимая глаз. Павел рассеянно крошил пирог, явно думая о чём-то своём.

– А помните, как раньше... – начала было Нина Петровна и осеклась. "Раньше" было слишком очевидным укором "сейчас".

– Мам, – вдруг сказала Анна, поднимая глаза, – а ты знаешь, почему Ольга на самом деле не пришла?

В комнате повисла тяжёлая тишина. Даже Димка оторвался от телефона.

– Аня, не надо, – попытался остановить жену Павел.

– Нет, надо! – Анна решительно отодвинула чашку. – Сколько можно делать вид, что всё в порядке? У неё нет никакой встречи. Она просто не хочет видеть меня после того разговора.

– Какого разговора? – Нина Петровна почувствовала, как к горлу подступает ком.

Анна горько усмехнулась:
– Значит, она тебе не рассказала? Конечно, она же у нас идеальная дочь. А то, что она отговорила своего драгоценного Витю давать нам в долг на лечение Димки – об этом лучше промолчать?

– Мама, можно я пойду? – глухо спросил Димка, сутулясь. – У меня уроки...
– Иди, солнышко, – Нина Петровна машинально погладила внука по плечу, чувствуя, как рушится что-то большое и важное, державшееся только на негласном уговоре не произносить вслух накопившиеся обиды.

Старинные часы на стене пробили пять. Солнце спряталось за тучу, и блюда из бабушкиного сервиза потускнели. В тишине было слышно, как на кухне капает вода из крана – кап, кап, кап, словно отсчитывая секунды до того момента, когда нужно будет что-то ответить, что-то решить, как-то жить дальше.

– Мам, прости, – Анна закрыла лицо руками. – Я не хотела... просто устала делать вид, что мы по-прежнему дружная семья.
– А мы и есть семья, – твёрдо сказала Нина Петровна, поднимаясь. – И именно поэтому я сейчас позвоню Оле. Хватит недомолвок.

Она шла к телефону, чувствуя, как дрожат руки. В памяти всплыло лицо её бабушки, передававшей ей этот сервиз: "Главное, чтобы было за чем собираться. А слова – они придут". Но правильные слова не приходили, зато в голове настойчиво крутилась мысль: неужели традиция воскресных обедов, пережившая войну, переезды и потери, разобьётся о современные обиды и недопонимания?

Хватит ли у неё мудрости склеить семью, как когда-то её бабушка склеивала разбитую во время блокады чашку из этого сервиза?

ЧАСТЬ 2. "РАЗГОВОР В СУМЕРКАХ"

– Ольга Викторовна, к вам мама, – голос секретарши в селекторе звучал неуверенно. – Я понимаю, что вы просили не беспокоить, но...
– Пусть войдет, – Ольга отодвинула ноутбук и расправила плечи.

Нина Петровна вошла так же, как делала это всегда – неслышно, словно извиняясь за вторжение. В строгом офисе с панорамными окнами её фигура в любимой вязаной кофте казалась особенно хрупкой.

– Оленька, нам надо поговорить.
– Мама, я правда занята, – Ольга демонстративно взглянула на часы. – У меня через час...
– Нет у тебя никакой встречи, – мягко перебила Нина Петровна. – Я звонила Виктору.

Ольга вздрогнула и отвернулась к окну. Сентябрьские сумерки окрашивали город в серо-лиловые тона, размывая грань между небом и крышами домов.

– Зачем ты пришла? – голос Ольги звучал глухо. – Чтобы отчитать меня за то, что не даю денег сестре? Или за то, что пропускаю воскресные обеды?

Нина Петровна присела на краешек кожаного кресла для посетителей:
– Я пришла понять, что происходит с моей старшей дочерью. Той самой, которая когда-то отдала своё новое платье сестре перед выпускным, потому что у той порвалось любимое. Той, которая...

– Хватит! – Ольга резко развернулась. – Хватит вспоминать, какой я была прекрасной старшей сестрой! Ты знаешь, что Анька хочет заложить квартиру, чтобы оплатить это экспериментальное лечение? А если оно не поможет? Если они останутся без жилья?

– А если поможет? – тихо спросила Нина Петровна. – Если это шанс для Димы?

– Мама, я не бессердечная, – Ольга опустилась в своё кожаное кресло, вдруг показавшееся ей слишком большим. – Я предлагала оплатить проверенную клинику в Германии. Но Анька упёрлась – нет, только эта экспериментальная терапия...

– И поэтому ты не приходишь на обеды?

В наступившей тишине было слышно, как за окном начинает накрапывать дождь. Капли бились о стекло – совсем как слёзы, которые Ольга сдерживала уже несколько недель.

– Знаешь, – она провела рукой по лицу, – когда я вижу Димку... Он так похож на папу в детстве. Помнишь его фотографию в том же возрасте? И когда я думаю, что могу помочь, но боюсь... боюсь, что Анька всё равно найдет деньги, заложит квартиру и... – она запнулась.

– И ты не сможешь себе этого простить? – договорила Нина Петровна. – Как и пропущенные воскресные обеды?

Ольга вдруг увидела в отражении на мониторе своё лицо – осунувшееся, с кругами под глазами. Когда она успела стать такой? Когда работа и "правильные решения" стали важнее семьи?

– А помнишь, – Нина Петровна достала из сумки завёрнутый в полотенце свёрток, – этот пирог? Бабушкин рецепт, с яблоками и корицей...

Знакомый с детства запах защекотал ноздри, и Ольга почувствовала, как предательски задрожали губы.

– Мама, но что делать? Я правда не знаю...
– Может быть, для начала прийти в это воскресенье? – Нина Петровна улыбнулась. – И поговорить. По-настоящему поговорить, глядя в глаза, а не через экран телефона.

Ольга смотрела на мать – такую маленькую в огромном офисном кресле, но излучающую какую-то удивительную силу. Сколько ещё таких воскресений у них будет? Сколько возможностей собраться вместе, поговорить, решить...

– Знаешь, – она потянулась к телефону, – пожалуй, я отменю все встречи на вечер. Проводишь меня домой? Заодно расскажешь, как там Димка...

За окном дождь усиливался, но в его монотонном шуме уже слышалась не тоска, а надежда. Надежда на то, что не все мосты сожжены, что семейные узы прочнее обид и страхов, что любовь может найти выход даже из самого сложного лабиринта недопонимания.

ЧАСТЬ 3. "ПРИМИРЕНИЕ"

В это воскресенье небо над городом было удивительно чистым – словно сама природа решила поддержать робкую надежду на примирение. Нина Петровна с самого утра хлопотала на кухне, то и дело поглядывая на часы.

– Может, помочь? – В дверях появился Павел. Он пришёл раньше всех, без Ани и Димки.
– Что-то случилось? – Нина Петровна замерла с тестом в руках.
– Да так... – он помялся. – Аня с Димкой подъедут позже. Она... мы вчера долго разговаривали с Ольгой.

Тесто в руках Нины Петровны дрогнуло:
– И как?
– Знаете, – Павел присел на табуретку, – я всегда считал, что в семье главное – гордость свою не терять. А вчера Ольга приехала к нам... расплакалась... Первый раз вижу, чтобы она... – он запнулся. – В общем, они с Аней до трёх ночи проговорили.

Нина Петровна молча раскатывала тесто, но сердце её трепетало, как пойманная птица.

Звонок в дверь раздался ровно в четыре. На пороге стояли Ольга с Виктором, и у обоих были такие серьёзные лица, что у Нины Петровны ёкнуло сердце.

– Мам, – Ольга шагнула вперед, – мы тут решили...
Но договорить она не успела – в конце лестничной площадки появились Аня с Димкой.

Повисла тишина – та самая, звенящая, в которой слышно, как бьются сердца. Сёстры смотрели друг на друга, и в их взглядах читалась целая гамма чувств: настороженность, надежда, любовь, страх...

– Тётя Оль, – вдруг подал голос Димка, – а ты правда поможешь с этими... как их... документами для клиники?

Ольга моргнула, смахивая непрошеную слезу:
– Правда, малыш. Только давайте сначала поедим, а то бабушкины пироги стынут.

За столом было непривычно тихо – но это была другая тишина, не та давящая, что неделю назад, а какая-то... уютная. Виктор раскладывал по тарелкам пирог, Димка украдкой фотографировал бабушкин сервиз ("Для инсты, мам!"), Павел разливал чай...

– Помните, – вдруг сказала Аня, – как мы в детстве играли в "больницу"? Оля всегда была врачом, а я – пациентом...
– Ага, – фыркнула Ольга, – а потом ты решила, что я слишком строгая, и устроила забастовку.
– Зато ты всегда меня лечила... – тихо добавила Аня. – Как сейчас.

Они снова встретились глазами – и что-то надломилось, растаяло, отпустило...

– Девочки мои, – Нина Петровна смотрела на дочерей, чувствуя, как наворачиваются слёзы, – я так горжусь вами...

– Ба, – вдруг сказал Димка, отрываясь от телефона, – а можно я теперь каждое воскресенье буду снимать наши обеды? Типа семейный блог... У меня уже столько лайков на той фотке!
– Только вместе с историями про этот сервиз, – улыбнулась Ольга. – Я тут на днях нашла старые бабушкины записи...

Нина Петровна смотрела на своих родных – живых, настоящих, таких разных и таких похожих. Старинный сервиз поблёскивал в лучах заходящего солнца, храня в своих узорах память о тех, кто собирался за этим столом до них. И казалось, что даже трещинка на любимой чашке улыбается, зная, что любовь способна склеить не только фарфор, но и человеческие сердца.

А за окном садилось солнце, обещая новый день, новые воскресные обеды и новые истории, которые теперь будут не только в бабушкиных записях, но и в Димкином блоге. Потому что у каждого времени свои способы хранить семейную память.

• — Почему ты сидишь в темноте? – голос мужа звучал обеспокоенно

ЕЩЁ