Ровно 40 лет назад, 23 апреля 1985 года, Михаил Горбачев объявил о начале Перестройки в СССР. Дата была выбрана с умыслом. Накануне вся страна, как обычно, отмечала очередную годовщину со дня рождения Ленина. Считая себя «настоящим ленинцем», Горбачев, по-видимому, нарочно приурочил к этой дате запуск нового проекта. Перестройка должна была стать возвращением советского общества к истокам, т.е. к учению Ленина.
Как известно, вождь мирового пролетариата скончался на пятьдесят четвертом году жизни, успев до неузнаваемости изменить облик России. Горбачев, занявший пост Генерального секретаря КПСС в 54-летнем возрасте, считался «молодым руководителем» по сравнению с престарелыми генсеками Андроповым и Черненко.
Он сделал то, на что его предшественники не решились, — публично признал болезненное состояние социалистической экономики, которая могла худо-бедно функционировать только благодаря добыче нефти, позволяющей импортировать еду (в первую очередь, пшеницу) с «загнивающего Запада».
В 1987 году Горбачев написал книгу «Перестройка и новое мышление», в которой поставил диагноз советскому методу хозяйствования:
«Нарастало финансовое напряжение в народном хозяйстве. Не помогал, а лишь загонял болезнь внутрь широкий выход на мировой рынок с нефтью и другими топливно-энергетическими и сырьевыми товарами. Валютная выручка от их продажи использовалась в основном на решение текущих задач, а не на цели модернизации экономики, преодоления ее технического отставания».
При Брежневе и его преемниках в Советском Союзе добывали очень много нефти: около 600 миллионов тонн в год. Однако стране не суждено было стать «коммунистическими Эмиратами». Неэффективная экономика пожирала прибыль. Вложения в нефтянку увеличивались ежегодно: с 3,8 млрд рублей в 1975-м до 17 млрд рублей в 1991 году. При этом черного золота из западносибирских месторождений удавалось выкачивать всё меньше. К 1991 году добыча упала почти до 500 миллионов тонн. Углеводородов уже самим не хватало, не говоря о том, чтобы поддерживать энергетику Восточной Европы.
«Мы только думали, что управляем, а на самом деле складывалась ситуация, о которой предупреждал еще Ленин: машина едет не туда, как думают те, кто сидит у руля», — образно описывал эту ситуацию Горбачев.
Как ни странно, в России до сих пор бытует популярное мнение о том, что «Горбачев развалил страну» и сделал это чуть ли не по заданию ЦРУ. Хотя именно он, последний генсек КПСС, удерживал СССР от развала, пытался наказать Литву, стремившуюся к независимости, и санкционировал разгон «сепаратистской» демонстрации в Тбилиси.
08.04.1989 Участники несанкционированного митинга у Дома правительства в Тбилиси в ночь с 8 на 9 апреля 1989 года. Рухкян / РИА Новости
Именно он отказался продавать японцам Южные Курилы за 28 миллиардов долларов, хотя эти деньги могли бы очень пригодиться советскому бюджету в то время, когда на Сахалине и Дальнем Востоке еда практически полностью пропала из магазинов.
В политике Горбачев вел себя как патриот и державник, как правитель, стремящийся к сохранению империи. Просто другими методами. Не танками давить непокорных вассалов, как любил Андропов, не ботинком стучать по трибуне ООН, а обратиться к миру с доброй улыбкой руководителя сверхдержавы, способной превратить весь мир в радиоактивный пепел, но вовсе не собирающейся этого делать.
Горбачеву хотелось создать новый имидж СССР на международной арене. Он пытался провести ребрендинг доставшейся ему «империи зла». И, судя по количеству футболок с мерчем Perestroika, проданных на Западе всего за несколько лет, обновление бренда прошло успешно. Для позднего СССР пропаганда Перестройки оказалась спасительной бизнес-моделью. Начиная с осени 1986 года, мировые цены на нефть только и делали, что падали, а размахивать ядерной дубинкой и одновременно просить западные кредиты было неразумно.
Поэтому на Старой площади решили использовать концепцию «социализм с человеческим лицом». На улицах советских городов появились новые лозунги. Например, такие: «Пусть торжествуют общечеловеческие ценности». Ну, в самом деле, а что такого? Пусть торжествуют. Новые транспаранты соседствовали со старыми, утверждающими, что «Мы придем к победе коммунистического труда». Хотя во второй половине 1980-х уже многим было понятно, что какая уж там «победа», если сам Генеральный секретарь открыто пишет о коррупции и воровстве в промышленности и вымышленных достижениях «передовиков производства», создаваемых пропагандой.
«Мир повседневных реальностей и мир показного благополучия всё больше расходились друг с другом», — пишет Горбачев в своей книге «Перестройка и новое мышление».
При этом автор постоянно апеллирует к Ленину, «ленинским нормам», «ленинской мудрости». Для Горбачева любая записка Ильича была священным писанием. «Неиссякаемым источником диалектической творческой мысли, теоретического богатства и политической прозорливости оставались для нас труды В. И. Ленина, ленинский идеал социализма. А сам его образ — немеркнущим примером высокой нравственной силы, универсальной духовной культуры и беззаветной преданности делу народа и социализма», — убеждает Михаил Сергеевич в книге, написанной за пять лет до того, как приказали долго жить и социализм, и «первое в мире государство рабочих и крестьян»... Остальные руководители СССР могли ошибаться, но Ленин — никогда. Критика советской действительности в книге Горбачева сменяется клятвами верности «марксизму-ленинизму». Идеологическая негибкость в конце концов и подвела Михаила Сергеевича. Его догматизм проиграл прагматизму Ельцина, который с легкостью необыкновенной сменил красный флаг на триколор и отказался от претензий на 14 республик ради установления своей власти над пятнадцатой.
Таким образом Ельцин обменял (по выражению Пелевина) «империю зла на банановую республику зла, которая импортирует бананы из Финляндии».
А Горбачев, очевидно, верил в возможность весь Советский Союз вытянуть из безнадежного кризиса на верную дорогу, озаренную светом «ленинского гения». Хотя именно этот гений и построил государство, 70 лет державшееся только на репрессиях или нефтяной игле. Горбачев, однако, не рассматривал смену общественно-политической формации как возможный вариант. Он перестраивал существующую систему, чтобы сократить разрыв между реальностью и идеологией. У него был рецепт, опять же ленинский: «социализм — это живое творчество масс». Для того чтобы массы начали творить, надо их стимулировать — уменьшить централизацию экономики, ослабить контроль и цензуру, внедрить современные технологии, разрешить кооперативы, добавить частной инициативы — и дело пойдет. Примерно как в Китае.
Партия останется «рулевым», а народ, получив «творческие стимулы», построит коммунизм не на словах, а на деле. В 1985 году Горбачеву казалось, что это реально, надо только «ускориться» и провести реформы, которые назрели очень давно.
— Еще в 1968 году Юрий Андропов, бывший тогда председателем КГБ, прислал Брежневу меморандум, в котором говорилось, что Советский Союз недостаточно вкладывается в компьютеризацию экономики и недостаточно повышает производительность труда. Это может привести к тому, что Холодная война будет проиграна Западу, — писал Андропов. Этот меморандум был найден в ноябре 1982 года, после смерти Брежнева, в его рабочем столе, где он и пролежал 14 лет. Прекрасно понимая, что советская экономика идет куда-то не туда, Брежнев не имел ни желания, ни возможности эту ситуацию изменить, — говорит российско-британский историк Сергей Радченко, профессор Болонского университета, автор книги «To Run the World: Soviet Foreign Policy after 1945».
Сергей Радченко родился на Сахалине в 1980 году. Когда ему было 7 лет, он написал Горбачеву письмо, в котором излагал свои взгляды на политику и давал советы генеральному секретарю. Ознакомившись с письмом, родители Сергея решили, что лучше будет не отсылать его в Москву, а оставить в семейном архиве. Спустя 25 лет выпускник Лондонской школы экономики Радченко встретился с Михаилом Горбачевым и рассказал ему об этом письме. Оба посмеялись.
— Сергей, какое впечатление Горбачев на вас произвел во время вашей встречи? Вы брали у него интервью?
— Это сложно назвать «интервью». Вы знаете, Горбачев, что бы вы ни спрашивали, всё время говорит примерно одно и то же. Для него я просто был одним из тех, кто задает вопросы, на которые он уже ответил в своих мемуарах и много раз отвечал в других интервью. Я пытался что-то меня интересующее узнать, навести его на какую-то мысль. Но он говорил только о том, что его интересовало. Я, например, спрашиваю про внешнюю политику Советского Союза или его визит в Китай в мае 1989 года, а он мне рассказывает про то, как он учился когда-то в МГУ. В конце концов я не выдержал и прямо сказал: Михаил Сергеевич, я ж не об этом у вас спросил. А он на меня строго поглядел и ответил: эх, молодой человек... Это означало, по всей видимости, что мне просто надо молча сидеть и слушать его речи, — вспоминает Радченко.
Горбачев с его как бы добродушной и мнимо простоватой манерой держаться не вызывал в народе страха. То ли дело Андропов с его банно-ресторанными облавами и запретами всего на свете! Поэтому большого уважения к нестрашному генсеку народ не испытывал. Так же, как и большого интереса к его идеям. Поначалу «Перестройка» казалась всем просто очередным лозунгом. Очередной кампанией, придуманной «там, наверху» от нечего делать. Советские люди более-менее хорошо помнили, что уже в 1980 году им предстояло жить при коммунизме, согласно обещанию Хрущева.
Но вместо этого, как гласит известный анекдот, в СССР провели Олимпиаду. Что, кстати, привело к появлению большого количества западной еды — масло, спагетти, чипсы, фанта. И это отчасти напоминало коммунизм. По крайней мере, не избалованным деликатесами детям «оттепели». Однако олимпийские вкусняшки скоро закончились. К 1982 году СССР импортировал 45 миллионов тонн зерна и 1 миллион тонн мяса (мировой рекорд!). Власти вынуждены были объявить «Продовольственную программу», которую в народе прозвали «продовольствие по граммам». Это была смешная шутка, учитывая тяжелую дикцию Леонида Ильича, незадолго до своей кончины читавшего по бумажке текст: «Если по общему уровню калорийности рацион питания советского человека соответствует физиологическим нормам, то структура питания нуждается в улучшении. Не удовлетворяется спрос на мясные и молочные изделия, недостает овощей и фруктов».
Автором «Продовольственной программы» считается Михаил Горбачев. Меньше чем через три года после выступления Брежнева на майском пленуме Горбачев сам возглавит страну и будет отвечать за последнюю попытку советской власти накормить своих граждан. Попытку, как известно, провалившуюся. К концу недолгого правления Горбачева в продуктовых магазинах не было почти ничего, особенно в провинции. Пришлось вводить талоны на сахар, муку, жиры, яйца — практически на весь состав т.н. «потребительской корзины».
При этом во внешней политике президент самой большой голодающей страны в мире продолжал вести себя на равных с западными лидерами. И даже собирался их кое-чему научить.
Прилавок продовольственного магазина
— Претензии у Горбачева были глобальные, — говорит Сергей Радченко. — Он не просто перестраивал страну в политическом и экономическом плане, но всему миру хотел предложить новую модель развития, основанную на общих человеческих ценностях, на избежании ядерной войны, на деэскалации конфликтов. Отсюда вывод войск из Афганистана, а затем мирное отступление советской армии из Восточной Европы. Горбачев пытался, как мне кажется, примерить на себя роль нового лидера в международных отношениях. По его мысли, это было лидерство не идеологическое, а такое, можно сказать, философское, мало кому понятное. Это стало заметно в 1989-м на Мальте, во время встречи с Бушем-старшим, когда Горбачев заявил: «Мы не проиграли Холодную войну, это само мышление Холодной войны проиграло». Буш, мне кажется, тихо смеялся над этой формулировкой. Ему было это странно слышать. Какое-такое «мышление» проиграло? Это Америка победила. А Советский Союз проиграл свободному миру. Горбачев должен просто признать поражение. Но он этого делать не хотел. Вместо этого он пытался создавать новые «пост-идеологические» международные отношения. Однако никаких рычагов воздействия на оппонентов и никаких способов вербовки союзников у него практически не осталось. Как только он ослабил давление на Восточную Европу, бывшие сателлиты СССР начали разбегаться из «социалистического лагеря».
— О провалах в политике Горбачева сказано много. А что бы вы отнесли к его достижениям?
— Я считаю, что самым большим внешнеполитическим успехом Горбачева стала нормализация отношений с КНР. До этого конфронтация между СССР и Китаем продолжалась почти 30 лет. Это фактически был замороженный конфликт, который Горбачев сумел разрешить, отказавшись от «сверхдержавных» амбиций, от высокомерия своих предшественников. Когда приехал в СССР с визитом Ли Пэн, на тот момент третий человек в Китайской Народной Республике, это было в 1985 году, он заявил Горбачеву, что Китай готов нормализовать отношения с Советским Союзом, но никогда не примет на себя роль «младшего брата».
Горбачев ответил: да ради бога, пусть у нас будут равноправные отношения. После этого связи с Китаем начали улучшаться, и это был очень большой успех, о котором сейчас редко вспоминают. Ради укрепления советско-китайской дружбы Горбачев отказался встречаться со студентами на площади Тяньаньмэнь. В мае 1989-го, когда он приезжал в Пекин, студенты уже разбили палаточный городок на площади. Они просили Горбачева о встрече, видимо, Перестройка их вдохновляла, давала им какие-то надежды на демократические перемены в Китае. Но Горбачев сказал «нет», выступление студентов — это китайские внутренние дела, и отказался от встречи. Более того, он не осудил расстрел студентов, который произошел вскоре после его отъезда из Пекина. В том же 1989 году на встрече с Радживом Ганди Горбачев рассуждал о создании «треугольника» СССР—Индия—Китай, рассчитывая, что этот альянс может серьезно изменить архитектуру международных отношений.
— Получается, что дружбу с Китаем можно считать политическим наследием Горбачева. А какие уроки, на ваш взгляд, извлекает нынешняя российская власть из истории Перестройки? Все примерно помнят слова Путина о распаде СССР как «геополитической катастрофе».
— Да, урок явно негативный и заключается в том, что нельзя давать воли народу, на всякий случай надо зажимать всё, запугивать всех, усиливать репрессии, потому что иначе люди будут публично протестовать. А это подрывает престиж власти. Кажется, это всё, что вынесла современная российская элита из поздней советской истории, из попыток Горбачева реформировать систему. Кстати, то же самое думают о Перестройке «китайские товарищи». В Китае изучают наследие Горбачева, и китайские историки пришли к выводу, что развал Советского Союза был вызван тем, что Горбачев раскрутил гайки, дал возможность людям выражать своё мнение, в результате начались хаос и потеря управления. Поэтому сначала китайцы, а теперь, как мне кажется, и путинская власть, сделали очень простое умозаключение: ни при каких условиях нельзя ослаблять контроль над обществом, нельзя давать людям возможность политического самовыражения. Для авторитарного режима смертельно опасно «творчество народных масс», о котором любил рассуждать Горбачев, — рассказал Сергей Радченко.
40 лет спустя после «апрельского пленума» кажется, что самое, пожалуй, краткое и при этом точное изложение реформатских идей Михаила Сергеевича содержится в песне Егора Летова «Всё идет по плану»:
Один дедушка Ленин хороший был вождь
А все другие, остальные — такое говно…
А перестройка всё идёт и идёт по плану…
Песня до сих пор остаётся хитом. Возможно, нынешние подростки, чьи родители родились во времена Горбачева, только благодаря Летову и знают о Перестройке — этом удивительном времени, когда не было ни еды, ни интернета. А люди жили духовной жизнью, выписывая толстые журналы.
